ось  передать
шероховатость стен. Вы сказали тогда, что я умный. Разве ум - это плохо?  Не
подавлюсь ли я им?
   - Не торопись, малыш, дай подумать. Похоже, мне придется  учить  тебя  не
только искусству, но и жизни. А также умению правильно мыслить, - Хобарт еще
выпил, еще больше согрелся и еще покашлял. - Учитель говорит правду.  Первые
Люди действительно подавились собственным умом. Они сделали воздух в городах
непригодным для дыхания, воду в реках и  озерах  -  непригодной  для  питья,
покрыли плодородную землю мостовыми из камня и железа и отравили  море.  Они
добивались всего с помощью машин,  которых  обожали  безумно.  Но  этого  им
показалось  мало.  Они  изобрели  другие,   ужасные   машины,   единственным
назначением  которых  было  уничтожение  людей  сотнями,  тысячами  и   даже
десятками тысяч. Ракеты, так они назывались  -  начиненные  смертью  машины,
летающие  по  воздуху.  Да,  твой  учитель  прав.  Первые  Люди   подавились
собственным умом... Но твой ум, Кирон, другого  рода.  Ты  познаешь  честное
искусство,  ты  не  преклоняешься  перед  механизмами,  уничтожающими  своих
создателей.
   - А все машины непременно плохие? - спросил Кирон.
   -  Да,  малыш,  все  машины  несут  зло.  Тысячу  лет  назад  это   понял
Божественный Мальчик; тогда машины только начинали уродовать нашу прекрасную
землю. И он пошел на них с молотком. Но люди не прислушались к нему, он  был
схвачен и распят.
   На некоторое время воцарилось молчание, нарушаемое только  потрескиванием
поленьев в камине и кряхтеньем мастера Хобарта, потягивающего виски.
   Мало-помалу Кирон осмелел.
   - Поговаривают, что в замке у сеньора Фитзалана есть часы. Они  тикают  и
показывают время с точностью до секунды. Часы  -  это  ведь  машина,  мастер
Хобарт? Значит, они несут зло?
   Мастер  Хобарт  пробормотал  что-то  нечленораздельное.  И  лишь   спустя
некоторое время произнес достаточно ясно:
   - По мне, ни священник, ни учитель толком этого не объяснили. Пожалуй, ты
прав, Кирон, часы - это машина; но для великих мира сего, занятых множеством
дел и не располагающих временем, часы есть необходимая  вещь.  Святой  Орден
делает  различие  между  необходимыми  машинами,  которые  угодны  Богу,   и
ненужными машинами, ему неугодными. Так вот, часы сеньора Фитзалана, которые
мне не раз приходилось видеть в замке, изумительная  в  своем  роде  вещь  -
говорят, их сработал лучший мастер Парижа,  -  безусловно,  угодная  Господу
машина. Кстати, нет никаких свидетельств, что Божественный Мальчик хоть  раз
разбил часы.
   Кирон отметил, что выпито уже немало, и задал вопрос, на который  никогда
не решился бы при свете солнца.
   - Мастер Хобарт, а разрушал ли Божественный Мальчик летающие машины?
   - Летающие машины? - озадаченно переспросил мастер Хобарт. - Таких нет.
   - Нет теперь, сэр. Но ведь раньше они были? - Кирон покрылся потом. -  Вы
сами рассказывали мне про ракеты; а  я  слышал,  что  были  машины,  которые
перевозили людей по воздуху с огромной скоростью через моря, с континента на
континент. Поэтому мне интересно, разрушал ли Божественный Мальчик  летающие
машины?
   - Лудд, спаси и сохрани нас! - Мастер Хобарт почесал голову.  -  Летающие
машины! Подумать только! Лучше бы мне  об  этом  не  говорить!..  Так  ведь,
Кирон, мальчик мой, они появились гораздо позже  Неда  Лудда.  Полагаю,  это
произошло, когда Первые Люди окончательно свернули с  праведного  пути.  Это
произошло, по моим подсчетам, примерно за сто или  двести  лет  до  Великого
разрушения.
   Взглянув на уровень виски  в  зеленой  фляге,  Кирон  решил  не  упускать
случая.
   - Говорят, что у Вторых Людей тоже были летающие машины.  Наверное,  если
цель таких машин не  уничтожение  людей,  а  перевозка  полезных  грузов  на
большие расстояния, то нельзя считать их злом?
   Мастер Хобарт вытаращил  глаза,  попытался  сфокусировать  взгляд,  потом
сделал внушительный глоток, после чего почесал голову и сказал:
   - Все-таки они были злом, Кирон. Наверняка. Кирон глубоко вздохнул.
   - Придет день, и я построю летающую машину.  Необходимую.  Она  не  будет
служить злым целям, она будет служить добру.
   Мастер Хобарт встал, покачнулся и посмотрел на своего ученика.
   - Ты будешь писать картины, Кирон. И  ты  будешь  писать  их  хорошо.  Да
хранит тебя Лудд от опасных фантазий!.. Помоги мне добраться до комнаты.

4

   В пятнадцать лет Кирон стал  видным  парнем.  Благодаря  заботам  мастера
Хобарта  и  блюдам  вдовы  Тэтчер  он  вырос,  раздался  в  плечах  и  обрел
уверенность в себе. Внешне Кирон ничуть не походил на начинающего художника;
скорее  его  можно  было  принять  за  молодого  фермера  или  охотника.  На
деревенских празднествах он бегал, боролся и  метал  копье  не  хуже  прочих
юношей округи; хотя и заставлял временами мастера Хобарта нервно жмуриться и
подкрепляться глоточком французской водки, особенно когда летел  кувырком  в
песочную яму или попадал в борцовский захват, от которого  трещали  суставы.
Хобарт не боялся, что Кирону свернут шею; он опасался  за  его  руки.  Какой
может быть художник со сломанными пальцами?
   К тому времени Кирон достиг в живописи больших  успехов.  О  большем  для
ученика его возраста мастер  Хобарт  не  мог  и  мечтать.  "Коньком"  Кирона
по-прежнему оставался рисунок. Хобарт не уставал  радоваться  уверенности  и
смелости линий;  вместе  с  тем  начинало  проявляться  истинное,  глубинное
чувство цвета и фактуры - признак рождения  настоящего  художника.  Поражало
также и овладение технической стороной процесса. Смешивая  краски  и  масло,
Кирон научился получать изумительный основной цвет. Кроме того, без малейшей
помощи со стороны мастера Хобарта Кирон изобрел два способа получения  более
чистого масла из семян льна. Первый способ был  прост  до  изящества:  масло
разливалось в кувшины и выдерживалось  до  тех  пор,  пока  все  примеси  не
оседали на дно. Однако по-прежнему неудовлетворенный полученным результатом,
Кирон решил добавлять едкий натр, который  растворял  неосевшие  примеси.  В
результате получилось абсолютно чистое масло, прозрачное,  теплое,  золотое.
Идеально пригодное для живописи.
   Хобарт поинтересовался  у  мальчика,  как  тот  пришел  к  таким  методам
очищения. Ответ несколько встревожил его.
   - Вы всегда жаловались на получаемые нами цвета, -  сказал  Кирон.  -  Но
красители были хорошими, значит, причина крылась в масле. Я  налил  масло  в
чистую флягу и стал его изучать. С виду все было нормально. Тогда я  оставил
флягу до следующего дня. И снова ничего не заметил,  но  на  третий  день  я
увидел, что на донышке скопилось немного грязи. Я дал  маслу  постоять  еще.
Спустя семь дней образовался осадок, а масло во фляге стало  чище.  Тогда  я
понял, как важно иногда подождать.
   - Но едкий натр? Как ты догадался, что едкий натр даст еще  более  чистое
масло?
   - Я не догадался, - с улыбкой произнес Кирон. -  Мне  просто  показалось,
что процесс очищения еще не завершен. И я стал экспериментировать.
   - Экспериментировать? - Хобарт был потрясен. От эксперимента один шаг  до
ереси.
   - Я делал опыты с солью, уксусом, слабым и сильным раствором соды.  Я  бы
проверил и много других веществ, если бы их можно было достать.
   - Малыш, - пробормотал Хобарт, - ты меня пугаешь.
   Кирон рассмеялся.
   - Иногда я пугаю сам себя... Вам понравилось льняное масло?
   - Замечательная вещь, Кирон.  Мы  могли  бы  сколотить  целое  состояние,
продавая его другим художникам.
   - В таком случае, мастер, не продавайте его никому  и  будьте  величайшим
художником нашего времени.
   Слезы подступили к глазам Хобарта. Такое  случалось  нечасто,  разве  что
когда приступы кашля разрывали его на части.
   - Малыш, я вижу, ты меня любишь, и горжусь этим. Я  также  вижу,  что  ты
осенен величием, и этим я тоже горжусь, хотя и со страхом... Кирон,  сжалься
над стариком. Очищенное масло - настоящее чудо. Но будь  осторожен  в  своих
экспериментах. Орден... Орден не любит новых идей. Будь  благоразумным,  мой
мальчик.
   - Думаю, все эксперименты неосторожны, - проговорил  Кирон.  -  Однако  я
буду благоразумным. Я не хочу, чтобы вы или мои  родители  пострадали  из-за
меня.
   Петрину в те дни Кирон видел редко. Времена, когда они убегали вдвоем  на
холмы, ушли в далекое прошлое. Теперь они виделись в официальной  обстановке
в присутствии родителей. Они виделись главным образом в церкви, на ярмарках,
посвященных четырем временам года, и по святым праздникам, когда все люди  в
округе откладывали работу, одевались  получше  и  шли  к  родственникам  или
друзьям, а то и просто  прогуливались  по  улицам,  слушая  игру  музыкантов
сеньора Фитзалана.
   Иногда Кирон сталкивался с Петриной случайно, но долго они  не  говорили:
боялись  длинных  языков.  Кирон  возмужал,  а   Петрина   стала   настоящей
красавицей. Волосы девушки опускались ниже талии роскошной волной, в  глазах
горел голубой огонь,  а  губы  призывно  набухли.  Веснушки  и  мальчишеская
угловатость  пропали,  фигура  приобрела  женственную   округлость.   Обычно
уверенный в себе Кирон становился в ее присутствии косноязычным.  И  тем  не
менее он знал, что на всех деревенских игрищах она смотрит только на него  -
ему даже не надо было на нее оглядываться, и это придавало  Кирону  странную
силу. Еще три года, и она станет его  женой.  Поистине,  его  отец  заключил
отличный контракт с кузнецом Шолто.
   Кирон по памяти сделал несколько рисунков Петрины, которые потом развесил
над кроватью. Хобарт внимательно на них посмотрел и не сказал ничего.  Когда
дело касалось подобного, от художественной дисциплины мальчика не оставалось
и следа. Результат, однако, завораживал.
   Но даже Петрина не могла отвлечь Кирона от всепоглощающей идеи  покорения
воздуха. Вот уже несколько лет, как он  скрупулезно  изучал  все,  что  хоть
как-то могло перемещаться в воздухе: облака, насекомых, птиц, несомые ветром
семена и даже осенние листья. Летними вечерами, когда не было срочной работы
и мастер Хобарт с удовольствием дремал на солнышке, Кирон ложился  в  сладко
пахнущую траву и вслушивался в притяжение  земли,  гибкую,  невидимую  силу,
тянущую его к центру мира. Он поднимал взор и видел, как  лениво  плывут  по
небу облака, как купаются в синеве жаворонки, словно волшебным  ножом  режут
воздух ласточки, мечутся и  подпрыгивают,  преодолевая  невидимые  преграды,
бабочки, как зависают в воздухе стрекозы.
   Неужели человек навеки привязан к земле? Говорили,  будто  когда-то  люди
даже высаживались на поверхность Луны. Кирон не слишком доверял легенде,  но
в том, что в былые времена человек наслаждался свободой полета, сомнений  не
оставалось. И еще насладится, что бы там ни твердили служители Лудда!
   Пока же оставалось мучиться, глядя на несущиеся по  небу  рваные  облака,
зная, что они состоят из воды, которая значительно тяжелее  воздуха,  и  все
равно летят в лазурной выси. Оставалось томиться, наблюдая, как хищные птицы
парят, кружатся и, едва качнув крылом, поднимаются выше и  выше,  постепенно
превращаясь в точку.
   Кирон сравнивал  их  легкие  движения  с  исступленными  усилиями  пчелы,
вынужденной так часто  махать  крыльями,  что  они  становились  невидимыми.
Гудение тонких мембран напоминало юноше рев старинных моторов, звука которых
он никогда не слышал.
   Поистине, массу тайн хранят  рожденные  летать.  Поистине,  должен  тогда
существовать и иной способ покорения неба.
   Кирон принялся экспериментировать с воздушными змеями. Это не запрещалось
учителями. Змеи считались не машинами,  а  игрушками.  Их  запускали  многие
мальчишки - безобидное занятие, хотя для пятнадцатилетнего  юноши,  которому
оставалось меньше трех лет ученичества, конечно, несколько запоздалое.
   Видя ветреными осенними вечерами Кирона со шнурком от уходящего в  синеву
змея, взрослые поднимали брови, удивляясь не высоте полета, а  долготерпению
мастера Хобарта. Не иначе, как старик впал  в  детство  или  в  немилость  у
сеньора  Фитзалана;  в  любом  другом  случае  шалопаю   нашлось   бы   дело
посерьезней.
   Сверстники реагировали активнее - вовсю потешались, что Кирон воспринимал
очень спокойно. Его считали полоумным  и  называли  Кирон  Голова-в-Облаках,
потому что он постоянно смотрел вверх. Дальше других  пошел  Эйлвин,  ученик
мельника.
   Широкоплечий, крепкий Эйлвин всегда завидовал Кирону.  Причин  тому  было
две. Эйлвин  не  хотел  быть  мельником.  Он  с  детства  любил  рисовать  и
раскрашивать и больше всего на свете желал стать учеником  мастера  Хобарта.
Кроме того, дело касалось Петрины. Эйлвин был помолвлен с  Джоаной,  дочерью
Лодовика, шорника.  В  лучшем  случае  Джоану  можно  было  назвать  унылой,
лишенной обаяния девушкой. Детей, правда, она должна была рожать хорошо,  да
и в женских ремеслах была искусна, но к  тем  девушкам,  от  которых  сердца
парней то замирают, то колотятся изо всех сил, Джоана не относилась.
   Эйлвин простил бы Кирону то, что он стал  учеником  мастера  Хобарта.  Он
простил бы ему и то, что его помолвили с Петриной. Но он не мог простить ему
и того, и другого. И потому однажды вечером, когда  только  что  сработанный
Кироном змей поднялся невероятно высоко, а  ничего  не  подозревавший  Кирон
старался поднять его еще выше, Эйлвин, отбросив приличия, подскочил к Кирону
и перерезал шнур. Ветер  был  сильный.  Змей  несколько  раз  дернулся,  как
безумный, после чего понесся к югу, в море,
   Кирон ошарашенно уставился на Эйлвина.
   - Зачем ты это сделал?
   - Затем, что ты придурок.
   - Разве я не имею  права  на  придурь,  если  мне  так  нравится?  Эйлвин
растерялся, но пути назад уже не было.
   - Нет. Ты должен быть таким, как мы все. Запускать змеев можно детям.  Мы
уже вышли из этого возраста.
   - Однако ты еще не вышел из возраста, когда наказывают  битьем.  Я  долго
придумывал эту конструкцию. И ты сейчас получишь по заслугам.
   - Попробуй, тронь! - завопил Эйлвин. - Давай, попробуй!
   Особой уверенности он, впрочем, не чувствовал, хотя и был сильнее Кирона.
Но Кирон обладал гибкостью тела и ума - чудесная комбинация.
   - Послушай, Эйлвин, - спокойно сказал Кирон, - ты действительно  заслужил
наказание. Мне жаль.
   Юноши стояли друг перед другом.  Эйлвин  верил  в  силу  и  сомневался  в
тактике; Кирон верил в тактику и не был уверен в силе.
   Эйлвин кинулся в атаку. Схватить Кирона покрепче  -  и  дело  решено.  Но
Кирон  не  стоял  на  месте.  Мощным  прыжком  он  перелетел  через   голову
противника. Эйлвин опешил, обернулся и тут же получил  великолепный  удар  в
прыжке.
   Искры посыпались у него из глаз, мир погрузился во тьму, и  юноша  рухнул
на землю. Потом зрение вернулось:  Эйлвин  увидел  спокойно  ожидающего  его
Кирона. С яростным криком он вскочил на ноги и снова кинулся на  противника,
готовый на этот раз к его уверткам. Однако их не последовало. Кирон, похоже,
собрался  встретить  удар  плечом,  что  было,  конечно,   глупо,   учитывая
значительный вес Эйлвина. Но в  самый  последний,  удачно  выбранный  момент
Кирон пригнулся. Не сумев остановиться, Эйлвин  беспомощно  распластался  на
его спине, и в этот  миг  Кирон  резко  выпрямился.  Эйлвин  перевернулся  в
воздухе и с тяжелым стуком хлопнулся спиной о землю. Подняться он  не  смог.
Голова раскалывалась, в ушах стоял гул, все тело  болело.  Кирон  стоял  над
противником.
   - Ты жалеешь, что перерезал шнур?
   - Да проклянет тебя Лудд! - Эйлвин попытался схватить Кирона за ногу.
   Кирон наступил ему на руку, придавив ее к земле.
   - Жалеешь?
   Эйлвин застонал от боли.
   - Будь ты проклят в аду и еще глубже! Я никогда не пожалею! У  тебя  есть
мастер Хобарт,  и  у  тебя  будет  Петрина.  Да  покарает  меня  Лудд,  если
когда-нибудь... - Эйлвин потерял сознание.
   Когда он пришел в себя, Кирон легонько похлопал его по лицу.
   - Оставь меня в покое, парень. Ты можешь переломать мне все кости,  Кирон
Голова-в-Облаках, но я никогда не пожалею о содеянном. Клянусь тебе!
   Кирон осторожно помог ему сесть и сам присел рядом.
   - Почему ты заговорил о мастере Хобарте и Петрине?
   Побледнев, Эйлвин поднял глаза.
   - Ты имеешь все, о чем я когда-либо мечтал, - проговорил он, задыхаясь от
рыданий. - И все равно играешься как ребенок.
   Неожиданно Кирон все понял.
   - Ты хочешь рисовать?
   - Да, смерть Лудду, я хотел  рисовать.  Но  мне  придется  только  молоть
зерно.
   - А Петрина? Эйлвин поморщился.
   - Можешь радоваться. Я помолвлен с Джоаной.
   - Прости меня, - сказал Кирон просто. - Я не знал всех сил.
   - Каких сил ты не знал? - ошарашенно спросил Эйлвин.
   - Тех, которые заставили тебя  перерезать  шнур.  С  Петриной  ничего  не
поделать. Я ее люблю и на ней женюсь. А вот с другим вопросом,  может  быть,
что-нибудь и получится...
   - Ничего с этим не получится, - пробормотал Эйлвин. - Мельник  не  рисует
картин, и его ученик тоже. Вот и все.
   Кирон улыбнулся.
   - Разве есть какой-нибудь закон? Разве сеньор Фитзалан объявил, что, если
мельники станут рисовать, их надлежит казнить?
   - Ты смеешься надо мной, - проговорил Эйлвин. - А кроме того, кто  станет
учить меня рисовать? Кто даст мне холст и краски?
   - Я.
   Эйлвин замер с открытым ртом.
   - Ты? Но почему?
   - А разве у нас есть причина для  вражды,  Эйлвин?  Должны  ли  мы  стать
врагами из-за решений, которые были приняты без нашего участия?
   - Нет, но...
   - Тогда послушай. Я хотел бы иметь тебя своим другом. Придет день, и  мне
очень понадобится такой друг. Что касается Петрины, то  здесь  я  ничего  не
могу, и не буду делать. А мастеру Хобарту я служу хорошо, и он  меня  любит.
Он даст мне холст и краски и не станет задавать вопросы,  на  которые  я  не
захочу отвечать... Я научу тебя рисовать, Эйлвин. Ты доволен?
   Эйлвин протянул руку и сжал предплечье Кирона. Кирон сделал то же  самое,
скрепив таким образом древнюю клятву взаимной верности.
   - Я доволен. Клянусь Молотом Лудда, я более чем доволен. Но почему ты так
поступаешь?
   - Мы пожали руки, значит, мы связаны клятвой. Решено?
   - Решено.
   - Тогда я кое-что  тебе  скажу,  Эйлвин.  Ты  хочешь  рисовать,  но  тебе
уготовано стать мельником. Я хочу строить летающие машины, но мне  уготовано
стать художником. По отдельности нам придется смириться с судьбой; вместе же
мы сможем бросить ей вызов. Ты будешь мне верен?
   - До конца. Однако  ты  правильно  сказал:  рисующий  мельник  закона  не
нарушает, но летающие машины... Твое будущее опасно, Кирон Голова-в-Облаках!
   Кирон улыбнулся дразнилке, теперь совершенно беззлобной.
   - Законы придумывают люди. И люди их изменяют... Змей, шнур  которого  ты
перерезал, был не просто игрушкой, Эйлвин. Я  ставил  эксперимент.  Это  был
экспериментальный проект змея, способного поднять человека в воздух.
   - Не продолжай, Кирон. Тебя отправят на костер.
   - Послушай. Я открыл закон - когда придет время, он не  даст  луддитам  и
пальцем пошевелить.
   - Что за закон?
   - Закон исторической необходимости, - сказал Кирон.  -  Рано  или  поздно
станет необходимо, чтобы человек снова поднялся в воздух. Но  пока  придется
работать втайне.
   - Я боюсь за тебя, Кирон.
   - Я и сам боюсь, Эйлвин. Но нас связывает договор, тебя и меня. Я передам
тебе свое умение, и ты будешь счастлив.
   - А что ты попросишь у меня взамен?
   - Не знаю. Честно, не знаю. Я попрошу твоей помощи,  это  точно.  И  риск
может оказаться велик. Может  быть,  речь  пойдет  о  твоей  жизни.  Хотя  я
постараюсь этого избежать.
   Эйлвин поднялся. Встал и Кирон. Они снова сжали друг другу руки.
   - Лучше быть мертвым художником, чем живым мельником, - пошутил Эйлвин.
   - Еще лучше быть живым художником и живым летать  по  воздуху,  -  сказал
Кирон.

5

   Юной госпоже Элике Фитзалан, проклятию сеньора Фитзалана, было семнадцать
лет. Слава Лудду, через год она повенчается с молоды