т,  прикрыли  бы  так,  что   всех   посадили   бы   за
вредительство, - сказал Лагунов. - Верно? - Он обернулся к Тулину,  и  тот
утвердительно кивнул.
   - Преобразования, новое время не цените, - бубнил Лагунов.
   - А чего ценить, что не арестовывают? Так ведь это нормально, -  сказал
Алеша.
   - Спасибо, - Катя поклонилась ему, - спасибо  за  то,  что  ты  добился
этого.
   Но Алеша распалился.  После  аварии  он  чем-то  стал  напоминать  Жене
Ричарда, вмешивался, спорил, влезал в такие дела, за  которые  сам  раньше
высмеивал Ричарда.
   Агатов накинулся на него: молодежь пошла, слишком легко вам все дается,
войны не знали, развели тут демократию!
   Тулин молчал и рассеянно улыбался. Тогда Женя не вытерпела:
   - Может, начать войну для нашего воспитания?
   Агатов что-то  шепнул  Лагунову,  они  оба  усмехнулись,  и  Лагунов  с
любопытством стал разглядывать Женю, а Агатов сказал ей:
   - На вашем месте я бы держался скромнее.
   Тулин слышал это и даже глазом не повел, слово побоялся сказать.  Алеша
продолжал еще спорить с Лагуновым и спрашивал у него: "Согласен,  тридцать
седьмой год, но как вы могли допустить это?"  -  но  Жене  уже  все  стало
неинтересно.
   Как  водится,  несчастья  посыпались  одно  за  другим.  В  лаборатории
споткнулась о ящик,  порвала  новый  капроновый  чулок.  В  сердцах  стала
разбирать схему и  рванула  провод  так,  что  полетела  колодка.  Агатов,
конечно, заметил, разорался. Но Женя уже завелась:
   - Подумаешь, колодка, вы о человеке не думаете, у меня, может, горе!
   Агатов оторопел:  какое  горе?  Женя  задрала  юбку  и  помахала  перед
Агатовым ногой.
   - Чулок порвала. Вы никогда не носили капроновых чулок?
   Вера Матвеевна прикрикнула на нее:
   - Сейчас же извинитесь!
   - Хорошо, - сказала Женя и разрыдалась.
   Вера Матвеевна заслонила ее, как  наседка,  и  увела  к  себе,  достала
штопальный набор в кожаном футлярчике.
   - Ваш Тулин - трус! - сказала Женя. - Он эгоист.
   Вера Матвеевна показала, как закрепить петлю, а потом сказала:
   - Мы, женщины, переоцениваем себя. Мы  много  можем  дать  мужчине,  но
далеко не все.
   В ее словах не было ни зависти, ни ревности, а какое-то непонятное Жене
чувство, свойственное только женщинам, которым  уже  за  сорок  и  которые
говорят о мужчинах спокойно.
   - Однажды я читала сыну сказку про спящую  красавицу,  -  сказала  Вера
Матвеевна. - Кончила, а он спрашивает, что дальше было. Я говорю:  свадьбу
сыграли. А дальше? Ну что ему ответить, чтобы  было  интересно?  Наверное,
дальше у этого принца ничего хорошего не было. Она оказалась  сварливой  и
отсталой девицей. Шутка ли, проспать столько лет! Все хорошее  было,  пока
он добирался до замка.
   Тулин был небрежно-ласков, и было ясно: для него не существует  никого,
в том числе и Жени с ее любовью. Она поймала себя на том, что любуется его
руками. Это ужаснуло ее. Значит,  кроме  всего  прочего,  она  развратная,
порочная. Она была низвергнута к тем несчастным,  околпаченным  девчонкам,
которых она всегда жалела и высмеивала. Мужчины на нее больше не  глядели.
Ноги у нее были толстые и на подбородке прыщ.
   Она-то верила, что у нее будет все не так, как  у  других.  До  чего  ж
пошлая получилась история!
   А Ричард уверял ее, что Тулин - человек будущего, - вот потеха!..


   Они лежали, прижавшись друг к другу, и она ощущала его всего  -  щекой,
животом, ногами, и ей было этого мало, ей хотелось чувствовать его спиной,
затылком, чтобы всюду был он, завернуться в него.
   - Настоящее только это, - сказал Тулин. - Все остальное - ерунда.
   - А я решила, что больше не нужна тебе.
   - Ты единственное, что мне нужно.
   - А... женщина может много дать мужчине, но  не  все,  -  наставительно
произнесла она.
   - Женщин много, а ты для меня - это... это... Женя, вот ты кто.
   Она ему нужна, как все стало просто! Слова тут были  ни  при  чем,  она
почувствовала это сразу, когда  распахнула  дверь  и  успела  увидеть  его
глаза, рванувшиеся навстречу, и сразу  ощутила  его  сухие,  вздрагивающие
губы на руках, на лице. Она еще пробовала что-то объяснить, но все это уже
потеряло смысл. И все же ей зачем-то надо,  чтобы  он  говорил.  Когда  он
говорит про это, она начинает  не  верить,  а  когда  он  не  говорит,  ей
хочется, чтобы он говорил. Почему так?
   Она засмеялась, Тулин поцеловал ее в плечо,  и  она  снова  засмеялась,
чувствуя, как нравится ему ее смех.
   Наверное, она все же девчонка, если поцелуй остается для нее событием.
   - Выше этого нет ничего, - упрямо повторял он.
   - Тебе этого мало, - мягко сказала она.
   Он усмехнулся:
   - А тебе?
   - Мне тоже. Я тщеславна. Мне нужно,  чтобы  ты  стал  знаменитостью.  Я
мещанка и обывательница. Помнишь, ты обещал мне покорить  грозу?  Помнишь,
какой ты был... - Ей хотелось пробудить в нем хотя бы честолюбие. - С  тех
пор я мечтаю только о таком, который может управлять грозой. Других мне не
надо. Я хочу, чтобы твои портреты были во всех газетах и чтобы у тебя  был
значок лауреата.
   - А если я не стану лауреатом?
   - Как только ты не станешь лауреатом, я тебя брошу. Я могу жить  только
с лауреатом. Жена лауреата - это же звучит! Я  буду  каждый  день  чистить
твой значок, буду перевешивать его с  пиджака  на  пиджак,  а  вечером  на
пижаму, а зимой я буду пришпиливать на пальто, а дома опять на  пиджак,  я
буду все утро и весь вечер занята.
   - Подумать только, что я  сам  когда-то  мечтал  об  этом!  -  искренне
удивился Тулин.
   - Почему ты так? Съездим в Москву, можно пойти в  ЦК,  там  разберутся.
Они сами тебя позовут, увидишь...
   - Не то, это все не то.
   При свете луны он казался бледным и похудевшим.  Глаза  его  беспокойно
бегали.
   - Я хочу тебе все объяснить.
   Начав говорить, он успокоился, как-то сосредоточился.  Женя  любовалась
им, ей все хотелось взъерошить ему волосы, потом она спохватилась и  стала
слушать.
   - ...То мне надо было получить  диплом,  потом  степень,  потом  что-то
исследовать.  Благодетель  человечества!   Я   всегда   был   всего   лишь
приспособлением к своему  мозгу.  А  мозг  был  механизмом  для  расчетов.
Сегодня иду, смотрю на  небо,  плывут  облака,  как  старинные  каравеллы.
Понимаешь, впервые я увидел не диполи, не объемные заряды, а каравеллы.  Я
хочу быть свободным, чтобы видеть каравеллы. У  меня  все  мозги  высохли.
Постоянно должен то, должен это, хуже рабства, прикован, как невольник  на
галерах.  Хватит!  К  черту!  Читаю  чужие  работы  -  завидую.  Не   хочу
завидовать. Я сам себя как расценивал: сколько сделал, а  сколько  написал
статей? Почему я не имею права просто ходить по земле,  любить,  сидеть  в
кино и чтобы не чувствовать при этом, что где-то тебя ждет,  ждет  работа?
Не мучайте вы меня. Я хочу быть как все люди,  не  желаю  я  заботиться  о
человечестве. Я тоже человек. Что  такое,  по-твоему,  человек:  цель  или
средство?
   - Средство, - наугад сказала она.
   - И Крылов тоже вроде тебя. А ведь человек сам по себе цель. Человек  -
он высшая ценность, все для него. Ни ты, ни я, мы больше никогда не будем.
Мы существуем только однажды. Ради чего я лишал себя простых  человеческих
радостей? Был бы я гений... А то ведь максимум, что я могу,  это  обогнать
других на полгода. Не я, так другой решит. Сотни людей работают над тем же
самым. Ученых нынче хватает... Возьми Алтынова. Какое тебе дело, умеет  ли
он решать эллиптические функции и сколько у него статей? Тебе что важнее -
что у него добрая душа, он честный дядя и любит людей, -  вот  что  важно,
человеческое! Это машины оценивают мощностью, производительностью...
   Он задумался, и она терпеливо ждала, как всегда  ждут  женщины  мужчин,
увлеченных своими рассуждениями.
   "А может, он прав, - думала она. - Разве я могу судить  его?  Он  знает
лучше меня. Нет, ничего он не знает. Чего он хочет, он сам не знает. Разве
он сможет так жить, просто так? Он пропадет, без меня он совсем пропадет".
   - ...Когда человек живет для настоящего, он  сделает  и  для  будущего,
потому что он больше человек. Понимаешь?
   Женя обрадовалась.
   - Ну конечно, понимаю, ты за что ни возьмешься, у тебя все пойдет.
   Он приподнялся, заглянул ей в лицо.
   - Ничего ты не поняла. - Голос его  потускнел.  -  Так  элементарно,  и
никто не понимает.
   Волнуясь, она пробовала возражать:
   - Мы же все трудимся во имя будущего. Надо иметь перспективу. Наш труд,
особенно творческий, служит обществу. Ты имеешь  талант,  и  вдруг  так...
Если б у меня был талант! Ты ударился в индивидуализм. Конечно,  талант  в
нашем  обществе  должен  быть  поставлен  в  условия...  но  и  мы  должны
жертвовать, если надо, ради движения...
   Ей не хватало слов. Она не умела спорить на такие темы, он легко сбивал
ее, а ей подвертывались только унылые, стертые фразы.
   Она  чувствовала,  что  сейчас,  здесь,  на   ее   глазах   совершается
непоправимое: он отрывал от себя то, что составляло его душу,  весь  смысл
его жизни, его самого, того Тулина, которого она любила. И  она  никак  не
могла переубедить его.
   - Ты о чем думаешь? - спросил Тулин.
   - О тебе, конечно, о тебе, о ком же еще  можно  думать?  -  со  злостью
сказала Женя. - Ты единственная цель.


   Вскоре Тулину позвонили из Москвы, и он появился перед Крыловым  вместе
с Женей, сияющий, взбудораженный. Кажется,  порядок.  Его  -  тьфу,  тьфу,
тьфу! - берут на работы, связанные со спутником, ребята  за  него  шуруют,
обеспечат. Ведущее задание эпохи. Можно реабилитироваться в два счета.
   Крылов сидел за столом,  заваленным  пленками,  рулонами  осциллограмм,
таблицами,  старательно  рисуя  кораблики,   десятки   корабликов,   сотни
корабликов...
   - Загнал тебя старик в угол? - спросил Тулин.
   Крылов принужденно улыбнулся, потер красные веки.
   - Ты когда уезжаешь?
   - Завтра, - сказал Тулин. - Вызов сегодня придет. Завтра вылетаю.
   - Оставь мне материалы по указателю.
   Он держался твердо, но Тулин не верил ему.
   - Будешь пыхтеть? Надеешься осилить?
   - Тут надо искать. Тут надо терпение, - сказал Крылов.
   Тулин подмигнул Жене.
   - Терпение - достоинство ослов. Нет, я шучу. Я ж тебя все равно  люблю,
бедолагу. - Он присел на ручку кресла, обнял  Крылова  за  плечи  и  обнял
Женю. - Ничего не поделаешь, таковы правила игры. Либо - либо.
   - А если у меня получится? - сказал Крылов.
   Тулин присвистнул.
   - Тю-тю... Получится на бумаге - не получится с начальством.  Комиссия,
закрыв тему, будет настаивать на своем. Акт комиссии  утвердит  еще  более
высокое начальство, и они тоже не захотят выглядеть  дураками.  Да  и  кто
тебе разрешит тут чикаться с этим делом? Если ты не вернешься к  Голицыну,
тебя закатают в какую-нибудь дыру.
   - При  чем  тут  это!  -  с  досадой  сказал  Крылов.  -  При  чем  тут
начальство!..
   - Ах да, конечно, тебя занимает чистая наука. Но таковой не бывает.  Но
допустим даже, что кругом ангелы, которые жаждут прогресса. Так  вот  что:
тебе придется  начинать  все  сызнова.  Оборудовать  самолет,  сколачивать
группу.
   - Ты должен помочь Сергею Ильичу, - сказала Женя.
   - А я не отказываюсь. Когда все это произойдет, можете рассчитывать  на
мою помощь. Почему бы нет? Только, я надеюсь, к тому времени я вытащу тебя
из очередной лужи.
   Крылов хотел встать, но Тулин плотно сидел, мешая сдвинуть кресло.
   - Ты тоже  учти...  -  сдавленно  начал  Крылов,  но  Тулин,  улыбаясь,
вспомнил:
   - А как твое свидание с Наташей?
   И Крылов осекся. Выходит, и Наташей он обязан Тулину, он был обязан ему
множеством услуг, всегда он был чем-то обязан Тулину.
   Все же он поднялся и сказал:
   - Я тебя предупреждаю... То есть хочу, чтобы ты знал. Если  ты  уедешь,
то я не возьму тебя назад...
   В первую минуту Тулин ничего не понял.
   - То есть как это? Куда не возьмешь?
   Крылов покосился на Женю.
   - Ну, если у меня все получится и ты захочешь вернуться.
   Только сейчас Тулин уразумел и расхохотался. Настолько это было смешно,
нелепо, фантастично, что Тулин смеялся, всхлипывая от удовольствия, и Женя
тоже смеялась, и даже Крылов пристыженно улыбнулся.
   Тулин ткнул его кулаком в живот.
   - Ах ты, чудило! Ну ладно, не расстраивайся.
   На улице Тулин оглянулся. Сквозь раскрытое окно было видно, как  Крылов
сел к столу, стиснул голову руками, и Тулину  вдруг  померещилось,  что  и
впрямь Крылов его куда-то не принимает. Женя что-то  сказала,  и  звук  ее
голоса  напомнил  ему  тот  разговор  в  машине  под  дождем,  когда   они
возвращались, еще ничего не зная о катастрофе,  а  ему  казалось,  что  он
знает все, что будет, и распоряжался этим будущим.



4

   Самолет уходил в семнадцать часов.  Южин  и  Голицын  прогуливались  по
скверу. Лагунов и остальные члены комиссии отбыли для доклада в Москву еще
третьего дня, Южин задержался,  инспектируя  аэродромную  службу,  Голицын
консультировал аэрологов.
   Они шли по  дорожкам,  усыпанным  хрустким  ракушечником,  мимо  кустов
отцветающих роз и мечтали  о  сырых,  холодеющих  лесах  Подмосковья,  где
сейчас самое грибное время. Голицыну  не  верилось,  что  через  несколько
часов он будет у себя на даче. Глядя на расписание, он  понимал,  что  так
оно и будет,  но  свыкнуться  с  этим  так,  как  Южин,  не  мог.  Подобно
большинству людей, Голицын жил в двух разных  географиях.  Одна  школьная,
усвоенная  еще  в  гимназии  по  контурным  картам  и  рассказам   великих
путешественников, - меридианы, тропик Козерога, континенты, где человек  -
песчинка, затерянная в пространствах джунглей, пустынь, бескрайних земель.
Вторая  география  -  это  география  аэродромов,  авиалиний,   реактивных
самолетов, где тысячекилометровые расстояния сжимаются в  часы  и  человек
перелистывает страны, как листы  атласа.  Когда  в  прошлом  году  Голицын
прилетел в Берлин, шляпа его еще была влажной от московского дождя.
   Несовместимые скорости  с  удивительным  спокойствием  соседствовали  в
повседневной жизни. Доехать от  дачи  до  института  занимало  столько  же
времени; сколько потребовалось бы, чтобы добраться отсюда до Москвы.
   Беседуя об этом, они направились к зданию вокзала, когда к ним подбежал
Крылов. Он растолкал провожающих.  Пальцы  его  сжимали  вечное  перо.  Он
наставил его на Голицына.
   - Статистика, - блаженным голосом сказал он. -  Статистически  выходит,
что импульсы маловероятны. Все очень  просто.  Один  к  десяти  миллионам.
Конечно, мы их упустили. Вот смотрите, как получается.
   Он взял у Южина газету и начал писать на полях. Чернила расплывались, и
Южин ничего не мог разобрать, но Голицын брал у  Крылова  ручку  и  что-то
подчеркивал и исправлял, и  Крылов  опять  отбирал  у  него  перо,  и  они
говорили, перебивая друг друга, и каждый тянул газету к себе.
   - Позвольте, что же вы показали? Что именно? Что  расчетных  отклонений
вообще нет?
   - Да, да! - с восторгом подхватил Крылов. - Они настолько редки, что  у
нас они и не попадали на прибор.
   - Но согласитесь, это  более  чем  странно,  -  сказал  Голицын.  -  Вы
доказываете, что они есть, тем, что их у вас нет.
   - В том-то и дело!.. Статистически это получается. У нас их и не  могло
быть.
   Голицын  посмотрел  на  его  растерянно-счастливое  лицо  и  присел  на
скамейку, у него закололо в груди. В правом кармашке у него  был  валидол,
надо было бы принять, но ему не  хотелось  показывать  свою  слабость  при
всех.
   На Крылова смотрели укоризненно.
   - Что происходит? - сердито шепнул Южин Крылову. - Подумаешь, сенсация,
могли в письменном виде.
   По радио объявили посадку. Южин взял  Голицына  под  руку  и  повел  на
летное поле. Крылов  шел  рядом,  не  переставая  говорить.  У  трапа  они
остановились. Южин распрощался со всеми и поднялся на ступеньку.
   - Аркадий Борисович, нам пора.
   Голицын и Крылов посмотрели на него почти бессмысленно.
   - Ах, да, - опомнился Голицын. - Минуточку.
   И снова зашагал с Крыловым мимо самолета по солнечным бетонным плитам.
   - Безобразие! - сказал Агатов. - Он же псих,  только  напрасно  волнует
старика. Я его сейчас попрошу.
   - Я сам, - сказал Южин.
   Он спустился с трапа и подошел к ним.
   - Простите, Сергей Ильич, нам надо садиться.
   Некоторое время они задумчиво смотрели на него. Голицын взял  Южина  за
пуговицу.
   - Допустим, что так, - сказал он. - Допускаю. А  что  значит,  что  зон
мало? А?
   - По-моему, - сказал Крылов, - это усиливает возможность воздействия.
   - Но их труднее обнаружить.
   - Аркадий Борисович!
   - Подождите,  -  сердито  сказал  Голицын  и  вдруг,  увидев  Южина,  и
аэродром, и самолет, сконфузился, не  успев  даже  "напустить  чудика".  -
Знаете, генерал, я задержусь, тут крайне важно.
   - Что, получилось у него что-то? - спросил Южин.
   Голицын нетерпеливо поморщился:
   - Проверить надо, проверить.
   - Но как же, вас будут встречать, Аркадий Борисович.
   - Я следующим рейсом, следующим.
   Южин внимательно смотрел на Крылова. Его поразило, что в голосе Крылова
не чувствовалось торжества.
   - Вас можно поздравить?
   - Нет, что вы. - Крылов засмеялся, чуть нервно, легко,  беспричинно.  -
Еще далеко. Это страшное дело  -  иметь  такого  противника,  как  Аркадий
Борисович.
   - Будет вам! - прикрикнул Голицын. - У меня времени нет.
   Южин еще попытался спросить про билет и багаж, но Голицын посмотрел  на
него так,  как  будто  ему  предлагали  "козла"  забить.  Они  нетерпеливо
попрощались с Южиным, и тотчас же их  лица  стали  одинаково  отрешенными.
Какое-то удивительное  сходство  роднило  их,  у  Голицына  то  же  жадное
любопытство, что и у Крылова, словно  они  были  единомышленниками,  а  не
противниками. Поднимаясь по трапу, Южин оглядывался.  "Что  заставляет  их
заниматься этими вещами, забывая обо всем на свете?" - спрашивал он себя.
   И, опустившись в мягкое Кресло,  он  продолжал  думать  о  таинственной
силе, владеющей их помыслами и  чувствами.  Он  испытывал  к  ней  скрытое
почтение. Это была та особая высота, с которой,  вероятно,  и  Лагунов,  и
Южин  со  всей  их  властью,  и  судьба  Крылова  -   все   представлялось
малозначительным. Там царили свои ценности, свое понимание счастья. Не  от
мира сего, но для мира сего. Древняя неутолимая жажда познания,  творения,
которая лежала в основе жизни. Тот же Крылов - зачем ему это,  что  мешало
ему свернуть на мирную дорогу прощения и даже признания и всяких благ?



5

   От Тулина пришла телеграмма из Москвы, и Женя собралась ехать. Практика
заканчивалась. Катя заедет к родителям, Алеша решил махнуть к морю, а  она
поедет в Москву.
   Вечером она зашла попрощаться к Крылову.
   - Ну как? Эврика? - Женя кивнула на стол, заваленный бумагами.
   Крылов потянулся.
   - Пока не светит. - И, радуясь передышке, стал приседать и  размахивать
руками.
   После того как он проговорил несколько часов с  Голицыным,  выяснилось,
что идея-то неплоха, трудно просчитать и доказать, что  возможно  измерить
отклонения.
   - Я бы задержалась  помочь  вам,  -  сказала  Женя,  -  но  я  получила
телеграмму.
   - Ну, как он там?
   Она заметила, что на  него  не  произвело  никакого  впечатления  новое
назначение Тулина и тот  внимательный  прием,  который  оказали  Тулину  в
Москве.
   - Вы, пожалуйста, не думайте, что я с ним полностью согласна, - сказала
Женя.
   - У меня к вам просьба,  -  сказал  Крылов.  -  Зайдите  в  институт  к
Песецкому, передайте письмецо, может, он осилит это уравнение.
   Женя смотрела, как он писал, вздыхая и высунув кончик  языка.  На  краю
стола стояли пустые бутылки из-под  кефира,  на  полу  у  измятой  кровати
пепельница, на подоконнике старенький кофейник, оставшийся  от  Тулина,  и
электроплитка.
   - Давайте я вам сварю кофе, - вдруг сказала Женя.
   Крылов что-то буркнул.
   Она умела хорошо варить кофе. Единственное, что она умела по хозяйству.
Крылов пил, закрывая