как  Пембертон
догадался, что Морган, не проронивший об этом ни слова, знал  о  том,  что
что-то случилось. Но триста франков, тем более когда у вас есть долги,  не
такая уж крупная  сумма,  и,  когда  деньги  эти  были  истрачены,  Морган
действительно кое-что рассказал. В начале зимы все семейство  возвратилось
в Ниццу, но уже не в  ту  прелестную  виллу,  где  они  жили  раньше.  Они
поселились в гостинице, прожили в ней три месяца, после чего перебрались в
другую, объяснив свой переезд тем, что, сколько они ни ждали, им так и  не
отвели тех комнат, которые они намеревались занять.  Апартаменты,  которых
они домогались, всегда отличались особой роскошью, но, по счастью, им  так
_никогда_ и не удавалось их получить. Говоря "по счастью", я имею  в  виду
Пембертона, который всякий раз думал, что, если бы они их получали, у  них
оставалось бы еще меньше денег на расходы по воспитанию младшего  сына.  И
то, что он услыхал наконец от Моргана, было произнесено  внезапно,  совсем
не к месту в какое-то мгновение посреди урока, и это  были,  казалось  бы,
совершенно бесстрастные слова:
   - Вам надо бы filer. Знаете, это действительно надо сделать.
   Пембертон  изумленно  на  него  посмотрел.  Он  в  достаточной  степени
научился у  Моргана  французскому  просторечью,  чтобы  знать,  что  filer
означает удрать.
   - Милый мой, не гони же меня из дома!
   Морган  придвинул  к  себе   греческий   словарь   -   он   пользовался
греческо-немецким, - чтобы найти в нем нужное  слово,  вместо  того  чтобы
спрашивать его у Пембертона.
   - Вы знаете, что такое продолжаться не может.
   - Что не может, мой дорогой?
   - Вы же знаете, что они вам не платят, -  сказал  Морган,  покраснев  и
перевертывая страницы.
   - Что они мне не платят? - Пембертон снова изумленно на него поглядел и
притворился, что чего-то не понял. - Что это ты вбил себе в голову?
   - Это уже давно там сидит, - ответил мальчик, продолжая свои поиски.
   Пембертон помолчал немного, а потом сказал:
   - Чего тебе еще нужно? Они отлично мне платят.
   - Мне нужно греческое слово, обозначающее явную ложь, - выпалил Морган.
   - Поищи лучше другое для неслыханной  наглости  и  успокойся  на  этом.
Зачем мне деньги?
   - Ну, это другой вопрос!
   Пембертон заколебался, - его  раздирали  противоречивые  чувства.  Надо
было со всей строгостью - и это было бы справедливо  -  сказать  мальчику,
что это вовсе не его дело, и продолжать урок. Но к тому времени  они  были
уже слишком близки, и он не привык с ним так обращаться, да у  него  и  не
было для этого оснований. С другой стороны, Морган уже вплотную столкнулся
с правдой, дальше ему было не выдержать: так почему же  тогда  не  сказать
ему настоящей причины, из-за которой он его покидает? И вместе с  тем  это
было попросту непристойно - поносить  перед  учеником  своим  семью  этого
ученика; лучше было придумать что-то другое. Что угодно,  только  не  это.
Вот почему в ответ на  последнее  восклицание  мальчика,  для  того  чтобы
положить  конец  начатому  разговору,  он  заявил,  что  ему  платили  уже
несколько раз.
   - Как бы не так! Как бы не так! - вскричал мальчик со смехом.
   - Все в порядке, - решительно сказал Пембертон. - Дай мне твой перевод.
   Морган протянул ему через стол тетрадь, и он  стал  читать  только  что
исписанную страницу, но голова его была  занята  совсем  другим,  и  смысл
прочитанного от него ускользал.  Оторвавшись  спустя  несколько  минут  от
тетради, он увидел, что глаза мальчика устремлены на него и в выражении их
появилось что-то странное. Помолчав немного, Морган сказал:
   - Я не боюсь смотреть жизни в глаза.
   - Я уже убедился в том, что ты _ничего_ не боишься.  Надо  отдать  тебе
должное!
   Признание это вырвалось у него неожиданно (он говорил сущую правду)  и,
как видно, Моргану было приятно это услышать.
   - Я давно уже об этом думаю, - тут же добавил он.
   - Ну так не надо больше об этом думать.
   Мальчик как будто поддался его уговору, и им было потом  хорошо,  может
быть, даже весело обоим. Им казалось, что они очень основательно  проходят
все, что положено, и вместе с тем главным для них  на  каждом  уроке  были
какие-то отступления от программы, какие-то забавы,  те  промежутки  между
туннелями, когда начинают мелькать придорожные полосы  и  открываются  все
новые живописные виды. Однако  это  поначалу  спокойное  утро  завершилось
неистовым взрывом: Морган положил вдруг  руки  на  стол,  уткнулся  в  них
головою и разрыдался. Пембертона  это  бы  и  при  других  обстоятельствах
поразило, он ведь не помнил, чтобы за все проведенное с ним время  мальчик
хоть когда-нибудь плакал. Но тут он был поражен вдвойне. Это  было  просто
ужасно.
   На следующий день после долгих раздумий он  принял  решение  и,  будучи
убежден в его правоте, сразу же претворил его в дело.
   Он еще раз припер мистера и миссис Морин к  стене,  объяснив  им,  что,
если они сейчас же не произведут с ним полный расчет, он не  только  уедет
от них, но вдобавок еще и скажет Моргану, что побудило его это сделать.
   - Так, значит, вы еще ничего ему не сказали? - вскричала миссис Морин с
надеждой, прижимая руку к своей полной груди.
   - Как, не предупредив вас? Да за кого вы меня принимаете?
   Мистер и миссис Морин переглянулись, и Пембертон мог увидеть  на  лицах
их чувство облегчения и проступающую сквозь это облегчение тревогу.
   - Дорогой друг,  -  неожиданно  спросил  мистер  Морин,  -  скажите  на
милость, _зачем_ при той  размеренной  жизни,  какую  мы  все  ведем,  вам
понадобились такие деньги?
   На этот вопрос Пембертон ничего не ответил: он был поглощен догадками о
том, что  творилось  в  эту  минуту  в  душе  его  хозяев,  и  вот  какими
представлялись ему их мысли: "О, если бы нам только пришло в  голову,  что
наш мальчик, наш милый ангелочек осуждает нас, и если бы мы знали, как  он
к нам относится, и нас бы не предали, мы бы ему все объяснили, в  этом  не
может быть _никаких_ сомнений..." Мысли эти взволновали мистера  и  миссис
Морин, а Пембертону именно этого и хотелось. Однако если он  полагал,  что
угроза  его  может  в  какой-то  степени  их  образумить,  то  его   ждало
разочарование: они сочли само собой разумеющимся (о, где им  было  понять,
до какой степени он деликатен!), что он уже выдал ученику своему их тайну.
Их родительские  сердца  были  охвачены  какой-то  таинственною  тревогой,
она-то и сквозила в этих словах.  Но  вместе  с  тем  угроза  его  все  же
возымела свое действие; ведь если  на  этот  раз  им  и  удалось  избежать
опасности, она все равно с неизбежностью нависала над ними. Мистер  Морин,
по своему обыкновению,  обходился  с  Пембертоном  как  подобало  человеку
светскому; жена же его - и это было впервые за все время его пребывания  у
них - прибегла к беззастенчивому  hauteur  [высокомерию  (фр.)],  напомнив
ему, что самозабвенно любящая своего ребенка  мать  всегда  найдет  способ
защитить себя от грубых инсинуаций.
   - Инсинуацией с моей стороны было  бы  обвинить  вас  в  самой  обычной
порядочности! - ответил молодой человек; но  после  того  как  он,  уходя,
хлопнул дверью, а мистер Морин закурил еще одну сигару, он  услышал  вдруг
брошенные ему вслед слова миссис Морин, звучавшие уже патетически:
   - Да, _вы_ клевещете на нас, да, _вы_ пристаете к нам с ножом к горлу!
   На следующее утро, очень рано, она явилась к нему в комнату. По стуку в
дверь он уже понял, что это она, но был далек  от  мысли,  что  она  может
принести ему деньги. В  этом  он  ошибался,  в  руке  у  нее  были  зажаты
пятьдесят франков. Она скользнула в комнату в одном капоте, а он  принимал
ее в халате, только что встав с постели  и  собираясь  идти  умываться.  К
этому времени он прошел уже неплохую школу, приучившую его к "несообразным
обычаям" его хозяев. Миссис Морин была возбуждена, а приходя  в  состояние
возбужденности, она  нисколько  не  заботилась  о  том,  как  выглядит  ее
поведение; так и теперь вот она уселась на край его  кровати  (костюм  его
висел тут же рядом на стульях) и, оглядывая в охватившем ее волнении стены
его жилища, она нимало не устыдилась, что  поместила  его  в  эту  гнусную
комнату. В данном случае вся страсть миссис Морин была направлена  на  то,
чтобы убедить его, во-первых,  что  принесенные  ею  пятьдесят  франков  с
несомненностью свидетельствуют об  ее  щедрости,  а  во-вторых,  что  если
только он даст себе труд задуматься, то сам увидит,  сколь  нелепо  с  его
стороны рассчитывать на то, _что ему будут платить_. Мало разве  он  всего
получает от них и без этих денег, разве ему не  платят  уже  тем,  что  он
живет в их комфортабельном, более того, роскошном доме, что он  пользуется
наравне с ними всеми благами жизни, не  ведая  ни  забот,  ни  тревог,  ни
нужды? Разве он не занимает сейчас надежного положения, а  не  главное  ли
это для такого молодого человека, как он, никому не известного, решительно
ничем еще себя не зарекомендовавшего и непонятно почему  предъявляющего  к
ним столь непомерные претензии? Разве, помимо всего прочего, ему мало  той
платы, каковою  являются  чудесные  отношения,  установившиеся  у  него  с
Морганом - их ведь можно назвать поистине идеальными среди всех тех, какие
только могут сложиться у учителя с учеником, - и уже  самого  преимущества
не только знать столь необыкновенного ребенка, но еще и  жить  с  ним  под
одним кровом, с таким - а она была в этом непреклонно убеждена,  -  какого
ему не найти во всей Европе? Миссис Морин сама теперь стала апеллировать к
нему  как  к  человеку  светскому,  она  говорила   "Voyons,   mon   cher"
[послушайте, мой милый (фр.)] и  "Дорогой  мой,  вы  только  подумайте"  и
призывала его быть рассудительным, утверждая, что  ему  до  чрезвычайности
повезло. Она говорила с ним так,  как  будто,  _став  рассудительным_,  он
получит возможность сделаться достойным должности воспитателя при ее  сыне
и того необыкновенного доверия, которое они ему оказали.
   Пораздумав над этим, Пембертон решил, что здесь все дело  в  теории,  а
теория, в сущности, не так уже много значит. Просто если до  сих  пор  они
говорили о том, чтобы оплатить его  труд,  то  теперь  речь  шла  о  труде
бесплатном. Но тогда для чего же им понадобилось тратить на это так  много
слов? Миссис Морин продолжала, однако, его убеждать:  сидя  на  кровати  с
пятьюдесятью франками в руке, она  повторяла  одно  и  то  же,  как  умеют
повторять только женщины, и надоедала ему, и его изводила, в то время  как
он,  прислонившись  к  стене,  засунул  руки  в  карманы  халата,  который
постарался натянуть себе на ноги, и смотрел через плечо своей  собеседницы
на зиявшую в окне серую пустоту.
   Разглагольствования свои она завершила словами:
   - Знаете, у меня есть к вам вполне определенное предложение.
   - Определенное предложение?
   - Внести в наши дела полную  ясность;  если  хотите,  поставить  их  на
твердую почву.
   - Понимаю, это целая система, - сказал Пембертон, - своего рода шантаж.
   При слове "шантаж" миссис Морин привскочила. Молодой человек именно  на
это и рассчитывал.
   - Что вы этим хотите сказать?
   - А то, что вы играете на моем страхе, на страхе за  мальчика,  если  я
вдруг уеду.
   - А скажите  на  милость,  что  же  с  ним  может  тогда  случиться?  -
величественно вопросила миссис Морин.
   - Как что, он просто останется _с вами_.
   - _А с кем же_, по-вашему, еще должен остаться ребенок, как не с  теми,
кого он любит больше всего на свете?
   - Если вы так думаете, то отчего же вы меня не рассчитаете?
   - Вы что же, воображаете, что он любит вас больше, _чем нас  обоих_?  -
вскричала миссис Морин.
   - Думаю, что это именно так. Ради него я иду  на  жертвы.  Хоть  я  все
время и слышу от вас о жертвах, которые приносите вы, я их что-то не вижу.
   Миссис Морин некоторое время глядела на  него;  потом  она  в  волнении
схватила его за руку.
   - А вы, _вы согласны_... принести эту жертву?
   Пембертон расхохотался.
   - Я подумаю... я сделаю все, что будет  в  моих  силах...  на  какое-то
время я  останусь.  Ваши  расчеты  верны  -  мысль  о  том,  чтобы  с  ним
расстаться, мне нестерпима, я люблю  его,  и  он  возбуждает  во  мне  все
больший интерес, несмотря на все неудобства, которые я  здесь  терплю.  Вы
отлично знаете мое положение. У меня ничего нет, и оттого, что я занят все
время с Морганом, я не имею возможности ничего заработать.
   Миссис Морин поскребла сложенной ассигнацией свою обнаженную руку.
   - А не могли бы вы разве писать статьи, не могли  бы  переводить,  _как
я_?
   - Какие там переводы, за них платят такие гроши.
   - Ну, я так бываю рада  хоть  что-нибудь  заработать,  -  провозгласила
миссис Морин, подняв голову и принимая вид оскорбленной добродетели.
   - Хоть бы вы научили меня, как  их  доставать,  -  Пембертон  с  минуту
выжидал, но она ничего не ответила, и тогда он добавил: -  Я  тут  пытался
было напечатать кое-какие статейки, но ни один журнал не пожелал их взять,
они поблагодарили и отказались.
   - Ну, вот видите - выходит, вы и в самом деле не такая уж важная птица,
чтобы иметь  бог  весть  какие  претензии,  -  язвительно  улыбнулась  его
собеседница.
   - У меня просто не хватает времени, чтобы делать все так, как положено,
-  продолжал  Пембертон.  Потом,  сообразив,  что   унизил   себя,   начав
простосердечно рассказывать ей о своих неудачах, он добавил: - Если я  еще
останусь у вас, то только при одном условии - я хочу,  чтобы  Морган  знал
все о моем положении.
   Миссис Морин задумалась:
   - Но ведь вы не станете открывать ребенку глаза на...
   - Открывать глаза _на вас_ - вы это хотите сказать?
   Миссис Морин снова задумалась, но на этот раз для того, чтобы пустить в
ход еще более тонкое оружие.
   - И после этого _вы_ еще смеете говорить о шантаже!
   - Вам ничего не стоит предотвратить его, - ответил Пембертон.
   - И _вы_ еще смеете говорить о том, что  кто-то  играет  на  страхе!  -
вскричала она, переходя в наступление.
   - Да, разумеется, я же ведь отъявленный негодяй.
   Какую-то минуту она на него смотрела - ясно было,  что  она  всем  этим
глубоко уязвлена. Потом она швырнула ему деньги.
   - Мистер Морин попросил меня передать это  вам  в  счет  того,  что  вы
заработали.
   - Я премного обязан мистеру Морину, но у нас с вами нет этого счета.
   - Вы что же, не хотите их брать?
   - Да, мне так будет легче, - сказал Пембертон.
   - Легче отравлять моему мальчику душу? - простонала миссис Морин.
   - Да, отравлять вашему мальчику душу!  -  со  смехом  повторил  молодой
человек.
   Несколько мгновений она пристально на него смотрела, и  он  думал,  что
она вот-вот разразится стенаниями и мольбой: "Бога ради, скажите мне,  что
же все это значит!" Но она сумела  подавить  в  себе  этот  порыв.  Другой
оказался сильнее. Она спрятала деньги в  карман  -  альтернатива  была  до
смешного груба - и покинула его, согласившись на отчаянную уступку:
   - Можете рассказывать ему какие угодно ужасы!



6

   Два дня спустя - а Пембертон все еще медлил воспользоваться данным  ему
разрешением - учитель и ученик, гуляя вдвоем, целых четыре  часа  молчали,
когда вдруг, сделавшись снова словоохотливым, мальчик заметил:
   - Я вам скажу, откуда я это знаю, я узнал обо всем от Зеноби.
   - Зеноби? А кто это такая?
   - Няня моя, она жила у нас, это было давно. Чудная девушка. Я ужасно ее
любил, и она меня тоже.
   - Ну мало ли кто кого любил. Так что же ты от нее узнал?
   - Да то, что у них на уме. Ей пришлось  уйти,  потому  что  они  ей  не
платили. Она ужасно меня любила, и она оставалась у нас два года. Она  мне
все рассказала,  а  кончилось  тем,  что  она  вообще  перестала  получать
жалованье. Как только они поняли, как она меня  любит,  они  не  стали  ей
давать денег. Рассчитывали, что она будет  жить  у  них  даром,  из  одной
только преданности. Но она и  так  оставалась  долго  -  столько,  сколько
могла. Эта была девушка  бедная.  Деньги  свои  она  каждый  раз  посылала
матери. Потом уже не смогла. И вот как-то раз вечером она страшно вскипела
- разумеется, _вскипела на них_. Она так тогда плакала, так  плакала,  так
обнимала меня, что чуть не задушила. Она мне все  рассказала,  -  повторил
Морган. - Она сказала, что у них так задумано. И я вот вижу, что  они  так
же хотят поступить и с вами, я об этом уже давно догадался.
   - Зеноби была очень проницательна и таким же воспитала тебя.
   - О, тут дело было не  в  Зеноби,  а  в  самой  жизни.  И  в  опыте!  -
рассмеялся Морган.
   - Ну, так Зеноби была частью твоего опыта.
   - Можете не сомневаться, что я был частью ее опыта.  Бедная  Зеноби!  -
воскликнул мальчик. - А теперь я часть вашего опыта.
   - И к тому же очень существенная  часть.  Только  я  все-таки  не  могу
понять, с чего это ты решил, что  со  мною  обходятся  так,  как  с  твоей
Зеноби.
   -  Вы  что,  считаете  меня  идиотом?  -  спросил  Морган.  -  Неужели,
по-вашему, я не замечал всего того, что нам с вами пришлось испытать?
   - А что мы с тобой испытали?
   - Ну, все наши лишения, наши черные дни.
   - Подумаешь! Но зато у нас с тобой были же и свои радости.
   Морган немного помолчал. Потом он сказал:
   - Мой дорогой друг, вы герой!
   - Ну так ты тоже! - ответил Пембертон.
   - Никакой я не герой. Но я и не  младенец.  Не  стану  я  больше  этого
терпеть. Вы должны подыскать себе какую-нибудь работу,  за  которую  будут
платить. Мне стыдно,  мне  стыдно!  -  вскричал  мальчик  своим  тоненьким
голоском, в котором слышалась дрожь и который до  глубины  души  растрогал
Пембертона.
   - Нам надо с тобой уехать и жить где-нибудь вдвоем,  -  сказал  молодой
человек.
   - Я бы уехал хоть сейчас, только бы вы меня взяли с собой.
   - Я бы достал себе какую-нибудь работу так, чтобы нам хватило на  жизнь
обоим, - продолжал Пембертон.
   - Я бы тоже стал работать. Почему бы и _мне_ не работать? Не такой уж я
cretin! [болван (фр.)]
   - Трудность заключается в том, что родители твои и слышать  не  захотят
об этом, - сказал Пембертон.  -  Ни  за  что  на  свете  они  с  тобой  не
расстанутся: они благоговеют перед землей, по которой ты ступаешь. Неужели
ты сам не видишь, что это так?  Нельзя,  правда,  сказать,  чтобы  они  не
любили меня, они не хотят мне зла, это очень расположенные ко мне люди. Но
они не остановятся перед тем, чтобы исковеркать мне жизнь,  лишь  бы  тебе
было хорошо.
   Молчание, которым  встретил  Морган  эту  изящную  софистику,  поразило
Пембертона заключенным в нем смыслом. Немного погодя он снова сказал:
   - Да, _вы герой_! - И потом добавил: - Они  ведь  все  равно  оставляют
меня на вас. Отвечаете за все вы. Они  поручают  меня  вам  с  утра  и  до
вечера. А раз так, то чего же им противиться тому, чтобы  вы  увезли  меня
навсегда? Я бы вам стал помогать.
   - Не очень-то они озабочены  тем,  чтобы  мне  кто-то  помогал,  и  они
радуются тому, что ты принадлежишь _им_. Они бог знает как гордятся тобой.
   - А мне вот не приходится ими гордиться. Впрочем, _это_  вы  знаете,  -
сказал Морган.
   - Если не считать того маленького вопроса, который мы сейчас затронули,
то они премилые люди, - сказал Пембертон, не давая ученику своему обвинить
его в том, что он чего-то не договаривает,  и  вместе  с  тем  дивясь  его
прозорливости и еще чему-то, что вспоминалось ему сейчас и что  он  уловил
еще с самого начала - удивительной особенности душевного склада  мальчика,
его обостренной чувствительности... больше того, какому-то  созданному  им
идеалу, который и приводит к тому, что он про  себя  осуждает  всех  своих
близких. На дне души Моргана таилось некое благородство, породившее в  нем
зачатки раздумья, презрительного отношения к своим домашним, которого друг
его не мог не заметить (хоть им и ни разу не случалось говорить об  этом),
и совершенно несвойственного такому подростку, особенно е