тным знамением, -  и
ритуал окончился так же внезапно, как начался.
   - Господь да пребудет в этом доме, - сказал он.
   Потом обернулся ко мне, давая понять, что пора продолжить путь.
   - А кофе? - спросила женщина, видя, что мы собрались уходить.
   - Если сейчас выпью, уснуть не смогу, - отвечал священник.
   Женщина рассмеялась, пробормотав что-то вроде "да ведь еще утро" -  я
толком не расслышала, потому что мы уже были на дороге.
   - Отец мой, она говорила про  какого-то  юношу,  который  вылечил  ее
мужа. Это был он!
   - Да, это был он.
   Мне стало не по себе - я  вспомнила  вчерашний  день,  и  Бильбао,  и
лекцию в  Мадриде,  и  людей,  толковавших  о  чудесах,  и  то  ощущение
Присутствия, которое возникло у меня,  когда  я  молилась,  обнявшись  с
другими.
   Выходит, я  люблю  человека,  способного  творить  чудеса.  Человека,
способного  служить  ближнему,  утишать  боль,  умерять  его  страдания,
возвращать здоровье больным и надежду -  их  родным.  Человеку  с  таким
предназначением тесно в домике с белыми занавесками на окнах, с любимыми
книгами и дисками на полках.
   - Не вини себя, дочь моя, - сказал священник.
   - Вы читаете мои мысли.
   - Читаю, - согласился он. - У меня тоже есть дар, и я  стараюсь  быть
достойным  его.  Приснодева  научила  меня   погружаться   в   водоворот
человеческих чувств, чтобы руководить ими наилучшим образом, то  есть  -
на благо людей.
   - Вы тоже творите чудеса?
   - Исцелять недуги я не могу. Но обладаю одним из даров Святого Духа.
   - Тогда вам дано читать у меня в душе. И вы знаете, что я люблю этого
человека и что любовь моя растет и крепнет с каждой секундой. Мы  вместе
с ним открывали для себя мир и вместе пребываем в нем. Хочу я  того  или
нет - но он неотделим от моей жизни и присутствует в каждом ее дне.
   Что я могла сказать этому  священнику,  шедшему  со  мной  рядом?  Он
никогда бы не понял, что у меня были другие мужчины, что  я  влюблялась,
что если бы вышла  замуж,  то  была  бы  счастлива.  Еще  когда  я  была
ребенком, на одной из площадей  Сории  любовь  открылась  мне,  а  потом
позабылась.
   Но, как  видно,  плохо  позабылась.  Хватило  трех  дней,  чтобы  все
вернулось.
   - Я имею право быть счастливой, отец мой. Я восстановила потерянное и
снова терять это не хочу. Я буду бороться за свое счастье.
   Если же я откажусь от этой борьбы, то откажусь тем самым и  от  своей
духовной жизни.  Как  вы  сами  сказали  -  это  будет  значить,  что  я
отдалилась  от  Бога,  отказалась  от  своей  женской  силы,  от   моего
могущества. Я буду бороться за этого человека.
   Я знала, зачем здесь этот приземистый толстый священник.  Он  пришел,
чтобы убедить меня в том, что я должна  оставить  своего  возлюбленного,
ибо ему суждено иное, высшее предназначение.
   Нет, никогда я не поверю, что ему пришлось бы по вкусу, если бы мы  с
его воспитанником поженились и зажили в Сент-Савене в таком вот  домике.
Он говорит это лишь для того, чтобы сбить меня с толку, чтобы я ослабила
свою оборону, а как только это произойдет, он - с улыбкой - убедит  меня
в обратном.
   Он, не произнося ни слова, читал мои мысли. А может  быть,  обманывал
меня и вовсе не обладал даром угадывать, что думают другие  люди.  Туман
быстро рассеивался: теперь я различала уже дорогу и склон горы,  поле  и
покрытые снегом деревья. Прояснилось и в голове.
   Конечно, это обман! Если священник  и  вправду  умеет  читать  мысли,
пусть прочтет их все и всё про меня узнает! Пусть узнает, что  вчера  он
хотел полной близости со мной, а я отказала ему - и теперь раскаиваюсь.
   Еще вчера я думала, что, если бы ему  пришлось  уехать,  я  могла  бы
всегда помнить и вспоминать друга детства. Все  это  оказалось  вздором.
Пусть его плоть не проникла в меня  -  проникло  что-то  другое,  и  так
глубоко, что достало до самого сердца.
   - Отец мой, я люблю его, - повторила я.
   - Я тоже. А от любви глупеют. В моем случае это выразилось в том, что
я пытаюсь убрать тебя с его пути.
   - Убрать меня не так-то просто. Вчера, когда мы молились у пещеры,  я
поняла, что в силах разбудить в себе те дары, о которых вы говорили. И я
использую их, чтобы удержать его.
   - Ну-ну, - с легкой улыбкой произнес священник. - Желаю удачи.
   Он остановился, вытащил из кармана сутаны четки и, сжимая их в  руке,
поглядел мне прямо в глаза.
   - Иисус не велел нам клясться, и  я  не  клянусь.  Но  в  присутствии
предмета, для меня священного, говорю  тебе:  я  не  желаю  ему  обычной
судьбы, не хочу, чтобы он стал рядовым священником  -  таким,  как  все,
одним из многих.
   Он может служить Богу по-другому. Рядом с тобой.
   Мне трудно было поверить, что он и вправду произнес эти слова. Но это
было так.
   - Вот он, - сказал священник.
   Я обернулась. Увидела припаркованную поблизости машину. Ту  самую,  в
которой мы приехали из Испании.
   - Он всегда ходит пешком, - с улыбкой продолжал священник. - На  этот
раз ему хочется создать впечатление, будто он прибыл издалека.
   Мои кроссовки промокли насквозь. Но я взглянула на  священника  -  он
шел по снегу в сандалиях и шерстяных носках - и  решила,  что  не  стану
жаловаться.
   Он может, значит, и я могу. Мы начали взбираться по склону.
   - Долго нам идти?
   - Полчаса, самое большее.
   - Куда мы идем?
   - Навстречу ему. И другим.
   Я поняла, что он не склонен продолжать разговор. Может быть,  бережет
силы для подъема. Мы шли молча - туман к этому времени уже почти  совсем
рассеялся, и на небо медленно выплывал желтый диск солнца.
   Впервые передо мной оказалась вся панорама  долины  -  текущая  внизу
река, разбросанные здесь и там деревушки и прилепившийся к  отрогу  горы
Сент-Савен. Я увидела колокольню, кладбище, которого раньше не замечала,
и средневековые домики окнами на реку.
   Под нами, на том месте, которое мы миновали  несколько  минут  назад,
пастух гнал отару своих овец.
   - Устал, - проговорил священник. - Давай-ка остановимся ненадолго.
   Сбив снег  с  каменного  валуна,  мы  без  сил  привалились  к  нему.
Священник весь взмок от  пота,  а  ноги  у  него,  должно  быть,  совсем
заледенели.
   -  Пусть  святой  Иаков  сохранит  мои  силы,  потому  что   я   хочу
проследовать его путем еще раз, - сказал он, обернувшись ко мне.
   Я не поняла, о чем он, и решила заговорить о другом:
   - Смотрите - следы на снегу.
   -  Одни  следы  оставлены  охотниками.  Другие  -  теми  мужчинами  и
женщинами, которые хотят возродить традицию.
   - Какую традицию?
   - Начало ей положил святой Савен. Он удалился  от  мира,  поднялся  в
горы и с этих вершин созерцал Божью славу.
   - Отец мой, мне надо кое-что осознать. До вчерашнего  дня  я  была  с
человеком, которому предстояло сделать выбор  -  женитьба  или  религия.
Сегодня я узнала, что этот человек творит чудеса.
   - Мы все творим чудеса, -  сказал  священник.  -  Вспомни  Евангелие:
"...если вы будете иметь веру с горчичное  зерно  и  скажете  горе  сей:
"перейди отсюда туда", и она перейдет".
   - Мы с вами не на уроке закона Божьего. Я люблю этого человека и хочу
знать о нем больше, чтобы понимать его лучше и лучше  помогать  ему.  До
других мне дела нет, какая разница, что они могут, чего не могут.
   Священник глубоко вздохнул и после недолгого колебания все же решился
и заговорил:
   - Некий  ученый,  изучавший  обезьян  на  островах  Индонезии,  сумел
научить одну обезьянку мыть бататы перед  едой.  Очищенные  от  грязи  и
песка, они были гораздо вкусней.
   Ученый, который сделал это  лишь  потому,  что  писал  научный  труд,
посвященный обучаемости шимпанзе, и представить себе не мог, чем все это
кончится. Он  очень  удивился,  увидев,  что  к  другие  обезьяны  стали
подражать первой.
   Так продолжалось до тех пор, пока определенное количество обезьян  не
овладело искусством мыть бататы -  и  вдруг,  в  один  прекрасный  день,
обезьяны на всех остальных  островах  архипелага  начали  делать  то  же
самое. Самое же удивительное заключается  в  том,  что  все  эти  прочие
обезьяны сроду не бывали на том островке, где проводился эксперимент.
   Священник замолчал, а потом спросил:
   - Поняла?
   - Нет, - ответила я.
   - Существует множество исследований по этому вопросу. Наука доказала,
что, когда  определенное  число  людей  достигает  определенной  степени
развития, развивается и весь род  человеческий.  Мы  не  знаем,  сколько
людей необходимо для этого скачка, - но точно знаем, что это так.
   - Похоже на историю с Непорочно Зачавшей, - сказала я. - Она  явилась
ватиканским мудрецам и неграмотной крестьянке.
   - Мир наделен душой, и настает минута, когда душа эта оказывает  себя
во всем и во всех одновременно.
   - Это женская душа.
   Он засмеялся, а я не поняла, что означает этот смех.
   - Догмат Непорочного Зачатия придуман не только Ватиканом,  -  сказал
он.  -  Восемь  миллионов  человек  со  всех  концов   света   подписали
адресованную Папе петицию с просьбой об этом.  Это  буквально  витало  в
воздухе.
   - Это первый шаг?
   - Первый шаг к чему?
   - Первый шаг на пути, который приведет Богоматерь  к  тому,  что  Она
будет признана воплощением женского лика Бога. В конце концов,  мы  ведь
уже признаем, что Иисус воплощает Его мужской лик.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Сколько времени должно пройти, прежде чем мы признаем женщину одним
из не раздельно - слиянных членов Святой Троицы? Прежде чем поймем,  что
Святую Троицу составляют Бог Дух Святой, Богиня-Мать и Бог-Сын?
   - Пойдем дальше, - ответил он. - Холодно так стоять.
   - Ты недавно посмотрела на мои сандалии, - сказал священник.
   - Так вы все же умеете читать мысли? - спросила я.
   Не отвечая на мой вопрос, он заговорил так:
   - Я расскажу тебе кое-что  об  истории  создания  нашего  ордена.  Мы
называемся "кармелиты" и  в  соответствии  с  правилами,  установленными
святой Терезой Авильской,  ходим  босиком,  ибо  если  человек  способен
подчинить себе свою плоть, то может властвовать и над своим духом.
   Терезу, которая была очень хороша  собой,  отец  отдал  в  монастырь,
чтобы она получила там возвышенное воспитание. В один  прекрасный  день,
проходя по коридору обители, она начала разговаривать с Иисусом. Экстаз,
в который она впадала, был столь силен и глубок  и  охватывал  ее  столь
часто, что  вскоре  жизнь  девушки  полностью  изменилась.  Увидев,  что
кармелитские монастыри превратились  в  брачные  агентства,  она  решила
создать орден, который бы хранил в первозданности заповеди Христа.
   Святая Тереза должна была побороть самое себя и вступить в схватку  с
двумя  самыми  могучими  противниками  того  времени  -  с  Церковью   и
Государством. Тем не менее она не отступила, поскольку была  убеждена  в
необходимости исполнить свое предназначение.
   Однажды - когда душа ее ослабела - у дверей дома,  где  святая  нашла
приют, появилась женщина в лохмотьях и потребовала во что бы то ни стало
провести ее к матери Терезе. Хозяин дома предложил ей милостыню, но  она
отвергла ее, сказав, что не уйдет, пока не поговорит со святой.
   Трое суток она не ела и не  пила,  стоя  у  дверей  дома.  И  наконец
святая, сжалившись над ней, попросила, чтобы ее впустили.
   "Нет, - сказал хозяин. - Она сумасшедшая".
   "Может быть, нас с ней поразил один и тот же вид  безумия  -  безумие
Христа, взошедшего на Голгофу", - ответила святая.
   - Святая Тереза говорила с Христом, - сказала я.
   - Да, - ответил священник и продолжил свой рассказ:
   И женщину провели к святой. Она назвалась Марией де Хесус  Йепес,  из
Гранады. Она была послушницей в монастыре кармелиток, и вот  однажды  ей
явилась Пречистая  Дева  и  повелела  ей  основать  новую  обитель,  где
неукоснительно  соблюдались   бы   самые   первоначальные   установления
орденского устава.
   В тот же самый день Мария  де  Хесус  покинула  монастырь  и  босиком
отправилась в Рим. Паломничество ее продолжалось два  года  -  два  года
ночевала она  под  открытым  небом,  страдала  от  стужи  и  зноя,  жила
милостыней, кормилась подаянием. Чудо, что она добралась до Рима. Но еще
большее чудо - что ее принял папа Пий IV. А произошло  это  потому,  что
его святейшество, так же как святая Тереза и  как  многие-многие  другие
люди, думал о том же самом.
   И подобно тому, как Бернадетте  было  неведомо  решение,  принятое  в
Ватикане, подобно тому, как обезьяны с других индонезийских островов  не
могли знать об опыте, проведенном ученым, Мария де  Хесус  и  Тереза  не
знали, что мыслят одинаково. Во всем этом обнаруживался смысл.
   Теперь мы  шли  по  лесу.  Самые  верхние  ветви  деревьев,  сухие  и
заснеженные,  были  освещены  первыми  лучами  солнца.  Туман  полностью
рассеялся.
   - Я знаю, куда вы хотите идти, отец мой.
   - Разумеется, знаешь. Бывают  такие  мгновения,  когда  многие-многие
люди получают один и тот же приказ.
   - Следуй за своей мечтой, преврати свое бытие в путь, ведущий к Богу.
Твори чудеса.  Исцеляй.  Пророчествуй.  Прислушивайся  к  голосу  своего
ангела-хранителя. Преображайся. Стань воином и будь счастлив в бою.
   Не избегай риска.
   Солнце теперь затопило весь лес. Снег заискрился, засверкал так,  что
стало резать глаза. И одновременно мне  показалось:  этот  свет  и  этот
блеск дополняют и завершают речь священника.
   - А как все это связано с ним?
   - Я пересказал тебе героическую главу этой истории. Но ты  ничего  не
знаешь о душе этих героев, - промолвил он и замолчал  надолго,  а  потом
продолжил:
   - Страдание. В моменты преображения появляются мученики.  Прежде  чем
люди смогут следовать за своей мечтой, другие люди должны принести  себя
в  жертву.  Над  ними  глумятся,  их  преследуют,  их   труды   пытаются
подвергнуть сомнению и осмеянию.
   - Церковь сжигала ведьм на кострах.
   - Да. И римляне бросали первых христиан на съедение львам. Погибшие в
пламени костра или на арене цирка  скорее  других  вознесутся  к  Вечной
Славе - так что это даже хорошо.
   Но в наши дни воины света сталкиваются кое  с  чем  похуже  смерти  в
ореоле мученика. Их постепенно  снедают  стыд  и  унижение.  Именно  это
случилось со святой Терезой, которая страдала весь остаток жизни. Именно
так было с Марией де Хесус. Именно так произошло с веселыми  ребятишками
из Фатимы - Жасинто и Франсиско прожили после  явленного  им  чуда  лишь
несколько месяцев, а Лусия затворилась в монастыре, откуда  уже  никогда
не вышла.
   - А с Бернадеттой получилось иначе.
   - Да, иначе. На ее долю выпали тюрьма, унижение, недоверие. Он должен
был рассказать тебе об этом. Он должен был произнести слова Явления.
   - Немногие слова.
   - Слова, сказанные Пречистой Девой в Лурде, не  заполнят  и  половины
тетрадного листка, но все-таки  это  были  слова  утешения.  Дева  Мария
сказала пастушке: "Не обещаю тебе счастья на этом свете". А почему же то
немногое, что сказала Она, содержало в себе предупреждение  и  утешение?
Да потому, что Дева знала, какие страдания предстоят  девочке,  если  та
примет и исполнит свое предназначение.
   Священник поглядел на солнце, на снег,  на  голые  ветви  деревьев  и
продолжил смиренным тоном:
   - Он - революционер. Он обладает властью и наделен даром  говорить  с
Пречистой Девой. Если ему  удастся  сконцентрировать  свою  энергию,  он
может выйти в первые ряды, стать одним из тех, с кого начнется  духовное
преображение рода человеческого.  Мир  переживает  сейчас  очень  важный
момент.
   И если таков будет его выбор, ему  суждены  будут  тяжкие  страдания.
Многое откроется ему раньше времени. Я достаточно  хорошо  разбираюсь  в
людях и потому понимаю, что ждет его впереди.
   Он повернулся ко мне, обхватил меня за плечи:
   - Прошу тебя, избавь его от грядущих страданий. Он не выдержит.
   - Я понимаю, что вы любите его...
   - Ничего ты не понимаешь, - покачал он головой. - Ты слишком  молода,
чтобы понять, сколь разнообразно и обильно зло, царящее в мире.  В  этот
миг ты и сама представляешь себя революционеркой - хочешь вместе  с  ним
переделать мир, открыть новые пути, сделать  так,  чтобы  история  вашей
любви стала легендой,  которую  будут  передавать  из  уст  в  уста,  из
поколения  в  поколение.   Ты   еще   думаешь,   что   любовь   способна
восторжествовать.
   - Разве нет?
   - Да  нет,  способна,  но  вопрос  в  том  когда.  Это  произойдет  в
определенный час, после того, как завершатся небесные битвы.
   - Я люблю его. И  для  того,  чтобы  моя  любовь  победила,  мне  нет
надобности ждать, когда завершатся небесные битвы.
   Теперь его взгляд был направлен в какую-то дальнюю даль.
   - При реках Вавилона, там сидели мы и плакали... - сказал он,  словно
про себя. - На вербах посреди его повесили мы наши арфы.
   - Как грустно... - заметила я.
   - Это первые строчки псалма, где говорится об изгнании,  о  тех,  кто
хочет вернуться в  землю  обетованную,  да  не  может,  И  это  изгнание
продлится еще известный срок.  Что  могу  я  сделать,  чтобы  попытаться
предотвратить страдания человека, который хочет  попасть  в  рай  раньше
времени?
   - Ничего, отец мой. Ровным счетом ничего.
   - Вот он, - сказал священник.
   И я увидела его. Он стоял на коленях в снегу  метрах  в  двухстах  от
меня. Он был по пояс голым, и даже издали я заметила, что от холода  его
кожа приобрела лиловый оттенок.
   Голова его была опущена, ладони сложены для  молитвы.  Не  знаю,  что
было тому  причиной  -  вчерашнее  ли  совместное  действо,  восторг  ли
женщины, собиравшей хворост, - но никогда прежде ни на кого я не глядела
с таким неистовым душевным напряжением. Я  видела  человека,  больше  не
принадлежащего этому миру - он жил в союзе с  Богом  и  с  просвещенными
духами  горних  высот.  Сверкающий  снег  вокруг  только  усиливал   это
впечатление.
   - На этой горе есть и другие такие,  -  промолвил  священник.  -  Они
пребывают в постоянном религиозном восторге, приобщаясь к опыту  Бога  и
Приснодевы. Они внимают ангелам  и  святым,  выслушивают  пророчества  и
мудрые  откровения,  а   потом   передают   все   это   немногочисленным
единомышленникам. Если бы на этом все и заканчивалось...
   Но он не останется здесь. Он обойдет весь свет, неся  учение  Великой
Матери. Сейчас  Церковь  этого  не  хочет.  И  уже  приготовлены  камни,
которыми мир забросает тех смельчаков, кто первыми заговорят об этом.
   - И цветы, которыми увенчают тех, кто придет следом.
   - Да. Но ему они не достанутся.
   И с этими словами священник двинулся в его сторону.
   - Куда вы?
   - Надо вывести его из транса. Сказать, что ты мне понравилась. Что  я
благословляю ваш союз. Я хочу сделать это здесь, на этом  священном  для
него месте.
   Меня  стало  подташнивать  -  так   бывает   от   неосознанного,   но
непреодолимого страха.
   - Мне надо подумать, отец мой. Я не знаю, так ли все это...
   - Никто не знает, - отвечал он. - Многие родители  совершают  ошибки,
потому что считают, будто знают, что лучше для их детей. Я тебе не  отец
и знаю, что поступаю не правильно. Однако должен исполнить то,  что  мне
предначертано судьбой.
   С каждой минутой меня охватывала все большая тревога.
   - Не надо мешать ему, - сказала я. - Пусть он завершит свою молитву.
   - Он должен быть не здесь. Он должен быть с тобой.
   - Может быть, он сейчас беседует с Девой.
   - Может быть. И все равно мы должны подойти к  нему.  Увидев  меня  с
тобой, он поймет, что я рассказал тебе все. Он знает, о чем я думаю.
   - Сегодня - праздник Непорочного Зачатия. Это особый день  для  него.
Вчера вечером, у пещеры, я видела, как он счастлив.
   - Праздник Непорочного Зачатия - праздник для всех, - отвечал  он.  -
Но теперь уже я не желаю вести с тобой теологические дискуссии. Идем.
   - Почему вы так спешите, отец мой?  Почему  непременно  в  эту  самую
минуту?
   - Потому что знаю - в эту минуту он  решает  свое  будущее.  И  может
выбрать не