ело
вздохнула, покачала головой и склонила ее набок.
     - А вот если бы не кухарка, - продолжала Белла задумчиво и уже в  чисто
отвлеченном духе, - то до чего бы все было просто.  Я  бы  успела  навестить
шурина, провела бы там целый день, а к вечеру вернулась бы домой, задолго до
приезда наших леди. И ни той, ни другой из них об этом и знать  ни  к  чему.
Вовсе не потому, что мисс Папфорд не отпустила бы, а  просто  бедняжка  мисс
Папфорд того и гляди расстроится, ведь у нее такое доброе  сердце.  И  стало
быть, мисс Кимминз, - заключила горничная как можно более  бодрым  тоном,  -
вашей бедной Белле приходится сидеть  тут  с  вами,  ну  да  ведь  вы  такая
милочка, осмелюсь сказать...
     - Вот что, Белла, - с минуту подумав, промолвила маленькая Китти.
     - Называйте вашу бедную Беллу вашей Беллой! - взмолилась горничная.
     - Ну хорошо, моя Белла.
     - Да благословит бог ваше кроткое сердечко!
     - Если вы согласны меня оставить, то я согласна остаться.  Я  не  боюсь
оставаться одна в доме. И  вам  нечего  беспокоиться.  Я  постараюсь  ничего
дурного не делать.
     - Ой, да что вы, милочка, разве вы сделаете дурное, ведь вы у нас лучше
всех, осмелюсь сказать! - воскликнула горничная в полном восторге. -  Уж  на
вас ваша Белла может положиться. Вы же такая умница, такая разумница.  Самая
мудрая головка во всем  доме,  как  у  седого  мудреца,  этак  мы  частенько
говорили про вас с кухаркой, - только что кудри золотые. Нет, нет, нет, мисс
Кимминз, я вас не оставлю. Вы подумаете, что ваша Белла плохая.
     - Но если вы и в самом деле моя Белла, то вы должны пойти, - настаивала
Китти.
     - Должна? - повторила горничная, довольно поспешно вскакивая с места. -
Ну, уж если должна, тогда другое дело, тут уж ничего не попишешь. Ваша Белла
подчиняется, хотя и против воли. Но знайте, мисс Кимминз, -  оставаться  мне
или уходить - ваша Белла все равно вас крепко любит.
     Имелось в виду именно "уходить",  ибо  не  прошло  и  пяти  минут,  как
"бедная Белла", расположение духа которой улучшилось настолько, что  болезнь
шурина упоминалась как явление в высшей  степени  радостное,  -  ушла  своей
дорогой, принарядившись так, словно направлялась на  какой-нибудь  праздник.
Да, таковы метаморфозы  этого  быстротечного  мира  и  такова  близорукость,
которой отличаемся мы, простые смертные.
     Когда парадная дверь с грохотом захлопнулась,  маленькая  мисс  Кимминз
подумала, что дверь эта, затворившая ее  в  безлюдном,  как  пустыня,  доме,
должно быть, страшно тяжела. Но как уже  упоминалось  ранее,  мисс  Кимминз,
будучи ребенком самостоятельным и разумным, тут же принялась соображать, как
ей провести этот длинный летний день.
     Первым долгом она решила обойти весь дом - необходимо  было  убедиться,
что под кровати или в шкафы не забрался некто в плаще и с огромным  кухонным
ножом. Не потому вовсе, что ей когда-нибудь раньше приходили в голову  мысли
о человеке в плаще и с огромным кухонным ножом, нет, образ его как-то сам по
себе возник перед ее мысленным взором, после того как грохот  захлопнувшейся
парадной двери эхом прокатился по всему дому.
     И вот маленькая мисс Кимминз заглянула под пустые кровати пяти уехавших
подруг, потом под свою кровать, потом под кровать мисс  Папфорд,  потом  под
кровать ассистентки мисс Папфорд. И когда, проделав это,  она  приступила  к
осмотру шкафов, в ее юную головку закралась весьма неприятная мысль. До чего
же было бы страшно вдруг обнаружить, что в каком-нибудь углу, вытянувшись во
весь  рост,  неподвижно  стоит  кто-то  в  маске,  вроде  Гая  Фокса  *,   и
притворяется мертвым. Однако,  закончив  и  не  совершив  столь  неприятного
открытия, мисс как всегда  аккуратно,  развернула  рукоделие  и  с  усердием
заработала иглой.
     Но вскоре окружающая тишина стала удручать ее,  главным  образом  своим
удивительно странным свойством: чем тише было вокруг, тем  больше  слышалось
звуков. Даже шорох иголки  с  ниткой  отдавался  в  ушах  Китти  несравненно
громче, чем стежки всех шестерых воспитанниц  вместе  с  мисс  Папфорд  и  с
ассистенткой мисс Папфорд, когда они стараются  перещеголять  друг  друга  в
прилежании на занятиях рукоделием.
     Потом часы в классной комнате повели себя очень странно, чего не бывало
прежде: они вдруг словно охромели, однако же продолжали  бежать  вперед  как
можно быстрее и громче. В полной панике,  спотыкаясь,  перескакивали  они  с
одной минуты на другую и бестолково отстукивали их,  отнюдь  не  намереваясь
образумиться. Быть может, именно это и встревожило лестничные ступеньки. Как
бы то ни было, но только они вдруг заскрипели самым необычайным  образом,  а
вслед за ними затрещала вся мебель, так что маленькая мисс Кимминз,  которой
вообще были не по душе скрытые свойства вещей,  решила  запеть  песенку.  Но
собственный голос показался ей чужим, словно  кто-то  другой,  передразнивая
ее, пел уныло и монотонно, без  всякого  выражения.  Разумеется,  от  такого
пения не было прока, и Китти снова умолкла.
     Вскоре стало совершенно очевидно, что рукоделие тоже ни к чему, и Китти
аккуратно уложила работу в корзинку. Потом она  подумала  о  чтении.  Нет...
Книга, доставлявшая ей столько радости, когда можно было  на  миг  перевести
взгляд со страницы на одну из тех, кого она  любила,  показалась  ей  теперь
такой же унылой, как и пение. И книга,  подобно  рукоделию,  отправилась  на
свое место. "Но ведь надо же чем-нибудь  заняться,  -  подумала  девочка,  -
пойду-ка я приберу свою комнату".
     Китти жила вдвоем с самой любимой подружкой, но отчего же вдруг кровать
подруги показалась ей такой таинственной и жуткой? Странно, однако так оно и
есть. В этих невинных белых занавесках  таилось  что-то  зловещее,  какой-то
мрачный намек на то,  что  под  покрывалом  лежит  маленькая  покойница.  От
одиночества, от непреодолимого желания увидеть человеческое лицо Китти стало
казаться, будто  мебель  приобретает  странный  и  причудливый  человеческий
облик. Вот стул в прескверном расположении духа сердито хмурится в углу. Вот
чрезвычайно злобный комод скалится на нее между двух окон.  И  даже  зеркало
ничуть не спасло ее от этих чудовищ, потому что отражение  в  нем  говорило:
"Как, это ты там стоишь одна-одинешенька? Ах, как ты таращишь глаза'" Да еще
из глубины его, казалось, тоже кто-то таращит на нее огромные пустые глаза.
     День тянулся медленно и тоскливо, и так же  тоскливо  было  на  душе  у
Китти, пока не подошло время обеда. В кладовке хранилось много вкусной  еды,
но почему же вкус и  аромат  ее  исчезли  вместе  с  пятью  подругами,  мисс
Папфорд, ассистенткой мисс Папфорд, кухаркой  и  горничной?  К  чему  теперь
аккуратно  расстилать  скатерть,  если  за  стол  садится  одно-единственное
маленькое существо, которое с утра становилось все меньше  и  меньше,  тогда
как пустой дом раздувался все больше и больше! Даже благодарственная молитва
у Китти не получилась, и в самом деле - кто  же  это  "мы",  кому  надлежало
"вкусить" и "быть благодарными"?
     Вот почему мисс Кимминз, вовсе не будучи  благодарной,  принялась  есть
обед весьма неряшливым образом, торопливо запихивая в рот большие куски, что
весьма напоминало низших животных  вообще,  дабы  не  затрагивать  вопрос  о
свиньях в частности.
     Но это было далеко не самое страшное  превращение,  так  изменившее  за
долгий одинокий  день  добрую  и  жизнерадостную  девочку.  Китти  сделалась
мрачной и подозрительной. Она обнаружила, что терпит великое множество  обид
и несправедливостей. На  всех,  кого  она  знала,  падала  тень  ее  мрачных
размышлений, и все тотчас становились дурными.
     Конечно, очень мило со стороны овдовевшего папы, который живет в Индии,
послать Китти учиться на родину, ежегодно  платить  довольно  круглую  сумму
мисс Папфорд и писать своей любимой дочурке очаровательные письма! Но  разве
он думает о том, что его дочь оставляют одну, в то время как сам он  с  утра
до вечера веселится среди людей (без сомнения,  он  только  это  и  делает).
Может быть, папа и послал ее сюда просто для того, чтобы от нее  отделаться.
Очень на то похоже. Да, да, сегодня очень и очень на то похоже,  потому  что
раньше ведь подобные мысли никогда не приходили ей в голову.
     Ну,  а  та  бывшая  воспитанница,  что  теперь  выходит  замуж!   Какая
неслыханная самоуверенность, какое себялюбие с ее стороны - выходить  замуж.
Просто она очень тщеславна и рада случаю похвастаться. Кстати, скорее всего,
она дурнушка. Но даже будь она  хорошенькой  (хотя  такую  возможность  мисс
Кимминз начисто отвергала), все равно нечего ей выходить замуж. И даже  если
свадьба неминуема, нечего  было  приглашать  на  нее  мисс  Папфорд.  А  что
касается самой мисс Папфорд, то она чересчур стара, чтобы ездить на свадьбы.
Самой бы пора это знать. Лучше бы занималась своим  дедом.  Воображает,  что
очень хорошо выглядела сегодня утром. Ничего подобного! Глупая старушонка! И
этот "Дж." тоже глупый старикашка. И ассистентка мисс Папфорд  не  лучше.  А
все вместе - просто старые дураки!
     Более того, теперь совершенно ясно, что все это - заговор. Вот что  они
сказали друг другу: "Подумаешь, Китти! Вы от нее удерете, и я удеру.  Пускай
Китти сама о себе заботится. Кому она нужна?" Тут они, конечно,  правы.  Да,
кому нужна она,  бедная,  одинокая  девочка,  против  которой  все  устроили
заговор? Никому, никому! Тут Китти разразилась рыданиями.
     До сих пор она была любимицей всего дома и сама  любила  своих  пятерых
подруг так искренне и нежно, как только  может  любить  детское  сердце.  Но
теперь впервые она увидела всех пятерых девочек в мрачном свете. "Ну еще бы!
Сидят теперь каждая у себя  дома,  за  ними  ухаживают,  их  развлекают,  их
балуют, а до нее  никому  нет  дела!  Всякий  раз  эти  коварные  лицемерки,
вернувшись в пансион, под видом искренней дружбы и доверия  рассказывают  во
всех подробностях - где они побывали, как развлекались, что делали и как  то
и дело вспоминали ее и повторяли: "Ах,  как  жаль,  что  с  нами  нет  нашей
маленькой Китти!" Жаль! Как  бы  не  так!  Привыкли,  что  Китти  их  всегда
встречает, и еще сами вечно твердят, что вернуться к Китти,  все  равно  что
вернуться в родной дом. Очень мило, но зачем же тогда уезжать, если они  так
думают? Пусть попробуют на это ответить. Но они этого не думают  и  ответить
не могут, они просто лгут, а лжецы отвратительны. Ничего, теперь-то  она  их
встретит по-другому, она будет их сторониться, она будет их избегать.
     А пока она, одинокая и покинутая, размышляет о своих обидах  и  о  том,
насколько она лучше  тех,  кто  наслаждается  веселым  обществом,  свадебный
завтрак - уж это наверняка - красуется на  столе.  Этот  противный  огромный
свадебный торт, и  эти  нелепые  цветы  флердоранжа,  и  эта  самовлюбленная
невеста, и этот отвратительный жених, и эти бессердечные подружки невесты, и
мисс Папфорд там тоже торчит за столом. Они думают, что им  очень  весело  -
ничего, ничего, они еще жестоко поплатятся за то, что так думали. Скоро  они
все умрут, пускай себе радуются на здоровье!"
     Мысль об этом доставила Китти возвышенную духовную радость.
     О, такую радость, что маленькая мисс Китти Кимминз  вдруг  вскочила  со
стула, на котором предавалась раздумьям, и воскликнула:
     - Нет, эти черные гадкие мысли - не мои! Это гадкое существо - не я! На
помощь, люди! Я  гибну  в  одиночестве,  потому  что  я  слаба.  На  помощь,
кто-нибудь!..

     - Мисс Кимминз никак не претендует на звание философа, сэр,  -  заметил
Путник, подводя девочку к зарешеченному окну и поглаживая ее  по  золотистой
головке, - но я вижу в ее словах, а в особенности в тех поспешных действиях,
которые за ними последовали, крупицу истинной философской мудрости. Действия
эти заключаются в том, чтобы выйти  из  противоестественного  одиночества  и
устремиться на поиски  естественного  сочувствия,  которое  проявляют  и  на
которое откликаются. Случай привел ее к этим воротам, и  вот  она  появилась
здесь в качестве вашего антипода. Дитя вышло к людям, сэр! Если у вас хватит
мудрости поучиться у ребенка (в чем  я  сомневаюсь,  ибо  на  это  требуется
большая мудрость, чем та, которой обладает человек в  вашем  положении),  то
самое лучшее для вас - последовать ее примеру и выбраться из этого в  высшей
степени омерзительного логова.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

     в которой мы находим Жестянщика

     Солнце садилось. Отшельник уже полчаса возлежал  на  своей  куче  золы,
поворотись спиной к окну, и не удостоил ни малейшим вниманием  обращенный  к
нему призыв.
     Все, что здесь говорилось за последние два часа, сопровождалось звонким
аккомпанементом  Жестянщика,  который,  выполняя  заказ   какого-то   жителя
деревни, чинил не то котелок, не то  чайник  и  ловко  управлялся  со  своей
работой.  Музыка  Жестянщика  еще  продолжалась,  и   Путник   решил   снова
перекинуться с ним словцом. И вот, держа за руку мисс Кимминз, с  которой  у
него завязалась самая тесная дружба, он вышел за ворота и  направился  через
дорогу на лужок, где трудился Жестянщик, подле которого лежал раскрытый ящик
с рабочим инструментом и дымился огонек.
     - Рад вас видеть при деле, - сказал Путник.
     - А я рад быть при деле, - ответил Жестянщик, наводя  последний  глянец
на свою поделку, и поднял глаза на Путника. - А вы-то почему рады?
     - Увидев вас утром, я, признаться, подумал, что вы лежебока.
     - Просто зло меня тогда разбирало, - пояснил Жестянщик.
     - Зло? На такой погожий день?
     - На погожий день? - удивился Жестянщик, широко раскрыв глаза.
     - Помнится, вы сказали, что вам до погоды мало дела, вот я и подумал...
     - Ха-ха! Солоно бы нашему брату пришлось, если бы мы обращали  внимание
на погоду. Для нашего брата погода - какая есть, такая  и  ладно.  Да  и  от
всякой погоды есть своя польза. К примеру, для  моего  ремесла  она  сегодня
плоха, зато хороша для другого дела, а назавтра,  глядишь,  и  мне  повезет.
Всем жить надо.
     - Разрешите пожать вам руку, - попросил Путник.
     - Осторожнее, сэр, - предостерег  Жестянщик,  с  удивлением  протягивая
руку, - эта грязь пристает.
     - И отлично, - промолвил Путник. - Я вот несколько часов  провел  среди
грязи, которая не отстает.
     - Это вы насчет Тома?
     - Да.
     - Ну, скажу я вам,  -  заметил  Жестянщик,  сдувая  пыль  с  починенной
кастрюли, - от такой мерзости и свинье бы тошно стало, если бы она  об  этом
призадумалась.
     - Если бы она призадумалась, то, вероятно, перестала бы быть свиньей.
     - Это вы в самую точку, - поддержал  Жестянщик.  -  Так  что  же  можно
сказать про Тома?
     - Право, очень немного.
     - Ровным счетом ничего, сэр, хотите вы сказать, -  заключил  Жестянщик,
укладывая свои инструменты.
     - Ваш ответ  лучше  моего  и,  признаюсь,  точно  выражает  мою  мысль.
Полагаю, что именно на Тома Тиддлера и было у вас зло?
     - Ну, а как же, сэр, - сказал Жестянщик, поднимаясь и  усердно  вытирая
лицо подолом черного фартука. - Судите сами. Получил я вчера вечером работу,
и надо было за ночь ее кончить. Вот  я,  стало  быть,  и  работал  всю  ночь
напролет. Что ж, ничего тут такого нет. Но вот иду я нынче утречком по  этой
дороге, приглядываю травку помягче,  чтобы  поспать  на  солнышке,  и  вижу:
кругом одно запустение, один разор. Сам я  знавал  горе  и  лишения.  Немало
видал я людей, кому в горе и лишениях приходится весь век коротать. Сижу  я,
присматриваюсь, и такая жалость меня взяла. Смотрю, выходит со двора тот,  с
длинным языком, про которого я вам давеча рассказывал, и  давай  дудеть  мне
про Осла - да простит мне мой осел, что у меня дома! - про того Осла,  стало
быть, который довел свое жилье до этакой погибели, и все по своей по  доброй
воле. И взбрендило  ему  еще  ходить  в  одеяле,  голым-чумазым,  будто  шут
вырядился на потеху и устроил себе забаву  из  того,  что  и  впрямь  бывает
горькой долей этакой пропасти народу. Вот  уж  где  самая  что  ни  на  есть
вздорная блажь и от чего меня зло разбирает. Зло и стыд!
     - Хотел бы я все же, чтоб  вы  на  него  взглянули,  -  сказал  Путник,
дружески похлопывая Жестянщика по плечу,
     - Нет уж, увольте, сэр, - возразил Жестянщик. - Много для него чести!
     - Но он сейчас спит.
     - Вы уверены,  сэр?  -  спросил  Жестянщик,  взваливая  на  плечо  свою
котомку.
     - Уверен.
     - Ладно уж, погляжу на него минутку, не больше, раз уж вы так  желаете.
Но дольше - ни-ни!
     Все трое перешли через дорогу.  Сквозь  оконную  решетку,  в  угасающих
лучах заката, еще достигавших окна через ворота, которые девочка нарочно для
этого держала открытыми, было довольно хорошо видно Отшельника на его ложе.
     - Видите его? - спросил Путник.
     - Да. Он даже пакостнее, чем я думал! И тогда Путник рассказал шепотом,
что делал тут с утра, и спросил у Жестянщика его мнение.
     - Сдается мне, - сказал Жестянщик, отвернувшись от окна, - что для него
этот день прошел без пользы.
     - И я так полагаю. Хорошо еще, что не без пользы для меня.  Послушайте,
не направляетесь ли вы в сторону "Колокольного звона"?
     - Прямиком туда, сэр.
     - Приглашаю вас поужинать со мной. А так как  мне  известно,  что  этой
юной леди по крайней мере три четверти мили нужно идти в том же направлении,
мы  проводим  ее  и,  составив  ей  компанию,  подождем  у  садовой  калитки
возвращения "ее Беллы".
     Итак,  душистым  летним  вечером  Путник,  Дитя  и   Жестянщик   дружно
отправились в путь.
     И мораль, которую высказал  Жестянщик,  прежде  чем  покончить  с  этой
темой, была такова: в его ремесле считается, что уж коли материал ржавеет  и
портится без пользы, так пусть себе ржавеет и портится, -  чем  скорее,  тем
лучше. Ведь сколько доброго материала ржавеет и портится от чересчур  долгой
и тяжелой службы.


КОММЕНТАРИИ

     "Земля Тома Тиддлера",  так  же  как  и  "Рецепты  доктора  Мериголда",
относится к циклу рождественских рассказов Диккенса 60-х годов.
     Рассказ был напечатан в рождественском номере журнала "Круглый год"  за
1861 год.  Он  создавался  Диккенсом  в  творческом  содружестве  с  другими
авторами - Чарльзом Коллинзом, Джоном  Хэрвудом,  Эмилией  Эдвардс  и  Уилки
Коллинзом (1824-1889) - известным писателем, одним из основоположников жанра
детективного романа. Диккенсу здесь принадлежат три главы (I, VI и VII).

     ...в детской игре про Тома Тиддлера. - Смысл этой игры в том, что  одни
из игроков, Том Тиддлер (или Том Айдлер - то есть лентяй) очерчивает  вокруг
себя на земле свои владения; другие игроки вбегают в круг,  крича:  "(Мы  на
земле Тома Тиддлера, собираем золото и серебро!" Том Тиддлер  преследует  их
до черты, и тот, кто пойман, становится на его место.

     ...добропорядочным готтентотом. - Готтентоты. - племя в  южной  Африке.
До  появления  голландских  колонизаторов  готтентоты  жили  патриархальными
семьями. По свидетельству ряда путешественников XVIII века,  они  отличались
своеобразным бытом, в основном кочевым, но крайне первобытным и грубым.

     Благородный дикарь. - Диккенс иронизирует  над  распространенным  в  то
время   в   литературе   образом   дикаря,   воплощающего   безыскусственную
добродетель. По этому поводу  в  журнале  Диккенса  "Домашнее  чтение"  была
опубликована специальная статья "Благородный дикарь" (в июне 1853 года)..

     ...миновал Антиб, вышел к берегу реки Вар... - Антиб - портовый город в
южной Франции, в департаменте Приморских Альп. Вар -  река  в  юго-восточной
Франции, которая была границей между Францией и Италией.

     Там. как раз пели "Miserere"... - 50-й псалом царя  Давида,  положенный
на музыку. Miserere (помилуй) - первое слово латинского текста псалма.

     ...до знаменитых клипперов. - Клипперы - быстроходные  парусные  судна.
Появились в середине  XIX  века  как  следствие  конкурентной  борьбы