, и понял, что она направилась в ту часть комнаты, где, как я  полагал,
находится постель больного.
     В течение большей части вечера, пока я  следил  за  окном,  то  и  дело
прерывая ради этого свои занятия, я не  видел  никакой  другой  тени,  кроме
упомянутой выше. Однако около девяти часов я заметил, что на шторе мелькнула
другая тень, и, так как это была тень мужчины, я на миг возымел надежду, что
больной уже встал. Но лишь на миг, ибо я тотчас же увидел, что этот  мужчина
безбородый и гораздо солиднее бедного  гравера.  Вскоре  я  понял,  что  это
доктор, а если у меня и были в этом сомнения, они сразу  рассеялись,  ибо  я
увидел, как стоящая подле лампы фигура, привычным движением  согнув  руку  в
локте, что-то наливает в чашку.
     Итак, уже два раза в день! Как видно,  он  тяжело  болен,  если  доктор
навещает его по два раза в день.
     Эта мысль заставила меня принять решение. Вряд ли  я  смог  бы  уяснить
себе, почему меня так заинтересовала и взволновала эта история. Я  испытывал
странное желание поскорее узнать как можно больше, и  вот  я  решился  -  на
подобный шаг способен лишь человек, почти одичавший  от  одиночества,  -  ни
минуты не медля подкараулить доктора, когда он выйдет от своего пациента,  и
обо всем расспросить его.
     Некоторое время я еще провел в размышлениях и когда, прежде  чем  выйти
из комнаты, мимоходом взглянул на окно, убедился, что тени на шторе исчезли.
Тем не менее было вполне вероятно, что я смогу нагнать доктора на улице, и я
бросился бежать. И действительно,  он  как  раз  выходил  из  дома  э  4  на
Поперечной. Какая удача, что я успел вовремя!
     Я  убедился,  что  приходское   медицинское   светило   не   отличалось
словоохотливостью и не было склонно к романтическому взгляду  на  болезни  и
страдания. Доктор был человек, несомненно, хороший, но сухой  и  прозаичный.
Он видел столько болезней и нищеты, что привык к ним.
     Однако  он  вежливо  ответил  на  все  мои  вопросы,  хотя  и   казался
удивленным.
     - Вы только что посетили больного в этом доме? - осведомился я.
     - Да, - ответил он. - Тяжелая лихорадка.
     - На третьем этаже? Супружеская пара? - снова последовал вопрос.
     Снова утвердительный ответ.
     - Очень опасный случай?
     - Да, весьма опасный.
     - Им не на что жить, кроме того, что муж зарабатывал  своим  трудом?  -
продолжал я.
     - Да, - последовал ответ.
     - А он прикован к постели и не может работать?
     - Совершенно верно, - подтвердил доктор.
     - О, я так и думал! - воскликнул я. - Будьте настолько любезны,  доктор
Кордиал, примите эту скромную  сумму  (сумма  и  в  самом  деле  была  очень
скромная!)  для  этих  бедняков,  но  при  условии  ни  в  коем  случае   не
рассказывать, как вы ее получили.
     Доктор обещал мне это, и я уже собирался с ним попрощаться,  как  вдруг
мне пришло в голову узнать фамилию молодого человека.
     - Фамилия его Адамс, - сказал доктор, и на этом мы расстались.
     Отныне я глядел на бедные тени с чувством собственности и  наблюдал  за
ними с еще большим любопытством, чем прежде. Теперь тень совершала одно и то
же движение, - к сожалению,  только  это  мне  и  приходилось  наблюдать,  -
движение, которое меня немало озадачивало. Жена больного подходила  к  лампе
и, очевидно, подносила к свету какой-нибудь предмет одежды или кусок материи
и внимательно его рассматривала.  Иногда  мне  казалось,  что  это  рубашка,
иногда сюртук, а  иной  раз  брюки.  После  этого  тень  исчезала,  а  с  ее
исчезновением, как я всегда  замечал,  комната  долгое  время  оставалась  в
полумраке. Тогда я еще не мог догадаться, что это значит, но  позднее  понял
все. Она проверяла, в каком состоянии находится вещь, перед тем как  отнести
ее в заклад.
     И тут я открыл одно из дурных последствий одиночества. Несмотря на  то,
что я дал доктору Кордиалу немного денег, чтобы оказать небольшую  поддержку
этим  бедным  людям,  стесненные  обстоятельства  лишали  меня   возможности
продолжать эту помощь. Имей я мужество остаться среди  друзей,  я  бы  нашел
человека, у которого мог попросить денег для моих  бедных  теней,  а  теперь
обращаться было не к кому. Даже когда мне пришла мысль возобновить ради этой
цели одно из прежних знакомств, боязнь, что это может быть  истолковано  как
скрытая просьба о помощи мне самому, удержала меня.
     И вот, когда я погрузился в размышления по этому поводу, в памяти  моей
возник человек,  к  которому  я,  пожалуй,  мог  бы  обратиться  с  подобной
просьбой.
     Это был некий мистер Пайкрофт, владелец граверной мастерской, с которым
я когда-то имел дела. Он был уже стар. Случилось так, что  в  свое  время  я
оказал ему одну услугу. Его возраст, положение, наша прежняя дружба  помогли
мне преодолеть застенчивость, и обратиться к нему  мне  было  легче,  чем  к
кому-либо другому. Нрав у этого пожилого жизнерадостного толстяка, насколько
я мог судить, был такой же приятный, как и его внешность.
     Одно лишь обстоятельство в его жизни представляло мистера  Пайкрофта  в
менее благоприятном свете, и воспоминание об  этом  вначале  поколебало  мое
решение обратиться к нему. До моих ушей дошли слухи о том, что не так  давно
мистер Пайкрофт очень  сурово  обошелся  со  своим  старшим  сыном,  который
женился против воли отца, за что и был лишен своей доли в предприятии, после
чего ему пришлось самому зарабатывать себе на жизнь. Дело в том, что  мистер
Пайкрофт лелеял мечту женить старшего сына на дочери человека, с  которым  у
него имелись деловые связи. Старый гравировальщик был  рассержен  не  только
тем, что рухнули его планы; еще больше его разгневало то обстоятельство, что
выбор сына был неугоден ему по личным соображениям. Но, судя по тому, что  я
слышал, у меня  возникло  подозрение,  что  дошедшие  до  мистера  Пайкрофта
сведения о якобы чрезвычайно грубом и своевольном  поведении  старшего  сына
умышленно преувеличил его младший сын, который после ухода брата  не  только
завладел львиной долей в предприятии, но сам поспешил  жениться  на  девице,
отвергнутой старшим братом. Когда я узнал все подробности этой истории, я не
мог не прийти к заключению, что именно младший отпрыск сыграл главную роль в
том, чтобы отвратить отца от старшего сына. Как бы то ни было, старый мистер
Пайкрофт был сейчас единственным человеком, который мог помочь  моим  бедным
теням, и я решил прибегнуть к его помощи, но не прямо, а окольным путем. Мне
пришло в голову, что если я сумею с помощью теней возбудить в нем сочувствие
к этим бедным людям,  подобно  тому,  которое  испытывал  я,  то  это  будет
наилучшим способом для достижения цели.
     Надо заметить, что я уже не раз обещал мистеру Пайкрофту  показать  мою
коллекцию офортов Рембрандта и решил теперь этим воспользоваться. Итак,  под
предлогом, что мне нужно справиться об этом вопросе, имеющем касательство  к
нашим прежним делам, я навестил моего старого  знакомого  и  в  ходе  беседы
пригласил его  как-нибудь  вечером  зайти  ко  мне,  посмотреть  мою  редкую
коллекцию, причем дал ему понять, что за этим приятным  занятием  мы  сможем
пропустить по стаканчику бренди. Мистер Пайкрофт явился минута в  минуту,  и
первый час мы провели очень приятно, хотя я и не переставал беспокоиться  за
исход моего замысла.
     Посмотрев  офорты,   гость   за   вторым   стаканчиком   бренди   начал
расспрашивать меня, как мне живется в  этом  лабиринте  узких  улочек  и  не
угнетает ли меня жизнь на задворках.
     - Между прочим, мистер Пайкрофт, - сказал я, и тут я должен сознаться в
некотором притворстве, потому что говорил таким тоном,  словно  не  придавал
этому делу никакого значения, - вы даже не представляете себе, как интересно
наблюдать за соседями, что живут на этой косой улочке,  которая,  по  вашему
мнению, слишком близко подходит к моим окнам.
     - Если бы вы перестали вести такую одинокую жизнь,  -  возразил  мистер
Пайкрофт, - у вас бы  нашлись  развлечения  получше,  нежели  интересоваться
жизнью других, совершенно чужих вам людей.
     - Вот, например, - начал я,  пропуская  мимо  ушей  его  замечание,  и,
отодвинув штору, указал на окно бедной молодой четы, - вот это окно дало мне
богатейший  материал,  вполне  пригодный  для  того,  чтобы  написать  целый
рассказ, уверяю вас.
     - Как, вот это окно напротив? Уж не хотите ли вы сказать, что  считаете
возможным заглядывать в чужие окна?
     - Я всячески от этого воздерживался, - ответил я,  -  и  наблюдал  лишь
сквозь опущенную штору, так же как теперь.
     - Сквозь опущенную  штору?  Но  как  можно  увидеть  что-нибудь  сквозь
опущенную штору?
     - С помощью теней обитателей этой комнаты.
     - Теней? - воскликнул мистер Пайкрофт с явным недоверием в голосе. - Уж
не хотите ли вы сказать, будто узнавали, что происходит в комнате, по  теням
на шторе?
     - Во всяком случае, кое-что я смог узнать, - ответил я. - Но этого было
довольно, чтобы заинтересоваться судьбой хозяев комнаты.
     - Право же, мистер Б., если бы не вы, а кто-нибудь другой рассказал мне
нечто подобное, я бы счел это просто немыслимым.
     - Не желаете ли убедиться сами? -  спросил  я.  -  Надеюсь,  вскоре  за
шторой что-нибудь произойдет, и это дает вам возможность убедиться в правоте
моих слов.
     - Ну что ж, отнюдь не из недоверия к вам, но, пожалуй, я  не  прочь,  -
отвечал мой гость.
     Мистер Пайкрофт сидел у окна, но моя настольная  лампа  давала  слишком
много света и мешала нашим наблюдениям.  Тогда  я  переставил  свой  стол  в
другой конец комнаты, прикрутил фитиль и спустил пониже абажур.
     - Покамест, - сказал мистер Пайкрофт, - я ничего не вижу,  кроме  белой
шторы и света за нею.
     Сбоку у края занавеси, как обычно, виднелась тень  женской  головки  и,
как обычно, падала и поднималась тень руки, но глаз мистера Пайкрофта не был
так натренирован, как мой, и мне пришлось показать своему другу на эти тени.
     - Теперь, когда вы мне сказали, я и  в  самом  деле  вижу,  как  что-то
подскакивает и опускается, - заметил он. - Но без вашей помощи я бы этого ни
за что не заметил. Постойте! Теперь тень закрыла всю штору. Что это?
     - Вероятно, это тень того же человека. Быть может, он подойдет ближе  к
окну и будет дальше от света, и тогда вы разглядите.
     Спустя минуты две тень появилась снова, на этот раз она была меньше.
     - Теперь я вижу ясно, - сказал мой приятель.  -  Это  тень  женщины.  Я
различаю линии талии и юбки.
     - А лицо вы видите? - спросил я.
     - Да, да! Голова повернута в сторону, словно  эта  женщина  смотрит  на
что-то. Теперь она исчезла. Вскоре тень появилась снова.
     - Что она делает? - спросил мистер Пайкрофт.
     - Нет, это вы мне скажите, - предложил я.
     - По-моему, она держит в руках какой-то небольшой предмет и встряхивает
его.
     - А теперь?
     - Не разберу. Кажется, она подняла локоть.  Теперь  подняты  обе  руки.
Нет, никак не могу разобрать.
     - А я думаю, она что-то наливает, - сказал я.
     - Ну конечно же! - подхватил мой гость, как видно заинтересовавшись  не
на шутку. - Погодите, - продолжал он  после  небольшой  паузы,  взволнованно
глядя на меня, - встряхивает, наливает, взбалтывает... "Перед  употреблением
взбалтывать"... Да ведь это же лекарство!..
     - Подозреваю, что это и в самом деле лекарство, - ответил я.
     - Значит, там кто-то болен? - спросил мистер Пайкрофт.
     - Да, - отвечал я. - Ее муж.
     - И об этом вам тоже рассказала тень?
     - Да. Тень ее мужа появлялась на шторе так же часто, как и ее  тень.  А
теперь я ее больше не вижу. И любопытно, что исчезновение тени мужа  совпало
с появлением другой тени - приходского доктора.
     -  Но  помилуйте,  -  воскликнул  мистер  Пайкрофт  с  видом  человека,
доверчивостью которого слишком злоупотребляли, - осмелюсь спросить,  как  вы
узнали, что это тень приходского доктора?
     - У доктора Кордиала самая круглая спина на свете, - пояснил я.
     -  Да,  это  и  в  самом  деле  очень  любопытно,  -  промолвил  старый
гравировальщик, уже явно заинтересованный.
     В то время, как мы продолжали  наблюдение,  свет  неожиданно  исчез,  и
комната погрузилась в темноту.
     - Что, по-вашему, произошло теперь? - спросил мой собеседник.
     - По-моему, она ненадолго вышла из комнаты. Сейчас, я уверен, мы увидим
кое-что еще. - Не успел я это произнести, как в окне снова появился  свет  и
рядом с тенью маленькой женщины возникла другая тень.
     - Доктор? - спросил мистер Пайкрофт.
     - Не угодно ли! - воскликнул я с торжеством. - Видите, как много  можно
узнать с помощью теней. Вы уже сами стали искушенным в этом деле.
     - Да-а,  спина  у  него  действительно  круглая,  -  подтвердил  старый
гравировальщик.
     Постепенно бледнея, тень с круглой спиной скользнула в ту сторону, куда
так часто был обращен профиль маленькой женщины. Некоторое время белая штора
оставалась пустой.
     - Надо думать, осматривает пациента, - сказал мистер Пайкрофт. - А  вот
он опять появился, - добавил он минутой позже.
     Однако на этот раз доктор стоял близко к свету, да еще  спиной  к  нам,
так что мы не могли определить, чем он занят. С тенями обычно так и  бывает.
Как бы много ни могли вы понять по их  движениям,  еще  больше,  разумеется,
остается такого, о чем бесполезно даже строить догадки.
     Вскоре к тени с круглой спиной присоединилась тень маленькой женщины  -
жены больного, и некоторое время они стояли рядом, о чем-то  беседуя,  -  во
всяком случае, так можно было заключить.
     -  Должно   быть,   дает   ей   наставления,   -   предположил   старый
гравировальщик.
     - Вполне вероятно, - согласился я.
     - Хотел бы я знать, очень ли ему плохо, - сказал мой гость.
     Наступила пауза. Тени все еще стояли  у  стола.  Под  конец  нам  обоим
показалось, что доктор вручил что-то жене больного, и вскоре свет в  комнате
исчез так же, как незадолго  до  этого:  очевидно,  она  вышла  на  лестницу
посветить доктору, когда тот спускался вниз.
     - Значит, они очень бедны, - произнес мистер Пайкрофт, словно про себя.
     - Они жили только на заработок мужа, - ответил я. - А теперь  он  не  в
состоянии работать, и, кто знает, быть может,  это  продлится  еще  не  одну
неделю.
     В  окне  снова  появился  свет.  Маленькая  женщина,  поставив   лампу,
остановилась у стола. Долгое время она не двигалась,  потом  вдруг,  склонив
голову, закрыла лицо руками, словно в безмолвном горе.
     Никто из нас не произнес ни слова, и в тот же миг я задернул  портьеру,
потому что перед нами было горе, на которое не вправе  смотреть  посторонний
глаз.
     Спустя некоторое время мой друг стал прощаться, и мы уже не упоминали о
тенях. Перед тем как лечь спать, я все же еще раз взглянул на знакомое окно.
Тень женской головки была на своем обычном месте, и, как обычно, поднималась
и опускалась тень ее руки. Маленькая женщина опять сидела за работой.
     На следующий день  с  утренней  почтой  я  получил  письмо  от  мистера
Пайкрофта. Он много думал о том, что ему привелось увидеть  накануне,  писал
старик, и вот он  посылает  небольшую  сумму  денег  для  поддержки  молодых
супругов, в судьбе которых я принимаю участие, а также просит меня время  от
времени сообщать ему, как поживают Тени. Я вручил деньги  доктору  Кордиалу,
попросил его распорядиться ими по своему усмотрению, но ни в коем случае  не
говорить, кто их посылает. Я попросил его также, как можно чаще сообщать мне
о  состоянии  больного.  Эти  сведения  я  почти  всегда  передавал  старому
гравировальщику.
     Но вот в течение нескольких дней сообщать было не о чем, так  как  тени
не открывали ничего нового, кроме того, что я уже знал. Тень бедного гравера
все еще не появлялась, а тень маленькой женщины  находилась  либо  на  своем
обычном месте, когда та шила, стараясь иглой заработать на пропитание,  либо
скользила по комнате,  ухаживая  за  больным.  Наконец  пришел  день,  когда
наступил кризис, после которого бедняга,  по  словам  доктора,  должен  либо
скончаться, либо поправиться.
     Я не стану подробно описывать  это  тревожное  время.  Больной  обладал
одним качеством -  молодостью,  которая  помогла  его  организму  преодолеть
болезнь, и когда кризис миновал, он начал поправляться.
     Наступил длительный период выздоровления. Наконец однажды вечером  тень
изможденного  человека  медленно  прошла  мимо  лампы,  и,  видя,   как   ее
сопровождает столь знакомая тень маленькой женщины, я догадался, что больной
переходит с кровати на стул возле камина.
     Я, разумеется, не преминул сообщить  об  этом  отрадном  событии  моему
другу и продолжал подробно уведомлять его о постепенном  улучшении  здоровья
нашего больного, пока тот не поправился настолько, что мог уже по  нескольку
часов в день сидеть за гравировальной доской и снова  зарабатывать  себе  на
жизнь.
     - Они очень признательны неизвестному другу, который время  от  времени
помогал им в беде, - сказал я мистеру Пайкрофту.
     - Глупости, глупости, все это сущие пустяки, право,  сущие  пустяки!  -
воскликнул старик, стараясь переменить тему разговора.
     - И они очень хотят поблагодарить его лично, - продолжал я  решительно,
- если он откроет свое имя и предоставит им такую возможность.
     - Нет, нет, ни за что на свете! Нет, это невозможно. Вот  возьмите  для
них  еще  немного,  это  им  на  первое  время,  нельзя  же  ему  сразу  так
переутомляться.
     - И вы не разрешите им повидать вас? - спросил я снова.
     - Нет, нет, нет, ни в коем случае, - ответил добряк. - Но, знаете,  что
я вам скажу. Мне бы хотелось повидать их... Как и раньше... Словом, их тени.
Как-нибудь я зайду к вам выпить стаканчик бренди и снова посмотрю на них.
     Я вынужден был удовлетвориться хотя бы этим и, условившись  с  мистером
Пайкрофтом встретиться в один из ближайших вечеров, ушел домой.
     Наступил вечер, а с ним небывалое оживление  и  суета  в  обычно  тихой
комнате напротив. Тень маленькой женщины все время порхала  взад  и  вперед,
словно она старалась получше прибрать их бедное жилище.  По  самой  середине
окна, так близко к белой тонкой шторе, что мне было  очень  ясно  ее  видно,
висела птичья клетка. Именно  благодаря  ей  я  и  смог  получить  некоторое
представление о внешности моих друзей. Когда один из них подходил к  клетке,
чтобы свистом подбодрить ее обитательницу, я мог  видеть  профиль  мужа  или
жены так отчетливо, как если бы смотрел на темные силуэты, которые в старину
вырезали на ярмарках странствующие художники. Но хорошо разглядеть их я  мог
только в тех случаях, когда гравер или его  жена  стояли  у  самой  шторы  и
далеко от света, обычно же я видел лишь сплошные бесформенные пятна. А когда
кто-нибудь из них близко  подходил  к  свече,  то  тени  становились  такими
огромными,  что  все  окно,  кстати  сказать,  чрезвычайно  большое,  сплошь
затемнялось даже одной фигурой. Как я уже сказал  раньше,  мне  очень  редко
удавалось распознать, что делали тени, и всякий  раз,  когда  я  видел,  что
приготовляется питье или наливается лекарство, это происходило лишь  потому,
что необходимый предмет ставился на окно или подле него.
     Точно в назначенный час мой старый  друг  появился  у  меня,  и  первый
вопрос, который он задал, после того как мы поздоровались, был:
     - Ну, как поживают Тени?
     Я поставил его стул на прежнее место, и мы  сели.  Суета  и  оживление,
которые я заметил в комнате молодых супругов, продолжались,  и  я  почти  не
сомневался,  что  там  производилась  "уборка".  Моя  догадка   подкрепилась
появлением на сцене тонкой прямой тени, которую я счел за  щетку  и  которой
весьма деятельно орудовали.
     Да, чтоб не забыть - когда щетка на миг позволила  себе  передышку,  на
шторе очень четко вырисовалась тень бедного молодого гравера. Он  подошел  к
окну, видимо для того, чтобы продеть между прутьями