ась и,  лениво  взмахивая
крыльями,  полетела через реку  в  долину,  ее  серое тело быстро скрылось в
сером тумане.  Гримстер встал на ее место, потоптался немного, чувствуя, как
холод просачивается сквозь резину сапог,  затем наблюдал, как река вливается
в заводь,  как ее течение замирает, а бурные воды, извиваясь, смешиваются со
стоячими.  На  другом  берегу под  огромными дубами гранитные скалы  заросли
папоротником и мхом, на нем тяжелыми каплями оседал утренний туман. Гримстер
знал  -  внизу,  в  холодной глубине ходит рыба.  Вынув из  кармана потертую
жестяную коробку,  он  выбрал  мушку.  Это  был  маленький "Дасти  Миллер" с
серебристым тельцем,  его Гримстер смастерил сам.  Утренний ветерок крепчал,
поверхность заводи начала рябить.  Гримстер знал заводь и  в половодье,  и в
засуху.  Во  время  рыбалки он  видел  не  только взбаламученную воду  -  он
чувствовал и устланную галькой впадину,  и ребристый обломок скалы,  и валун
на  каменистом дне.  Он уже был во власти рыбалки,  и  это занятие наполнило
жизнь смыслом,  радость вселилась в душу,  когда он закинул удочку и оглядел
извивы лески. Едва мушка погрузилась, он осторожно вывел ее на поверхность и
придержал,  пока она не оказалась на мели,  где клевало чаще.  Он смотрел на
воду,  на леску,  туда, где должен был находиться крючок. Мгновенно впитывал
все происходящее вокруг, подмечал каждую мелочь; державшие удочку пальцы как
будто пронзал электрический ток.
     Гримстер стоял как раз посреди заводи,  когда и заметил Гаррисона.  Тот
вышел из-за  хижины,  его  тяжелые шаги  ясно различались в  неумолчном шуме
воды.  Гримстер бросил на него быстрый взгляд.  Гаррисон был уже на берегу в
трех футах над ним.  Старый грязный плащ, блестящие от воды резиновые сапоги
и  поношенная твидовая шляпа  с  загнутыми кверху  полями.  Лицо  красное  и
опухшее, на широком тяжелом подбородке - двухдневная щетина. В левой руке он
держал сигарету,  а  в правой -  пистолет.  Гримстер заметил все это и снова
обратил взгляд  на  воду,  машинально повел  удочкой,  заставил мушку  плыть
против слабенького течения в завопи.
     - Доброе утро, - произнес Гаррисон.
     Гримстер кивнул в ответ, не обернувшись.
     Гаррисон не  спускал с  него  глаз;  когда Гримстер делал шаг  вниз  по
течению,  чтобы вновь закинуть удочку,  он  шел следом.  Гримстер не  боялся
Гаррисона и  почти не  обращал на  него внимания,  хотя понимал:  тот пришел
убить его.  Он был уверен - Гаррисон не сможет его убить. Сегодня, во всяком
случае.
     - Что у тебя за наживка? - спросил Гаррисон.
     Только тогда Гримстер заговорил:
     - "Дасти Миллер".
     Гаррисон затянулся, потом смял окурок и выбросил в воду.
     - Был бы я сентиментальным,  - продолжал он, оглядевшись, - я бы назвал
это  подходящим местом в  подходящее время для  смерти.  Твоей смерти.  А  я
надеюсь умереть в постели. От апоплексического удара, вызванного оргазмом.
     Гримстер почувствовал,  как улыбка тронула его губы.  Гаррисон,  несший
ему смерть, возрождал в нем жизнь.
     - Как ты узнал, что я буду здесь?
     Гаррисон усмехнулся:
     - Рано или поздно ты должен был оказаться на этом месте. Я прихожу сюда
уже третий день.
     - И каждый раз с пистолетом?  - Гримстер трижды закинул удочку в одно и
то же место, лишь увеличивая длину лески.
     - Да, с пистолетом. Приказ, ничего не поделаешь.
     - Чего же ты от меня хочешь?
     - Какая разница?  Неужели тебя не оставляет любопытство даже сейчас, за
несколько минут до смерти?
     - Вон как заговорил! Что-то, извини, не своим голосом.
     - Раннее утро сделало мою речь напыщенной, Джонни. Извини.
     Не из страха,  не из желания выиграть время, но потому, что тепло жизни
возвращалось к нему,  и потому, что он не мог объяснить поведение Гаррисона,
а  давно уже привык находить причины всему и мог для этого даже притвориться
слабым,  Гримстер  с  наигранной  искренностью  сказал:  -  Сейчас  я  готов
заключить с тобой сделку.
     - Вальда?
     Гримстер снова кивнул,  не оборачиваясь. У крючка вода вдруг забурлила,
потом успокоилась.  Рыба подошла к  наживке совсем близко.  Он  пустил мушку
полукругом по течению,  придержал и немного поиграл ею,  надеясь или вернуть
ту рыбу, или привлечь новую.
     - Боюсь,  ты  опоздал,  -  произнес печально Гаррисон и  добавил другим
тоном:  -  Чуть  не  клюнуло.  Вчера,  когда я  стоял тут,  рыбы  плескались
дюжинами.
     Гримстер подтянул леску  и  вновь закинул удочку.  В  последнюю секунду
привычно дернул удилище на себя,  чтобы леска не вытянулась до конца и мушка
плавно,  как живая,  поплыла бы вниз по течению,  а  не противостояла напору
воды.
     - Значит, ты пришел меня убить?
     - Помимо всего прочего, да.
     Гримстер понял:  большего от Гаррисона не дождешься.  Но все-таки,  как
мало он ни сказал, кое за что уже можно ухватиться.
     - Тогда не мешкай, - спокойно сказал Гримстер.
     Он  размышлял,  хватит ли  у  Гаррисона мужества сделать это.  Ведь они
близки,  как братья,  а брат не может убить брата,  не оправдав сначала свой
грех, не объяснив его другому. Так и случилось.
     - С  удовольствием подожду,  когда ты  вытащишь эту рыбу,  -  отозвался
Гаррисон. - Всему свое время.
     Гримстер подметил,  что леска вытягивается и мушка погружается. Не было
ни  резкого  удара,  ни  сильного натяжения.  Он  опустил  удилище,  пытаясь
ослабить леску,  и заметил,  что она не провисла -  значит,  там, на глубине
трех-четырех футов,  наживку легонько ухватил лосось.  Джон  вновь  вытравил
леску,  чтобы  течением мушку снесло прямо в  пасть рыбине.  Через несколько
секунд он дернет удилище в сторону, и крючок, если еще не вошел, обязательно
вонзится в  ее  плоть.  Вероятно,  и  Гаррисон следит  теперь за  леской.  В
подтверждение его  мыслей  Гаррисон,  которого  Гримстер видел  краем  глаза
где-то слева, сказал:
     - Одна  есть,  Джонни.  Подсекай,  я  подожду.  Пусть  она  станет моим
прощальным подарком.  Я должен тебе гораздо больше, но могу позволить только
это.
     Твердо держа  в  руках удилище,  Гримстер нарочно повел его  наискось и
сразу почувствовал,  как упирается рыба.  Выбрав лишнюю леску, он понял, что
крючок сидит глубоко. На мгновение лосось замер.
     Позади раздался голос Гаррисона:
     - Вытаскивай его,  Джонни.  Это мой прощальный подарок. Судьба не может
без театральных эффектов.
     Лосось неожиданно рванулся вверх,  леска  ослабла в  пальцах Гримстера,
удилище распрямилось,  но прогнулось вновь, когда он немного подтянул леску.
Достигнув поверхности,  рыба выпрыгнула из воды.  На фоне мрачных затененных
скал  она  показалась ослепительно серебристой.  Рыбина  боком  шлепнулась в
воду,  подняв  тучу  брызг.  Гримстер держал леску  в  натяжении,  постоянно
подматывая ее  левой рукой,  а  сам пятился к  берегу.  Лосось выпрыгнул еще
дважды и ушел на дно, устав от борьбы.
     Перейдя  на  крошечную  отмель  у  поросшего  травой  берега,  Гримстер
придержал рыбину.  Потом пошел в воду,  собираясь подхватить улов снизу, все
время поддерживая леску в натяжении, чтобы лосось не ушел на перекат.
     Гаррисон оказался выше по течению и немного позади. Леска теперь тянула
лосося в сторону,  отчего он переплыл стрежень и вновь пошел против течения.
Гаррисон сказал:
     - Приличный улов.  Фунтов на пятнадцать.  Не мешкай, Джонни, вытаскивай
скорей. У меня мало времени.
     На миг Гримстеру захотелось отпустить леску и  дать рыбе выйти из воды,
чтобы  самому  последовать за  нею  на  перекат.  Гаррисон сдержит обещание,
преподнесет свой прощальный подарок. Гримстеру останется только войти в реку
и  добраться до  дальнего берега.  Удастся ему  остаться в  живых или  нет -
пятьдесят на  пятьдесят.  Между тем  Гримстер шел вверх по  течению,  удочка
сгибалась под тяжестью рыбы. Наконец он вновь выбрался на крошечную отмель.
     Вдруг лосось развернулся и ринулся назад, получив свободу от ослабевшей
на  мгновение лески.  Не  успел Гримстер ее  смотать,  как  рыбина рванулась
поперек заводи.  Избыток лески был выбран мгновенно, и она со свистом начала
сматываться с  катушки.  Доплыв  до  дальних  скал,  лосось  выпрыгнул очень
высоко,  поэтому Гримстер немного наклонил удилище,  чтобы оно не сломалось.
Через несколько секунд он понял,  что рыба сдалась. Гримстер наматывал леску
- лосось не сопротивлялся.
     Стоя рядом, Гаррисон сказал:
     - Наконец-то. Но не расслабляйся. Он хитрый малый.
     Гримстер подтянул рыбу.  Дважды она  пыталась уйти,  но  Гримстер знал:
если крючок выдержит,  деваться ей некуда, и эта мысль согревала его. Он был
жив,  сознавал свое  превосходство,  жалел  Гаррисона и  колебался только  в
одном:  убить его или отпустить.  Ему не  раз приходилось убивать,  выполняя
приказ,  так  что совесть его не  замучит.  Но  теперь,  когда тепло в  душе
требовало  настоящего  убийства,  Гримстер  понимал:  придется  подождать  и
посмотреть,  распространяется ли  храднокровно  принятое  вчера  решение  на
Гаррисона, который уже убил бы его, если бы эта ленивая, скучающая рыбина не
ухватилась за намокшего "Дасти Миллера".
     В  двенадцати футах от Гримстера лосось вышел из глубины и перевернулся
от  изнеможения.  Гримстер шагнул в  воду  и  поднял его,  взмахнув удочкой.
Лосось повис на леске в футе под водой - испещренная черными точками широкая
спина,  серебристые бока,  мушка  в  зубастой пасти,  крючок  под  челюстью.
Гримстер вытянул рыбину на  мель,  она снова попыталась вырваться и  чуть не
выскочила на берег сама.
     Сверху донесся голос Гаррисона:
     - Отличная работа, Джонни. Что может быть лучше такого славного конца?
     Зажав  избыток лески в  левой руке  петлями,  чтобы успеть опустить их,
если рыба наберется сил и  захочет уйти,  Гримстер отступил на шаг и  носком
правого сапога вытолкнул лосося на  песок.  Ни сетки,  ни подсеки у  него не
было,  он  схватил  рыбу  за  хвост,  поднял  ее,  изгибающуюся,  и  показал
Гаррисону.
     Тот  стоял в  ярде от  Гримстера на  невысоком берегу,  за  его  спиной
виднелась рыбачья хижина.  Около нее  находился сундук,  на  нем  -  бутылка
из-под виски,  сама хижина была сделана из  старого вагона -  всякая мелочь,
касающаяся Гаррисона  и  окружавшей его  обстановки,  врезалась  Гримстеру в
память.  Впервые за  все утро он заговорил с  ним по-настоящему,  не обращая
внимания на пистолет, нацеленный в лоб:
     - Не  угадал.  Он  весит не больше десяти фунтов.  Недавно в  реке,  но
морской слизи уже не видно. Помнишь твой первый улов и нашу драку?
     Гаррисон кивнул и  опустил правую руку  на  полдюйма вниз  и  немного в
сторону,  чтобы рыбина не  помешала выстрелить,  и  Джон понял:  его вот-вот
убьют...  но тут же уверился,  что не умрет...  не теперь...  Тогда он резко
распрямил  согнутую  в  локте  правую  руку,   бросил  тяжеленную  рыбину  в
Гаррисона, из левой руки тотчас выпустил и удочку, и леску.
     Гаррисон выстрелил,  когда лосось,  казалось, завис, сверкая в воздухе.
Гримстер ощутил сквознячок от  пролетевшей у  щеки  пули -  она,  как  потом
выяснилось,  прошила рыбину насквозь: вошла у спинного плавника, ударилась о
позвоночник  и  отклонилась на  полдюйма.  Это  и  спасло  Гримстера.  Когда
Гаррисон  собрался выстрелить снова,  лосось  попал  ему  в  грудь.  Толстяк
попятился и промахнулся.
     Гримстер  вспрыгнул  на   берег,   выбил  пистолет  из  руки  падающего
Гаррисона. Когда толстяк перевернулся, чтобы встать, Гримстер пнул его прямо
в  отвислое брюхо.  Упавший на  траву  лосось вдруг  затрепетал всем  телом,
выгнулся, замер... Только чуть подергивал хвостовым плавником.
     Гримстер поднял пистолет.  Ему было тепло и радостно,  он вновь духовно
раскрепостился.  Наконец-то  Вальда умерла и  для  него  самого.  Оставалось
только похоронить ее и разделить имущество.  Впервые за многие годы он обрел
независимость, перестал быть призраком в мире людей.
     Гримстер поднял пистолет.  Гаррисон застонал и медленно сел. Растерянно
нащупал слетевшую шляпу и  водрузил ее  на место.  Сплюнул,  крякнул,  шумно
вздохнул и наконец буркнул:
     - Черт...
     Гримстер навел на него пистолет и приказал:
     - Встань и повернись ко мне спиной.
     Медленно,  послушно Гаррисон выполнил приказ.  Гримстер подошел,  ткнул
его пистолетом в спину и обыскал: ощупал карманы, похлопал ладонью по теплым
под плащом бокам. Потом, не отходя ни на шаг и не отрывая от спины пистолет,
велел:
     - Теперь сделай мне еще одно одолжение:  объясни, почему тебе приказали
меня убить?
     Все еще задыхаясь, Гаррисон взмолился:
     - Ты же понимаешь, я не могу, Джонни.
     - Если не скажешь, я тебя убью, и концы в воду.
     - Тогда убивай.  Ведь я же тебя убил бы, - произнес Гаррисон с вызовом,
а потом,  когда бравада уступила место искренности и осознанию происшедшего,
сказал:
     - Черт, если бы ты ударил меня чуть пониже, ты бы оборвал все мои связи
с женщинами.
     - Помимо всего прочего, - добавил Гримстер.
     - Нет,  Джонни.  Дело не в  тебе и даже не во мне.  Хочешь убить меня -
валяй! Я дал тебе поймать рыбу. Может, разрешишь мне закурить?
     Гримстер отступил,  Гаррисон не  спеша повернулся и  полез в  карман за
сигаретами и спичками. Закурив, взглянул на лосося - во время схватки крючок
вырвался из его тела, - а потом на удочку, лежавшую поодаль, и сказал:
     - Классная штука.  Такие в порядочных семьях передаются от отца к сыну.
Значит, Вальду все-таки убили?
     - Ты же всегда это знал.
     - Догадывался,  не более.  Но ты только что получил доказательства. Так
зачем же мне бояться тебя?  -  Гаррисон пожал плечами и переступил с ноги на
ногу.  - Я бы тебя убил, но ты-то хочешь уничтожить другого. Для него одного
ты  бережешь пулю.  Не  для меня.  Ты настоящий убийца,  Джонни,  но у  тебя
сентиментальная привязанность к  порядку.  По-твоему,  начинать надо сверху,
так? А я в самом конце списка.
     Гаррисон повернулся и  пошел  прочь,  пробрался по  кустам боярышника у
хижины,  прошагал по высокой полевой траве, не признавая тропок, оставляя за
собой полоску примятых стеблей.  И  Гримстер отпустил его.  Он  глядел,  как
Гаррисон подошел к железнодорожной насыпи, перелез через белые ворота, вечно
закрытые,  чтобы не подпустить скот к  полотну,  и  наконец исчез за дальним
склоном. Ничто не шевельнулось у Гримстера в душе. Ни к Гаррисону, ни к тем,
кто подослал его.  Он  повернулся,  бросил пистолет в  воду и  стал собирать
снасти.  Потом  продел свернутый носовой платок сквозь жабры  лосося,  чтобы
легче было нести, и зашагал через лес к машине.
     Усевшись за руль,  он снял с пальца перстень.  Никто, даже Гаррисон, не
пошел бы на убийство просто так.  Гаррисон хотел прикончить его, чтобы снять
что-то с трупа. Что?
     Гримстер стал внимательно разглядывать перстень.

     Копплстоун  вышел  к  завтраку  с  крошечным  порезом  на  подбородке -
единственным  свидетельством  вчерашней  попойки.   За   столом  сидел  один
Гримстер.  Анджела  Пилч  и  Лили  редко  спускались в  столовую  по  утрам,
предпочитая завтракать у себя. Кранстон еще не выходил из своего кабинета.
     Насколько мог  судить Гримстер,  Копплстоун пока вел  себя как  обычно.
Очевидно, о вчерашней беседе он не помнил.
     - Сегодня  утром  ты,  наверное,  чувствуешь себя  ужасно,  -  высказал
предположение Гримстер.
     - Я  встаю  с  похмелья каждый день,  но  голова не  болит  никогда,  -
улыбнулся Копплстоун.  -  Извини, что я вчера отключился при тебе. Я, видишь
ли, не привык к собеседникам. А ты, говорят, рыбачил сегодня?
     - И поймал лосося на десять фунтов. Благодаря Гаррисону.
     - Гаррисону?
     Гримстер  рассказал  Копплстоуну о  случившемся,  не  упомянув  лишь  о
Вальде, а потом спросил:
     - Зачем Гаррисону понадобилось меня убивать?
     - Понятия не имею. Хочешь, мы возьмемся за него?
     - Это пусть сэр Джон решает.  Для себя я  сделал такой вывод:  от  меня
Гаррисон не  отступится,  посему надо быть начеку.  -  Гримстер откинулся на
спинку стула и  повертел в руках кофейную ложечку.  -  Беда Ведомства в том,
что оно стремится запутать все, даже самое простое и очевидное.
     - Да,   этого  ему  не  занимать.   И  грязных  фокусов.  Ведомство  не
подчиняется никому.  Оно хуже дьявола,  хотя сэр Джон воображает себя скорее
папой римским.  Цель  оправдывает средства,  все  грехи заранее отпускаются,
хотя премьер-министр и его кабинет до потолка бы подпрыгнули, узнай они хоть
половину того,  что у нас творится.  Впрочем,  они не узнают.  Да и не хотят
узнавать.    Мы,   ведомство   грязных   дел,   скопидомничаем,   обманываем
предприимчивых  и  талантливых,   чтобы  защитить  и  взлелеять  пресловутое
чудовище,  именуемое национальной безопасностью. Ведомство могло бы обойтись
с  Диллингом по-честному,  изучить его  изобретение и  дать за  него хорошую
цену.  Но  будь Ведомство таким,  мы бы здесь сейчас не сидели,  а  сэр Джон
довольствовался бы должностью провинциального судьи,  вымещая свой садизм на
водителях-лихачах.  Беда государственных учреждений, особенно служащих целям
обороны или безопасности,  состоит в том, что рано или поздно они становятся
неподсудными, начинают считать себя непогрешимыми. Нам с тобой, конечно, все
это известно.
     - Изредка полезно и  напомнить.  Приедет ли сэр Джон в  этом году сюда,
как обычно, на две недели?
     - Конечно. В начале следующего месяца. А что?
     - Если удастся вовремя разобраться с Диллингом, я бы хотел еще недельку
здесь порыбачить, не попадаясь шефу на глаза.
     Гримстер сидел  напротив Копплстоуна,  говорил легко и  спокойно.  Нет,
Гримстер не изменился, он лишь как бы всплыл, освободившись от тяжкого груза
на душе.  Сперва нужно было утрясти кое-какие мелочи, но впереди уже маячило
удовольствие  от  убийства-мести.  Любопытно,  что  мысль  о  нем  была  для
Гримстера столь  же  невинной  и  чарующей,  как  желание  ребенка  поскорее
дождаться рождественского утра  и  получить обещанный подарок.  Мать  дарила
Джонни только то, что он хотел, никогда его не разочаровывала.
     После завтрака он пошел к Лили. Она сидела у окна, читала "Дейли Мейл".
Улыбнувшись, поздоровалась и спросила:
     - Ваш начальник вчера приезжал?
     - Да, ненадолго.
     - И не захотел встретиться со мной?
     - Нет. Вы огорчены?
     - Этого требовала простая вежливость.
     - Согласен.
     Она бросила на него быстрый взгляд и спросила:
     - Что с вами?
     - Ничего.
     - Не может быть.  У вас улыбка до ушей,  Джонни.  Мне это нравится.  Но
почему -  ведь никто не  сказал ничего смешного?  Или вы дождались приятного
сюрприза?
     - Наоборот. Я, кажется, пропустил его недавно.
     - О чем вы?
     - Вчера вечером вы приходили ко мне, верно?
     - Джонни!  -  Она  покраснела  и  поспешно  отвернулась,  чтобы  скрыть
смущение.
     - Разве нет?
     - Конечно,  нет. За кого вы меня принимаете? - Лили повернулась к нему.
- А если бы пришла, вы бы меня выгнали?
     Гримстер уже разобрался в  романтическом характере Лили и понимал,  что
простое желание отдаться мужчине ни за что не привело бы ее к нему. Причина,
заставившая ее  сделать  это,  должна  быть  достаточно  веской.  И  еще  он
догадывался:  причина эта не из тех, какие Лили станет обсуждать с ним здесь
и сейчас. Вновь надо ждать удобного случая.
     - Нет, не выгнал бы, - ответил он.
     - Джонни!   -   Она   засмеялась  неестественным,   вымученным  смехом,
скрывавшим стыд  или  нечто большее -  какой-то  умысел,  в  котором нелегко
признаться. Лили встала, подошла к Гримстеру вплотную и спросила:
     - А все-таки, что с вами?
     - Не знаю.  Может,  все дело в том,  что я отлично провел утро и поймал
рыбину.
     - Вы поймали нечто большее.  То, что согрело вам душу. Думаете, женщины
не замечают? По-моему, мне теперь придется вас остерегаться. - Она заглянула
ему в лицо, слегка нахмурилась и продолж