мощеную дорожку.  Посреди лужайки был
пруд,  заросший лилиями и  накрытый сеткой  от  цапель,  прилетавших с  реки
полакомиться рыбкой.
     - Вы уже освоились, Лили? - спросил Гримстер.
     - Да, спасибо, Джонни. Но майор Кранстон хочет переселить меня в другой
номер.  Там,  говорит,  удобнее,  и вид из окон лучше.  Вы что,  собираетесь
исполнять все мои желания?
     - Почему бы и нет?  -  усмехнулся Гримстер.  -  Нам у вас нужно кое-что
узнать.
     "Простота,  -  подумал он,  -  хуже  воровства.  Но  здесь замешано еще
что-то. Тайное, мне пока непонятное".
     - А  я считала,  вы за полчаса вытянете из меня все,  что вам нужно,  -
усмехнулась Лили.  -  Мне нечего скрывать -  ни о себе, ни о Гарри. В чем же
дело?
     - Не  торопитесь,  -  ответил Гримстер.  -  Завтра мы  начнем настоящий
разговор, но сначала мне хотелось бы вам кое-что объяснить. Я стану задавать
вам  вопросы обо  всем...  вопросы иногда  личные и  каверзные.  Мне  бы  не
хотелось,  чтобы вы на них обижались.  Не всегда вам будет понятно, почему я
задаю тот или иной вопрос,  но вы не волнуйтесь.  Просто старайтесь отвечать
как можно точнее.  Вы здесь гостья, у вас есть право собрать вещи и уехать в
любое время.
     Разумеется, такого права у нее не было, но пусть думает, что есть.
     - Если вы станете слишком назойливы, я сразу дам вам понять.
     Она рассмеялась и пошла немного впереди него,  разглядывая сквозь сетку
бледные очертания золотых карпов в пруду.  Волосы упали ей на лицо. Гримстер
различил  едва  заметный пушок  на  загорелой коже  шеи,  воздух  наполнился
запахом  ее  духов,   крепких,  экзотических...  такими  Вальда  никогда  не
пользовалась.
     Лили выпрямилась,  повернулась к  нему и  вдруг сказала почти с детской
гордостью:
     - Неужели я так много значу для вас?  Для ваших людей и... для чего там
еще?
     - Это правда.
     - Боже,  как здорово!  И с Гарри я всегда чувствовала себя незаменимой.
Как вы думаете, приятно сознавать, что мы кому-то нужны?
     - Конечно.
     - Я, знаете ли, не имею в виду постель, любовь и прочее. - Она покачала
головой. - Будучи незаменимой как личность, мне вот что хотелось сказать...
     Гримстер улыбнулся,  поняв, что слова "наивность" и "простота" к ней не
подходят, и ответил:
     - Конечно, понимаю. Хотя вы снова не в ладах с деепричастием.
     Она засмеялась и сказала:
     - Мы с  Гарри,  бывало,  восхитительно проводили время.  И тогда он вел
себя не как профессор.
     За садами,  над ячменным полем опоздавший с  песней жаворонок ринулся к
земле, резко переменив веселую ноту на почти страдальческий крик.
     - Что это за птица? - спросила Лили.
     - Жаворонок. Устраивается на ночь. Пора и нам.
     - Жаворонок?
     - Да.
     Сумерки сгущались,  но  Гримстер успел заметить,  как  заблестели глаза
девушки. И вдруг Лили начала читать стихи, глядя вверх, туда, где только что
был жаворонок, читала по памяти, ее голос зазвучал непривычно торжественно:

     Нам пенье жаворонка может показаться
     Вороньим карканьем, когда мы спать хотим,
     И если днем вдруг соловей замыслит
     С гусями вместе песню завести,
     Он нам покажется не лучшим музыкантом,
     Чем воробей. О, как на свете много
     Вещей, уместных лишь в свой день и час!

     Лили остановилась и улыбнулась в ожидании похвалы.
     - Гарри очень любил поэзию.  Стихи даются мне ужасно трудно, но он умел
меня учить,  хотя,  честно признаться, я не понимаю и половины их смысла. Он
обычно... - Ее речь оборвалась на полуслове. - Пора идти.
     Ошеломленный,  Гримстер пошел  за  ней  к  дому.  Гарри Диллинг и  Лили
Стивенс.  Пигмалион и Галатея.  Он умер, не закончив превращения. Оплакивала
ли она его,  скучала ли по нему? Вероятно, лишь изредка, при удобном случае.
Бедный Гарри.  И эти стихи.  Шекспир.  Гримстером овладело странное чувство,
словно ему только что сообщили нечто очень важное. Такое случалось и раньше.
Не раз он сожалел,  что,  общаясь с людьми, не пришпоривал и не пускал в эти
минуты вскачь внезапно возникшее смутное, почти неуловимое чувство духовного
родства, столь необходимое в его работе и называемое по-научному интуицией.
     Оставшись наедине с сигарой и бренди - после гибели Вальды он стал пить
и больше курить,  -  Гримстер раскрыл досье на Диллинга,  перечитывая абзацы
наугад,  перепрыгивая через страницы.  Он уже знал досье почти наизусть,  но
решил пройтись по  нему еще разок -  пусть интуиция подскажет,  на чем нужно
остановиться, а что можно пропустить.
     Гарри Мартин Диллинг родился в 1927 году ("Значит,  мы ровесники,  хотя
он -  Лев,  а я -  Бык") в Формби,  графство Ланкашир,  родители погибли при
бомбежках Ливерпуля. Не имел ни сестер, ни братьев. Воспитывался у дяди. Рос
умницей,  прошел по конкурсу сначала в Манчестерскую среднюю школу,  потом в
один  из  университетов,  стал первым по  физике в  группе,  получал именную
стипендию,  а  через  год  завоевал специальную награду  "Робинз  Прайз"  за
научные   достижения.    Сделал   карьеру.   Некоторое   время   работал   в
промышленности, занимался исследованиями для "Бритиш Оксиджен Компани"...
     Гримстеру за  время  работы  в  Ведомстве пришлось прочитать не  меньше
сотни  подобных  биографий.  Перу  Диллинга  принадлежало множество печатных
работ -  по спектроскопии и многолучевой интерферометрии,  по микроструктуре
поверхности  алмазов,   рубинов,   изумрудов...  Гримстеру,  как  и  всякому
непосвященному, эти названия ничего не говорили.
     О  последних годах Диллинга в  досье не  было почти ничего.  Он  открыл
небольшую  компанию  по  промышленным исследованиям,  капитала  не  хватило,
компания была обречена -  и за полгода до его смерти обанкротилась.  Об этих
шести месяцах в  папке не было ни слова,  сообщалось только о дне,  когда он
связался с Ведомством и в первый раз побеседовал с Копплстоуном.
     "И все-таки,  что это был за человек?" -  рассуждал Гримстер. Для пущей
безопасности спрятал то,  что уже собирался продать. Диллинг не блефовал. На
рынок он вышел с товаром.  А спрятал его,  чтобы обезопасить сделку,  потому
что не доверял людям Ведомства,  и не без оснований.  Они обвинили бы его во
всех смертных грехах.  (Если бы  обыватели только знали,  что  происходит за
кулисами!  Время  от  времени  такие  сведения  просачиваются  в  прессу,  в
парламенте разражается очередной скандал,  но мало-помалу его всегда удается
загладить. Так уж заведено.) Диллинг не доверил бумаги ни сейфу, ни банку. У
него хватило ума спрятать их сверхнадежно".
     Гримстер почувствовал азарт. Такие задания ему нравились.

     На другое утро он встал в  половине пятого.  Спустился в огромный холл,
где  заспанный дежурный офицер поздоровался с  ним,  скрывая зевоту.  Сел  в
машину,  выехал за пределы усадьбы к лесистому обрыву. У реки Гримстер надел
резиновые сапоги,  взял легкую удочку -  она  вряд ли  выдержала бы  крупную
форель.  Из нескольких мушек,  что всегда лежали в кошельке, Гримстер выбрал
"Марка  Брауна"  собственного изготовления -  с  тельцем  из  коричневого  с
серебринкой перышка куропатки. Он спустился по крутому, местами укрепленному
склону,  прошел  по  камням  у  его  подножия,  легко  перебрался  вброд  по
обмелевшей старице  на  другой  берег.  Река  текла  спокойно;  тумана,  что
стелился над  полями,  здесь уже  не  было.  Гримстер знал эти места вдоль и
поперек,  он  часто тут  рыбачил.  Закинул удочку на  перекате,  не  надеясь
поймать ничего, кроме форели или нескольких подлещиков. Удочка в руке, милый
сердцу звон разматывающейся лески напоминали ему -  так бывало всегда, когда
он подолгу рыбачил,  -  об Ирландии,  куда он каждый год в  каникулы ездил с
матерью;  они  останавливались в  гостинице  у  реки,  он  вставал  рано,  а
возвращался с уловом затемно;  и все это,  как вскоре выяснилось,  благодаря
неизвестному отцу -  он желал воспитать из сына мужчину,  достойного во всех
отношениях,  но  боялся или стыдился из-за своей семьи и  привилегированного
положения в обществе делать это открыто...
     На перекате клюнуло, вода на мгновение вскипела, но Гримстер замешкался
подсечь.  Ниже  по  течению  суетилась  с  подобострастием карлика-официанта
утка-нырок; летевшая навстречу Гримстеру цапля, едва завидев его, свернула к
высокому ельнику.
     Дважды или трижды вместе с  Гримстером в Ирландию ездил и Гаррисон.  Он
лучше Джона рыбачил, стрелял и ездил верхом, и здесь, как во всем остальном,
был  безжалостен,  оставляя  законы  тем,  кто  "достаточно глуп,  чтобы  им
подчиняться".  В  рыбалке  он  не  признавал закрытых  сезонов,  запретов на
наживку,  раскидывал сети, глушил рыбу, как ему вздумается, словом, охотился
без пощады - лишь такая охота доставляла ему истинную радость.
     Завидев мушку Гримстера или просто от  скуки на  середине реки высоко и
неуклюже выпрыгнул лосось  и  плюхнулся в  воду,  как  бревно.  Когда  круги
разошлись и волны утихли,  Гримстер увидел, как справа, далеко за деревьями,
что-то  мелькнуло,  заметил лишь краем глаза,  но  и  этого было достаточно.
Украдкой поглядывая в  ту  сторону,  он  забросил удочку еще  несколько раз,
выяснил все, что хотел, убедился в том, о чем догадывался.
     В  тот  день  клюнуло дважды.  Первая рыба  стремительно повела вниз по
течению, потом пошла вверх, да так скоро, что он не успевал сматывать леску,
наконец  выпрыгнула из  воды  и  сорвалась.  Через  несколько  минут  другая
попыталась проделать то  же  самое,  но когда она ринулась вверх по течению,
Гримстер побежал от нее,  сумел натянуть леску и удержать рыбу на крючке,  а
потом,  после долгой борьбы,  вытащить на берег. Форель оказалась приличной,
фунта на два с половиной.
     Удовлетворенный, Гримстер вновь перешел речку вброд и направился в лес,
к дереву,  где что-то мелькнуло.  Никаких следов слежки не обнаружил, но был
уверен -  кто-то  сюда все-таки приходил.  Ведь заметил же он краешек рукава
голубой рубашки.
     Кранстон вышел к завтраку в высоких замшевых ботинках, саржевых брюках,
шейном платке и голубой рубашке. К правому ее рукаву в дюйме от плеча прилип
крошечный кусочек зеленого мха  -  таким  мхом  была  покрыта кора  дуба,  к
которому прислонился майор, наблюдая за Гримстером.
     Что  же,  по  их  мнению,  задумал  Гримстер,  идя  на  рыбалку?  Тайно
встретиться с Гаррисоном и что-нибудь ему передать?  Нет,  он,  Гримстер, не
пойдет на это ни за что и никогда...  Разве что когда подтвердятся живущие в
нем подозрения.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

     Лили переселилась в номер на втором этаже южного крыла усадьбы. Высокие
окна и низкий балкон ее гостиной выходили на запад -  к лесу на берегу реки,
к  засеянным полям по  другую сторону долины.  Голубизну неба в  то  утро не
омрачало ни  одно  облачко,  лишь пара канюков кружила в  восходящих потоках
воздуха.   Гостиная  радовала  глаз:   драпированная  ярким  ситцем  мебель,
песочного цвета ковер, на стенах две хорошие репродукции с картин Штаббса из
серии о лошадях.
     Лили  позавтракала у  себя,  теперь  сидела  напротив Гримстера,  и  ее
светлые волосы ярко выделялись на  фоне леса за  окном.  На ней были зеленые
брюки  и  легкая  водолазка.  Сначала  она  немного  нервничала,  откровенно
удивилась магнитофону,  который принес Гримстер, но, когда прослушала запись
собственного голоса,  пришла в восторг, заставила Джона прокрутить ее снова,
спрашивала:  "Это честно я?  А не похоже...  Как-то не так". Вскоре Гримстер
сумел рассеять тревогу Лили,  она почувствовала собственную незаменимость, и
это ей понравилось. "Им нужна моя помощь. Без меня им не обойтись", - думала
Лили. Такие мысли, как заметил Гримстер, льстили ее самолюбию.
     - Ну,  хорошо, - сказал он наконец. - Начнем, и пусть для вас это будет
игра.  Игра в детектив.  Представьте,  перед вами -  мозаика,  и неизвестно,
какую картинку надо выложить.
     - На мозаику у меня никогда терпения не хватало, - призналась Лили.
     - А  сейчас должно хватить,  потому что,  когда мы закончим ее,  у  вас
окажется гораздо больше денег.  Главное вот в чем:  Диллинг собирался что-то
продать государству. Вам не нужно знать, что...
     - Я и не знаю.  Он не посвящал меня в свои дела.  Говорил,  я не пойму,
даже если попытаться объяснить.
     - Верю.  Я бы тоже,  наверно, ничего не разобрал в его работах. Диллинг
до заключения сделки спрятал чертежи, эскизы или формулы в каком-то надежном
месте.  К несчастью, он неожиданно умер, и никому не известно, где находятся
бумаги.
     - Уж мне-то точно неизвестно.
     - Я знаю. Но мы вдвоем, возможно, доберемся до них.
     - Как, Джонни?
     - Потом расскажу.  Сперва нужно узнать от вас, что Гарри был за человек
и как вы жили вместе.
     - Любопытно,  да?  -  засмеялась  Лили.  Неожиданная реакция.  Гримстер
понял,  что,  назвав Диллинга по имени, он как бы приблизил ее к себе, у них
словно появился давний общий друг.
     - Точно,  любопытствую.  Но  с  благими  намерениями.  Поэтому  начинаю
задавать вопросы.  Не  удивляйтесь,  если они  покажутся вам бессвязными или
бессмысленными. В конце концов вы все поймете.
     Лили  поерзала на  стуле,  протянула руку  к  сигаретам,  замешкалась с
зажигалкой. Наконец, после первой затяжки, спросила:
     - А если ничего не получится,  Джонни,  мне все равно заплатят,  не так
ли? Вы же сами говорили.
     - Заплатят.
     - Сколько?
     - Из вас вышел бы приличный бизнесмен. Думаю, не меньше тысячи.
     - Класс!  Хорошо,  стреляйте,  -  Лили  перевела взгляд с  Гримстера на
магнитофон, стоявший на низком столике. "Легко сказать, стреляйте, - подумал
Гримстер.  - А куда? Нужно глубоко заинтересовать Лили этой игрой в допросы,
доказать ей,  что она,  игра,  важна для нее не меньше, чем для него самого.
Придется  заходить с  разных  сторон,  иногда  застигать ее  врасплох.  Ведь
возможны лишь два варианта.  Первый:  сейчас она не лукавит и в конце концов
выложит все, но не сможет рассказать ничего существенного, потому что ничего
существенного и не знает.  Второй:  она знает очень много, но по неизвестным
еще  причинам  молчит".  Гримстер  собирался  отталкиваться именно  от  этой
версии.
     - Гарри много курил? - спросил он.
     - Не очень.  Две-три сигареты в день.  Но любил иногда затянуться моей.
Я, бывало, говорила: "Если хочешь курить, кури по-человечески".
     - Чем  он  любил  заниматься в  свободное время?  Хобби,  знаете ли,  и
прочее.
     - Ничем особенным.  Пустяками. Много читал. Иногда мы ходили гулять. Он
немало знал о природе, о птицах, о цветах, обо всем таком.
     - Какие книги он читал?
     - Я толком не знаю. Всякие. Но больше - с сексом, в мягких обложках.
     - Вам он нравился?  -  Впервые вопрос касался лично девушки, и Гримстер
заметил, как в ней зашевелилось пока еще слабое сопротивление.
     - Конечно,  нравился!  Что за глупый вопрос? Иначе меня бы с ним просто
не было.
     - Не волнуйтесь.  Временами я  буду задавать глупые вопросы.  Вы любили
его?
     Лили  обдумала  вопрос  уже  без  негодования  -  ее  затмило  ощущение
собственной значимости.
     - Да,  наверное,  любила.  В  любви с  налета не  разберешься,  правда?
Конечно, я не была от него без ума, но все же любила.
     - А он вас?
     - Без сомнения.  Он по мне с ума сходил,  по-другому не скажешь. Он дал
бы мне все, что я пожелаю. Все бы для меня сделал. Ах, как это было здорово!
С ним я чувствовала, что чего-то стою. Для него, во всяком случае.
     - А вы бы для него пошли на все?
     Лили улыбнулась:
     - Конечно! Разве что с горы бы не спрыгнула.
     - Разница в возрасте вас не смущала?
     - Никогда. Он был для меня просто Гарри.
     - До него вы кого-нибудь любили?
     - Да. Кое-что у меня с двумя-тремя парнями было, но совсем не то, что с
Гарри.
     - Он был первым, с кем вы переспали?
     К удивлению Гримстера, Лили отнеслась к этому вопросу без негодования.
     - Практически, да.
     - Что вы имеете в виду?
     - Ну, знаете, уединиться с парнем на заднем сиденье машины или в парке.
Но я всегда вовремя останавливалась. Кстати, вы, наверно, одногодки с Гарри?
     - Я на несколько месяцев старше.
     - Вы женаты или, может быть, помолвлены?
     - Нет.
     - А любимая девушка есть?
     Гримстер передвинул пепельницу поближе к Лили и сказал:
     - Здесь вопросы задаю я.
     - Может быть, - усмехнулась Лили. - Но если вы не станете отвечать мне,
то ничего не добьетесь. - В ее речи послышалось чуть заметное кокетство.
     - Нет  у  меня  любимой  девушки,  -  произнес  Гримстер.  -  А  теперь
расскажите, где и когда вы познакомились с Гарри.
     Гримстер сразу понял,  что Лили охотно ухватится за  эту ниточку,  ведь
вопрос касается важного эпизода ее жизни,  перехода ее существования в новое
качество,  расцвета личности,  вызванного теплом, любовью, заботой Диллинга.
Ему  останется только время от  времени подстегивать ее  нужным вопросом,  и
Лили,  откинувшись на спинку кресла, расскажет все, превратит воспоминания в
слова,  и  простенькая  жизнь  ее  уложится  на  одной  кассете  магнитофона
"Грюндиг".
     Лили родилась в Акфилде,  маленьком городке в графстве Суссекс. Ее мать
была дочерью фермера,  отец -  стюардом в пароходной компании "Юнион Кастл".
Младший брат Эрик погиб при взрыве на  лондонской ярмарке,  куда он  однажды
приехал на  выходные со всей семьей.  Смерть сына потрясла отца и  мать,  их
совместная жизнь расстроилась, отец стал надолго уходить в рейсы. Тогда Лили
было семнадцать, она уже закончила школу и работала в универмаге в Акфилде.
     Кое-что о Лили Гримстер уяснял, когда она отвлекалась от основной темы.
Например,  в  школе  ей  лучше  всего  давалась математика,  поэтому  работу
продавщицы она освоила быстро. Когда Лили исполнилось восемнадцать, родители
решили эмигрировать в  Британскую Колумбию -  там  жил  брат отца,  владелец
фруктовой плантации.  Лили тоже предложили ехать,  но  она решила остаться в
Англии.  Жизнь  на  ферме  ее  не  привлекала.  Она  сняла квартиру вдвоем с
подружкой Адой Лемни, парикмахершей, и зажила самостоятельно. Какое-то время
ее  жизнь ничто не омрачало.  На выходные они с  Адой ездили к  морю,  летом
ходили в кино,  зимой катались на коньках, знакомились с мужчинами, но, если
те  становились слишком назойливыми,  Лили  умела от  них  избавиться.  "Как
только они начинают воображать что-нибудь серьезное,  я ставлю их на место",
- говорила она.  Потом  Ада  завела любовника,  стала  приводить его  домой,
иногда  оставлять на  ночь.  Лили  чувствовала себя  лишней,  ее  потихоньку
выживали из  квартиры.  Как  раз  тогда Гарри Диллинг,  приехавший в  Акфилд
отдохнуть вместе  с  другом (Лили  не  знала,  что  это  за  друг),  однажды
субботним утром  зашел  в  универмаг за  куском  мыла,  взглянул на  Лили  и
влюбился.  Через неделю он приехал снова и  поселился в ближайшей гостинице,
встречался с Лили,  когда в универмаге был обеденный перерыв, поджидал ее по
вечерам и провожал домой.  Сперва Лили над ним втихомолку посмеивалась -  он
был гораздо старше ее,  а  влюбился и поначалу вел себя,  как мальчишка.  Но
вскоре оказалось,  что  за  ребячеством стоит  твердое желание заполучить ее
саму, а не одно ее тело, - постель пришла гораздо позже, - ее, Лили Стивенс.
Диллинг разглядел в ней характер, пришедшийся ему по душе, решил сделать ее,
Лили,  непременным дополнением к собственной личности.  В конце концов такое
обхождение  начало  нравиться  Лили,   льстило  ей,  убедило  в  искренности
Диллинга,  и  девушка отдала  Гарри  всю  себя,  полностью ему  подчинилась,
позволила ему заботиться о ней, лелеять и воспитывать ее, да так, словно это
было желанно для нее.
     - Что вы сказали родителям? - спросил Гримстер.
     В ответ Лили пожала плечами.
     - Написала,  что стала его секретаршей и  по  роду работы должна жить в
его доме.  Но они,  конечно,  докопались до правды. У них в Акфилде