В  день,  когда дождь  будет идти  столь долго, что у  мышей  начнутся
выкидыши, а веревки будут  проситься на шею, старуха,  ублаженная юношей, не
имеющим детей и без  родимых пятен, должна взойти на холм с трудной стороны,
прокричать  три  нужных  слова  и   прислушаться  к  ветру,  чтобы  услышать
четвертое. Если ветер промолчит, то хорошо, значит, старуха может обратиться
к деревьям холма, выбрать клен поросший мхом со  всех сторон и вогнать в его
зубы. Языком слизать крик, руками поймать  боль и вить из нее веревки. Этими
веревками опутать дерево и стянуть так, чтобы лопнула кора.  Под корой будет
тело  дерева,  а дух дерева нужно будет ждать до утра, собирая его по частям
за щекой. Когда весь дух выйдет, развязать дерево  и  сказать людям, что его
испортила молния. Собранный дух томить в печке, на огне из кизяков  опоенной
лошади. Когда дух загустеет и  станет цвета  заболевшего  солнца,  поставить
горшок в погреб и пять дней не смотреть на небо. Особенно ночью. После этого
подбросить дух выше крыши  и  лекарство будет готово.  Кто  хочет очиститься
внешне пусть потребляет внутренне, кто хочет  очистить душу пусть натирается
и отгоняет сны".
     Мадам Крупчатова о рецепте не знала,  с перепугу о способе употребления
не спросила, снова идти побоялась, решила потребить на ребенка по-разному. И
мазала и кормила и рядом ставила. Улыбка у  ребенка появилась, но глаза были
как  у  наказующего начальника.  Господин  Крупчатов  работал  в  учреждении
средним  чиновником  и  часто видел такие  глаза, повергающие его сначала  в
страх, а потом  в  уныние. Боялся смотреть в глаза  сыну, наедине рассуждал,
что с такими  глазами  и  до столицы  дойдет парень, даже  в министры  может
вырваться   с  такими-то  глазами.  Елизавета   Павловна,  как   человек   в
чинопочитании неискушенный, таких перспектив не предвидела, но  в глаза тоже
не смотрела, опасаясь их какой-то особой наглости. Ей такие глаза напоминали
прожженных дельцов, которые за  хороший  куш и зарезать  могут.  Но  ребенок
улыбался, ребенок свой, не выкинешь,  привыкала.  Оказалось,  что  вместе  с
опытными глазами было у ребенка еще  одно отличие, заключавшееся в  легкости
выбора. Другому предложишь яблоко или конфет и задумается аж до слез,  чтобы
ему  выбрать.  Этот схватит и то и другое, да  еще так посмотрит, что ругать
совсем  не  захочется. Мама  с отцом поговорит, что  надо бы  ремешком,  для
острастки, а то уж больно самовольный. Отец только руками машет.
     -Ты что, да  за  такое направление характера  хвалить и почитать  нужно
дитенка!  Сейчас только  рвачи и процветают. Меня вот  окоротили в детстве и
кто  я  теперь,  мелкий  человек  и  останусь мелким.  А ведь  покойная мать
говорила,  что были задатки к воровству, так  искоренили. Давай же мы ошибок
повторять не будем и дитю жизнь коверкать тоже. Растет хватом - его счастье,
может и нам чего при нем достанется.
     Решив, что от природы направление  вложено в сына  правильное, родители
воспитанием это направление не портили, а  только  восхищенно  наблюдали  за
собственным потомством. Уже в пять лет был подлецом настолько отчаянным, что
все ему прочили столицу, если до той поры не повесят.
     -И ведь не повесят, матушка, не повесят!  Такой сорвиголова растет, что
и из петли вынырнет, глазом моргнуть не успеешь, а его уже нет!
     -Да уж, произрастает агел.
     Мадам Крупчатова с возрастом становилась  религиозней и хоть  понимала,
что в безобразии безобразником лучше всего и жить, но стыдно ей становилось,
сомнения  возникали, и с горячностью молила  бога, чтобы  простил сына  и не
наказывал.  Мужу  о  терзаниях своих не  говорила,  чтобы  не  расстраивать.
Благодаря ли молитвам или по силе характера, но жил и рос  молодой Крупчатов
резво,  в  десять лет  понял, что  сомнений  не имеет и  подделал вексель, в
двенадцать  осознал,  что  уверенность  это  выгодно  и  украл   у  знакомых
драгоценности, в  шестнадцать уразумел,  что  уверенность это отметка высших
людей, а  все  остальное чепуха, набил морду первому попавшемуся  человеку и
повесил соседскую кошку. В промежутках между этими ступенями развития,  имел
множество других ступеней, столь отчаянных, что отец серьезно  обеспокоился,
как бы  виселица  действительно не  оборвала блестящей  карьеры.  Рвать  это
хорошо, но надо умеючи и у тех, кто по голове не даст.
     -А начальство трогать, упаси боже, им же тебя упразднить - раз плюнуть,
так что ты поосторожнее, на рожон не лезь.
     Сын  эти слова слушал с противной  улыбкой, будто это закон божий, а не
дельные советы. Никакого  уважения к  старшим, самым умным  себя считает.  В
глубине души понимал отец, что таким и должен быть настоящий человек, во все
же обидно  было.  Много ведь полезных советов мог дать, жизнь  знал и хоть у
самого не задалась, но опытен был изрядно Только глух был сын к увещеваниям.
     -Эх Сашка, Сашка, пропадешь ведь за медный грош!
     Жалко  было,  Сашка  ведь  надеждой его был  на возвышение.  Самому  не
удалось в рвачи  выбиться,  так сыну.  А он, дурень, не понимает, что сейчас
время не для мордобоя, куда  лучше  жополизание  действует. Например, мужика
можно  мордобоем наставить, но  чиновника, даже  самого мелкого, уже нет.  А
самые то куски у чиновников находятся. С ними подружиться надо, сын  же рожу
воротит. Александр рожу  действительно  воротил и в чиновники идти не хотел.
Как  же, кланяться придется, ручки лобызать начальству, попреки выслушивать,
над бумагами корпеть,  это ему то, высшему человеку имеющему уверенность. Не
для него путь. На  самом  деле  ему должны кланяться и перед ним  трепетать,
нужно  только это устроить. Оказалось, что не  просто. Был сыном всего  лишь
обычного чиновника и никто в его высшесть вникать не хотел. На  охране таких
устоев стояла полиция и  справиться с этим было невозможно. Тут  еще  старые
грешки  всплыли и  начала  впереди Сибирь  материализоваться.  Неминуемая. В
Сибирь не  хотел,  знал, что  там  ему не место,  хотел  банк ограбить,  куш
сорвать и бежать подальше. И револьвер приготовил и к банку пошел, а там уже
другие  орудовали,  анархисты  что ли.  Изымали деньги для  революции.  Саша
выгоду  мигом почуял,  за  углом  обождал и пальнул  несколько  раз в  спину
убегавшим  грабителям. Одного даже  ранить  ухитрился. Ходил  кругами  около
стонущего и похвалялся. Тут репортер откуда ни возьмись, расспрашивать стал.
Саша  не будь  дурак  и  наплел,  что как  каждый гражданин очень взволнован
распространением всяческой  заразы и  для  укрепления державы и  престола по
собственному  почину купил  пистолет  и  начал  патрулировать  улицы,  чтобы
уничтожать вредные ростки  с корнем. Во  время патрулирования и наткнулся на
мерзавцев, вступил с ними в бой, один против многих и победил, потому что за
правое  дело   и  бог  с  ним.   Публика  аплодировала,   кричали  "Браво!",
подбрасывали  в  воздух  котелки.  На  следующей  день  в  городской  газете
появилась передовица на две полосы  под названием "Патриоты к оружию! Пример
подан." Послушание основа, непослушные - главное зло, искоренять, наш герой,
не  очернять молодое поколение, новый гусь, спасший отечество, об устройстве
памятника  в  полный  рост герою. Прочитав статью, Крупчатов старший ахнул и
восхищенно оглянулся вокруг. Знал,  что хитер,  но такого вот выверта, одним
махом всех побивахом! Дух захватывало.
     -Матушка, заканчивай сушить сухари, готовь угощение. Мы теперь родители
героя и я не я, если сам городской голова к нам с визитом не пожалует, ручки
жать будет!  Пожаловал,  жал,  выражал восхищение  и благодарил сердечно.  В
связи с  открывшимися неблаговидностями памятник герою решили не ставить, но
дело закрыли и прегрешения простили. Если таких орлов в тюрьму сажать  или в
Сибирь отправлять, так, кто же здесь останется. Пронесло, вздохнул Александр
облегченно, но в следующий раз заговорщики могли  и не попасться. Осторожней
нужно  было, а  ему,  отмеченному  уверенностью человеку,  это  было ой  как
тяжело.  Развернуться  бы, такое утворить, чтоб  земля дрогнула. Только  для
разворота положение нужно удобное, высокое, тогда и полиция не тронет  и суд
промолчит. Положения не было, а  подвиг  быстро  забывался. Отец требовал на
службу  идти, грозил, что денег не будет давать. Так как двери были закрыты,
то  решил  достигать достойного  положения через окно. Выискал одну  купчиху
вдовую,  хотел  поразить ее патриотизмом и верностью  престолу, но баба была
темная, возвышенных  чувств не ценила. Пришлось стать магом, разговаривать с
духами  и изрекать мрачные пророчества, указывая при  этом пути спасения для
заблудшей купчихиной  души. По-первах тяжело было,  со временем  привык,  но
всегда напоминал себе, что это  временно, что он достоин большего и добьется
этого  самого  большего.  Всякий  дурак  может  охмурить  купчиху,  хотелось
настоящего дела. Но  с этим не  выходило.  Ткнулся  было  в проституцию,  на
купчихины деньги дом купил публичный, да оказалось, что слишком многим ручку
нужно золотить и  в  пояс  кланяться,  так  что  не  годилось  дело,  хоть и
прибыльное. Мошенничеством  занялся  и  там  то же.  Опутано все,  поделено,
правила установлены и соблюдать  изволь,  иначе по  голове и в дальние края.
Ладно бы достойные люди правила установили,  а  то  трусы всякие,  от одного
вида  пистолета   в  обморок  падающие.  Червяки  и  его  приучали  на  пузе
передвигаться, только  он орел. И как  всякому  орлу  тяжело ему в  червячьи
времена. Нет места для размаха и последующего полета. Вместо этого изображай
экстаз, рассказывай,  как воспарял духом  на седьмое небо и  у ангелов  кожа
прозрачная, все жилы  видны, а  дышат  цветами. После этого каменеть и чужим
голосом вещать поучения взопревшей от восхищения купчихе. Ее лицо тряслось и
глаза покрывались волнами щербатых щек, слюна рваными облаками падала на пол
и слезы, вонявшие мочой. Крупчатов напрягался, сдерживая подступающую рвоту,
а купчиха думала, что это бередения чужого духа,  временно вселившегося в ее
духовного наставника. Следом за апофеозом духа начинался апофеоз тела, после
чего снились кошмары и выпадали ногти на левой руке, чтобы  за ночь  вырасти
вновь.  Купчиха говорила, что ногти свидетельствуют о победе духа над телом,
Александр все ждал, когда же развернуться представиться возможность.
     Началась война и он узрел, что  пожалуй оно. Влез в подрядчики, целовал
уходящих  на  фронт солдат,  платил  двум репортерам и  десятку интендантов,
изыскивал дешевейшие материалы, на  удивление отвечал, что из своего кармана
доплачивает, одного желает - победы родины. Газеты сообщали о его деяниях, а
когда избил  предателя  прилюдно, то даже  в  столичные попал. В такие суммы
Крупчатов ушел, что все ему кланялись, а  он никому и даже  на императорские
балы  приглашения получал. Купчиху конечно  забросил, особняк купил, рысаков
завел, автомобили,  наукам  и  искусствам покровительствовал,  певичек,  как
перчатки  менял.  Жил  широко  и  уж  думал, что до конца  жизни  полет,  но
случилось  непредвиденное. От  поставленной  им  селедки  целый  полк  умер.
Неизвестного года была селедка, может даже и не селедка, стояла много лет на
складе,  пропылилась  вся.  Крупчатов  увидел  и  решил,  что  нечего  добру
пропадать, продал под  видом  селедки. Одну бочку  для интереса  вскрыли, но
такой из нее дух  повалил  тяжелый,  что рабочие  вмиг богу душу отдали, кто
близко  стоял,  а  кто  дальше, так  те  ослепли.  Открытую  бочку закопали,
остальные в армию, от греха подальше. Солдаты народ крепкий,  все переварят,
а в городе и так яблони не зацвели  от вони из бочки и  бабоньки на выкидыши
повадились.  Однако  и  солдаты  квелые  оказались,  съесть  съели,  а  жить
отказались, вымер полк. Вымер и ладно кому какое дело, генералам даже лучше,
отведут  вроде  в запас полк  и будут из  казны содержание получать. Конечно
тыкнуть  бы пришлось  пару  тысяченок  нужным  людям,  все  ж  таки  полк  и
шито-крыто. Но какой-то непростой человек в полку служил, со  связями.  Тоже
ведь дурак. Если связи  есть, чего  не в  штабе. Значит, обеспокоились  этим
дураком,  начали разузнавать, что и как. Опять же  надеялись тузы  столичные
придавить,  чтоб  уже  на  десятки  тысяч  счет  шел, но  как-то повернулись
нехорошо, в газеты попало, а щелкоперам только  дай. Развернули, донюхались,
раскопали, от себя придумали и такой гвалт подняли, что не замазать. Имей он
руку при царе,  даст бог и уладилось бы, а  то  выскочка, накинулись на него
скопом,  только  клочья полетели. Чуть ли не  разом всего лишился и в тюрьме
оказался,  теперь  уж  от  Сибири  не  уйти  было.  После падения  озлобился
Крупчатов невиданно, обещал отомстить завистникам.  Его,  орла, и в  тюрьму.
Выл даже. Как не выть, если запроторят на каторгу, всю жизнь испортят.
     -Не  запроторят,  зря воешь.  Время то мутнеть  начало, скоро  и совсем
грязью станет, смешается все и тут уж уметь надо за хвост удачу ухватить.
     -Я хватать умею, я кланяться не люблю.
     -Может такое будет, что и кланяться не придется, а куски будут.
     -Рай что ли?
     -Смута, знающему человеку это лучше рая.
     Пригляделся  Александр  к  собеседнику.  Жирности  неимоверной человек,
круглый прямо. Говорит хрипло, слюной пурсает, ветры  часто пускает, гнусный
тип. Но слова то какие говорит.
     -А откуда знаешь, что будет смута?
     -Чую. У меня чутье вперед надолго работает.
     -Не врешь?
     -Я Куземкин, слыхал небось.
     -Это ты за месяц миллион с товарищем прогуляли?
     -Не  товарищ  он  мне, просто  к кассе подход  имел,  я  через  него  и
действовал.  А  гулял  я,  считай,  сам,  помощник  жадный очень был,  берег
копеечки.
     -И как же ты ухитрился столько денег прогулять?
     -А во мне птицы сидят.
     -Какие птицы?
     -Названия не знаю. Раз шел полем и песню орал, рот раскрыл  на полнеба,
птички на юг летят, а я вдыхать начал и затянуло их, всю стаю считай.
     -Два пальца в рот и пусть дальше летят.
     -Пробовал, и клизмы  ставил, все без толку.  Засели окаянные и поют.  А
оно  хуже  нет  такого,  что  в животе  поют,  мука  а  не жизнь, отвлекают,
сосредоточиться  не  можешь.  Есть  начнешь,  а  они  поют,  всякий  аппетит
пропадает, женщиной только займешься, опять песни и желание пропадает.
     -Керосина нужно было выпить.
     -Пил. Что только  не  пил,  но птицы жили  и пели. Думал стреляться, да
вовремя подсказали сходить в Малую Ворожбу. Есть  там бабка на птичьем языке
свободно разговаривающая. Она и помогла с  ними договориться, что жить будут
во мне, есть, пить, но без песен.
     -Лучше бы выгнал совсем.
     -Я  и хотел, но  бабка  сказала, что  на птиц внутри  управы нет, нужно
договариваться.  Я  предложил им  деньги, зерно,  сто  скворечников,  только
вылезайте, они ни в какую. Нам здесь тепло, сытно, безопасно, а там холодно,
голодно и печально, не хотим. Что делать, терпеть  пришлось, хоть не пели. С
тех пор и живу с птицами, пью за пятерых, ем за десятерых, сру кучами, писаю
озерами. Лет  через пять лопну  я, птицы то растут, видишь уже  какой я,  не
надолго меня еще хватит. Зато с ними кутить милое дело, все  уж под столами,
в блевоте тонут, а я ни в одном глазу, свеженький как огурчик, все пью и ем.
Бездна прямо.
     -Да уж, миллион через себя пропустить, это дело нешуточное. А сейчас то
как, на баланде живется?
     -Это ты на баланде, а я на ресторанной пище.
     -Не заметил я такой.
     -Как заметишь, если она внутри. Птицы то существа домовитые,  не  все в
топку  моего бушующего организма пускали, куски приберегали  на черный день.
Вот и настал день.
     -Надолго хватит?
     -Месяца на два. Я  выносливей верблюда, голодом меня  заморить  трудно,
хоть я и сам себя шире. Я человек сптицами внутри, не простотак. Ну а ты кто
таков?
     -А я великий человек.
     -И в чем же твоя великость?
     -Сомнений во мне нет.
     -И все?
     -Это много.
     -И как из этого пользу получить?
     -Как захочу.
     -Не вижу я в этом пользы, а я Куземкин, если хоть малая частичка пользы
имеется, ее чую и в карман направляю, тут нету.
     -Не видал ты просто таких людей как я. Великих.
     -Ну, растолкуй мне свою великость. Сомнений нет, подумаешь.
     -Это у меня с  самого детства.  Мамаша рассказывала, что целую  баночку
душевного очистителя на меня истратила.
     -Не слыхал о таком.
     -Из  Малой  Ворожбы  средство, душу  очищает.  У всякого  человека душа
замусорена, то бог там накропает заповедей, потом воспитанием напрут, теряет
человек уверенность,  путаться начинает, сомневаться, а я чистый, нет во мне
страха и  нет сомнений. В этом моя великость. Вот ты, сейчас мог бы человека
убить?
     -За хороший куш и чтоб не  поймали, можно.  А если  очень-очень куш, то
пусть ловят, никак не поймают, я уж знаю кому сунуть.
     -Так  и  знал. Раб ты денег.  Все люди  рабы.  Одни со злости  убивают,
другие за деньги, есть и такие, что ради удовольствия, но все за что-то.
     -А ты?
     -А я могу просто так!
     -Зачем?
     -Я ведь великий, а вы свиньи.
     -И хоть одного убил?
     -Нет.
     -Врешь значит.
     -Как того, что напротив двери лежит, зовут?
     -Теза.
     -Теза, жить хочешь?
     -А чего?
     -А ничего.
     Подошел и стал душить.  Мужичок дергался, сопротивлялся, потом глянул в
глаза и затих. Додушил и вернулся.
     -Видал?
     -Ты ему деньги был должен?
     -Я его первый раз увидел.
     -И что просто так?
     -Конечно.  Ты пойми, я ведь великий, я свободен. И  этот  сопротивлялся
сначала, а потом понял, что я великий и нет  смысла бороться, если решил, то
убью. Молчишь,  испугался. Я чувствую страх.  Дрожишь. Но  ты понял, кто  я.
Каждому из  вас нужно  оправдание, резон, толкает  гнев  или  жадность,  а я
свободен.  Я  убиваю  просто  так, убиваю  потому что имею  право. Я великий
человек. Не бойся, тебя я сейчас не убью.
     Страх коровьей лепешкой упал на пол и растекся по углам, взамен на лице
Куземкина появилась хитрость. Сглотнул слюню.
     -Ты действительно великий. И я чувствую впереди огромные дела. Мы такое
завертим,  такое устроим, ахнут  все. У меня в голове  много  мозгов, я съел
трех умников. А ты сила. Мне тяжело  дышать от  радости, птицы, готовьтесь к
новым пиршествам! Мы устроим им конец света!
     -Прежде на нужно выбраться отсюда.
     -Выберемся.
     Пришла  охрана.  Увидели  труп, но  ничего  не  сказали,  держались  за
пистолеты.
     -Ты видел какие у  них испуганные  глаза! Они с оружием, у них ключи от
замков, но они бояться. Верный признак того, что стены скоро падут.
     Через два дня двери оказались открыты, стражников  не  было видно.  Они
вышли и смотрели на  суматоху вокруг. Ноздри Куэемкина ловили  запахи пользы
со всех сторон. Рвать хоть залейся.
     --  -Во  время  переполоха  хозяева забывают об имуществе  и  думают  о
спасении жизни. Мы подумаем об их имуществе.
     -- -Нам нужно оружие.
     -- -Я знаю место, пошли.
     -- -Я долго ждал такого времени.
     -- -Оно пришло и оно наше.
     Раздобыли оружие. Куземкин склонялся к банку, но  Крупчатов сказал, что
нужно отдать долги.
     -- -Меня рвали по кускам, они думали, что я не встану и спешили ударить
меня. Я не буду рвать их, я не любитель падали, я буду просто убивать.
     Человек вытирал лицом пол перед его  сапогами и молил о прощении. Отдал
все деньги и драгоценности, талдычил о фарфоре и получил пулю.
     --  -Он думает,  что мне нужны  деньги, что я простой бандит,  которого
можно подкупить. Дурак. Я великий, я орел.
     --  -У  каждого  орла должно быть  гнездо,  куда он  смог бы  приносить
добычу.
     -- -Мне не нужна добыча.
     -- -Что тебе нужно?
     -- -Величие.
     --  -Ты  должен  стать  хозяином города.  Да  точно,  ты  должен  стать
правителем  города,  самым   великим  человеком,  перед  которым  все  будут
склоняться на колени! Ты хочешь этого?
     -- -Это будет