абость доброго старого священника не позволила ему ознаменовать обряд
крещения  чем-либо, кроме обычной  литургии.  Зато  Митлеру под впечатлением
происходящего припомнилось,  как он сам когда-то совершал богослужение, да и
вообще ему свойственно было в любом случае жизни представлять себе, что бы и
как бы  он  по  поводу  него  сказал.  На  этот раз  ему  чем  труднее  было
удержаться, что тесный кружок, среди которого он находился,  состоял  только
из  друзей. Поэтому к концу обряда он  преспокойно занял место  пастора  и в
жизнерадостной  проповеди   стал  излагать  свое   мнение  об   обязанностях
восприемника  и  свои  надежды,  тем  более  распространяясь  о  них, что на
довольном лице Шарлотты он, казалось, читал одобрение.
     Бодрому оратору было и невдомек, что старый пастор охотно бы присел, но
еще менее он думал о том, что вот-вот накличет и горшую беду, ибо, тщательно
обрисовав  отношение  каждого  из  присутствующих  к  младенцу  и  при  этом
подвергнув немалому  испытанию выдержку Оттилии,  он  под конец обратился  к
старцу со следующими словами:
     - А вы, господин пастор, теперь  можете сказать вместе с Симеоном: ныне
отпущаеши, владыко, раба твоего  с миром, ибо очи мои  узрели спасителя дома
сего.
     Оп уже  собирался блистательно заключить свою речь, как  вдруг заметил,
что старик,  которому  он протягивал ребенка, сперва как  будто и наклонился
над  ним, но  потом неожиданно откинулся назад.  Его едва успели подхватить,
усадили в кресло, поспешили на помощь,- но поздно, он был уже мертв.
     Увидеть  и  осознать  в  таком  непосредственном  соседстве рождение  и
смерть, гроб  и колыбель, охватить это страшное противоречие не только силой
воображения,  но  и просто взглядом  - для всех присутствующих было  тяжелым
испытанием,  тем более что все случилось так неожиданно. Одна только Оттилия
с какой-то  завистью  смотрела на  усопшего, лицо которого все еще сохраняло
ласковое, приветливое выражение. Жизнь ее души была убита  -  зачем же  тело
продолжало существовать?
     Если нерадостные события дня  не раз  уже наводили ее на  размышления о
бренности, о  разлуке, об  утрате, то  в утешение ей ночью  даны были дивные
сны, уверявшие ее в том, что ее любимый жив, укреплявшие и возрождавшие силу
жизни  в ней самой. Когда же она по  вечерам лежала в  постели, витая  между
явью и сном, в сладостном полузабытьи, ей чудилось, будто перед нею светлое,
озаренное  мягкими  лучами  пространство.   Она  совершенно  ясно  различала
Эдуарда, но только одетого не так, как обычно, а в воинских доспехах, всякий
раз в иной позе, вполне, однако, естественной и нисколько не фантастической:
он то стоял, то шел, то лежал, то сидел на коне. Этот образ, вырисовываясь в
мельчайших подробностях, двигался перед ее глазами без малейшего усилия с ее
стороны - ей не приходилось напрягать ни волю, ни фантазию. Порою она видела
его окруженным какой-то массой, по большей  части движущейся и более темной,
чем  освещенный  фон;  она едва  различала силуэты,  которые казались ей  то
людьми, то лошадьми, то деревьями или горами. Обычно она засыпала среди этих
видений,  а  когда просыпалась  поутру  после спокойно проведенной ночи,  то
чувствовала себя более бодрой, умиротворенной, ибо знала твердо,  что Эдуард
еще жив, что между ними все та же тесная неизменная связь.


        "ГЛАВА ДЕВЯТАЯ"

     Наступила весна, более поздняя, но зато более дружная и радостная,  чем
обычно. В саду Оттилия увидела  плоды своих забот: все вовремя  дало ростки,
зазеленело и зацвело; то, что было подготовлено в благоустроенных оранжереях
и на грядках парников,  тотчас  поспешило навстречу природе, и все, чем  еще
оставалось заняться и распорядиться, уже не означало труд,  полный надежд на
будущее, но сразу же приносило радостное удовлетворение.
     Ей приходилось, однако, утешать садовника,  так как из-за сумасбродства
Люцианы  среди  горшечных растений  образовалось немало пробелов,  а местами
нарушилась симметрия древесных крон.  Она  старалась ободрить его и уверить,
что все это скоро восстановится,  но  он слишком глубоко чувствовал, слишком
ясно  понимал свое  дело, чтобы такие доводы могли утешить его. Подобно тому
как  садовника  не   должны  отвлекать  никакие   посторонние  увлечения   и
наклонности,  так  не  долито  нарушаться и  спокойное развитие,  в  котором
нуждается   растение,  чтобы   достигнуть   совершенства   длительного   или
мимолетного.  Растение  -  как  упрямый  человек,  от  которого всего  можно
добиться,   если   уметь   обращаться   с   ним.  Мирный  взгляд,  спокойная
последовательность  во всем, что надо делать  в каждое  время года, в каждый
час,- вот что  требуется от садовника, пожалуй, в большей мере, чем от  кого
бы то ни было.
     Этими  качествами добрый  старик  обладал  в высокой  степени, потому и
Оттилии так приятно  было трудиться вместе с ним; правда, талант свой он уже
с некоторых пор не мог проявлять достаточно спокойно. Хотя он в совершенстве
знал  все,   что  касалось  плодоводства  и  огородничества,  хотя  он  умел
удовлетворить всем требованиям  садоводства в  старинном вкусе,- ведь одному
всегда больше удается одно, а другому другое,- хотя в уходе за оранжерейными
растениями, в  выгонке  луковичных  цветов,  гвоздик  и  примул  он  мог  бы
поспорить с самой природой,  все же  новейшие декоративные деревья и  модные
цветы оставались ему до некоторой степени  незнакомыми, а беспредельное поле
ботаники,  открывшееся перед  ним,  и  жужжавшие  здесь чужеземные  названия
внушали ему даже какую-то  робость  и досаду.  Растения, которые с  прошлого
года начали выписывать его господа, он считал бесполезной  тратой средств  и
расточительностью; не раз он видел,  как  засыхали эти  дорогие  цветы, и не
больно ладил с  торговцами  по  садовой части, которые,  как  ему  казалось,
нечестно относились к нему.
     Поэтому после целого ряда опытов он составил себе особый план,  который
Оттилия  тем  охотнее  поддерживала, что он  был, в  сущности, рассчитан  на
возвращение  Эдуарда, чье  отсутствие как в  этом, так  и  во многих  других
случаях, с каждым днем давало себя знать все болезненнее.
     Чем  глубже растения пускали корни, чем  больше они давали побегов, тем
сильнее  и Оттилия  чувствовала себя  привязанной к этим  местам.  Ровно год
назад она появилась здесь как существо постороннее, ничем не примечательное.
Как много  за это время она приобрела,  но как  много - увы! - она за это же
время и  утратила! Она  никогда не  была так богата  и никогда  не  была так
бедна.  Ощущение  богатства   и  бедности   мгновенно   сменялись  в  ней  и
переплетались   так   тесно,  что  единственным   спасением   для  нее  были
хозяйственные заботы, которым она предавалась с живым участием, более того -
со страстью.
     Как  легко себе  представить,  она больше  всего  заботилась о том, что
особенно любил Эдуард, и почему бы ей было не надеяться, что вскоре вернется
он сам и что заботливое  внимание, проявленное ею к отсутствующему,  вызовет
его благодарность?
     Но она  старалась еще и по-иному быть ему  полезной. Ока взяла на  себя
почти  целиком  заботы  о  ребенке,  и ей  тем  естественнее  было  заняться
непосредственным уходом за ним, что решено было не брать для него кормилицы,
а  питать  его  молоком, разбавленным водою. Он должен был в  то  прекрасное
время  года пользоваться  свежим  воздухом, и она брала его на руки  сама  и
носила   спящего,   еще   ничего  не  сознающего,  среди  распустившихся   и
распускающихся цветов,  которые  так  радостно  должны  были  улыбаться  его
детству, среди молодых кустарников и  растений, словно предназначенных расти
вместе  с ним.  Осматриваясь  вокруг, она невольно думала  о  том,  в  каком
богатстве  рожден этот  ребенок, ибо  почти все, что  мог окинуть  взор,  со
временем должно  было принадлежать  ему.  Как хотелось, чтобы он и вырос  на
глазах у своего  отца, своей  матери и  оправдал радостно возрожденный  союз
между ними.
     Оттилия сознавала все это столь отчетливо, что будущее  становилось для
нее действительностью  и о себе  она совершенно  забывала.  Под  этим  ясным
небом,  под этими  яркими солнечными лучами ей вдруг как-то  сразу сделалось
ясно, что ее  любовь может стать совершенной,  только став  бескорыстной,  и
временами  ей даже казалось, что она  уже  достигла такой высоты. Она желала
только блага своему другу, она считала себя в силах отказаться от него, даже
никогда не  видеться  с ним,  лишь бы знать,  что он  счастлив.  Но одно она
твердо решила: никогда не принадлежать другому.
     В замке позаботились о том, чтобы осень не уступила роскошью весне. Все
так  называемые  летники,  все,  что  продолжает  цвести  осенью   и  дерзко
развивается   наперекор  холодам,   было   посеяно  в   изобилии,  и  астрам
всевозможных сортов предстояло раскинуться  звездным покровом на поверхности
земли.


        "ИЗ ДНЕВНИКА ОТТИЛИИ"

     Мы заносим в  наши дневники удачную мысль, где-нибудь прочитанную,  или
нечто примечательное, рассказанное при нас. Но  если бы мы в то же  время не
жалели  труда  и  выбирали  из  писем  наших  друзей  любопытные  замечания,
своеобразные  суждения, брошенные  мимоходом  остроумные  слова, мы бы очень
обогащались.  Письма сохраняют, чтобы никогда их больше не  перечитывать:  в
конце концов  их уничтожают из  осторожности,  и  так безвозвратно  исчезает
самое прекрасное, самое непосредственное дыхание жизни для нас и для других.
Я решила избежать этого упущения.
     Опять повторяется сначала сказка каждого года.  Теперь мы, слава  богу,
читаем  самую  приятную ее  главу.  Фиалки и  ландыши  -  как  бы эпиграфы и
виньетки к ней. Мы всегда радуемся, раскрывая ее в книге жизни.
     Мы браним нищих,  особенно  же несовершеннолетних, когда они  на улицах
просят милостыни. Но разве мы -не замечаем, что они сразу находят себе дело,
как только есть чем заняться?  Едва успеет природа раскрыть свои благодатные
сокровища,  а дети уже  тут  как  тут и принимаются за какую-нибудь  работу;
никто  из них  уже не нищенствует, каждый протягивает тебе букет;  он собрал
его, пока ты еще спал, и  просящий смотрит на тебя так же приветливо, как  и
его приношение. Никто  не кажется  жалок, если  хоть отчасти чувствует  себя
вправе требовать.
     И почему это год  бывает  порою таким коротким, а  порою  таким долгим,
почему он кажется таким коротким, а в воспоминаниях - такой долгий? Так было
с  минувшим годом, и нигде  я так остро не чувствую, как в  саду,  насколько
тесно  переплетаются преходящее и долговечное.  И  все  же не бывает  ничего
столь мимолетного, что не оставило бы чего-либо подобного себе.
     Мы миримся и с зимою. Все кажется просторнее, когда деревья стоят перед
нами призрачные и прозрачные. Они - ничто, но ничего и не  заслоняют от нас.
А стоит только появиться  почкам и бутонам, как нам уже не терпится - скорее
бы все покрылось листвой, пейзаж ожил бы, а дерево приняло отчетливый образ.
     Все совершенное в своем роде должно стать выше  своего рода, оно должно
стать чем-то другим, несравнимым. В иных звуках соловей еще остается птицей,
потом  он  подымается над  своим  классом и,  кажется, хочет  показать  всем
пернатым, что значит по-настоящему петь.
     Жизнь  без любви,  вдали от  любимого - не более  как com?die a tiroirs
(Буквально: комедия  выдвижных  ящиков  (франц.), то есть  пьеса, в  которой
сцены  друг  с  другом не  связаны),  плохая  пьеса  с  выдвижными  ящиками.
Выдвигаешь один ящик за другим, задвигаешь и спешишь перейти  к  следующему.
Все хорошее и значительное, что еще попадается  здесь,  едва  связано одно с
другим.  Всякий  раз надобно начинать сызнова, а  всякий раз хотелось  бы  и
кончить.


        "ГЛАВА ДЕСЯТАЯ"

     Что  до  Шарлотты,  то  она бодра и  здорова. Она радуется  на крепкого
мальчика, который  одним своим видом многое обещает  и ежечасно  занимает ее
взор и  душу. Благодаря  ему она  по-новому вступает  в  связь с миром и  со
своими владениями;  прежняя деятельность  пробуждается  в ней;  куда  она ни
взглянет,  она  видит,  как  много  сделано  в  минувшем  году,  и  радуется
созданному.  Вдохновленная  каким-то  особым  чувством,  она  с  Оттилией  и
ребенком  подымается  к дерновой  хижине, кладет дитя на  столик,  словно на
домашний алтарь, и, видя  два  пустых сиденья, вспоминает о прошлом, и новая
надежда зарождается в  ее сердце - для нее  и  для Оттилии.  Молодые девушки
порой скромно оглядываются на того или другого юношу, втайне спрашивая себя,
хотели  бы они  выйти за него замуж, но тот,  кто должен заботиться о судьбе
дочери или питомицы, окидывает  взглядом более широкий круг. Так было сейчас
и с Шарлоттой, которой брак  Оттилии с  капитаном не  казался  невозможным,-
ведь сиживали они когда-то рядом в этой хижине. Ей не осталось неизвестным и
то, что виды на выгодную женитьбу для него исчезли.
     Шарлотта поднималась по дорожке, Оттилия несла ребенка за ней. Шарлотта
предалась разнообразным думам.  Бывает  кораблекрушение  и  на суше;  скорее
оправиться после него, восстановить свои силы - прекрасно и  достойно хвалы.
Ведь  вся жизнь основана на  выигрышах и  потерях. Кто не строил планов и не
наталкивался  на  препятствия!  Как часто  выбираешь  одну дорогу,  а  потом
отклоняешься от нее! Как часто  мы  отвлекаемся от твердо  намеченной  цели,
чтобы достичь другой, высшей! У путешественника, к величайшей его  досаде, в
дороге  ломается  колесо,  но  вследствие  этой   докучной   случайности  он
завязывает приятнейшие знакомства, отношения, оказывающие влияние на всю его
жизнь. Судьба исполняет наши желания, но на свой лад, чтобы дать  нам многим
больше того, что мы пожелали.
     Занятая такими или сходными размышлениями, Шарлотта поднялась до нового
здания  на  вершине,  где и нашла  полное им  подтверждение, ибо окрестности
оказались  гораздо  красивее,  чем  можно было вообразить.  Все  чужеродное,
мелкое было удалено,  и то прекрасное, чем пейзаж был  обязан природе  и что
создало время, выступило  во всей своей чистоте и бросалось в  глаза; кругом
зеленели  молодые посадки, предназначавшиеся для заполнения кое-каких пустот
и для создания живописной связи между отдельными частями местности.
     Самый дом был уже почти  пригоден  для  жилья; вид из окон, особенно из
верхних комнат, поражал чрезвычайным  разнообразием. Чем дольше вы смотрели,
тем  больше  прекрасного открывалось вам.  Какие эффекты должны  здесь  были
возникать в зависимости от времени дня, от лунного или солнечного освещения!
Очень хотелось остаться здесь; и в  Шарлотте быстро проснулось желание снова
строить и созидать -  теперь, когда она видела, что вся черновая  работа уже
сделана.  Потребовались еще  только  столяр,  обойщик,  маляр,  обходившийся
трафаретом да легкой позолотой,  и  в скором времени здание было  закончено.
Вскоре были оборудованы погреб и кухня, ибо на таком расстоянии от замка все
необходимое надо  было иметь  под рукой. Обе женщины  с  ребенком поселились
теперь наверху,  и  из  этого  местопребывания,  как  из нового  центра,  им
открылся ряд новых путей для прогулок. Здесь, на высоте, при чудесной погоде
они наслаждались чистым вольным воздухом.
     Любимой  прогулкой Оттилии,  в одиночестве или с ребенком,  был спуск к
тому  месту,  где  оставляли  привязанной одну из лодок, предназначенных для
переправы через озеро. Порою она развлекалась катаньем по воде, но одна, без
ребенка, так как Шарлотта  за него беспокоилась.  Оттилия не  пропускала  ни
одного  дня, чтобы не зайти в замковый сад к  садовнику  и принять дружеское
участие  в  его  заботах  о  множестве  саженцев,  которые  теперь все  были
выставлены на свежий воздух.
     В  это  прекрасное  время года  Шарлотте  пришелся весьма кстати приезд
одного англичанина, который  познакомился с  Эдуардом в путешествии, позднее
несколько раз  встречался с ним и теперь пожелал осмотреть прекрасный  парк,
так как слышал о нем столько хорошего. Он  привез рекомендательное письмо от
графа, а сам представил Шарлотте в качестве своего спутника молчаливого,  но
очень любезного человека. То в обществе Шарлотты и  Оттилии, то с садовником
и  егерями, часто со своим спутником, а  порою и  в одиночестве он бродил по
окрестностям, и из его  замечаний можно было  усмотреть, что он  любитель  и
знаток  таких парков, да  и сам, наверно, не раз занимался  их  устройством.
Несмотря на свой пожилой возраст, он весело  принимал  участие во всем,  что
может украсить жизнь и сделать ее более содержательной.
     В  его  обществе женщины стали по-настоящему наслаждаться  всем, что их
окружало. Его опытный глаз со всею свежестью воспринимал каждое впечатление,
и созданное  здесь тем более доставляло ему удовольствие, что этой местности
он  раньше  не знал  и  едва  был в состоянии  различить  то, что здесь было
сделано человеком, от того, что создала сама природа.
     Можно  сказать,  что  благодаря  его  замечаниям  парк  словно  рос   и
обогащался. Он уже сейчас указал на  то, что обещают дать со временем новые,
подрастающие  посадки. От него не ускользнуло ни  одно место, где можно было
оттенить или  заново вызвать какой-либо  живописный эффект. Тут  он  отмечал
ручеек,  который,  если его  расчистить,  мог  бы стать украшением поросшего
кустарником  участка, там - грет, из которого, если его расширить, получился
бы  желанный приют отдохновения; стоило  только срубить  несколько деревьев,
как открылся бы вид на великолепную группу скал. Он поздравлял хозяев с тем,
что им  еще есть над чем  потрудиться, и уговаривал не  торопиться с этим, а
приберечь удовольствие творить и устраиваться на будущие годы.
     Он никому не был в тягость,  а в остальное время, не занятое прогулками
и разговорами, большую часть  дня занимался тем,  что  с помощью  переносной
камеры-обскуры  снимал  живописные виды  парка и перерисовывал  их, собирая,
таким образом, в своих путешествиях богатые плоды для себя и для других. Это
он  делал  уже несколько лет во всех  чем-либо примечательных  местностях  и
составил себе таким способом приятную и преинтересную  коллекцию. Он показал
дамам целый  портфель,  который  возил с собой,  и  развлек  их  как  самими
рисунками,  так и объяснениями к  ним.  Им  было отрадно,  что, не выходя из
своего уединения, они с таким удобством могут странствовать но всему свету и
смотреть на проносящиеся перед ними побережья и гавани, моря и реки, города,
замки и многие другие местности, знакомые из истории.
     При этом для  каждой из них  привлекательно  было  разное: для Шарлотты
представляли общий интерес исторические достопримечательности;  внимание  же
Оттилии   останавливали  главным  образом  те  местности,  о  которых  любил
рассказывать  Эдуард, где  он  охотно бывал, куда часто  возвращался, ибо  у
каждого человека бывает пристрастие к тем  или иным - близким или отдаленным
- местам, которые его притягивают, волнуют, становятся ему особенно дорогими
по  воспоминаниям  о  первом   впечатлении,   или   вследствие  определенных
обстоятельств, или по привычке, наиболее отвечая ею склонностям.
     Она поэтому спросила лорда, где ему  нравится больше всего и где  бы он
поселился,  если бы  ему был предложен  выбор. Он не затруднился указать  на
целый  ряд  живописных  мест  и  с тем  особым  акцентом,  что  отличал  его
французскую  речь, с  удовольствием и не торопясь поведал о  том, отчего они
ему особенно дороги и памятны.
     А на вопрос,  где теперь его  обычное местопребывание и куда ему  всего
приятнее возвращаться, он, нисколько не колеблясь, дал следующий неожиданный
для дам ответ:
     - Я  теперь  привык чувствовать себя  везде как  дома и в  конце концов
нахожу как  нельзя более удобным, чтобы другие для меня строили, насаждали и
занимались  домашним хозяйством. В мои собственные  владения меня не тянет -
отчасти  по  причинам