. Хотел действовать в одиночку. И до сих пор хочешь. Может, позвонить
сэру Джону, пусть он спустится сюда еще раз?
     Гримстер вдруг расхохотался:
     - Не беспокойся, никакой пленки нет. Есть только мои слова.
     - Рад слышать. Я подозревал, что ты блефуешь.
     - Попытаться стоило.
     - В  твоем  положении нужно хвататься за  все.  Но  ничто тебе  уже  не
поможет.  Лучше бы ты принял предложение сэра Джона. Он рассказал мне о нем.
Не думаю, чтобы он сделал его кому-нибудь другому, кроме тебя.
     - Как вы собираетесь действовать... там? - спросил Гримстер.
     - Тебе снова наденут наручники, мы с Кранстоном тебя выведем. Перед тем
как  снять "браслеты",  тебе сделают укол.  Ты  знаешь этот яд.  Он  убивает
мгновенно.  Потом мы  сбросим тебя в  воду,  и  ты,  по  официальной версии,
утонешь. Один из наших врачей подпишет свидетельство о смерти.

     Гримстер прождал весь день.  У  него немного посидел и Кранстон,  но он
говорил мало,  молчал и время от времени трогал глазную повязку. Его сменили
два охранника.  Они почти не  разговаривали.  Один сказал только,  что почти
весь день шел дождь,  но  теперь утих.  Гримстер слушал,  иногда поддакивал,
смотрел  на  охранников  с  полным  безразличием,  его  интересовало  только
предстоящее.  Навязчивая  идея  породила  в  нем  уверенность,  что  убежать
удастся.  Он  пытался склонить на  свою сторону Копплстоуна,  но  не  сумел.
Впрочем,  Гримстер никогда на  него  особенно не  рассчитывал,  а  потому  и
разочарование не  принесло  огорчения.  Навязчивая идея  требовала  проявить
гордость, не позволяла принимать чью-либо помощь.
     За  ним пришли около восьми часов.  Вечера стояли долгие и  светлые.  В
такое время хороший рыболов идет к  реке и  рыбачит до  темноты,  потому что
клюет превосходно.  Помимо Кранстона и Копплстоуна,  были еще два охранника.
Гримстера заковали в  наручники,  один из  тюремщиков снял с  него ботинки и
надел вместо них болотные сапоги. Через холл Гримстера вывели во двор.
     Гравий  еще  не  просох  от  недавнего  дождя,  небо  на  востоке  было
перламутрово-серым. Заходящее солнце едва касалось гребней дальних холмов за
рекой,  оставляя их склоны в тени.  Где-то пел жаворонок.  Гримстер вспомнил
было Лили,  но тут же забыл о ней.  В лужицах плескались воробьи,  Гримстера
ждала его машина,  кто-то  уже собрал его удочку и  укрепил особыми зажимами
над кабиной.  Гримстер вспомнил тот день,  когда, вернувшись из Веллингтона,
он обнаружил дома эту удочку, купленную матерью с рук. Воспоминание о матери
оставило его равнодушным.  Он питал к ней добрые чувства - и не больше. Ведь
сам  факт его  появления на  свет -  итог ее  похождений с  молодым хозяином
богатого дома...  Стыд за  собственную давнюю любовь превратился для  нее  в
манию. А смерть возлюбленной превратилась в манию для него.
     Гримстера  посадили  между   охранниками.   Кранстон  уселся  рядом   с
Копплстоуном,   который  повел  машину.   Ее  оставили  на  ферме  вместе  с
охранниками, а чтобы по дороге в лес Гримстер не убежал, Копплстоун привязал
один  конец короткой веревки к  его  рукам повыше наручников,  а  на  другом
сделал петлю и  взялся за нее сам.  Кранстон нес удочку и  сумку с рыбацкими
мелочами.  Гримстера повели по  тропинке мимо красноватых деревенских коров,
пасшихся на лужайке. Широкие голенища высоких сапог хлопали его по бедрам, а
он шел и размышлял,  что делает теперь сэр Джон в гостинице "Лиса и гончие".
Шеф всегда останавливался в одном и том же номере.  Наверно, он сейчас сидит
один и обедает. В последнюю неделю отпуска к нему непременно приезжала жена,
полная,  добродушная женщина.  Пока сэр  Джон читал в  гостиной газеты,  она
сидела подле с йоркширским терьером на коленях. Трудно было представить сэра
Джона в  домашней обстановке,  с  двумя взрослыми сыновьями -  один теперь в
армии, а другой служит в Сити...
     На  опушке  леса  Копплстоун остановился и  повернулся к  Гримстеру  со
словами:
     - Сэр Джон просил передать, что его предложение остается в силе.
     Гримстер отрицательно покачал головой.
     - Не будь идиотом, Джонни, - вмешался Кранстон. - Никому твоя смерть не
нужна.
     Гримстер вновь  покачал головой.  Они  прошли через  лес,  поднялись по
крутой  узкой  тропке,   что  вела  к  вершине  холма  над  заводью,  а  там
поворачивала к  реке и  кончалась у  воды.  Остановились в  четырех ярдах от
поворота,  но достаточно близко к реке, так что Гримстер видел воду и слышал
ее шум. Вода замутилась, поднялась, почти затопила отмель на другом берегу -
там,  где Гримстер сражался с лососем, пока Гаррисон ждал. "Если бы Гаррисон
видел это,  - мелькнула у Гримстера мысль, - он бы прыгал от радости". Вдруг
ему до  боли захотелось,  чтобы рядом оказался Гаррисон.  Но  желание тотчас
исчезло. И к Гримстеру вновь вернулись твердость и хладнокровие.
     Стоявший  позади  Кранстон неожиданно ударил  Гримстера по  ногам,  под
коленями, и тот сел.
     - Извини, Джонни, но береженого бог бережет.
     Копплстоун перекинул петлю Кранстону:
     - Подержи-ка.
     Кранстон встал на колени за спиной Гримстера, и не успел тот двинуться,
как он резко дернул веревку на себя, притянул руки Гримстера к шее и накинул
веревку на нее петлей.  Когда веревка впилась в  кожу,  Гримстер понял:  еще
мгновение, и Кранстон потянет назад, начнет душить, потом Копплстоун схватит
его,  Джона, за ноги и стреножит, а потом майор вытащит шприц... Гримстер не
представлял  этот   миг   заранее,   но   навязчивая  уверенность  в   себе,
непоколебимая вера в  то,  что он убьет сэра Джона,  подсказали ему:  другой
случай спастись не представится. Наконец-то Гримстер его дождался. Отныне он
хищник-убийца, и только.
     Не успел Кранстон затянуть петлю на его шее,  как Гримстер изо всех сил
дернул головой,  ощутив, что угодил затылком в лицо майору. Расправив плечи,
Гримстер рванулся вперед  -  веревка выскользнула у  Кранстона из  рук  -  и
вскочил на  ноги.  На  мгновение он  оказался лицом к  лицу с  Копплстоуном,
настолько близко,  что  ощутил  его  дыхание,  увидел,  как  расширяются его
налитые  кровью  глаза.  Гримстер схватил  Копплстоуна за  лацканы пиджака и
потащил к  обрыву.  Копплстоун оступился и  стал падать.  Гримстер повалился
следом,  ударился о  землю  и,  сжав  скованными руками  пиджак Копплстоуна,
перекатился  через  утес.  Они  пролетели  пятьдесят  футов  и  бухнулись  в
стремнину,  которая потащила их  вниз  по  течению.  Гримстер,  вцепившись в
Копплстоуна, ушел под воду с головой. Когда они вынырнули, их лица оказались
рядом.  Копплстоун поднял руки, ища шею Гримстера, но тот что было сил ткнул
лбом в  мокрое багровое лицо.  Извиваясь в стремнине,  противники снова ушли
под воду.
     Течение загнало их в водоворот у горловины заводи,  тела закружились на
мелководье.  Потом их стащило к более глубокому перекату, и течение, немного
ослабев,  в  конце концов отнесло их  к  другому берегу,  прочь от  порогов.
Ощутив под  ногами устланное галькой и  обломками скал  дно,  Гримстер начал
отчаянно  сопротивляться течению,  отяжелевшими от  воды  сапогами стремился
закрепиться, чтобы встать, но Копплстоун не отпускал. В пяти ярдах от берега
он нашел-таки опору и сумел выпрямиться.  Подтянув Копплстоуна к себе,  Джон
стал  пробираться к  берегу.  Пока он  шел,  волоча Копплстоуна,  наполовину
потерявшего сознание  от  удара  в  лицо,  у  него  не  выходило  из  головы
воспоминание об уобернском льве с Гаррисоном в пасти.
     Гримстер добрался до  берега,  протащил свою жертву по заросшему травой
склону, вышел в поле и бросил, едва оторвав от пиджака затекшие, непослушные
пальцы.  Копплстоун лежал на земле, постанывая. Гримстер склонился над ним и
скованными руками что было сил ударил его в  висок.  Потом взялся за  мокрый
край его правого кармана:  когда Копплстоун надевал на  Гримстера наручники,
тот  заметил,  что  ключ он  положил именно туда.  Из  кармана выпали ключ и
маленькая коробочка из  черного картона,  так хорошо знакомая Гримстеру.  Он
поднял ее, с трудом, неуклюже засунул себе в карман, потом взял ключ, сжал в
правом  кулаке.  С  другого  берега  послышался крик,  Гримстер узнал  голос
Кранстона и  понял,  что  тому потребуется время,  чтобы найти брод.  Крепко
держа ключ,  Джон перевалился на спину,  поднял ноги как можно выше. Вода из
сапог на  мгновение оглушила его,  но  он тут же вскочил и  побежал,  тяжело
топая, к железной дороге.
     Он  бежал,  не чувствуя ни облегчения,  ни торжества.  В  нем жила одна
холодная мысль. Он убьет сэра Джона. Ничто его не остановит. Гримстеру снова
вспомнился лев с Гаррисоном в пасти,  и он с ледяным равнодушием понял,  что
сам стал зверем. Теперь ему хотелось лишь охотиться и убивать, мысли о новой
жизни, о пристанище отступили.
     У  проволочного забора,  идущего  вдоль  насыпи,  Гримстер остановился,
тяжело дыша, и оглянулся. На берегу никого не было. Он пролез под проволоку,
перешел железную дорогу, перелез через забор на другой ее стороне. Тут сел в
высокую траву передохнуть,  унять дрожь в теле.  Он сунул ключ в рот, крепко
зажал его  в  зубах.  Подняв руки,  он  движением головы и  кистей попытался
вставить ключ в замок наручников.  Дважды ронял ключ, но панике не поддался.
Освободившись от наручников,  Гримстер развязал веревку зубами. Потом встал,
снял пиджак и рубашку и выжал их,  насколько смог. Затем снял сапоги и выжал
брюки.
     Через  несколько минут  Гримстер вышел на  шоссе Эксетер -  Барнстейпл.
Отвернув голенища сапог,  двинулся по дороге.  Он понимал: пока ему ничто не
угрожает.  Кранстон пойдет через реку к  Копплстоуну.  Пока они доберутся до
усадьбы,  пройдет время, там они станут звонить сэру Джону, а сэр Джон почти
наверняка рыбачит сейчас вблизи гостиницы.  Если они сумеют связаться с ним,
дело  усложнится.  Чтобы  попросить помощи у  полиции,  сэру  Джону придется
провести  щекотливые разговоры с  главным  констеблем.  Одно  знал  Гримстер
наверняка:   узнав  о  происшедшем,  сэр  Джон  тотчас  схватит  чемоданы  и
переберется в усадьбу.  Он поймет, что оставаться в гостинице, пока Гримстер
на  свободе,  опасно.  Чтобы  ускорить  расплату,  необходимо  добраться  до
гостиницы как можно раньше. Если Гримстеру не повезет... Что ж, он придумает
что-нибудь другое.  Удача,  которая до сих пор ему улыбалась,  рождала в нем
уверенность в  успехе.  Сэр Джон в  отпуске никогда своих привычек не менял.
После обеда он  обязательно рыбачит.  Гримстер взглянул на небо.  До сумерек
еще полчаса. Сэр Джон теперь на реке и останется там до темноты.
     Гримстеру вновь повезло.  В полумиле,  у ворот,  ведущих к полю,  стоял
автофургон.  Подойдя поближе,  Гримстер заметил пастуха с отарой овец.  Ключ
торчал в замке зажигания фургона.  Гримстер залез в машину и завел мотор. До
"Лисы и гончих" было четверть часа езды.
     По  длинной  дорожке  Гримстер доехал  до  подъезда гостиницы.  Оставив
фургон  за  верандой,  он  оглядел  стоявшие у  крыльца машины.  Их  было  с
полдюжины,  в том числе и черный "даймлер" сэра Джона. Значит, шеф не поехал
рыбачить на дальние перекаты.  Он или в  гостинице,  или пешком отправился к
реке.  Гримстер вылез из машины и вошел в дом.  В это время здесь было много
иностранных гостей,  которые не  только приезжали сюда из года в  год,  но и
останавливались в одних и тех же комнатах.  С ванной было только два номера,
один на первом этаже,  другой на втором.  Сэр Джон всегда снимал верхний,  с
видом на лужайку, - так нравилось его жене, обязательно приезжавшей к нему в
последнюю неделю отпуска.
     Гримстер прошел в  фойе.  Его болотные сапоги не возбудили здесь ничьих
подозрений. Справа от входа была открыта дверь в гостиную, несколько человек
пили там кофе.  Гримстер поднялся по лестнице и подошел к номеру сэра Джона.
Открыть дверь  труда  не  составляло -  в  гостинице не  было  замков.  Если
постояльцам хотелось уединиться, они закрывались изнутри на крючок. Гримстер
знал все это - ему не раз случалось приезжать сюда.
     С  улицы он заметил,  что в номере нет света.  Он открыл дверь и вошел.
Одна из кроватей не была заправлена. На простыне лежал листок писчей бумаги.
Гримстер взял его.  "Сэра Джона просили срочно позвонить в  Хай-Грейндж",  -
прочитал он.
     Гримстер положил листок на  место,  задернул шторы  и  сел  на  стул  в
дальнем углу  комнаты.  Вынув  из  кармана картонную коробочку,  он  включил
настольную лампу и осмотрел шприц. Тот был полон. Гримстер положил его рядом
с  собой на  туалетный столик,  погасил свет.  Вдруг по подоконнику застучал
дождь. Во двор въехала машина, послышались мужские голоса.
     Гримстер сидел в  темноте и  ждал,  нетерпение и  усталость,  казалось,
покинули его.  Он провел рукой по лицу, ощупал синяки от ударов Копплстоуна.
Да, Копплстоун... Это он позволил Гаррисону заманить Гримстера в ловушку, и,
быть может,  сделал это нарочно -  так сильно ненавидел он Ведомство.  После
смерти  сэра  Джона  Копплстоун  станет  главой  Ведомства,   но   долго  не
продержится.  Обстоятельства против него.  Он поймет это и насолит Ведомству
как можно больше и как можно быстрее.  Копплстоуну,  как и самому Гримстеру,
предначертано разрушать.  Они оба,  придя в  Ведомство,  ощутили и взлелеяли
гордыню,   возникшую  от  принадлежности  к  избранным,  чьи  дела  поначалу
привлекали и очаровывали их,  потом потребовали хладнокровной, бесчеловечной
преданности,  а  потом,  коль скоро Гримстер и Копплстоун не смогли до конца
подавить  в  себе  великодушие,   оттолкнули  настолько,   что  они,  каждый
по-своему,  стали  искать  способ  уничтожить Ведомство или  отстраниться от
него.  Гримстер понимал, что и сам сэр Джон точно так же мучается, хотя виду
не подает. Раз попался в ловушку, уже не вырвешься.
     Кто-то  поднялся  по  лестнице  и  остановился  у  двери.  Потом  дверь
отворилась.  Загорелся свет, и в комнату вошел сэр Джон. Заметив записку, он
шагнул прямо к  постели,  нагнулся.  На  нем  были  коричневые брюки гольф и
резиновые сапоги. Когда Гримстер встал и подошел к нему сзади, он обернулся.
     Они взглянули друг на друга.  Старший смотрел на окровавленное, избитое
лицо младшего, младший - на бледное, изборожденное морщинами лицо старшего с
усами стального цвета,  с  еще не просохшими каплями дождя.  Противники были
одного роста,  и  когда-то тело сэра Джона было таким же упругим и  сильным,
как тело Гримстера.  Взгляд сэра Джона скользнул по строчкам записки и вновь
остановился на  противнике.  Шеф скомкал листок (Гримстер заметил коричневое
родимое пятно на руке) и тихо, покачивая головой, спросил:
     - Чего же ты ждешь от меня, Джонни? Что я встану перед тобой на колени?
     - Этого вы не сделаете.
     - Верно.  За тебя, сказать по правде, я давно уже расплатился. Впрочем,
это не  важно.  Всему приходит конец.  -  Он слегка пожал плечами и  замер в
ожидании.
     Гримстера сэру Джону не  удалось бы разжалобить ничем -  ни гневом,  ни
раскаянием.  Не  сказав больше ни  слова,  Гримстер сильно ударил сэра Джона
ребром ладони по  шее.  Тот глухо застонал,  упал на спину поперек кровати и
замер.
     Гримстер склонился над ним,  расстегнул пиджак,  обнажил руку и  вонзил
иглу шприца в правое предплечье.  Он надавил на поршень и не отпускал,  пока
вся жидкость не  ушла из цилиндра.  Выпрямляясь,  он снова увидел падающую с
обрыва машину Вальды и понял,  что это в последний раз.  Он представил,  как
машина, кувыркаясь, падает с обрыва все ниже и ниже...
     Он положил шприц в карман, не чувствуя ни облегчения, ни торжества.
     Содержимое саквояжа сэра  Джона Гримстер высыпал на  свободную кровать.
Они с  сэром Джоном были одного роста,  а  Гримстеру нужно было переодеться,
переобуться  и  запастись  деньгами.  Во  встроенном  шкафчике  нашлось  все
необходимое:  пиджак,  брюки,  рубашки,  носки и  пара поношенных коричневых
башмаков. Он тщательно отобрал одежду и сложил ее в саквояж.
     По стеклу с новой силой застучал дождь.  Гримстер подошел к сэру Джону,
обыскал его,  нашел  ключи от  машины,  потом полез во  внутренний карман за
бумажником.  Бумажник  был  из  крокодиловой кожи,  с  серебряными уголками,
изрядно потертый.  Гримстер высыпал все  бумаги рядом  с  телом сэра  Джона.
Здесь было десять купюр по пять фунтов,  три - по одному фунту, водительские
права,  лицензия девонского отделения общества рыболовов,  счет из  магазина
Харди  за  рыболовные снасти и  небольшой прозрачный пластиковый конверт,  в
таких мужчины хранят обычно семейные фотографии.
     Гримстер сунул  деньги в  карман,  остановился,  взглянул на  мертвеца.
Глаза сэра Джона смотрели в потолок, стальные, с голубым оттенком глаза. Рот
под усами приоткрылся.  Сам не зная почему, Гримстер протянул руку и опустил
веки  мертвеца.  Голова бывшего шефа  свесилась набок,  щека едва не  задела
пластиковый конверт. Это снова привлекло к конверту внимание Гримстера, и он
сквозь прозрачную оболочку разглядел верхнее фото.  Нагнулся, взял конверт и
посмотрел на снимок внимательнее.  Потом вынул и  просмотрел все фотографии.
Их  было шесть,  чаще всего встречались снимки жены сэра Джона и  его  двоих
сыновей.  Оставив себе две карточки,  Гримстер спрятал остальные в конверт и
положил его вместе с другими документами в бумажник, а бумажник засунул сэру
Джону в  карман.  Потом постоял еще  немного над  трупом,  кончиками пальцев
правой руки коснулся родимого пятна на  его  левой руке,  ощутил ее  еще  не
ушедшее  тепло.  Наконец он  взял  руку  сэра  Джона  в  свою,  пожал  ее  и
отвернулся.  Захватив саквояж,  он  покинул номер  и,  никого  не  встретив,
спустился по  лестнице.  Дверь в  гостиную была закрыта,  за  нею  слышались
голоса.  Он вышел в  сумерки под мелкий,  моросящий дождь.  На веранде горел
свет,  струился  он  и  из  окон  бара.  Навстречу из  темноты  выбежали два
ирландских сеттера,  принадлежавших владельцу  гостиницы.  Один  лизнул  ему
руку. Гримстер пошел к машине сэра Джона.
     Одним из  ключей в  связке он  открыл дверцу.  Бросив саквояж на заднее
сиденье,  он  двинул  машину вверх  по  пологим неровным склонам,  выехал на
эксетерское шоссе,  миновал полутемную станцию в Эггсфорде и поехал по узкой
дороге,  оставив справа реку Тау.  Гримстер вел машину,  ни о  чем не думая,
ничего не чувствуя,  -  хладнокровный, мрачный человек, ждущий облегчения, а
пока оно не пришло - не нуждающийся ни в памяти, ни в сочувствии. Поэтому он
ехал быстро,  знал точно,  куда направляется, все возможные способы скрыться
были давно продуманы,  и  ему оставалось лишь действовать.  Он  гнал машину,
словно она была лошадью,  которую можно пришпорить,  мчался стремглав сквозь
ночь по мокрой от дождя дороге.  Он не терял надежды на облегчение, которого
ждал и которое,  он был уверен, или превратит остаток его дней в бесконечную
муку  и  наполнит  ночи  жуткими  снами,   или  оставит  его,  наконец,  без
воспоминаний в желанном одиночестве.
     Он  до  отказа  надавил на  педаль газа,  фары  высветили слева  опушку
темного  соснового  леса.   А  впереди  на  дорогу  осторожно,  словно  жук,
выруливал,  притушив огни,  трактор с дощатым прицепом. Гримстер заметил его
за  пятьдесят ярдов,  увидел,  что  трактор затормозил,  выехав на  середину
шоссе.  Джон  хотел перевести "даймлер" в  правый ряд,  намереваясь объехать
неожиданное  препятствие.   Но,  повернув  руль,  почувствовал,  что  колеса
занесло.  Он  стал  выправлять  занос.  Он  не  почувствовал ни  страха,  ни
волнения,  потому что во время тренировок он не один час провел на треке. Но
теперь -  он так и  не понял,  почему -  руки не послушались его.  Наверное,
потому,  что он принял решение слишком быстро,  не успев осознать его.  Лишь
тело,  плоть  радостно встретили это  решение,  а  через несколько мгновений
признал бы и разум.
     Тяжелый "даймлер" сильно занесло,  отбросило назад, потом развернуло, и
он,  п