Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
е съездить в город нужно.
На следующий день в даче сидела полная краснолицая женщина и совещалась
со своей молодой копией. Где лучше найти покупателей на дачу. И какую цену
просить. Хоть тысячи две за такую цяцю содрать нужно. А то на похороны
изрядно потратились, еще поминки. А его то наказал бог за хамство. Это ж
надо! Бросить жену, детей и уйти. Хоть бы еще к другой, а то сам жил. Позор
то какой. Сколько горя вынесла. Дурак такой, не так ему видите ли было. А
под КАМАЗом раздавило в лепешку бесстыдника. И хорошо, что один, хоть
имущество семье осталось. Та же дача.
-Тут еще подвал должен быть, посмотреть нужно, может консервация какая
есть?
Нашли лестницу вниз. Спустились, долго возились с замком. Открыли там
темнота. Пока выключатель нашли. Свет. И обмерли.
-Я ж тебе говорила, что ненормальный у тебя папаша! Маньяк!
-Страшно.
-Не бойся, не укусит.
-В милицию надо.
-Ты что сдурела! Какая милиция! Чтоб весь город у знал, что у тебя
папаша маньяк! Чикатилихой задразнят! Итак замуж не могу выдать, а что
тогда? Притом начнут таскать на допросы. И дачу конфисковать могут! Не смей
думать даже про милицию. И похороны назавтра. Сколько денег угрохали,
накупили еды, и пропадет все. Нетушки!
-Этот дышит еще.
-Сама вижу. Черт старый, добить не мог. Иди на кухню, нож возьми.
-Мам, а может лучше вынесем его ночью на дорогу и пусть лежит.
-Дура ты. Нам дома поминки нужно готовить, а не тут с трупами возиться.
-Еще живой он.
-Правильно, подберет кто-то, выживет он и посадят нас ни за что, ни про
что. Тащи нож, кому говорю!
Нож оказался тупой и они долго рвали горло.
-От уже хрюшка, вымазалась вся в кровь! Платье то новое!
-Мама, как же мы его от стула отдерем, железом прикованный.
-Тащи топор и чурку деревянную. Рубать будем. Тьфу дура! На улицу, на
улицу рыгать! От чудо мне, слабосильное. Будто куриц не рубала живых.
Через время они копали яму около навозной кучи.
-Хватит, говенцо запах пришибет.
Сбросили, сверху навоз, целую кучу наворотили. Помыли руки и домой. А
завтра на кладбище играл оркестр. Она стояла в трауре и роняла редкие слезы,
всем своим видом показывая, что прощает мужу его неблагодарность.
1997 г.
ЖЕРТВА ЧУВСТВА.
Жил до войны на Горовой улице кот-демон. Точнее жил он там и раньше,
еще до революции, только тогда улицы еще не было, а так, понатыканы дома под
горой вдоль кладбища. Все плетнями огорожены, вокруг каждого садки: вишни,
груши, яблони; огороды немалые. Зажиточно обыватели обретались, а кот-демон
и вовсе барствовал: по судебным делам выступал, не столько законы знал
сколько людей нужных, аппетиты их и пищу любимую. Процветал котина, оттого и
дом у него каменный и на церковь жертвовал и вдовушки к нему ласковы были.
Что касается женского полу, так уж действительно демон был, охоч, что цыган
на воровство, а горяч до таких степеней, что раз даже стожок загорелся, где
он с любавой одной миловался. От одного вида его девки млели. Был он росту
большего, сложения крупного, бел как снег, нос розовый, глаза зеленные, а
коготки по наипоследнейшей моде подстрижены. Шерстка у него мягкая, подпушек
толстый, в самые лютые морозы, за водой, в одних трусах к колодцу шествовал.
В дождливую погоду залазил он на теплейшую изразцовую печь и грелся там. А
как солнце засветит, надевает черные сапоги, лихую шапку с пером и двигает
по делам хлопотать. Известен он был от Одессы до Ростова с заездом в
Харьков. Любые споры и недоразумения улаживал, стелил мягко да жестко спать,
говорил медленно, растягивал, мурлыкал, но мог человека своими словами в
каменный столб обратить. Пробовали церковные иерархи изгнать его из города,
как животное богом не благословленное и православию противное, может даже с
нечистой силой связанное. Но не прост был кот-демон, чтоб давать себя в
обиду. Городскому голове сунул, полицмейстера подмазал, отписал в святейший
синод запрос о котовской своей участи, пожертвовал немалую сумму монастырям
и втрое больше лично столичным доброжелателям. Простили, похвалили,
возлюбили. Как началась мировая война, узрел кот-демон великие возможности.
По причине наличия хвоста и подношений щедрых, был он признан непризывным,
фронта не боялся и сосредоточился на своих делах. Решил он сделаться
армейским поставщиком и сделался. Первым делом записался в купцы, прозвался
Котофеем Котофеевичем Муркиным, затем купил гнилой кожи, ржавой селедки,
трухлой соломы, упитанных интендантов и завертел деньгами. В считанные
месяцы сильнейшим богачом стал, начал дом новый строить и курей деньгами
кормить. Из самой столицы приезжали к нему артисточки, приобщаться к его
деньгам. Гарем организовал и прочий рай земной, хотел слонов прикупить для
вящей славы, но не успел - революция началась. Оно конечно и при революции
люди жили и добро наживали, но уж сильно вдарила она по городу. Сначала
монархисты местные на пару с черносотенцами евреев вешать начали. Хотели и
кота-демона, да он извернулся доводом, что евреи картавят, а он мурчит.
Потом съел кусок сала, выпил водки рюмаху немалую, перекрестился и рассказал
как боролся с мировым еврейством в виде мышей, сколько их словил. Монархисты
были в основном лавочники и вреда от мышей имели достаточно, поэтому
признали в них тринадцатое колено Израилево, напились до умопомрачения и
бесовидения, целовали кота-демона в пушистые белые щеки и дергали за
роскошные усы, пока не свалились под столы. Затем в город прибыл состав
вооруженных людей, неизвестной политической ориентации, которые стали
стрелять евреев, монархистов и почему-то цыган. Разграбив склады эшелон
уехал, распевая революционные песни и освободив город для войск Петлюры
,которые и стреляли исключительно москалей. Но так как определить, кто из
горожан москаль, а кто нет, было затруднительно, то хлопцы доверились
проведению, и стреляли в кого попало. Коту-демону попало в ухо, залез он на
свою любимую изразцовую печь, где долго мяукал от боли и обиды на
судьбу-злодейку, нагло поправшую его благополучие. Лежал и он в состоянии
полнейшего упадка несколько дней, как вдруг задрожала земля и наполнился
воздух грохотом. Не испугался он подумал что конец света, приготовился к
страшному суду и стал ждать грома труб сзывающих. Не дождался потому что не
было никакого конца света. Просто в город вошли конники красного командира
Николая Хребто, лютого врага буржуазии и иной, счастью противившейся
нечисти. Этот людей стрелял не особо, да и осталась обывателей от прошлых
воспитаний маловато, сразу строить стал хорошую жизнь. Для начала решил
улицы выпрямить, потому что в закоулках счастье не образуешь. Натянули шнуры
и ну бить из пушек все, что не в ряд стояло. От стрельбы этой и произошли
трясения да грохоты. Коту-демону еще повезло: только палисадник ему
разворотило и летнюю кухню. Многим дома напрочь разрушили, зато жить стали
на улице Горовой. От взрывов и разрушений совсем ослаб кот-демон. Стала ему
жизнь не мила и девки не сладки. Даже к деньгам аппетит пропал, какие деньги
ежели коммунизм? Собрался кот-демон помирать: лег на спину, лапки молитвенно
сложил, хвостом вопросительный знак изобразил, дожидался старухи с косой.
Ждал, ждал, аж спину заломило, а смерти нет. Понял он, что не судьба,
поднялся и стал к жизни приспосабливаться. Голодно конечно, неопределенно,
лучшая жизнь ожидается, счастье всемирное вот-вот будет, тревожатся люди,
что за счастье такое , не сразу ли в морду , а то и к стенке? Ну кое-как
жили, только вот стал коту-демону цвет досаждать. Был он ведь бел как снег.
Выйдет на улицу и сейчас же ребятня сбегается, кричит: "Белый, белый! Контра
недобитая!" При этих криках хватались бойцы за винтовки и палили, что только
увертывайся. Беда одна, даже в Чека вызывали, спрашивали не есть ли его цвет
афишированием его же политических воззрений. Три часа объяснял кот-демон,
что ни политических, ни иных воззрений не имеет, лишь упования и вера в
советскую власть и надежду на скорое и безусловное счастье. А цвет такой
преподнесла ему природа, тогда еще задавленная подлыми эксплуататорами.
Родись он теперь, то непременно был бы ярко красного цвета, как знамя
коммунизма. И вообще кот самое пролетарское животное, пород не имеет и
всегда рядом с народом. Вроде поверили, но цвет все же приказали сменить.
Пришлось коту-демону собирать на станции угольную пыль и вываливаться в ней,
для приобретения менее контрреволюционного вида. В дождь, как и прежде,
никуда не ходил, побаиваясь теперь за цвет.
Не налаживалась жизнь у кота-демона при военном коммунизме. В
учреждения он не пошел, известное дело - кот. Любит гулять сам по себе. Во
время НЭПа никуда не встревал, чуял, что не надолго это, еще и накажут. Так
и жил без работы, без денег, одичал совсем. Мышей ловил, крыс, диких
кроликов, иногда и цыплят лямзил, за что бывал бит. От одежды отошел, про
обувь забыл, стал на улице ночевать. И представьте себе, это возвращение в
лоно природы положительно повлияло на кота-демона. Жирок сошел, мышцы
наросли, мех заблестел и переливаться стал, походка уверенная и
стремительная, ну точно тигр. Только ухо простреленное напоминало о былых
бедах. Первым признаком скорого выздоровления стали поглядывания его на
девиц. Те отвечали ему тем же. Они, девицы, прождав напрасно великого
счастья, обратились к жизни, резонно рассудив, что лучше получать счастье
копеечками, но сейчас, чем ждать у кассы судьбы неизвестно сколько целого
рубля. Результатом такого переворота в сознании стали томные взгляды и
волнительные охи, сопровождавшие кота-демона в его пробежках по прямым и до
сих пор разбитым улицам. Он на эти позывы не отвлекался, пока что. Будучи
существом опытным понимал, что страсть финансово не подкрепленная, обычно
скоротечна и заканчивается печально. Печали же решительно не хотел, поэтому
принялся решительно приискивать себе место да такое, чтоб и хлебное и
вольное. Трудно это оказалось без друзей. А где их то взять? Котов за низших
почитал, демоны за полукровку держали, только что не плевались, ближайший
кот-демон жил за три измерения, никакого от него толку, а от людей ничего,
кроме дерганья за усы и накручивания на руку хвоста, отродясь не видел. Был
еще конечно женский пол, но какая же тут дружба, одни сердечные чувства.
Помаялся кот-демон побегал, попотел, однако недаром же столь высокое имя
носил, где мытьем, где катанием,
водкой ли деньгами, собрал все что нужно. Одним погожим осенним деньком
прибил к своему домику табличку:
К. К. М У Р К И Н
Заготовление шкурок мелкого скота и собак.
Коты не принимаются.
Потом, по настоянию чертей, добавилось еще:
Черти тоже.
Мало помалу закипело дело. Там урвет, там спишет, там занизит сорт, вот
и есть любой на сарафан. Пошли пиры горой, песни, пляски да ночи жаркие.
Отремонтировал домик, патефон купил, пластинок кучу, монокль и часы "Павел
Буре", хоть не шли, а красивые, и зачем ему часы, счастливый ведь! Летели
года как птицы, а он все благодушествовал, приударял и накоплял. Опять решил
дом увеличить, но снова не успел. В 1934 году был арестован и препровожден в
местную тюрьму. Готовил объяснения, но был бит и заранее сознался во всем.
Арестован был по доносу, утверждавшему, что хотел кот-демон свергнуть
советскую власть путем темных дел и грязных махинаций. Автором доноса был
сосед слева, претендовавший на грушевые деревья и раздраженный тем Фактом,
что все три его ребенка были в противоположность отцу белобрысы, зеленоглазы
и от рождения знали французский. Жена созналась, что была лишь разочек, и
после непродолжительного педагогического битья была прощена. Сосед поклялся
на партбилете, что отомстит. Так попал кот-демон в тюрьму, где и получил бы
на полную катушку, если бы не потребовал медицинского освидетельствования и
покусал нескольких охранников. Два врача и ветеринар признали его
стопроцентной скотиной и полным котом, после чего деятели НКВД решили
увеличить им поголовье диких кошек, а то и создать новый коммунистический
подвид. Происходить все это должно было где-то в Сибири, где ни Макара, ни
телят, ни пастбищ, а одни лишь вековые сосны и обширные лагеря. Отправился в
те края кот-демон плача о домике своем каменном, печи изразцовой теплой, о
непыльной работе и веселом отдыхе в окружении любезных подруг. Царапал стены
вагонные, крутил хвостом, жалобно мяукал, призывая на помощь силы тьмы. Все
попусту, осталась на земле одна сила, с пулеметами и конвоирами.
Прибывши на место возблагодарил кот-демон судьбу, что родился не в
рубашке, а в шубе. Попытались местные бандюги с него если не семь, то хоть
одну шкуру содрать. Тут он и показал им что такое разъяренный тигр, долго
еще воры к расцарапанным рожам снег прикладывали. Заимел кот-демон
авторитет, но от трудностей это не избавило. Испил свою чашу до дна, едва не
захлебнулся. Был и лесорубом и кашеваром, уборщиком, прачкой, лошадью,
мишенью, пугалом, щеткой для обуви, пока не осел в санчасти истопником.
Попал на это райское место благодаря изумительному своему баритону, знанию
многих народных песен и благосклонности начальницы, очарованной его голосом.
В санчасти довольно неплохо кантовался он до 1941 года, пока не забрали его
в добровольцы. На фронт снова не попал по причине наличия хвоста и
ненадежного цвета. Послан был смазчиком в полк истребителей. С протирочным
материалом было трудно, а у парня такая шуба. Впрочем шубу он берег,
научился пить не разведенный спирт, жарить картошку на солидоле и заваривать
чай обтирочными концами. Осенью 1944 был демобилизован с формулировкой
"опасен в работе". Так пропитался ГСМами, что в любой момент мог
самовоспламениться с большой опасностью для окружающей живой силы и техники.
Вернулся когда домой, то дома не нашел. Тот же гад-сосед распродал все от
крыши до пола. Не став ругаться из-за боязни воспламениться, пошел кот-демон
к реке, в которой и просидел три дня, несмотря на холод. Отмокал. Сам отмок,
очистился, но речку загрязнил до полного исчезновения пескарей и раков.
Водяные несколько лет потом от аллергии страдали, жалобы писали в
Верхнедемонское упраление и горисполком. Хотели кота-демона штрафовать да
оказалось невозможно по причине полного отсутствия какого либо имущества у
него. Это новая манера его поведения была. Уразумел он, что не под силу
бороться с судьбой и отражать ее удары. Но можно обезболить удары эти.
Судьба больно бьет, когда отнимает что-то ценное, а если нет ничего, то
попробуй достань человека, все равно ему. Решил кот-демон опроститься, жить
бедно и кисло, чтобы в случае чего жалеть было не о чем. Выстроил себе
хатку-завалюшку, нарубил лозы и занялся плетением корзин на продажу, чем и
зарабатывал себе на пропитание. Жил тихо и скромно ни на что не надеялся,
ничего не ждал, ни жизни, ни смерти, а только хлеба насущного да молока по
праздникам. Мало кто его в городе помнил, а он и подавно от лишений
сибирских все забыл. Поговаривали даже, что поотмораживал на северных
морозах себе разное, оттого дескать и к женскому полу необычайно равнодушен
стал. Но это врали, все-таки кот-демон, а не раззява. Просто дамочки это
наипервейшая вещь, о чем жалеешь и за что на судьбу обижаешься. Этой слабины
давать судьбе не хотел и вел жизнь аскетическую. Плел корзины, на базар
носил, рыбку ловил дюже пахнущую керосином, козу держал для молока, но
большего обимуществления не допускал. На досуге спал, думал о глубине
мирового океана, пытался выколдовать себе лодку, хотя бы двухместную, для
философических прогулок местами, где плавал когда то сам Чехов. Пока не
удавалось. Зато двух воров, залезших спьяна в его хибару, обработал на
славу. Одного превратил в колбаску, другого в городской водопровод. Но что
может получиться путное из вора? Понятное дело ничего. С тех пор колбаса в
городе стала серого цвета и угрожающего запаха, а водопровод все время
прорывало, пока в 2004 году начальство не разрушило колдовство своим указом
"Об упразднении водопровода за отсутствием средств и населения". Колбаса
вышла из употребления по тем же причинам, но ранее и была успешно заменена
лебедой.
Но демократия и правовое государство были еще в далеком будущем и никак
кота-демона не касались. Жизнь его текла тихо как река, так же была чуть
отравлена каждодневной борьбой за существование, из которой и он выходил
победителем. Ждал новых репрессий и гонений, был готов к ним. В целях
духовного развития пробовал писать стихи, для чего ходил в городской парк за
вдохновением. Там едва вырвался из рук хулиганов, хотевших сдать его на
мыловарню. После этого от поэзии отошел, к прозе не пришел, отдавая
предпочтение в искусстве царапанью различных картин когтями. Неизвестно как
долго продолжалась бы эта идиллия, если бы на горизонте не появилось нечто,
перевернувшее, взбурлившее жизнь кота-демона. Это нечто потрясло его больше,
чем пушки Николая Хребто и лагерные крысы с медведя величиной. Он был
повержен, он слушал и повиновался.
А произошло следующее. Одним днем, прекрасным весенним, жарким летним,
промозглым осенним, неважно каким, торговал кот-демон на базаре свою
продукцию. В стареньких сапогах, тертом пиджачишке, латанных, еще армейских
штанах, в выгоревшем кашкете, сидел он с козьей ножкой из сухих виноградных
листьев среди множества корзин и то ли любовался цветением абрикос, то ли
щурился от раскаленного солнца, а может выглядывал скоро ли кончиться дождь.
Базар гудел, мельтешил, толкался, торговался самым обыденным образом. И вот
среди этого извечного шума услышал кот-демон музыку, которой не слышал еще
никогда. Медом была эта музыка, пятизвездочным коньяком или пением райских
птиц, это уж выбирайте по вкусу, но лучше этой музыки не слышал никто и не
услышит. Так завертел головой кот-демон, что даже кепка слетела, обнажив
перхоть и немалые проплешины, а он все зыркал, шастал глазами, ища источник
благоуханных звуков. И лучше бы не нашел. Потому что увидел и пропал,
запутался, потерялся в живом движении черных кудрей, утонул в глубине карих
глаз, сгорел на огне румянца щек, дурманился цветочным видом губ, пронзен
был длинными стрелами ресниц, выпущенных из бровей-луков, ну и прочая
поэзия. Растерялся кот-демон, сидел зачарованный, не знал верить глазам или
нет. Все вроде по-прежнему шло, но поди сыщи то прежнее. Исчезло оно вместе
с покоем и уверенностью. Сомлел кот-демон, закрутился в водовороте жизни.
Переполнен он восхищением пред красотой невиданной. И раньше он ладных девиц
видел и волновался, но если в уравнение взять, то все прежние тепло от
спички, а тут целый вулкан. Пропорционально и волнение. Сердце заходиться,
дышать тяжко, руки холодные, мысли горячие. Сначала сидел, любовался, а
потом щелкнула мысль: "Моей быть!" Задымил кот-демон, воспылал, хорошо что
отмок в свое время, а то бы гореть ему синем пламенем, такой температуры
чувств достиг. И сразу все ему мешать стало. И сапоги нечищеные и штаны в
заплатах, пиджачок, заеложенный до сусального блеска. Раньше не замечал, а
то хоть сквозь землю вались, и мог бы да милиции опасался, чтоб на