им возиться.
   Егор, ожесточившись,  метался  и  поспевал  повсюду;  заметив  что-то
мелькнувшее в сторону, он закричал вдруг, кинувшись в кусты:
   - Стой! стой! курвы! Стой, так вашу мать! Не хотите... А!..
   И он, не целясь, прямо с руки выстрелил в убегающих,  но,  промахнув-
шись, бросился вдогонку сам. Сначала не увидал никого, повернул направо,
сделал несколько шагов, как вдруг столкнулся лицом к  лицу  с  какими-то
двумя женщинами.
   Одна - высокая, черная, с разорванным о кусты ярким шелковым  шарфом,
та самая, которая еще так недавно беспечно смеялась, забравшись на  вер-
ховую лошадь. Она смотрела на Егора широко раскрытыми темными глазами, в
которых отражались растерянность и безграничный ужас.  Другая  -  совсем
молодая, белокурая, тоненькая, застыла, повидимому, не соображая ничего,
рукою ухватившись за ветку.
   Несколько мгновений они простояли молча.
   - Аа! - проговорил Егор. - Так вы вот где!.. Убежать хотели!.. Офице-
ровы жены, что ли?..
   Те молчали.
   - Спрашиваю, офицеровы, что ли? - повторил Егор, повышая голос.
   - Да! - беззвучно прошептала одна.
   - Нет! - одновременно с ней другая.
   - И да и нет! - усмехнулся Егор и крикнул вдруг громко и злобно:
   - Буржуазия... белая кость! Думаете, что раз бабы, так на вас и упра-
вы нет?.. А, сукины дочери!..
   И он, выхватив обойму, стал закладывать ее в магазинную коробку.
   - Большевик!.. - с отчаянием и мольбой прошептала черная  женщина.  -
Большевик!.. товарищ!.. мы больше не будем...
   - Сдохнете, тогда не будете! - и все так же усмехаясь,  Егор  лязгнул
затвором, не обращая внимания на то, что  белокурая,  пошатнувшись,  еще
крепче ухватилась за ветку, с ужасом впилась взглядом в винтовку, потом,
вскрикнув, упала и задергалась вся от плача.
   - Оставь, Егор! - проговорил подходя сзади матрос.
   - Пойди ты к чорту! - злобно изругался на него тот.
   - Оставь! - хмуро и твердо повторил матрос, - будет на сегодня.
   Егор посмотрел на него с насмешкой и легким презрением.
   - Эх, ты!..
   И отошел в сторону.
   Победа партизан была полная. Два офицера и  человек  двадцать  солдат
остались на земле. Человек около десяти из тех, которые сразу же  побро-
сали винтовки, были захвачены в плен. Среди них, каким-то образом, оста-
лись в живых двое штатских. Хотели было  пристрелить  и  их,  но  кто-то
предложил:
   - Чорт с ними! Пущай расскажут, как с ихним братом. А то  и  знать-то
другие не будут!
   Надо было торопиться. С захваченных спешно поснимали шинели и поотоб-
рали патроны.
   Егор подошел к кучке пленных.
   - Ну, стервецы! - сказал он, - пострелять бы вас, как собак, надобно.
Против кого идете? Против своего брата-мужика. Адмиралы  вам  нужны,  да
генералы. Каиново племя, счастье ваше, что время такое... Валяйте к  ним
опять, когда хотите. Все равно сдыхать им скоро... Вы, господа  хорошие,
и вы, мадамы! по заграницам, должно, разъедетесь... больше вам  деваться
некуды. Так смотрите! Чтоб навек сами помнили и другим рассказать не за-
были... Вот, мол, как с нами!.. вот, как нас в России!.. Пусть знают та-
мошние гадюки, что и им то же самое когда-нибудь будет!
   Он остановился и гневно добавил, переводя дух:
   - Ну, а теперь всего хорошего... Убирайтесь к чорту! Да бегом  чтобы,
а кто отставать будет, вдогонку получит!
   - Товарищи! А не  постреляете?  -  робко  и  недоверчиво  переспросил
кто-то.
   - Постреляем, если долго еще глаза мозолить будете, - крикнул матрос,
- ну, раз... два... три! Да живо, сволочи, во всю прыть!..
   И когда те кучею понеслись, толкаясь и обгоняя друг друга, приказал:
   - А ну-ка, поддайте им пару, ребята! Дай несколько раз поверху... Вот
так!... Вот так!.... Ишь как припустилися.
   Винтовки, повозки, ящики, свалили в одну кучу. Обложили сеном из  та-
рантасов и подожгли, - чтобы не досталось никому. Костер заполыхал, зат-
рещал по сухому дереву, взметываясь в небо ярко.
   - Хвеерверк! - сказал кто-то.
   - Люминация... Как в царский день...
   - Эк, наяривает, должно в городе видно.
   - Пес с ним, что видно. Его, и город бы, да со всех четырех концов!
   - Зачем город? Так наш скоро будет!  -  говорил  возбужденный  удачей
матрос. - Скоро, ребята!
   И окрикнул громко:
   - Даешь теперь в горы, ребята! Собирайся живей, скоро отряды примчат-
ся и пешие и конные. Гоняться будут со злостью, и день и  ночь.  Чорт  с
ними, пускай гоняются... Ведь напоследок!...
 
   XVII.
 
   Темно-синяя ночь спустилась над горами. Не шепчутся деревья в безвет-
ренном просторе; не плывут облака по мерцающему огнями небу; замерло все
кругом... спит.
   Горит костер на лужайке. Не горит, а  тлеет,  поблескивая  угольками,
золоченым кругом раскинувшись по отдыхающей  земле.  Возле  него  кучкой
несколько человек. Говорят негромко, вполголоса,  стараясь  не  нарушить
тишину ночи.
   - Нет, Егор, нет! Как ты хочешь, а это, брат, лишнее. Баба - она баба
и есть... спрос с нее небольшой. Нехорошо ты делаешь, право! Ну  что  от
нее вреда? Нуль! Другое, когда б она тебе сделала что-нибудь. А так...
   - Сделала! - коротко и твердо отвечал Егор. - Сделала! -  тебе  мало,
что она офицерова жена? Мало! Ну уж ты, как хочешь, а  для  меня  много.
Может быть, по-твоему, если бы я сейчас, при случае, встретил жену наше-
го заводчика, Карташева... тоже ее  пальцем  бы  тронуть  не  надо?  Да,
да!... Ты не перебивай! Тоже тронуть не надо, потому что не она сама,  а
он с нас за полтинник жилу тянул. А с него кто денег требовал, а за  чей
счет к ейным именинам там разные ожерелья да черторелья... Ну, так ты  и
молчи! Одна шайка, одна лавочка была. Все распределено - кому что!
   - Смотри! Попадешь и ты когда-нибудь, - вставил кто-то, - ох, взгреют
тогда тоже!
   - А попаду, милости христа-ради тоже просить не буду! Не думай!
   Яшка хлопнул себя по рваным коленям и ответил, усмехаясь:
   - Конево дело, он не попросит. Потому, хоть проси, хоть молчи -  один
каюк!
   И добавил уверенно:
   - Ни чорта! Теперь недолго. Через недельку и товарищи будут. Все целы
останемся.
   Сергей почувствовал, что его кто-то тихонько дернул за  рукав.  Обер-
нувшись, он увидел, что Силантий лежит на спине, уставившись куда-то да-
леко в небо.
   - Ты что? - спросил он, подвигаясь к тому.
   Тот поднялся на руку, потом сел, поджав ноги под себя, и сказал,  как
бы раздумывая, спросить или нет:
   - Смеются вот они надо мной... Скажи, парень, как по-твоему, есть бог
или нет?
   - По-моему нет.
   - Нет! А отчего тогда звезды светют? Ну хоть одна какая,  а  то  тыщи
звезд и все светют!
   - Звезды тут не при чем, дядя Силантий!.. - ответил Сергей, несколько
озадаченный такой постановкой вопроса.
   - Нет при чем! - убежденно перебил его тот. - При чем! Должен же быть
кто-нибудь старшой-то?!
   - Его хлебом не корми, только подай ему старшого, - вставил  Егор,  -
вот уж правда - кому что!
   Дядя Силантий промолчал, потом спросил опять, обращаясь только к Сер-
гею:
   - Придут товарищи, может тогда спокой настанет?
   - Конечно, настанет, - подтвердил Сергей.
   - У меня, парень, хатенка есть... хозяйствишко, баба тоже, и  девчон-
ка. Сына-то нет, давно еще помер... А девчонка есть... Такая  шустрая  -
Нюркой зовут. Чать повыросла, полгода как не видал.
   Он замолчал и долго думал о чем-то, улыбаясь изредка.
   Эх, партизан, партизан! Знал ли он, что давно уж прошел по  станицам,
с черным черепом на трехцветном флаге, особый отряд; что развеялся и пе-
пел от сожженной хатенки, что запорота нагайками баба. Уведена на казен-
ный котел коровенка, и бродит где-то по селам...  да  и  не  бродит  уж,
должно быть, маленькая голубоглазая Нюрка.
   Встал матрос и сказал:
   - Ну, ребята, полно! смотри-ка, все давно уж дрыхнут.
   Поднялся за ним Егор. Разошлись и остальные. Ушел за горы на пост но-
вый часовой. Утихло все. Где-то в темных кустах переливчато журчал руче-
ек и булькал пузырьками мирно.
   Крепко, спокойным сном, окутавшись тишиной, отдыхала земля.  Чутко...
Тревожно спали люди.
   XVIII.
 
   На море, у города, корабли Антанты дымили  трубами,  ревели  сиренами
могуче, сверкали огнями ярко. Дни и ночи работали, забирая накипь и хлам
революции.
   Толпились люди, толкались. Бесконечными вереницами, как  потоки  мут-
ной, бурливой воды, вливались в обширные трюмы и вздыхали облегченно под
защитою молчаливых пушек и бросали  взгляды,  полные  бессильной  злобы,
страха и тоски, на оставленную ими землю, на восток, где  алые  зарницы,
предвестницы надвигающихся пожаров революции, вспыхивали все ярче и  яр-
че.
   Стояли спокойно капитаны на рубках. Глядели с высоты  своего  величия
на встревоженных и мечущихся растерянно, оставляющих свою страну, людей.
На десятки тысяч хорошо вооруженных солдат,  покидающих  почему-то  поля
сражений; на хаос, на панику, на бессильную горькую ненависть  побежден-
ных.
   И карандашом по блокнотам  складывали  и  множили  что-то,  чуть-чуть
удивленные, капитаны, прикидывая пачками цифр, точно. Разве мало орудий,
патронов, пулеметов и снарядов привозили они?
   Росли тогда под привычной рукой колонки; единицы к единицам,  нули  к
нулям... Говорили длинные строчки цифр, ясно и несомненно, предрешая по-
беду. И были потому смутны и непонятны причины поражений спокойным капи-
танам с чужих кораблей.
   Ибо непонятна, загадочна и неучтена ими была  разбушевавшаяся  стихия
революции, с ее беспредельной силой, с ее беззаветным порывом, перед ко-
торой склониться и в котором утонуть должно было все.
   Расхаживали офицерские отряды, с бесшабашно-пьяными песнями по улицам
города.
   Чтобы убить чем-нибудь время, от корабля до корабля, которые то скры-
вались за морским горизонтом, то появлялись опять  за  новым  грузом,  -
охотились по горам за зелеными, на них напоследок срывая злобу за неуда-
чи, за проигрыш, за все.
   А с фронта лучшие части, цвет  и  гордость  контр-революции,  казаки,
дроздовцы, корниловцы, марковцы - бежали, бежали, разбитые,  деморализо-
ванные, потерявшие всякую веру в свое дело, в себя и в своих вождей.
   Впервые над городом сегодня коршуном прокружился красный аэроплан  и,
обстрелянный со всех сторон, точно издеваясь, плюнул вниз, засверкавшими
серебром на солнце, тысячами беленьких листовок и улетел  спокойно,  ис-
чезнув за горами на востоке.
   А люди с окраин, люди с подвалов нетерпеливо поджидали,  когда  спус-
тятся на землю долгожданные вести с того края, и, осторожно оглядываясь,
прятали листки по карманам. А дома, собираясь кучами, долго и жадно  чи-
тали.
 
   XIX.
 
   В этот день, споткнувшись, Егор зашиб о камень ногу.
   - Пес его тут приткнул! - с досадою говорил он, прихрамывая. - Только
недоставало, чтобы в теперешнее время сиднем сесть.
   - Пройдет, Егор Кузьмич, - утешал его Федька.
   И на том основании, что все равно скоро товарищи придут и "медикамен-
тов" можно не экономить, выкрасил тому почти всю ногу в темно-коричневый
цвет, истратив на это последние полпузырька иоду.
   - Пройдет! - уверял он. - Ежели после эдакой пропорции как  рукой  не
снимет, уж тогда и не знаю что!
   Ходили последние дни ребята сами не свои. Чем ближе подвигались крас-
ные, тем с большим нетерпением ожидали их партизаны, потому  что  каждый
надеялся отдохнуть тогда, хоть  немного,  от  волчьей  жизни.  Узнать  о
судьбе оставленных на произвол во вражьей среде родных и  близких.  Уви-
дать окончательный разгром белых и долгожданную Советскую власть.
   - Ты куда ж тогда, милай, деваешься? - спрашивал матроса  добродушный
Силантий.
   - Когда?
   - А как товарищи придут!
   - В море уйду, - отвечал тот, потряхивая головой. - В море, брат, ши-
роко, привольно. Даешь тогда во всех краях революцию бунтовать!  Я  ведь
при радио-машинах раньше служил. Знаешь ты, что это такое?
   - Нету! - говорил тот, прислушиваясь с любопытством.
   - Это, брат, штука такая. На тыщи верст говорить может.  Захотел  ты,
скажем, в Англию, или Францию рабочему что сказать, повернул раз,  а  уж
там выходит: "Товарищи! Да  здравствует  всемирная  революция!"  Захотел
буржуазию подковырнуть, навернул в другой, а  уж  те  читают:  "чтоб  вы
сдохли, окаянные, придет и на вас расправа". Или еще что-нибудь такое.
   Дядя Силантий слушал удивленно, потом спросил, немного недоверчиво, у
Сергея, к которому всегда обращался со своими сомнениями.
   - А не хвастает он зря, парень?
   - Нет, не хвастает, - подтвердил тот, - верно говорит!
   Вечерело. Заходило солнце. Точно вспугиваемый, то налетал,  то  снова
прятался мягкий ветер.
   - А что! - сказал матрос, - не пора ли, ребята, за хлебом?
   - Пора, - ответил Егор. - Ребята сегодня последние корки догрызли.
   - Ну вот! А то завтра, чуть свет, к Косой горе, я думаю.  С  кем  вот
послать только. У тебя нога болит. С Васькой разве?...
   - Дай я пойду, - предложил Сергей.
   - Ты?
   - Ну!
   - Ступай, пожалуй. Человек с десяток с собой возьми. Они там тебе по-
кажут, у кого.
   Назначенные в фуражировку, за хлебом, который был отдан на выпечку  в
один из домиков, близ города, наскоро поужинали и собрались.
   - Смотрите! - говорил матрос, - хоть и далеко,  а  все  же,  чтобы  к
рассвету, как уходить, из-за вас задержки не было.
   - Хлеб-то дорогой не пожрите! - предупредил кто-то.
   - Пошли!
   Сергей ушел со своей командой, оставшиеся покалякали еще около  часу.
Солнце уже скрылось, лишь последние лучи его, откуда-то уже из-за земли,
отражались густо-красноватым блеском на тучных облаках.
   Пора было спать. Завтра чуть свет надо было подниматься. Но не  могли
еще утихнуть оживленные разговоры.  Все  строили  всевозможные  планы  и
предположения на будущее. Кто собирался снова итти на землю, на  заводы,
кто в Красную армию. Спорили и смеялись над Яшкиным  описанием  картины,
как:
   - ....... Сошников на коне впереди, по Серебряковской.... а все  бур-
жуи, какие только если останутся, по панели во фронт стать должны...
   - Зачэм буржуй? - запротестовал Румка. - Буржуй не надо  оставлять...
Рабочий на панэл встрэчать будэт... флаг махать. А буржуй  затылка  пуль
пускать надо...
   Захохотали и решили, что Румка говорит дело.
   Вдруг недалеко впереди послышался сильный и резкий свист.
   Смех сразу оборвался. Разговоры затихли.
   - Что это такое? - прислушиваясь, вскочил матрос. - Постовой?
   Свист повторился, повскакали все, бросились к винтовкам - патронташей
же и так никогда не снимали. Из-за деревьев выбежал  один  из  партизан,
запыхавшись.
   - Ребята! - проговорил он, еле переводя дух. -  Внизу  белые...  Мно-
го... Прут прямо в нашу сторону...
   - Далеко?
   - С версту.
   - Ладно! Смеются! - крикнул матрос. - Все равно не догонят!
   - Утекать?
   - Ясно! Скорей, ребята, за мною... Слушай! - крикнул он, останавливая
одного из пробегающих. - Слушай, Семка! Крой во весь дух, сколько только
есть мочи... За нашими... за ребятами. Скажи, чорт с ним с хлебом!  Пус-
кай прямо к Косой горе пробираются. Там ожидать будем.
   - Ладно! - ответил тот, бросаясь в сторону.
   - Да держи правей! - крикнул он ему вслед.
   Но тот уже не слыхал.
   Через несколько минут лихорадочной спешки  отряд  быстро  и  бесшумно
уходил в горы.
   - Я знаю их повадку, - говорил на ходу матрос прихрамывающему  Егору.
- Они теперь по верхам лазить будут. А мы возле дороги, кого ни то,  на-
вернем.
   Начинало совсем темнеть. Сзади далеко  где-то  послышалось  несколько
выстрелов.
 
   XX.
 
   Посланный вдогонку за Сергеевым отрядом, Семка, пригнувшись,  стрелой
полетел и исчез, извиваясь, как угорь, между деревьями. Он  перескакивал
через камни. Чуть-чуть не кубарем покатился вниз по склону и,  взметнув-
шись на какой-то гребень, оцепенел на мгновение, увидав перед собой  ка-
ких-то поднимающихся солдат.
   - Белые!...
   И, невзирая на крики "стой!", на затрещавшие  выстрелы,  преследуемый
бегущими за ним людьми, он бросился назад и в сторону.
   Густые сумерки падали на землю. Сливались под одно тени. Может  быть,
и ушел бы легко партизан.
   Может быть, свернув, исчез бы где-нибудь, притаившись за  кустом  или
камнем. Но не то оступившись, не то полетев в какую-то яму, упал  он  со
всего размаха. И когда, вскочив, он почувствовал, что кто-то ухватил его
за ворот, рванулся Семка с такой силой, что почти совсем  был  опять  на
свободе. Но вражеская рука успела вцепиться ему в спину, и  другая  рука
выворачивала из рук партизана винтовку.
   "Ээх!... - подумал только Семка, - Ээх..."
 
   Когда Семку секли плетьми, и каждый удар  казачьей  нагайки  оставлял
широкую темно-красную полосу вдоль спины, он молчал. Молчал стиснув  зу-
бы, пока рубцы не слились в одно кровавое пятно, а у офицера устала сте-
гать рука.
   Когда, измученного и избитого, его положили на лавку и стали выверты-
вать руки, он застонал от невыносимой боли и  попросил  убить  его,  или
хоть дать передохнуть немного.
   Но его не убили и передохнуть ему не дали.
   - Скажет собака! - спокойно проговорил, отирая пот со лба, офицер.  -
Скажи, куда ушли! Дай-ка сюда штык!
   И когда Семка обезумел, когда почти потерял сознание и перестал пони-
мать что-либо, кроме острого желания быть убитым, в полубреду - он  ска-
зал.
   Он не был изменником, не был предателем. Он был  хорошим  партизаном.
Готов был отдать и отдал жизнь за революцию. И все-таки он сказал.
   Слава тем, кто крепок телом и духом, кто до конца смог вынести муки и
пытки за свое дело! Много было и их, замученных, с печатью  молчания  на
губах и умерших с проклятием, брошенным в лицо врагу. Но... что  сильный
не отдаст, то у слабого можно вырвать. И не его в том вина. Весь  позор,
весь стыд все равно упадет только на головы тех, кто в годы революции, в
годы великих событий способны были быть только палачами.
   - С-собака! - процедил опять, сплевывая,  офицер  и  приказал  отряду
спешно собираться.
   - А с этим что делать, господин поручик?  -  спросил  кто-то,  толкая
бесчувственного Семку ногой.
   - Ясно что! Взять с собой. Еще проверим, а то, может быть, снова при-
дется.
   На носилках из двух винтовок и одной шинели, четверо  солдат  понесли
его, переругиваясь. Но тащить им скоро надоело. За каким-то  кустом  они
остановились на минуту, что-то поправляя. Потом  с  трудом  догнали  ос-
тальных.
   - Ваше благородие! - доложил немного спустя один побойчее. - Он сдох,
кажися. Что в нем, мертвом, толку-то?
   - Я вот вам дам, сукины дети, сдох! Отделаться хотите!
   И поручик чиркнул спичкой. - Глаза Семки были широко открыты  и  без-
жизненны.
   - Вот стервец! - изругался офицер.
   Потом, посмотрев на солдат подозрительно, приказал выбросить.
   И тело замученного партизана, упав грузно на сыроватую землю, покати-
лось по склону и, приткнувшись к кусту распускающегося шиповника, замер-
ло без движения навеки.
 
   XXI.
 
   Долго ждал не подозревающий нависшей над ним опасности отряд.
   - И чего только копается? - ругал матрос Сергея.
   Впереди по шоссе показалась большая часть белых.  Партизаны  попрята-
лись по кустам. Солдат проходило много, нападать было опасно, и их  про-
пустили мимо. Не прошло и получаса, как впереди показались опять  солда-
ты.
   "Куда это их прет столько?" - подумал матрос и приказал  ребятам  ле-
жать под кустами не шелохнувшись.
   Вдруг где-то с тылу раздался выстрел.
   - Черти! Сволочи! - закричал он, вскакивая и предполагая, что выстре-
лил кто-либо нечаянно из своих. Все дело испортили!
   Но оттуда же послышались громкие крики и стрельба. Их  обошел  первый
миновавший отряд. Сзади с шоссе тоже засвистели пули.
   - Обошли! - панически крикнул кто-то.
   - По бугру!.. По бугру!.. - бегал, раскидывая по гребню растерявшихся
вначале ребят, Егор. Зарокотал пулемет и, точно косой,  срезал  верхушки
нескольких кустов над головами.
   Из-за  прикрытия  оправившиеся  партизаны  открыли  сильный  ответный
огонь.
   Два раза белые пробовали занять сопку и оба раза осаживали,  о