стоял  рядом  -  иначе
истинное сияние каждой вещи сокрыто от меня.
   Когда женщина вышла, он заговорил снова:
   - Художник знал Великую Мать, Богиню, милосердный лик Бога. Ты задала
мне вопрос, а я до этой минуты не мог ответить  тебе  вразумительно.  Ты
спросила, откуда я все это знаю, где выучился всему этому, так ведь?
   "Нет, не так, я спросила, и ты  ответил",  -  хотела  сказать  я,  но
промолчала.
   - Я выучился так же, как этот художник, - продолжал он.  -  Я  принял
любовь, сошедшую с поднебесных высот. Я не упирался,  когда  меня  вели.
Ты, должно быть, помнишь то письмо, где я говорил о своем желании уйти в
монастырь.  Я  так  и  не  рассказал  тебе  об  этом,  но  желание   мое
осуществилось.
   И  мне  тут  же  вспомнился  разговор  перед  лекцией.   Сердце   мое
заколотилось, я устремила пристальный взгляд на лик Девы. Она улыбалась.
   "Этого не может быть, - думала я. - Если даже он и ушел, то,  значит,
потом покинул его. Пожалуйста, скажи мне, что оставил семинарию".
   - Юность моя прошла бурно и насыщенно, - меж  тем  продолжал  он,  не
пытаясь угадать ход моих мыслей. - Я познал другие народы, повидал  иные
пейзажи. Я искал Бога по всему белому свету. Я любил  других  женщин.  Я
овладел множеством профессий.
   Вновь кольнула меня  ревность.  "Нельзя  допустить,  чтобы  вернулась
Другая", - произнесла я про себя, не сводя глаз с улыбающейся Девы.
   - Мистерия жизни завораживала меня, и я хотел лучше постичь ее смысл.
На мои расспросы люди отвечали, что, мол, этот знает то, а тот - это.  Я
побывал в Индии и в Египте. Познакомился со знатоками магии и медитации,
с алхимиками и священнослужителями. И наконец открыл для  себя  то,  что
следовало открыть: Истина неизменно пребывает там же, где Вера.
   Истина неизменно пребывает там же, где  Вера.  Я  снова  и  по-новому
оглядела церковь -  источенные  временем  каменные  плиты,  столько  раз
падавшие во прах и столько раз восстановленные. Что подвигало  людей  на
неслыханное упорство, на титанический труд? Что заставляло их выбиваться
из сил, чтобы вновь воздвигнуть - в глуши, на  горных  вершинах  -  этот
маленький храм?
   Что?
   - Вера.
   - Своя правота была у буддистов, своя правота - у кришнаитов, своя  -
у индусов, у мусульман, у иудеев. Если человек идет непритворной  стезей
веры, он сумеет слиться с Богом и обретет способность творить чудеса. Но
мало было узнать это - требовалась еще  и  решимость  сделать  выбор.  Я
выбрал католичество, потому что в этой вере был  воспитан,  ее  чудесами
проникнуты годы моего детства. Если бы я родился иудеем,  то  выбрал  бы
иудаизм. Бог - един, хоть и носит тысячу имен, но именно и  только  тебе
надлежит выбрать, каким именем ты будешь звать его.
   Снова раздались шаги.
   Какой-то  человек  приблизился,  оглядел   нас,   потом   подошел   к
центральному алтарю и убрал два подсвечника. Вероятно, это был  ризничий
или причетник.
   Я вспомнила старика, который не хотел пускать нас в часовню. Но  этот
человек не произнес ни слова. Когда же он вышел, мой друг сказал мне:
   - Сегодня вечером у меня встреча.
   - Пожалуйста, не отвлекайся. Рассказывай дальше.
   - Я поступил в семинарию, находящуюся здесь поблизости. Четыре года я
изучал все, что мог. В этот период  я  познакомился  с  Иллюминатами,  с
Харизма-тиками, с приверженцами  течений,  пытавшимися  отворить  двери,
запертые много лет назад. Я понял, что Бог - не тот палач, которым  меня
стращали в детстве. Возникла попытка вернуться к  первоначальной,  ничем
не запятнанной, невинной сущности христианства.
   - Не прошло и двух тысяч лет, как они осознали, что Христос и Церковь
- не одно и то же? - со сдержанной иронией спросила я.
   - Можешь шутить, сколько хочешь, но речь идет именно об этом. Я  стал
учиться у одного из тех монахов,  кто  возглавлял  нашу  обитель.  И  он
внушил мне, что необходимо принять огонь откровения, Святой Дух.
   От его слов сердце мое сжималось. А  Дева  по-прежнему  улыбалась,  и
младенец Иисус глядел на меня весело. Когда-то и я веровала во все  это,
но прошло время - и возникшее с прожитыми годами ощущение  того,  что  я
научилась рассуждать логично, здраво и  стою  на  земле  обеими  ногами,
отдалило меня от религии. Как было бы хорошо, если бы воскресла  во  мне
та прежняя, детская, столько лет  сопровождавшая  меня  вера  -  вера  в
ангелов и в чудеса! Но одним лишь хотением ее не вернуть.
   - Мой наставник сказал мне: "Если поверишь, что знаешь,  то  в  конце
концов узнаешь", - продолжал он. - В  одиночестве  своей  кельи  я  стал
разговаривать сам с собой. Я молился, чтобы Святой Дух снизошел ко мне и
научил  меня  всему,  что  мне  надлежит  знать.  И  вскоре  понял,  что
одновременно с моим звучит и другой, мудрый  голос,  произнося  за  меня
слова.
   - Со мной такое тоже бывало, - перебила я его.
   Он выжидательно замолчал, но я больше ничего не сумела сказать.
   - Говори же, я слушаю.
   Но слова у меня не шли с языка. Он говорил о таких прекрасных  вещах,
я не смогла бы подобрать столь же выразительных слов.
   - Другая все время пытается вернуться, - сказал  он,  словно  отгадав
мои мысли. - Другая боится ненароком брякнуть глупость.
   - Да, - ответила я, изо всех сил стараясь  одолеть  страх.  -  Иногда
случается, что я говорю с кем-нибудь с жаром  и  увлечением  и  вдруг  в
какой-то момент начинаю произносить  такое,  о  чем  никогда  раньше  не
задумывалась. Мне кажется, будто я всего лишь передаю  мысли  того,  кто
несравненно умнее меня и гораздо  лучше  разбирается  в  жизни.  Но  это
бывает редко. Обычно предпочитаю помалкивать  и  слушать.  И  верю,  что
узнаю что-то новое, хотя в конце концов все забываю.
   - Нет ничего более непостижимого для человека, чем он сам. Если будем
мы иметь веру с горчичное зерно, то сдвинем эту гору. Вот это я  усвоил.
И сегодня я  удивляюсь,  с  уважением  слушая  свои  собственные  слова.
Апостолы были неграмотными, невежественными рыбаками. Но  они  принимали
огонь, сходящий с небес. Они не стыдились своего невежества - у них была
вера в Святого Духа. Этот дар принадлежит лишь тому, кто захочет принять
его. Достаточно лишь поверить, принять и не бояться совершить ошибку.
   Дева с улыбкой стояла передо мной. Вот уж у кого были  все  основания
плакать - а она улыбалась.
   - Продолжай, - сказала я.
   - Я уже все сказал. Надо принять дар. И тогда он  проявится,  обретет
свое выражение.
   - Эта штука так не работает.
   - Разве ты не понимаешь меня?
   - Понимаю. Но я - такая же, как и все прочие люди: я  боюсь.  Тем,  о
чем ты говоришь, можешь воспользоваться ты, твой сосед, но не я.
   - Все изменится, когда ты поймешь, что мы подобны вот этому  младенцу
перед нами, что глядит на нас.
   - Но к этому времени все мы осознаем, что подходим слишком  близко  к
свету и не сможем возжечь свое собственное пламя.
   Он ничего не ответил.
   -  Ты  не  договорил  насчет  семинарии,  -  спустя  некоторое  время
напомнила я.
   - Я не уйду из семинарии.
   И прежде чем я успела что-то ответить, встал и направился к алтарю.
   Я  не  шевельнулась.  Голова  пошла  кругом,  я  не   понимала,   что
происходит. "Не уйду из семинарии"!
   Лучше не думать. Плотина прорвана, любовь затопила душу, и поток  мне
не сдержать. Есть еще один выход - призвать на помощь Другую,  ту,  кого
душевная слабость делала суровой, а робость - холодной, но я  больше  не
хотела этого. Я больше не могла смотреть на жизнь ее глазами.
   Думы мои прервал внезапно раздавшийся звук - пронзительный и  долгий,
словно  рядом  кто-то  взял  ноту  на  гигантской  флейте.  Сердце   мое
заколотилось.
   За первым звуком последовал второй.  Потом  еще  один.  Я  оглянулась
назад: деревянная лестница вела на небрежно  сколоченный  помост,  резко
контрастировавший с ледяной красотой и гармонией церкви.  На  помосте  я
увидела старинный орган.
   И - его. В полутьме я не различала лица, но знала - он там.
   Я поднялась с места, но тотчас прозвучал его взволнованный голос:
   - Пилар! Оставайся на месте!
   И я повиновалась.
   - Пусть Великая Мать вдохновит меня, - продолжал он. -  Пусть  музыка
сегодня станет моей молитвой.
   И начал  играть  "Аве  Мария".  Было  часов  шесть,  наступало  время
"Ангелуса" , время, когда свет и тьма перемешиваются. Звуки органа гулко
разносились по пустой церкви, проникая, казалось,  в  древние  камни  ее
стен, перемешиваясь с духом легенд и жаром  молитв,  окутывавших  статуи
святых. Я закрыла глаза, чтобы музыка проникла мне в самую душу, смыла с
нее страх и чувство вины, внушила  мне,  что  я  -  лучше,  чем  думала,
сильней, чем считала себя.
   Я испытывала неистовое  желание  помолиться,  и  с  тех  пор,  как  я
свернула с дороги веры, такое со мной было впервые. Я по-прежнему сидела
на  скамейке,  но  душа  моя  преклонила   колени   перед   Богоматерью,
простерлась у ног женщины, которая сказала:
   "да"
   Хотя могла бы сказать "нет", и тогда ангел отыскал бы  другую,  и  ее
отказ вовсе не был бы в глазах Господа грехом, потому что Господь  знает
всю меру слабости детей Своих. Но она сказала?
   "да будет воля Твоя"
   Хотя сознавала, что вместе со словами  ангела  получает  страдания  и
муки выбранной ею судьбы; хотя глазами души уже могла различить, как сын
ее возлюбленный покидает отчий дом, как люди идут за ним следом, а потом
отрекаются от него, но она сказала "да будет воля Твоя"
   Хотя в самый высший, самый священный в жизни каждой женщины  миг  она
должна была оказаться в хлеву и  родить  в  окружении  скотов,  ибо  так
заповедано было Писанием,
   "да будет воля Твоя"
   Хотя когда в смятении она отыскивала своего мальчика  на  улицах,  то
нашла его в храме. И он попросил не мешать ему,  потому  что  ему  нужно
выполнить иные обязательства, исполнить иной долг,
   "да будет воля Твоя"
   Хотя знала, что до  конца  дней  его  будет  искать  сына,  и  клинок
страдания навсегда  останется  в  ее  сердце,  и  ежеминутно  будет  она
трепетать за его жизнь, ибо она - под угрозой, а он преследуем и гоним,
   "да будет воля Твоя"
   Хотя, встретив его в толпе, она не сумеет приблизиться к нему,
   "да будет воля Твоя"
   Хотя, когда она попросила кого-то сообщить ему, что она - здесь,  он,
указав рукою своей на учеников своих, велел передать ей: "вот матерь моя
и братья мои",
   "да будет воля Твоя"
   Хотя, когда все было кончено и все бежали прочь, у  подножья  креста,
снося насмешки врагов и трусость друзей, остались  только  она,  да  еще
другая женщина, да один ученик,
   "да будет воля Твоя"
   Господи, да будет воля Твоя. Ибо  Тебе  ведомо,  сколь  слабы  сердца
детей Твоих, и на каждого Ты взваливаешь лишь то бремя, которое  ему  по
силам  нести.  Ибо  Ты  понимаешь  мою  любовь,  потому  что  это  -  то
единственное, что в самом деле принадлежит  мне,  то  единственное,  что
смогу я взять с собой в иную  жизнь.  Господи,  сделай  так,  чтобы  она
сохранила отвагу и чистоту, чтобы сумела выжить и обойти все  ловушки  и
капканы, расставленные ей миром, не свалиться в пропасти его и бездны.
   Звуки органа замерли, и солнце  скрылось  за  вершинами  гор,  -  это
произошло разом, будто повиновалось движению одной и той же Руки. Музыка
и впрямь стала его молитвой, и молитва  его  была  услышана.  Я  открыла
глаза - церковь была погружена во тьму, и лишь  одна-единственная  свеча
горела перед образом Девы.
   И вот я услышала его приближающиеся шаги. Свет одинокой свечи  озарил
мои слезы и мою улыбку - она, хоть и не была так прекрасна,  как  улыбка
Девы, показывала, что сердце мое живо.
   Он смотрел на меня, я - на него. Моя рука стала искать  и  нашла  его
руку. Я почувствовала, что теперь его сердце забилось  чаще  -  я  почти
слышала глухие удары, ведь мы стояли в тишине и молчании.
   Но моя душа была покойна и сердце - умиротворено.
   Я сжала  его  руку,  он  обнял  меня.  Не  могу  сказать,  как  долго
оставались мы у подножья статуи, не знаю, сколько это длилось,  -  время
замерло.
   Дева смотрела на нас. Юная крестьянка, сказавшая своей  судьбе  "да".
Женщина, согласившаяся выносить во чреве сына Бога, а в сердце -  любовь
к Богине. Она способна понять нас.
   Я ни о чем не хотела его спрашивать. Мгновений, проведенных Б церкви,
с лихвой хватило, чтобы  придать  смысл  нашей  поездке.  Четырех  дней,
проведенных с ним, с лихвой хватило, чтобы этот год, не отмеченный ничем
существенным, стал значителен и важен.
   И потому я ни о чем не спрашивала его. Взявшись за руки, мы вышли  из
церкви, вернулись в нашу комнату. Голова у меня шла кругом -  семинария,
Великая Мать, встреча, которая должна состояться у него с кем-то сегодня
вечером.
   И тогда я осознала: и он, и я хотим вверить наши души единой  судьбе,
однако существует семинария во Франции и университет в Сарагосе.  Сердце
мое сжалось. Я поглядела на средневековые домики, на колодец, у которого
сидели мы прошлой  ночью.  Мне  припомнилась  молчаливая  печаль  Другой
женщины - той, кем я была еще так недавно.
   "Боже, Ты видишь - я пытаюсь воскресить мою прежнюю веру. Не покидай,
не оставляй меня, раз уж случилась со мной такая история", -  взмолилась
я, отгоняя страх.
   Он спал недолго, и я проснулась, глядя в черный провал окна. Потом мы
заснули  снова,  проснулись,   поужинали   с   нашими   неразговорчивыми
хозяевами, и он попросил у них ключ от дома.
   - Сегодня мы вернемся поздно, - сказал он хозяйке.
   - Молодым надо развлечься, - кивнула та. - И провести  праздники  как
можно лучше.
   - Я должна спросить кое о чем, -  сказала  я,  когда  мы  садились  в
машину. - Не хотела, но ничего не могу с собой поделать.
   - О семинарии?
   - Да. Я не понимаю, - ответила я, а сама подумала: "Хотя  теперь  это
не имеет никакого значения".
   - Я всегда тебя любил, - начал он. - У меня были другие  женщины,  но
любил я только тебя. Я постоянно носил с  собой  ладанку,  надеясь,  что
когда-нибудь верну ее тебе, что наберусь храбрости  и  скажу:  "Я  люблю
тебя". Какой бы дорогой ни шел я в мире, она непременно приводила меня к
тебе. Я писал тебе и со страхом  вскрывал  каждый  конверт,  надписанный
твоей рукой, - ведь любое из ответных писем могло принести мне  весть  о
том, что ты встретила другого.  Именно  тогда  я  услышал  призыв  сферы
духовного. А точнее сказать - я откликнулся на этот зов, потому  что  он
присутствовал во мне - как и в тебе  -  с  детства.  Я  понял,  что  Бог
занимает слишком важное место в моей жизни и что мне не  знать  счастья,
если не буду следовать моему призванию. Лик Христа я  узнавал  в  чертах
каждого из тех бедняков, что встречались мне в  мире,  и  я  не  мог  не
видеть Его.
   Он замолчал, а я решила не торопить его.
   Через двадцать минут он затормозил, и мы вышли из машины.
   - Мы в Лурде, - сказал он. - Тебе бы повидать все это летом.
   А сейчас  я  видела  безлюдные  улицы,  закрытые  магазины,  стальные
решетки перед подъездами гостиниц.
   - Летом здесь бывает шесть миллионов  приезжих,  -  с  воодушевлением
продолжал он.
   - Не знаю, как тут летом, а сейчас он напоминает город-призрак.
   Мы перешли мост. Одна из  створок  исполинских  железных  ворот  -  с
фигурами ангелов по бокам - была открыта. И мы вошли.
   - Расскажи, что было дальше,  -  попросила  я,  хотя  совсем  недавно
решила не настаивать на продолжении. - Расскажи, как узнается лик Христа
на лицах людей.
   Но тотчас поняла - он не хочет продолжать рассказ. Быть может, теперь
не время и здесь не место. Но если уж начал, должен завершить.
   Мы  зашагали  по  просторному  проспекту,  по  обе  стороны  которого
тянулись заснеженные поля. В глубине вырисовывался силуэт собора.
   - Расскажи, - повторила я.
   - Да ты уже все знаешь. Я поступил в семинарию. Еще на первом году  я
попросил, чтобы Господь помог мне превратить мою любовь к тебе в  любовь
ко всему  человечеству.  На  втором  курсе  я  понял,  что  молитва  моя
услышана.  На  третьем  -  как  ни  тосковал  я,  возникла   непреложная
уверенность, что моя любовь мало-помалу переплавляется в  милосердие,  в
молитву, в помощь всем, кто в ней нуждается.
   - Зачем же ты снова отыскал меня?  Зачем  снова  разжег  во  мне  это
пламя? Зачем рассказал об изгнании Другой и открыл мне глаза на то,  как
нелепо и убого я живу?
   Голос мой дрожал, слова путались. С  каждым  мгновением  он  был  все
ближе к семинарии и все дальше от меня.
   - Зачем вернулся? Зачем лишь сегодня рассказал мне эту историю - ведь
ты видел, что я начинаю любить тебя?!
   - То, что я скажу, покажется  тебе  глупостью,  -  отвечал  он,  чуть
помедлив.
   - Не покажется! Я больше не боюсь быть смешной. И научил  меня  этому
ты.
   - Два месяца назад мой духовный руководитель попросил, чтобы я вместе
с ним съездил к одной женщине - она умирала и собиралась завещать  нашей
семинарии все свое имущество. Мой наставник  должен  был  составить  его
опись. Она жила в Сент-Савене.
   Собор был уже совсем  недалеко.  Я  подсознательно  чувствовала:  как
только мы дойдем до него, разговор прекратится.
   - Не останавливайся, - попросила я. - Я заслужила объяснение.
   - Я помню ту минуту, когда вошел в ее дом. Окна выходили на  Пиренеи,
и солнце, казавшееся еще ослепительней от  блеска  снега,  заливало  все
вокруг. Я занялся было описью, но очень скоро вынужден был остановиться.
Дело в том, что вкусы покойной  в  точности  совпадали  с  моими  -  она
покупала те же диски, что и я, слушала ту же музыку, которую слушал бы и
я, разглядывая этот пейзаж  за  окном.  На  полках  было  много  книг  -
кое-какие из них я читал, а другие с удовольствием бы прочел. И  мебель,
и картины, и всякие мелочи, разбросанные по комнатам, - все было  таким,
словно я сам их выбирал. И с того дня я уже не  мог  себя  заставить  не
думать об  этом  доме.  Всякий  раз,  как  я  входил  в  часовню,  чтобы
помолиться, я вспоминал, что мое отречение от мира оказалось неполным. Я
представлял себе, как живу в таком же доме с тобой, слушаю  эту  музыку,
гляжу на заснеженные вершины гор, на огонь в камине. Я представлял,  как
бегают по комнатам наши с тобой дети, как играют они в полях, окружающих
Сент-Савен.
   А я, хоть никогда в жизни не бывала в этом доме, точно знала, как  он
выглядит. И мне хотелось, чтобы он не произносил больше ни слова - тогда
я смогла бы помечтать.
   Но он продолжал:
   - Две недели назад я не совладал с душевной истомой. Разыскал  своего
наставника, рассказал ему обо всем, что происходит. Признался в том, что
люблю тебя, и в том, какие чувства испытывал, составляя опись.
   За окном пошел мелкий дождик. Я опустила  голову,  плотней  запахнула
жакет. Я боялась узнать, что было дальше.
   - А он мне сказал: "Многообразны и различны  пути  служения  Господу.
Если ты считаешь, что это - твоя судьба, ступай, ищи ее. Только тот, кто
счастлив, способен распространять счастье". "Не знаю, это ли моя судьба,
- сказал я ему. - Решив затвориться в этом  монастыре,  я  обрел  мир  в
душе". "Что ж, иди в мир, разреши все и всяческие  сомнения,  -  отвечал
он. - Оставайся в мире или возвращайся в  семинарию.  Но  в  том  месте,
которое изберешь для себя, ты должен пребывать в  целокупности.  Царство
разделенное падет под  натиском  неприятеля  .  Человек  разделенный  не
сумеет с достоинством и отвагой глядеть жизни в лицо".
   Он что-то вытащил из кармана и протянул мне. Это был ключ.
   - Мой наставник дал мне ключ от дома этой женщины и сказал,  чтобы  я
не торопился распродавать ее имущество. Я  знаю  -  он  хотел,  чтобы  я
вернулся туда с тобой. И это он устроил мне лекцию в Мадриде  для  того,
чтобы мы с тобой снова встретились.
   Я поглядела на ключ в его руке и молча улыбнулась. Но  в  груди  моей
будто благовестили колокола, над головой - распахнулись небеса. Он будет
служить Богу, но по-своему - рядом со мной. Потому что я буду  сражаться
за это.
   - Во