жет,  а  родителям  не
обойтись без тех жалких денег, что она приносит в дом.
   И в этот миг появилась перед ней женщина, облаченная в белые  одежды,
в  сандалиях,  украшенных  золочеными   розами.   Обратясь   к   девочке
почтительно, как к принцессе, она попросила ее сделать милость  -  снова
прийти сюда сколько-то раз,  после  чего  исчезла.  Двое  других  детей,
впавшие  при  виде  всего  этого  в  столбняк,  сразу  же  рассказали  о
происшествии всем, кому только можно.
   А жизнь девочки с этой минуты превратилась в сущую  пытку.  Ее  взяли
под стражу и потребовали, чтобы она заявила, будто ничего подобного и не
было. Ей сулили денег за то, чтобы она попросила у Явившейся всяких благ
и чудес. А в первые дни ее  родителей  прилюдно  оскорбили  на  площади,
говоря, что их  дочка  выдумала  свою  встречу,  чтобы  привлечь  к  ним
внимание.
   Девочка же - а звали ее Бернадетта - ни малейшего понятия не имела  о
том, кого увидела. Женщину в  белых  одеждах  она  назвала  "То",  и  ее
обеспокоенные родители обратились за помощью к  местному  священнику.  А
тот попросил, чтобы девочка при следующей встрече  спросила,  как  зовут
незнакомку.
   Бернадетта сделала, как  было  сказано,  но  в  ответ  получила  лишь
улыбку. "То" являлась ей еще восемнадцать раз -  и  чуть  ли  не  всегда
безмолвно. Впрочем, был  случай,  когда  женщина  попросила  Бернадет-ту
поцеловать землю. Не понимая, зачем это надо,  девочка  повиновалась.  В
другой раз "То" попросила вырыть в пещере ямку. Бернадетта  послушалась,
и тотчас из ямки вытекла струйка грязноватой  воды  -  еще  бы,  ведь  в
пещере иногда прятались от непогоды дикие свиньи.
   - Выпей, - приказала женщина.
   Вода была до того грязная, что Бернадетта  трижды  зачерпывала  ее  и
трижды выплескивала, не решаясь поднести  ко  рту.  Наконец,  хоть  и  с
отвращением, но выполнила приказ. А вырытая ею  ямка  вновь  наполнилась
водой.
   Человек, слепой на один глаз, бросил несколько  капель  в  лицо  -  и
тотчас прозрел. Молодая мать, пребывавшая в отчаянии оттого, что умирает
ее новорожденный сын, погрузила его в этот источник, - а  температура  в
тот день упала ниже нуля, - и младенец поправился.
   Мало-помалу весть  о  чудесном  источнике  распространилась  по  всей
округе, и тысячи людей стали стекаться  в  деревню.  Бернадетта  же  все
пыталась узнать, как зовут чудесную  гостью,  но  та  лишь  улыбалась  в
ответ.
   Но в один прекрасный день "То" повернулась к девочке и сказала:
   - Я - Непорочное Зачатие.
   Обрадованная Бернадетта со всех ног побежала к священнику  рассказать
ему об этом.
   - Не может такого быть, - отвечал тот. - Никому,  дочь  моя,  еще  не
удавалось быть одновременно и деревом, и  плодом.  Окропи-ка  ее  святой
водой.
   По глубокому убеждению священника,  лишь  Бог  может  существовать  с
самого начала начал, а Бог - по всем приметам - мужчина.
   Бернадетта  окропила  "То"  святой  водой,  но  женщина  лишь  кротко
улыбнулась - больше ничего не последовало.
   А 16 июля женщина появилась  в  последний  раз.  Вскоре  после  этого
Бернадетта постриглась в монахини, даже не  подозревая,  как  разительно
переменила она жизнь маленькой деревни, в окрестностях которой была  эта
пещера. Источник не иссяк, и чудеса продолжались.
   История об этом облетела сначала Францию, а потом и весь мир. Деревня
стала  расти  и  меняться,  стала  городом.  Приехали  купцы.  Открылись
гостиницы и магазины. Бернадетта  умерла  и  была  похоронена  вдали  от
родных мест. Она так никогда и не узнала о том, что произошло.
   Нашлись люди, которые решились поставить  Церковь  в  затруднительное
положение, - благо к  этому  времени  Ватикан  уже  признал  возможность
Явлений, - и принялись творить чудеса, но были  вскоре  разоблачены  как
шарлатаны и мошенники. Церковь установила жесткие правила - с  такого-то
числа чудесами признаются лишь феномены, выдержавшие  строгую  проверку,
проводимую врачами и учеными.
   Но вода все струится, и больные - выздоравливают.
   Мне послышались какие-то звуки, и  я  испугалась.  Но  он  продолжает
сидеть неподвижно. А туман вокруг нас  получил  имя,  обрел  прошлое.  Я
размышляю над рассказанной историей и над тем, откуда он знает все  этой
Ответа у меня нет.
   Я думаю и о женском лике Бога. У человека, сидящего рядом со мной,  -
мятущаяся душа. Не так давно он написал мне,  что  намерен  поступить  в
семинарию, однако же он уверен, что у Бога - женский лик.
   Он неподвижен. Я же ощущаю себя заключенной в  утробу  Матери  Земли,
где нет ни  времени,  ни  пространства.  История  Бернадетты  словно  бы
разворачивается у меня перед глазами, в окутывающем нас тумане.
   И снова звучит его голос:
   - Бернадетта не знала двух самых важных вещей.  Во-первых,  до  того,
как здесь установилось христианство, эти горы были населены кельтами,  а
культ Богини был главным в их цивилизации.  Многие  и  многие  поколения
осознавали женский лик Бога, получали частицу Его любви, Его славы.
   - А во-вторых?
   - А во-вторых, незадолго  до  того,  как  произошло  Явление,  высшие
иерархи Ватикана собрались на тайное совещание. Никто из посторонних  не
знал, что они там обсуждали, а  уж  сельский  священник  из  Лурда  -  и
подавно. Князья церкви решали, следует ли  объявить  догмат  Непорочного
Зачатия. И в конце концов решили, что следует,  результатом  чего  стала
папская  булла  Ineffabilis  Dei.  Однако  широким  массам  верующих  не
объяснили, что же это значит.
   - К тебе-то какое это имеет отношение? - спрашиваю я.
   - Я Ее ученик. Я учился у Нее, - говорит он.
   - Ты что же - видел Ее?
   - Видел.
   Мы  возвращаемся  на  площадь,  проходим  те  несколько  метров,  что
отделяют нас от церкви. В свете фонаря различаю колодец  и  на  закраине
его - бутылку и два стакана. "Должно  быть,  там  сидели  влюбленные,  -
думаю я. - Сидели молча, а говорили друг с  другом  без  слов  -  только
сердцами. Когда же сердца высказали все, стали они  сопричастны  великих
тайн".
   Вот и снова никакого разговора о любви у нас не вышло. Да  это  и  не
важно. Я чувствую, что нахожусь в преддверии чего-то очень значительного
и что должна использовать это, чтобы понять как можно больше. На  минуту
вспоминаются мне мои занятия в университете,  Сарагоса,  спутник  жизни,
которого  я  все  мечтала  повстречать,  но  все  это  кажется  далеким,
окутанным туманной дымкой -  такой  же,  что  застилает  сейчас  городок
Сент-Савен.
   - К чему ты рассказал мне про Бернадетту?
   - Сам не знаю, - отвечает он, не глядя мне в  глаза.  -  Может  быть,
потому, что мы - недалеко от Лурда. Может быть,  потому,  что  завтра  -
день Непорочного Зачатия. А может быть, потому, что хотел доказать тебе:
мой мир не столь пустынен и безумен, каким может показаться.  Часть  его
составляют и другие люди. И они верят тому, что говорят.
   - Я никогда и не говорила, что твой мир - безумен. В большей мере это
относится к моему миру - я трачу лучшие годы жизни, корпя над книжками и
тетрадками, а ведь они не выведут меня оттуда, где я все знаю наизусть.
   Я почувствовала, что мне становится легче: я понимала его.
   Я ждала, что он снова заговорит о Богине, но, обернувшись ко мне,  он
сказал:
   - Пора спать. Мы много выпили.
 
Вторник, 7 декабря 1993 
 
   Он уснул сразу же. А я долго лежала, вспоминая все сразу -  туман,  и
площадь, и вино, и разговор. Потом прочла рукопись, которую он мне  дал,
и ощутила прилив счастья: Бог - если Он и вправду  существует  -  это  и
Отец, и Мать.
   Я погасила свет и продолжала думать об окружавшем колодец безмолвии -
именно в те минуты, когда мы оба молчали, я ощущала, до какой степени он
близок мне.
   Ни он, ни я не произнесли ни слова. Нет нужды говорить о любви, ибо у
нее - собственный голос и она  говорит  за  себя  сама.  В  ту  ночь,  у
колодца, молчание позволило нашим сердцам сблизиться, узнать друг  друга
получше. И мое сердце внимало его сердцу и, внимая, пело от счастья.
   Прежде чем  закрыть  глаза,  я  решила  сделать  то,  что  он  назвал
"изгнанием Другого".
   "Вот я здесь, в этой  комнате,  в  городке,  где  никогда  не  бывала
прежде, - текли мои мысли. - Вдали  от  всего  того,  к  чему  привыкла,
размышляю о том, что никогда  в  жизни  меня  не  интересовало.  Я  могу
притвориться - хоть на несколько минут, - что стала другой".
   И принялась воображать, как бы мне  хотелось  прожить  эти  несколько
минут. Мне бы хотелось стать  веселой,  любопытной,  счастливой.  Сполна
использовать каждое мгновение, с жадностью пить воду жизни. Снова верить
и доверять мечте. Обрести способность бороться за то, что мне желанно  и
дорого.
   Отвечать любовью на любовь.
   Да, вот она - женщина, которой  мне  бы  хотелось  быть.  И  вот  она
внезапно возникла передо мной и превратилась в меня.
   И я почувствовала, как заполняет мою душу свет Бога - или Богини, - в
которых не верила больше. И  еще  почувствовала,  как  в  это  мгновение
Другая, покинув мое тело, присела в углу этой маленькой комнаты.
   Я глядела на нее - на себя такую, какой была до сих пор:  она  слаба,
но тщится казаться сильной. Она всего боится, ко твердит себе,  что  это
не страх, а мудрость человека, не  витающего  в  облаках.  Окна,  сквозь
которые врывается  ликующий  свет  солнца,  она  заделывает  наглухо  из
опасений, как бы не выцвела обивка на ее старой мебели.
   Я видела в углу комнаты Другую - слабую, усталую,  разочарованную.  Я
видела,  как  обуздывает  и  порабощает  она  то,  чему  надлежит   быть
совершенно свободным, - свои чувства. Как  пытается  судить  о  грядущей
любви по былым страданиям.
   Но любовь - всегда нова. Не имеет значения, сколько раз в твоей жизни
встретится любовь - один, Два или три. Всякий раз мы  оказываемся  перед
неведомым и неизведанным. Любовь может вознести  нас  на  небеса,  может
низвергнуть в преисподнюю, но на прежнем месте не оставит. Любовь нельзя
отвергнуть, ибо это - пища нашего бытия. Откажемся  от  нее  -  умрем  с
голоду, глядя на отягощенные плодами ветви  древа  жизни  и  не  решаясь
сорвать эти плоды, хотя вот они  -  только  руку  протяни.  Надо  искать
любовь, где бы ты ни находился, пусть даже  поиски  эти  означают  часы,
дни, недели разочарования и печали.
   Все дело в том, что, когда мы отправляемся на  поиски  любви,  любовь
движется нам навстречу.
   И спасает нас.
   Когда Другая отошла от меня, сердце мое вновь заговорило со  мной.  И
сказало, что трещинка в плотине пропустила целый поток, что ветры задули
со всех сторон и что оно счастливо,  ибо  я  снова  прислушалась  к  его
голосу.
   Сердце сказало мне, что я - влюблена.  И  со  счастливой  улыбкой  на
губах я уснула.
   Когда я проснулась, он стоял у открытого окна и смотрел на горы. Я не
окликнула его, лежала молча, готовая сейчас же закрыть  глаза,  если  он
обернется.
   Словно угадав мои мысли, он повернулся, взглянул на меня:
   - Доброе утро.
   - Доброе утро. Закрой окно, холодно.
   Без предупреждения появилась  Другая.  Она  еще  пыталась  переменить
направление ветра, разглядеть в  нем  слабости  и  недостатки,  заявить:
"Нет, это невозможно". Но сама знала - поздно.
   - Выйди, я оденусь, - сказала я.
   - Я жду тебя внизу, - ответил он.
   И тогда я поднялась с кровати, запретила себе думать о Другой,  опять
открыла окно, впустив в комнату солнце.  Свет  его  заливал  заснеженные
вершины гор, землю, покрытую палой листвой, реку - я не  видела  ее,  но
слышала ее рокот.
   Солнце ударило мне в грудь,  осветило  мою  наготу,  и  мне  не  было
холодно, потому что все тело было объято жаром -  жаром  малой  искорки,
которая превращается в огонек, который превращается  в  костер,  который
превращается в пожар, а уж пожар этот ничем не залить,  не  потушить.  Я
знала.
   И желала.
   Я знала, что с этой минуты познаю небеса  и  преисподнюю,  радость  и
горе, исполнение мечты и  безнадежное  отчаянье,  знала,  что  не  смогу
больше усмирять ветры, налетающие из потаенных уголков души. Знала,  что
с этого утра моим поводырем и  провожатым  станет  любовь,  хоть  она  и
поселилась во мне с детства, когда я впервые увидела его. Ибо никогда  я
его не забывала - пусть и считала делом недостойным  бороться  за  него.
Эта любовь была трудна и  окружена  границами,  нарушать  которые  я  не
желала.
   В памяти воскресла площадь в Сории и та минута, когда я попросила его
поискать оброненную мною ладанку. Я знала - да, я знала,  что  он  хочет
мне сказать, и не хотела слушать этого,  потому  что  он  принадлежал  к
числу тех юношей, которые в один прекрасный день  покидают  отчий  край,
отправляясь  на  поиски  приключений,   чтобы   заработать   денег,   за
исполнением мечты. Мне же была нужна любовь  осуществимая  и  возможная,
мои еще девственные тело и душа ждали и жаждали прекрасного принца.
   В ту пору я мало что понимала в любви. Увидев его на  лекции,  приняв
его предложение, я думала, что взрослой женщине под силу будет  обуздать
сердце девочки, которая  так  стремилась  встретить  своего  прекрасного
принца. Потом он упомянул о том, что в душе каждого взрослого непременно
живет ребенок, - и тогда я вновь услышала голос той девочки, какой  была
когда-то, той принцессы,  которая  боялась  любить  из  страха  потерять
любовь.
   В течение  четырех  дней  я  пыталась  заглушить  голос  собственного
сердца, однако он звучал все громче, и все  больше  отчаивалась  Другая.
Где-то  в  самом  сокровенном  уголке  моей  души  прежняя  девочка  еще
существовала, еще верила, что мечты сбываются. Другая не успела и  слова
вымолвить - а я села к нему в машину, согласилась ехать с ним в Бильбао,
решилась рискнуть.
   И вот по этой-то причине  -  по  причине  того,  что  все-таки  малая
частица прежнего моего "я" еще существовала, - снова нашла меня  любовь,
нашла после долгих поисков по всем концам света.  Снова  встретилась  со
мной любовь, одолев  все  препоны,  которые  на  тихой  улочке  Сарагосы
наставила на ее пути Другая, смастерив их из предрассудков,  неколебимых
принципов и учебников.
   Я открыла окно и сердце. Солнечный свет заполнил  комнату,  любовь  -
мою душу.
   Несколько часов кряду мы гуляли то по снегу, то по дороге, пили  кофе
в крохотном городке, названия  которого  я  не  узнаю  никогда.  Там  на
площади  стоял  фонтан,  украшенный  изваянием  загадочного  существа  -
полузмеи, полуголубки.
   Он улыбнулся при виде этой скульптуры:
   - Знамение. Мужское и женское начала слиты воедино.
   - Я прежде никогда не думала о  том,  что  ты  сказал  мне  вчера,  -
призналась я. - А между тем это вполне логично.
   - "И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил
его; мужчину и женщину сотворил их", - произнес он  стих  из  Священного
Писания. - Потому что это был его образ и подобие - мужчина и женщина.
   Я видела, что глаза его сегодня блестят по-другому. Он был счастлив и
хохотал от всякого  пустяка.  Заводил  разговоры  с  прохожими,  изредка
встречавшимися нам по дороге, -  с  земледельцами  в  одежде  пепельного
цвета, шедшими на работу в поле, с альпинистами в разноцветных костюмах,
готовившимися к покорению очередной вершины.
   Я помалкивала, стесняясь того, как скверно я говорю по-французски, но
душа моя радовалась его радости.
   Он был так счастлив, что все невольно улыбались, говоря с ним. Должно
быть, сердце его что-то шепнуло ему, и теперь он знал: я люблю его.  Это
притом что он по-прежнему вел себя со мной как с подругой детства.
   - Вижу, ты счастлив, - сказала я.
   - Да, потому что  всегда  мечтал  бродить  по  этим  горам  с  тобой,
собирать позлащенные солнцем плоды.
   "Позлащенные солнцем плоды". Эту стихотворную строчку написал  кто-то
давным-давно, а он повторил ее - очень вовремя и очень к месту.
   - Есть, наверно, и другая причина того, что ты счастлив,  -  заметила
я, покуда мы с ним кружили по этому городку с таким причудливым фонтаном
на площади.
   - Да? И какая же?
   - Ты знаешь, что мне хорошо. Ты ведь несешь  ответственность  за  то,
что сегодня я - здесь, лазаю по настоящим горам, а не по горам учебников
и тетрадей. Ты сделал меня счастливой. А разделяя счастье с  другим,  мы
умножаем счастье.
   - Ты прогнала Другую?
   - Как ты догадался?
   - Догадался потому, что ты тоже стала совсем другой. А еще  -  потому
что в жизни каждого из нас приходит время совершить это изгнание.
   Но Другая неотступно следовала за мной все утро. Пыталась подобраться
поближе. Но с каждой минутой голос ее становился все слабее, а образ  ее
терял четкость очертаний, будто таял. Мне  припомнилось,  как  в  финале
фильмов про вампиров злобное чудовище рассыпается в прах.
   Мы проходим мимо еще одного столбика с крестом  -  и  здесь  тоже  он
увенчан образом Девы, а не Иисуса.
   - О чем ты думаешь? - спросил он.
   - О  вампирах.  О  существах,  порожденных  ночной  тьмой  и  наглухо
запертых в самих себе. Они так отчаянно ищут себе спутника. Но любить не
способны. Именно поэтому существует поверье, что  убить  вампира  можно,
лишь если загонишь ему кол прямо в сердце. Если это удается сделать,  то
очнувшееся сердце высвобождает энергию любви, которая уничтожает зло.
   - Мне никогда это не приходило в голову. Но, думаю, ты прав.
   Мне удалось вогнать этот кол прямо в сердце.  И  оно,  освободясь  от
заклятия, открылось навстречу всему сущему.  В  нем  не  осталось  места
Другой.
   Тысячу раз мне хотелось сжать его руку, и  тысячу  раз  я  удерживала
свой порыв. Я пребывала в смятении - мне хотелось сказать, что  я  люблю
его, но не знала, как начать.
   Мы говорили о  горах,  говорили  о  реках.  Мы  почти  на  целый  час
заблудились в лесу, но все же нашли верную тропинку. Мы ели  припасенные
бутерброды и утоляли жажду талым снегом. Когда солнце стало клониться  к
закату, решили вернуться в Сент-Савен.
   Наши шаги  гулко  отдавались  под  каменными  сводами.  Я  машинально
поднесла руку к чаше со святой водой и осенила себя крестным  знамением.
Мне припомнились его слова: вода - это символ Богини.
   - Пойдем туда, - сказал он.
   По темной пустой церкви мы подошли к  тому  месту,  где  под  главным
алтарем находилась гробница святого Савена, отшельника, жившего в начале
первого тысячелетия. Уже несколько раз ее  рухнувшие  стены  возводились
вновь.
   Да,  есть   такие   места   -   война,   преследования,   безразличие
прокатываются по ним и уничтожают их,  но  они  остаются  священными.  А
потом кто-нибудь придет сюда, взглянет, заметит, что чего-то  недостает,
- и восстановит.
   Я смотрела на образ распятого Христа, и у меня возникало странное, но
очень отчетливое ощущение, будто  голова  Его  поворачивается  вслед  за
мной.
   - Сюда.
   Мы стояли перед алтарем Богоматери.
   - Взгляни на образ.
   Мария с младенцем на руках. Иисус указывает в небеса.
   Я сказала о том, что вижу.
   - Присмотрись повнимательней, - настойчиво сказал он.
   Я вглядываюсь во все детали  деревянной  скульптуры,  раскрашенной  и
позолоченной, восхищаюсь  тем,  с  каким  совершенством  мастер  вырезал
складки одеяния  Приснодевы.  И  только  теперь  вижу  наконец  воздетый
пальчик Христа-младенца и понимаю, о чем толкует мой друг.
   Хотя Иисус сидит на руках Марии,  на  самом  деле  Он  держит  Ее.  И
кажется, будто поднятая к небесам рука Младенца возносит Ее  к  небесам.
Возвращает туда, где пребывает Ее Жених.
   - Художник, создавший эту скульптуру больше Шестисот лет назад, знал,
чего хочет.
   По деревянному полу гулко прозвучали чьи-то шаги. Вошедшая в  церковь
женщина подошла к главному алтарю и зажгла перед ним свечу.
   Мы стояли молча и неподвижно, боясь помешать ее безмолвной молитве.
   "Любовь не знает постепенности", - думала я, глядя, как  самозабвенно
он созерцает образ Девы. Еще накануне мир был исполнен смысла и без  его
присутствия. А теперь мне необходимо,  чтобы  он