чтобы  у  слуг   фамилии   были
благороднее, чем у хозяев.
   Вы, очевидно, знаете от Десмондов, что они вернулись в Англию без меня.
Когда только начались  разговоры  о  том,  что  Джорджину  надо  везти  за
границу, мама мне написала, чтобы я осталась  еще  на  месяц  в  Париже  с
Гарольдом, а по пути в Иер они меня захватят. Таким образом, мне не  нужно
будет тратиться на дорогу до Кингскота  и  обратно,  а  заодно  я  получаю
возможность немного усовершенствоваться во французском языке.
   Гарольд,  как  вы  знаете,  приехал  в  Париж  полтора   месяца   назад
подзаняться французским  перед  какими-то  ужасными  экзаменами.  Он  снял
квартиру в одном французском доме,  где  сдают  жилье  молодым  людям  (не
обязательно молодым) с  целью  обучения  языку  -  это  такое  специальное
заведение, только содержат его почему-то  женщины.  Мама  навела  справки,
узнала, что это место вполне приличное, и написала мне, чтобы я поселилась
вместе  с  Гарольдом.  Десмонды  доставили  меня  туда  и  договорились  с
хозяевами  об  условиях,  или  заключили  соглашение,  или  как  там   это
называется. Гарольду, естественно, мой приезд не доставил большой радости,
однако он очень добр и обращается со мной как  ангел.  Во  французском  он
сделал огромные успехи. Хотя здесь  обучают  далеко  не  так  хорошо,  как
предполагал папа, но Гарольд у нас до того умный, что ученье у  него  идет
как-то само собой. Боюсь, что мои успехи гораздо менее значительны, но,  к
счастью,  мне  не  нужно  сдавать  экзамены  -  разве  что  мама  надумает
проэкзаменовать меня. Правда, у нее, я  надеюсь,  будет  столько  забот  с
Джорджиной, что вряд ли это ей придет в голову. А если все-таки придет, то
я, как выражается Гарольд, сяду в страшную калошу.
   Условия жизни в этом доме не самые идеальные для молодой девушки -  они
рассчитаны скорее на мужчин, и Десмонды даже заметили, что мама сделала _в
высшей степени странный выбор_. Миссис Десмонд объясняет это тем, что маме
чужды какие бы то ни было условности. Но сам город все же очень  занятный,
и если Гарольд будет и  дальше  мириться  с  моим  присутствием,  я  смогу
спокойно дождаться прибытия каравана (так  он  именует  маму  с  чадами  и
домочадцами). Владелица этого заведения -  не  знаю,  как  его  правильнее
назвать, - весьма экстравагантная особа, сразу видно, что _иностранка_, но
при этом в высшей степени предупредительная  -  она  то  и  дело  посылает
узнать, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь. Прислуга совершенно не такая, как в
Англии: они все - и лакей (тут он только один), и горничные - бесцеремонно
врываются к вам в комнату, когда вы меньше всего их ждете, притом _в любое
время суток_, а  если  они  вам  вдруг  понадобятся  и  вы  позвоните,  то
появляются они  не  раньше,  чем  через  полчаса.  Это,  конечно,  большое
неудобство, да и в Иере, я полагаю, лучшего ждать не приходится.  Впрочем,
там у нас, по счастью, будет собственная прислуга.
   Среди здешних постояльцев есть несколько приезжих из  Америки;  Гарольд
над  ними  все  время  потешается.  Один  из  них,  малоприятный  господин
тщедушного вида, постоянно сидит у самого  камина  и  рассуждает  о  цвете
неба. По-моему, он и не видел никогда неба, кроме как из окошка. Ни с того
ни с сего он прицепился к моему платью (помните, то зеленое,  которое  вам
так понравилось в Хомбурге): объявил, что его цвет напоминает девонширские
болота, и целых полчаса разглагольствовал про эти самые болота - как будто
нельзя было выбрать более интересную тему! Гарольд утверждает, что он не в
своем уме. Так непривычно жить под  одной  крышей  с  людьми,  которых,  в
сущности, не знаешь. Совсем не то, что в Англии, где всегда знаешь всех.
   Кроме этого сумасшедшего,  есть  еще  две  американки,  примерно  моего
возраста, одна из которых довольно приличная. Она здесь с матушкой, только
матушка почему-то целые дни просиживает в своей спальне, что, по-моему,  в
высшей степени странно. Я бы попросила маму пригласить их обеих  погостить
к нам в Кингскот, но боюсь, что мать этой девушки моей маме не  понравится
- она довольно вульгарна. Вторая девушка сама довольно вульгарна, и к тому
же путешествует совершенно одна. Она, по-моему, школьная  учительница  или
что-то в этом роде;  правда,  первая  девушка  (которая  поприличнее  и  с
матерью) уверяет меня, что она все-таки порядочнее,  чем  кажется.  Однако
убеждения  у  нее  самые  чудовищные:  она  считает,   например,   что   с
аристократией пора покончить, что нехорошо, если  Кингскот  после  папиной
смерти перейдет к Артуру, и тому подобное. Я никак не  пойму,  отчего  она
так возмущается: по-моему, если Артур вступит во владение Кингскотом,  это
будет просто чудесно, хотя, конечно, жалко папочку. Гарольд  говорит,  что
она тоже сумасшедшая. Он ее без конца высмеивает за  радикализм  и  делает
это так остроумно, что она не находится что ответить, хотя тоже не  лишена
остроумия.
   Тут есть еще один француз - какой-то родственник хозяйки,  препротивный
субъект, и немец, не то профессор, не то доктор,  который  ест  с  ножа  и
рассуждает о всяких скучных материях. Мне очень,  очень  жаль,  что  я  не
смогу приехать к вам, как обещала. Я боюсь,  что  вы  больше  не  захотите
пригласить меня.



VII

   Из Парижа, от Леона Вердье, в Лилль, Просперу Гобену

   28 сентября

   Мой милый Проспер!
   Давненько я не баловал тебя письмами, да и сейчас не знаю,  отчего  мне
вдруг пришла фантазия освежить в твоей памяти мой светлый образ. Не оттого
ли, что в счастливые минуты мы  невольно  вспоминаем  тех,  с  кем  прежде
делили восторги и горести, а поскольку je t'en ai trop dit,  dans  le  bon
temps, mon gros Prosper [я немало тебе поведал, милый мой толстяк Проспер,
в то счастливое время (фр.)], и ты всегда выслушивал меня  с  невозмутимым
видом, расстегнув жилетку и  попыхивая  трубкой,  меня  и  потянуло  снова
излить тебе душу. Nous en sommes nous flanquees, des  confidences  [мы  не
раз поверяли друг другу наши тайны (фр.)] - в те блаженные дни,  когда  я,
едва очередная интрижка начинала poindre a  l'horizon  [вырисовываться  на
горизонте (фр.)], заранее  предвкушал  удовольствие,  которое  я  испытаю,
рассказывая о ней во всех подробностях самому Просперу!  Как  я  уже  имел
честь доложить,  я  счастлив,  я  на  верху  блаженства,  а  об  остальном
догадывайся  сам.  Так  и  быть,  я  тебе  помогу!  Представь  себе   трех
очаровательных девушек - трех, дружище, ни  больше  ни  меньше,  -  обрати
внимание на это мистическое число!  Теперь  представь,  что  они  образуют
живописный кружок, в центре которого находится  твой  ненасытный  приятель
Леон! Достаточно ли я обрисовал ситуацию, и в состоянии ли  ты  постигнуть
причины моего блаженства?..
   Ты ожидал, быть  может,  приятного  известия  о  том,  что  я  внезапно
разбогател или что мой дядюшка Блондо решил наконец переселиться в  лучший
мир, предварительно назначив меня своим единственным наследником. Но  тебе
ли напоминать о том, что причиной счастья  твоего  старого  приятеля  чаще
всего бывают женщины, - и они же, только еще  чаще,  бывают  причиной  его
несчастий?.. Однако не будем до времени говорить о  несчастиях:  пока  что
ces demoiselles  [эти  барышни  (фр.)]  примкнули  к  тесным  рядам  своих
предшественниц, даривших меня благосклонностью. Прости меня  -  я  понимаю
твое нетерпение и сейчас расскажу, из кого ces demoiselles состоят.
   Если помнишь, я говорил тебе когда-то о моей кузине де  Мезонруж,  этой
grande belle femme [достойной и эффектной женщине  (фр.)],  которая  вышла
замуж, en secondes noces [вторым браком (фр.)] (ее первый брак, по  правде
говоря, был не вполне официален), за почтенного  представителя  старинного
дворянского рода,  владевшего  поместьями  в  Пуату  (*19).  После  смерти
супруга - удара, отягченного еще тем, что при годовом доходе в  семнадцать
тысяч франков жили они далеко не  по  средствам,  -  моя  кузина  осталась
буквально на  панели,  без  всяких  средств  к  существованию  и  с  двумя
дьявольски избалованными дочерьми, которых надо было воспитать, не дав  им
свернуть со стези благонравия.  Последняя  цель  успешно  достигнута:  обе
девицы на удивление благонравны. Если ты спросишь, как моей кузине удалось
добиться этого, я отвечу: не знаю - и это меня не касается (да и  тебя,  a
fortiori [тем более (лат.)], тоже). Сейчас ей пятьдесят  (для  знакомых  -
тридцать семь), а дочерям, которых ей  пока  что  не  удалось  пристроить,
соответственно двадцать семь и двадцать три (для  знакомых  -  двадцать  и
семнадцать). Три года назад у  нее  возникла  трижды  благословенная  идея
открыть нечто вроде  пансиона  для  насыщения  и  просвещения  неотесанных
варваров, ежегодно наводняющих Париж в надежде урвать с французского стола
хотя бы случайные крохи языка Вольтера - или языка Золя. Эта  идея  lui  a
porte bonheur [принесла ей удачу (фр.)]; лавочка оказалась прибыльной.  До
недавнего времени  моя  кузина  отлично  управлялась  одна,  но  несколько
месяцев тому назад возникла необходимость несколько расширить  и  украсить
предприятие. Не считаясь с затратами, моя кузина решилась на этот шаг: она
пригласила меня поселиться в ее доме (стол и квартира  бесплатно!),  чтобы
держать в узде словесные экзерсисы ее pensionnaires  [постояльцев  (фр.)].
Итак, я расширяю этот пансион, милый Проспер, и я же его украшаю! Ем и пью
на дармовщинку и занят  только  тем,  что  поправляю  звуки,  слетающие  с
прелестных   англосаксонских   губ.   Бог   свидетель,   далеко   не   все
англосаксонские губки прелестны, но  и  среди  них  попадается  достаточно
таких, которые способны с лихвой вознаградить мое усердие.
   В настоящее время, как  я  тебе  уже  докладывал,  под  моим  неусыпным
наблюдением   находятся   целых   три   комплекта    вышеназванных    уст.
Обладательнице  одного  я  даю  частные  уроки  за  дополнительную  плату.
Разумеется, моя кузина прибирает к рукам все до  единого  су,  но  тем  не
менее могу с полным правом сказать, что  мои  труды  не  пропадают  втуне.
Занятия  с  двумя  другими   ученицами   также   приносят   мне   глубокое
удовлетворение. Одна из них - англичаночка не старше  двадцати  -  вылитая
figure  de  keepsake   [картинка   из   альбома   (фр.,   англ.)],   самая
очаровательная мисс, какую ты только  (или,  во  всяком  случае,  какую  я
только) видел. Вся она с головы до пят разукрашена  бусами,  браслетами  и
вышитыми одуванчиками, однако главное  ее  украшение  -  прехорошенькие  и
преласковые серые глазки,  глядящие  на  вас  с  безграничным  доверием  -
доверием, которое мне даже совестно обманывать. Цвет лица у нее белее, чем
этот  лист  бумаги,  а  в  серединке  каждой  щечки  белизна  переходит  в
чистейший, легчайший,  прозрачнейший  румянец.  Иногда  этот  розовый  тон
заливает все ее личико  -  иными  словами,  она  краснеет  -  нежно-нежно,
подобно дыханию, затуманивающему оконное стекло.
   Как всякая англичанка, на людях она держится  недотрогой,  но  нетрудно
заметить, что вдали от посторонних взоров elle ne demande qu'a se  laisser
aller [она только и ждет, чтобы дать себе волю (фр.)].  Я  к  ее  услугам,
когда бы она этого ни пожелала, и недвусмысленно дал ей понять, что она  в
любое время может на меня рассчитывать. Полагаю не без оснований, что  она
должным образом оценила мою готовность, хотя, признаюсь честно, с нею дело
подвинулось у меня не так существенно, как с остальными. Que  voulez-vous?
[Чего ты хочешь? (фр.)] Англичане тяжелы на подъем, их  женщины  не  любят
спешить - только и всего. Однако некоторый прогресс налицо, а  коль  скоро
это так, я склонен предоставить все течению  событий.  Пусть  мое  кушанье
томится на медленном огне - закипит, когда  придет  срок:  я  и  так  выше
головы занят ее concurrentes [конкурентками (фр.)].  Celles-ci  [последние
(фр.)] не мучают меня напрасным  ожиданием,  par  exemple!  [вот  уж  нет!
(фр.)]
   Две другие барышни -  американки,  а  медлительность,  как  ты  знаешь,
американской  натуре  не  свойственна.  "Ол-райт  -  дуй  живей!"  (Я  тут
нахватался английских словечек, вернее сказать - американизмов.) И вот они
"дуют" - на таких скоростях, что я порой с трудом за ними  поспеваю.  Одна
из них более миловидна, зато  другая  (та,  что  берет  частные  уроки)  -
поистине une fille prodigieuse [необыкновенная  девушка  (фр.)].  Ah,  par
exemple, elle brule ses vaisseaux, celle-la! [Эта  уж  безусловно  сжигает
свои корабли! (фр.) В первый же день она бросилась в мои объятия, и я даже
хотел ей попенять за то,  что  она  лишила  меня  удовольствия  взламывать
оборону постепенно, брать заградительные сооружения одно за другим -  ведь
это почти так же сладостно, как вступление в покоренную крепость.
   Поверишь ли - не  прошло  и  двадцати  минут,  как  она  назначила  мне
свидание! Правда, не где-нибудь, а в Лувре, в  галерее  Аполлона,  но  для
начала и это неплохо, а с тех пор мы встречались  уже  десятки  раз  -  я,
признаться, и счет потерял. Non, c'est une  fille  qui  me  depasse  [нет,
поведение этой девушки выше моего понимания (фр.)].
   Та, что поменьше ростом (она здесь с мамашей, которой никогда не видно,
-  похоже,  что  ее  прячут  в  стенном  шкафу  или  в  сундуке),  гораздо
миловиднее, и, вероятно, на этом основании elle у met plus de facons  [она
больше ломается (фр.)]. Она не таскается со мной  часами  по  Парижу;  она
довольствуется долгими беседами наедине  в  petit  salon  [малой  гостиной
(фр.)], с приспущенными занавесями, и выбирает для них время  после  трех,
когда все отправляются a la promenade [на  прогулку  (фр.)].  Эта  малютка
восхитительна: в целом немножко худощава, и косточки слегка выпирают, но в
частностях придраться не к чему. И ей можно сказать без обиняков все,  что
угодно. Она старательно делает вид, будто не понимает, куда я гну,  но  ее
поведение спустя полчаса доказывает обратное - и как нельзя более ясно!
   Однако я отдаю предпочтение высоконькой - той,  которая  берет  частные
уроки. Эти частные уроки, мой  милый  Проспер,  -  величайшее  изобретение
века; а как гениально им пользуется моя мисс  Миранда!  Для  наших  уроков
также отводится petit salon, но все двери при этом бывают плотно  закрыты,
а все домочадцы получают строжайший наказ нам не мешать. И нам не  мешают,
дружище! Нам не мешают! Ни единый звук, ни единая тень не нарушают  нашего
блаженства. Признайся, что моя кузина достойна восхищения  и  заслуживает,
чтобы ее дело процветало. Мисс  Миранда  выше  среднего  роста,  несколько
плосковата, пожалуй, слишком бледна -  у  нее  не  увидишь  восхитительных
rougeurs  [румянцев  (фр.)]  англичаночки.  Но  у  нее  живые,   задорные,
смышленые глаза, великолепные зубы, точеный носик и непередаваемая  манера
смотреть вам прямо в лицо, вызывающе откинув голову, -  такой  законченный
образец прелестного нахальства мне до сих пор не попадался! Она  совершает
tour du monde [кругосветное путешествие (фр.)] одна-одинешенька, даже  без
наперсницы, так что некому нести опознавательный флаг, - и  все  это  ради
того, чтобы на собственном опыте узнать, a quoi s'en tenir sur les  hommes
et  les  choses  [что  представляют  собой  люди  и  вещи  (фр.);  пишущий
обыгрывает оба значения слова les hommes - "люди" и "мужчины"] -  sur  les
hommes в особенности. Dis done [скажи-ка  (фр.)],  Проспер,  ведь,  должно
быть, un drole de pays [презабавная страна (фр.)] лежит за  океаном,  если
там   налажено   производство    девиц,    одержимых    столь    страстной
любознательностью?.. А не  попробовать  ли  и  нам  с  тобой  когда-нибудь
сыграть в эту игру? Не отправиться ли нам самим за океан и не убедиться ли
на собственном опыте?.. Поедем,  право,  навестим  их  chez  elles  [в  их
собственном доме (фр.)] - не все же им гоняться за  нами!  Dis  done,  mon
gros Prosper... [Что скажешь, толстячок Проспер? (фр.)]



VIII

   Из Парижа, от д-ра Рудольфа Штауба,
   в Геттинген, д-ру Юлиусу Гиршу

   Любезный собрат!
   Я вновь берусь за перо, чтобы продолжить беглые заметки, первую  порцию
которых я отправил вам несколько недель тому назад.  Я  упоминал  тогда  о
своем намерении отказаться от гостиницы, поскольку последняя, не обладая в
достаточной мере  локальной  и  национальной  спецификой,  не  могла  меня
удовлетворить. Владелец  ее  происходил  из  Померании,  и  прислуга,  без
единого исключения, также была из фатерланда. Мне казалось, что я  живу  в
Берлине, на Унтер-ден-Линден, и,  проанализировав  все  обстоятельства,  я
пришел к заключению, что коль скоро я предпринял столь ответственный  шаг,
как вылазка в штаб-квартиру галльского гения, я обязан сделать все,  чтобы
как можно глубже проникнуть в среду, являющуюся в равной степени  причиной
и следствием его безостановочной активности. Я исходил также из того,  что
для досконального изучения какой-либо страны  исследователь  прежде  всего
должен быть помещен в условия  непосредственной  близости  к  повседневной
жизни этой страны, по возможности  очищенные  от  модифицирующего  влияния
посторонних факторов.
   Руководствуясь вышеприведенными соображениями, я снял комнату  в  доме,
принадлежащем некоей особе чисто французского происхождения и  воспитания,
которая  пополняет  свои  доходы,  не  соответствующие  все   возрастающим
требованиям парижского образа жизни  с  его  принципом  ублажения  чувств,
предоставляя  стол  и   квартиру   ограниченному   числу   благопристойных
иностранцев. Я намерен был снять у  нее  только  комнату,  столоваться  же
предпочел бы в пивной, очень приличной  на  вид,  которая  незамедлительно
обнаружилась на той же улице; однако мое предложение, достаточно отчетливо
сформулированное, оказалось  неприемлемым  для  содержательницы  заведения
(дамы с математическим складом ума),  и  я  вынужден  был  согласиться  на
лишний расход, утешаясь, однако,  тем,  что  подчинение  общему  для  всех
распорядку дня даст мне постоянную возможность изучать манеры  и  привычки
моих соседей по столу, а также наблюдать французскую разновидность Hominis
sapientis в один из интереснейших в  физиологическом  отношении  моментов,
именно в момент насыщения (как известно, аппетит  есть  ведущее  начало  в
структуре упомянутой разновидности), поскольку в этот момент головной мозг
испаряет  некую  газообразную  субстанцию,  которая,  будучи   практически
невесомой и  не  видимой  невооруженным  глазом,  может  быть  уловлена  и
исследована с помощью соответственно настроенного прибора.
   Мой прибор (я имею в виду  тот,  который  помещается  в  моей  трезвой,
надежной немецкой голове) настроен весьма удовлетворительно, и  я  уверен,
что из поля  моего  зрения  не  ускользнет  ни  единая  капля  драгоценной
жидкости, конденсирующейся на предметном стекле. Нужна  только  надлежащим
образом подготовленная поверхность, а в этом отношении я сделал все.
   К моему глубокому сожалению оказалось, что и здесь истинно национальный
элемент составляет меньшинство. Французов в  доме  только  четверо  -  три
женщины и один  мужчина,  все  имеющие  касательство  к  содержанию  этого
заведения. Преобладание женского начала является само по себе характерным,
ибо вы не хуже моего знаете, какую гипертрофированную роль сыграл этот пол
во французской истории. Четвертый представитель местного  населения,  судя
по видимым признакам, мужчина, однако  на  основании  чисто  поверхностных
наблюдений я не решусь классифицировать названную особь как Homo  sapiens.
Он   производит   впечатление   существа    скорее    обезьяно-,    нежели
человекоподобного; когда я его наблюдаю и слушаю, мне представляется,  что
передо мною волосатый гомункулус (*20), выделывающий трюки  под  визгливый
аккомпанемент уличной шарманки.
   Как я уже сообщал вам, мои опасения относительно того, что  меня  будут
здесь  третировать  по  причине  моей  принадлежности  к  немецкой  нации,
оказались   соверше