ла, что Дайон кончил писать.
   - Ну, как дела, любимый?
   - Ужасно.
   - Что ты пишешь?
   - Сам не знаю.
   - Не знаешь?
   - Если тебе обязательно нужен ярлык, - сказал он  раздраженно,  -  назови
это:  "Подстрочные  Примечания  к  Монографии   о   Возможных   Последствиях
Армагеддона".
   Компьютер ответил на ход Джуно так, как она и ожидала. Клетка R5 на доске
загорелась ярким светом - машина взяла слона  своим  конем.  Джуно  смиренно
сняла коня пешкой. Компьютер сдвоил ладьи.
   Джуно снова повернулась к Дайону.
   - Никакого Армагеддона не будет, - сказала  она  самоуверенным  тоном,  -
поскольку судьбы мира теперь по-настоящему зависят от женщин.
   - Ты - безмозглая большегрудая сука.
   Джуно поднялась с места, сообщив между делом компьютеру о своей сдаче,  и
встала перед Дайоном, уперев руки в бока:
   - Никогда не говори мне таких слов, маленький трубадур. А не  то  я  могу
разорвать тебя пополам.
   - Безмозглая большегрудая суха, - повторил он спокойно. - Стоупс  побери,
что понимаешь в судьбах мира ты, надменная корова?!
   - Ты пытаешься уязвить меня?
   - О, первый проблеск интеллекта в мастере секса... Никакого  Армагеддона,
сказала доминанта. И вот: ее  изречение  уже  навеки  занесено  в  скрижали.
Темнота ты, моя  дорогая,  Армагеддон  произошел  давным-давно.  Он  начался
голливудским  мюзиклом  под  названием  "Хиросима"  и   продолжался,   когда
узурпация женщинами мужских прав достигла кульминации. - Дайон снова  икнул.
- Да, в Хиросиме люди были сожжены. Но оставшихся, Стоупс побери, заморозили
заживо, когда вы, бесплодные утробы, начали балдеть от пилюль.
   - Мне кажется, я должна заказать для тебя немного кофе, - ответила  Джуно
с достоинством.
   - Пожалуйста. Это только доказывает ограниченность твоего воображения.
   Джуно потеряла терпение и бросилась на  него  через  всю  комнату.  Дайон
встретил ее  тем,  что,  как  он  надеялся,  было  сокрушительным  ударом  в
солнечное сплетение. С Джуно этот номер не проходил никогда. Она перехватила
его руку и, добавив к ее движению свой рывок, одновременно с этим  отступила
на шаг в сторону. Дайон перекувырнулся через кровать.
   - Давай, попробуй еще, плейбой, - сказала она насмешливо.
   С яростным рычанием Дайон прыгнул через кровать.
   Джуно достала его снова. Он упал. Его начало рвать.
   - Малыш, - забормотала  она,  баюкая  его  голову,  -  о,  мой  маленький
потерянный малыш, что с тобой?
   - Жизнь, - ответил он, после того как смог свободно вздохнуть. - Жизнь  и
водка.  Поэзия  и  безнадежность...  Прости,  бесплодная  утроба,   но   это
неотделимо от меня.
   - Почитай мне свою поэму, пожалуйста.
   - Для этого слишком мало времени. Кисмет ,  в  лице
королевских посланников, зовет нас в Стоунхендж.
   - Виктория может подождать. К тому же я сомневаюсь, что мы должны быть ей
представлены. Как-никак я всего лишь служащая второй категории. Почитай  мне
свою поэму.
   Дайон взял лист бумаги:
   - Она тебе не понравится.
   - Почитай ее, пожалуйста.
   - Ты не поймешь ее. Будь я проклят, если и сам ее понимаю.
   - Прочти.
   Когда он закончил, то с удивлением обнаружил, что Джуно плачет.  Не  было
слышно ни звука, но слезы свободно стекали по ее лицу.
   - Что это? - спросил он. - Конечно же не признание гения в  период  моего
распада.
   - Полюби меня,  -  взмолилась  Джуно.  -  Ради  Стоупса,  полюби  меня...
Проклятье, как быстро уходит наше время.
   Дайон потряс головой.
   - Заруби себе на носу, амазонка, - сказал он. - Я буду делать это,  когда
сам захочу, а не когда захочешь ты.

13

   С высоты пяти  сотен  футов  Стоунхендж  был  похож  на  остатки  некоего
чудовищного рождественского торта.  Всю  его  площадь  покрывали  высоченный
прозрачный шатер, из вершины которого подымался в неподвижном воздухе мощный
столб дыма - от сотен факелов и питаемого  горючим  газом  костра.  Мегалиты
 были покрыты листами  радужной  фольги,
облегающей их поверхности так плотно, что металл  и  камень  казались  одним
целым. Внутри  большого  круга,  подобно  колонии  растревоженных  муравьев,
кипела толпа колдунов и ведьм. Сама Виктория,  по  всей  видимости,  еще  не
прибыла, поскольку королевского штандарта нигде видно не было.
   Дайон и Джуно летели на двух разных помелах. На фоне проколотой  звездами
темноты их ночные летные комбинезоны слабо рдели зеленым светом. Ведьмовская
шляпа Джуно съехала ей далеко  на  затылок,  удерживаясь  в  этом  положении
только благодаря ленте, перекинутой через головной фонарь.
   Притушив головные огни, чтобы не слишком слепить других гостей, доминанта
и ее сквайр медленно летали по кругу над ареной  празднества,  и  реактивные
ранцы мягко посвистывали за их спинами.
   - О чем ты думаешь? - закричала Джуно, перекрывая свист двигателей.
   - Я не думаю, - ответил Дайон. - Думать  -  вредно  для  здоровья.  -  Он
взглянул вверх. - Предлагаю устроить гонку к звездам.
   Она засмеялась:
   - Не этой ночью, малыш. Сегодня нами распоряжается королева.
   - Трусиха, плоскопузая лизоблюдка, - закричал он. - Следуй за мной.
   Он погасил  головной  фонарь  и,  включив  на  полную  тягу  вертикальный
реактивный двигатель, понесся ввысь, как сошедший  с  ума  камень,  падающий
наперекор направлению тяжести.
   - Дайон! - закричала Джуно. Но он уже был далеко, сотней футов выше.  Она
тоже выключила фонарь и ринулась за ним.
   Теперь они оба, отдавшись  безумию,  головокружительно  падали  навстречу
танцующим звездам.
   На высоте тысячи футов Джуно  и  Дайон  ощутили,  как  холодный  рвущийся
навстречу воздух колет лица.
   На высоте двух тысяч футов мороз прихватил их брови.
   На высоте трех тысяч футов они оказались опять на одном уровне.
   -  Стабилизируйся!  -  задыхаясь,  выкрикнула  Джуно.  -   Ради   Стоупс,
стабилизируйся.
   Морозный воздух распарывал легкие.  Каждое  слово  причиняло  нестерпимую
боль.
   Но Дайон не хотел или не мог ее услышать. При той скорости, с которой  он
падал  вверх,  звук  проносящегося  мимо   воздуха   заглушал   даже   свист
перегруженного двигателя.
   На высоте  восьми  тысяч  футов  Джуно  почувствовала,  что  не  в  силах
подняться выше. Боль в ушах, окоченение  лица  и  холод,  глубоко  проникший
сквозь резину задубевшего летного комбинезона, остановили ее.
   - Стабилизируйся! - тщетно кричала Джуно. - Стабилизируйся!..
   Но воздух был слишком разрежен, чтобы ее слова  могли  дойти  до  Дайона,
который уже успел подняться высоко вверх. Сумасшедший трубадур был неудержим
в своем падении вверх, навстречу смерти от холода на пороге звезд.
   Она попыталась удержаться на высоте восьми тысяч  футов.  Но  не  смогла.
Холод был слишком силен, а воздух - слишком разрежен.  В  отчаянии  взглянув
наверх, на сокращающееся в размерах зеленое люминесцентное  пятнышко,  Джуно
медленно опустилась до пяти тысяч футов и стала ждать.
   Дайон опьянел от боли и экстаза. Его наручный альтиметр показывал  девять
тысяч пятьсот футов. Он уже едва мог ощущать свои  руки,  но  это  было  ему
безразлично. Кровь, начавшая течь у него из носа, замерзла на  губах,  но  и
это не пугало его.
   Звезды танцевали и звали присоединиться к своему танцу.
   Танец звезд увлекал, затягивал его в свой хоровод. Тяга к звездному танцу
могла неудержимо увлекать человека.
   Дайон остановился на высоте десяти тысяч футов. Вернее сказать, он не мог
не остановиться, поскольку ракетный ранец  имел  встроенный  предохранитель,
срабатывающий при падении внешнего давления. Слишком много людей  в  прошлом
поднимались ввысь до  тех  пор,  пока  атмосфера  не  становилась  настолько
разреженной, что они теряли сознание. В продолжение десятилетий это был один
из самых модных способов самоубийства.
   Поэтому Дайон остался висеть на высоте десяти тысяч  футов,  наблюдая  за
звездами, медленно двигавшимися вверх и вниз вслед за малейшими  изменениями
тяги вспомогательных двигателей, державших  его  на  максимально  допустимой
высоте. Дайон позволил холоду терзать его плоть и кости до тех пор, пока тот
не добрался, кажется, до самой последней клеточки тела,  до  сердцевины  его
существа.
   Боль  -  тупое  смертельное  жжение  крови  и  нервов,  которые  пытались
сопротивляться морозу, - доставляла ему удовольствие. Он  очищался  холодом.
Он  исповедовался  пустоте,  получал  от  звезд  отпущение  грехов,   просил
причастия от черных космических глубин. Лицо его превратилось в  окоченевшую
маску. Белые кристаллы инея облепили фигуру Дайона, заковав  его  в  ледяной
панцирь. Но его  глаза  по-прежнему  пылали,  преображая  звездный  свет  во
внутренний огонь.
   И наконец наступила приятная сонливость.  Он  знал,  что  это  смертельно
опасно, и играл с опасностью, осторожно скользя по краю забвения. И вдруг он
смутно,  как  о  чем-то  необязательном,  вспомнил  о  Джуно.  О  доминанте,
способной на большие чувства - и  наряду  с  этим  вовсе  бесчувственной.  О
теплой и гибкой плоти, оставшейся в нескольких тысячах  футов  под  ним.  Он
понял, что, безо всякой на то причины, хочет ее. Сейчас. И  в  любую  другую
минуту. Хотя бы лишь для того, чтобы смаковать мысль о том, что  он  побывал
там, куда она не посмела за ним  последовать...  Хотя  бы  для  того,  чтобы
видеть выражение ее глаз...
   Бедная, гордая доминажка. Такое  могучее  тело  -  и  такой  слабый  дух.
Никакого таланта  к  смерти.  Только  кое-какой  талант  к  удовольствиям  и
комфорту в жизни. Он захотел улыбнуться и обнаружил,  что  уже  улыбается  -
замерзшей на лице улыбкой.
   Звезды вдруг тихо погасли - первое и ужасное предупреждение. Сквозь мрак,
который  был  темнее  ночи,  Дайон  попытался  нащупать  кнопку   управления
двигателями. Он нашел ее,  но  не  смог  нажать.  Он  смог  только  тихонько
постучать по ней. Но этого оказалось достаточно.
   Дайон понесся вниз, потоки рвущегося навстречу воздуха резали его лицо  и
тело, как если бы он падал сквозь лес острых ножей.  На  высоте  семи  тысяч
футов к нему вернулся голос и он смог закричать; создалась  высокая  колонна
звука и безумием обрушилась вниз, сквозь мрак ночи.  Это  был  крик  боли  и
наслаждения, поскольку боль  приносила  наслаждение  раздираемому  на  части
телу, к которому вернулись ощущения и которое билось в невыносимо сладостной
агонии воскрешения.
   Дайон проскочил уровень пяти тысяч футов,  где  в  ожидании  его  безумно
металась Джуно. Глядя на небо, она увидела на фоне Млечного  Пути  след  его
падения и полетела навстречу, включив головной фонарь и неистово им сигналя.
   Дайон не заметил ее. Он  был  загипнотизирован  видом  бешено  несущегося
навстречу огненного круга Стоунхенджа. Как восхитительно было бы спикировать
в центр этого круга, прямо в костер, и, подняв ливень  искр,  рассеять  свою
жизненную энергию среди гостей,  собравшихся  на  празднование  идиотизма  в
эпоху идиотизма.
   Но, упав до высоты тысячи футов, он решил  отложить  удовольствие.  Может
быть, в его жизни все еще оставалось  что-то  несделанное,  что  нужно  было
сделать. Может быть, была все еще какая-то цель,  которую  непременно  нужно
было достичь, - даже если этой целью был всего лишь более артистичный способ
смерти.
   Нажав кнопку управления, Дайон включил двигатель на полную мощность.  Рев
воздуха вокруг него превратился в не более чем громкий звук, звук перешел  в
шепот, так что теперь Дайон снова  мог  слышать  жалобный  свист  реактивной
струи. Но он летел вниз с такой скоростью, что  даже  включенный  на  полную
мощность двигатель смог остановить падение всего  лишь  в  сотне  футов  над
прозрачным вигвамом, не дав пробить его и удариться об один из мегалитов.
   Дайон, как пробка из бутылки, подпрыгнул вверх  и  в  этот  момент  снова
вспомнил о Джуно.
   Они встретились  на  высоте  трех  тысяч  футов  -  два  тусклых  зеленых
светляка, нашедших друг друга совершенно непостижимым способом.
   Дайон стабилизировался. Джуно подлетела ближе.
   - Псих, - зарыдала она. - Тупица! Идиот!
   - Средневековый идиот, - согласился он. - Мы оба - жертвы этой  шутки.  И
ее называют жизнью.
   - Ох, Дайон, сумасшедший жонглер и словоблуд, зачем ты это сделал? Я чуть
не умерла из-за тебя. Он засмеялся:
   - Я чуть не умер сам из-за себя... Там, на  потолке,  бесплодная  утроба,
Бог подает очень  холодное  шампанское.  Время  от  времени  его  необходимо
пробовать. Звезды гаснут, и тогда наступает момент экстаза.
   - Я больше никогда не полечу с тобой снова. Дайон явно наслаждался собой.
   - Полетишь. Куда бы я ни  пошел,  ты  потащишь  свои  драгоценные  телеса
следом. И каждый раз, когда ты не сможешь  сделать  того,  что  смог  я,  ты
подойдешь немного ближе к пониманию разницы между мужчиной и женщиной. Конец
сообщения.
   Джуно помолчала секунду или две. Потом сказала:
   - Давай сядем возле распорядителей празднества. Они, должно быть, засекли
радаром твои кульбиты и удивились, что это за козел скачет там в небе.
   - Пусть удивляются, - спокойно ответил он. - А если кто-нибудь что-нибудь
спросит, отвечай: "Это Дайон Кэрн,  ни  на  что  не  годный  шалопай,  бегло
осмотрел  свое  королевство..."  Ты   когда-нибудь   пробовала   собственную
замороженную кровь?
   - Мой дорогой, - сказала Джуно беспомощно, - иногда мне даже кажется, что
я понимаю тебя.
   Дайон  посмотрел  вниз,  на  заполненный  иллюминацией   и   лихорадочным
движением  круг  Стоунхенджа,  потом  -   на   море   темноты,   покрывавшей
невыразительную равнину.
   - Прием может подождать, - сказал он. - У нас будет  достаточно  времени,
чтобы отдать Виктории Английской  подобающие  общественные  глупости  нашего
века.  Но  сначала,  молодка,  ты  должна  хоть  пять  минут   полежать   за
кустарниковой изгородью, раздвинув ноги, как это делала всякая честная шлюха
последние две тысячи  лет.  И  тогда,  возможно,  ты  тоже  попробуешь  вкус
замерзшей крови.
   Джуно бросила  взгляд  на  Стоунхендж  и  увидела  королевский  штандарт,
воткнутый посреди яркого светового пятна. Она открыла рот, но не  издала  ни
звука. Доминанта и девка боролись друг с другом. Дайон наблюдал эту сцену  с
явным удовольствием. Кто победит, было предрешено заранее.  Молча,  почти  с
безропотной покорностью, Джуно стала спускаться в темноту.

14

   Празднество кануна Дня Всех Святых, которое задумывалось, чтобы  развеять
дошедшую до последней степени тоску  королевы  и  дипломатического  корпуса,
повернулось так, что и в самом деле запомнилось всем надолго.
   Осторожно поправив повязку на голове, Виктория  Вторая  пригубила  стакан
польского уайт-спирита со  льдом  и  с  чувством  некоторого  удовлетворения
осмотрела следы всеобщего погрома.
   Оторванные от мегалитов обрывки металлической  фольги  жалобно  шелестели
под дуновением  легкого  бриза.  Полосы  пластика  летали  по  воздуху,  как
наполовину материализованные привидения. Два мертвых белых  петуха,  лежащих
на тронутой морозом земле, злобно пялились друг на друга. Где-то снаружи,  в
темноте,  несколько  травмированных  жиганов  и  раненых  офицеров  порядка,
забывшись,  пили  и  горланили  песни.  Посол  России  билась  в   истерике.
Европейский проконсул была похищена и,  несомненно,  изнасилована  пиратами.
Премьер-министр сломала руку и получила лазерный ожог груди, а саму Викторию
ударило упавшим помелом... Да, это действительно был памятный вечер.
   Королева еще не  получила  списка  пострадавших,  но  была  уверена,  что
произошло более дюжины абсолютных смертей и четырех-пяти временных.  Хирурги
полевого оживляющего центра уже принялись за работу.
   Так что недолго оставалось ждать момента, когда везучие офицеры порядка и
менее везучие пираты будут собраны по кускам и возвращены к жизни.
   А ведь одно время с железной определенностью  казалось,  что  празднество
так и не  раскачается  по-настоящему.  Нанятые  по  случаю  профессиональные
ведьмы не смогли  придумать  ничего  более  занимательного,  чем  ритуальная
дефлорация девственницы-инфры, исполненная  шестью  накачанными  хэппилендом
колдунами-зомби, сеанс группового гипноза, гораздо менее  впечатляющий,  чем
кабаре в старом "Кафе Рояль",  жертвоприношение  козла  и  двух  петухов  и,
наконец, девятифутовая  трехмерная  проекция  Люцифера,  творившего  скучные
непристойности со старомодной монахиней. Правда, пиво  было  хорошее.  Равно
как и копченые колбаски, коктейли  с  бычьей  кровью,  кордебалет,  а  также
гладиаторы, которых наняли драться  до  временной  смерти.  И  все  же  было
совершенно ясно - в целом вечер не удался.
   Но вот в  полночь,  как  только  кончились  запрограммированные  громы  и
молнии, с черного неба посыпались пираты с лазерными винтовками  в  руках  и
безумной жаждой уничтожения в жиганских головах.
   Виктория пришла в восторг. Будь на то ее воля, она возвела бы их в рыцари
всех и каждого. Но условности должны соблюдаться - особенно после того,  как
четверо незваных гостей набросились на Европейского проконсула, накинули  на
нее большую рыболовную сеть - она как раз  собиралась  отведать  жаркого  из
черного кота, - взмыли в ночное небо и скрылись в неизвестном направлении.
   Зрелище было великолепным. Пираты действовали слаженно, как один, и  сеть
набросили очень ловко. Прежде чем Джозефина смогла  понять,  что  случилось,
она обнаружила, что с ужасной силой раскачивается на высоте пятисот футов, а
ее жизнь зависит от четкости строя четырех  кандидатов  на  первую  степень,
державших сеть за углы.
   Так как похищение, несомненно, подпадало под определение дипломатического
инцидента, Виктория, против своего желания,  должна  была  принять  какие-то
меры. По ее сигналу королевский эскорт, оказавшийся на этот  раз  эскадроном
личных телохранителей Ее Величества, пустился по горячим следам в погоню.
   Но в этот момент пираты приступили ко второй фазе  атаки.  Лазерные  лучи
разрезали высокий прозрачный шатер, превратив  его  в  сумасшедший  карнавал
хлопающих, как бичи,  пластиковых  полос.  По  крайней  мере  двое  пиратов,
запутавшись в этих петлях, разбились насмерть о древние каменные колонны.
   К этому моменту даже корпус порядка понял, что  это  не  просто  один  из
развлекательных сюрпризов для Виктории. Одна за другой прибывшие на праздник
в качестве гостей офицеры побежали  в  зону  приземления,  хватали  ракетные
ранцы, боевое снаряжение и взмывали в воздух.
   В первый момент атака на празднество  выглядела  как  неудачный  розыгрыш
нескольких безумных жиганов. Но даже если  это  и  было  шуткой,  то  шуткой
слишком  хорошо  организованной.  Когда  более  пяти   десятков   нападающих
дисциплинированно, сохраняя строй, опустились на землю, в шутке не  осталось
ничего смешного.
   Джуно была одной из первых офицеров, поднявшихся в воздух. Дайон наблюдал
за ней с чувством раздражения и замешательства. Первым его побуждением  было
последовать за ней, чтобы оградить  от  опасностей.  Вторым  -  остаться  на
месте, предоставив доминанте самой расхлебывать эту кашу. Да и  кроме  всего
прочего, эти парни из четвертого измерения действовали так  потому,  что  на
это их толкнуло дурное устройство общества.
   За то время, пока Дайон колебался, Джуно уже успела улететь далеко,  а  у
него самого появились другие темы для размышления. В особенности после того,
как небольшого роста офицер гвардии неожиданно упала с неба и умерла почти у
самых его ног.
   Ее лицо выглядело так молодо, - вероятно, ей было не больше тридцати пяти
или сорока. Она лежала на земле со множеством переломов рук, ног  и  таза  -
тоненький потухший светлячок.
   Дайон взял голову доминанты в свои ладони и стал  баюкать.  Она  получила
слишком много повреждений,  чтобы  чувствовать  боль,  но  сквозь  ее  почти
детские черты проступало выражение нечеловеческой усталости.
   Прежде чем умереть, она произнесла только шесть слов:
   - Полюби меня! Полюби меня! Полюби меня!
   Затем ее тело обмякло, и она превратилась всег