это нравится. Сейчас его
так недостает... Ты один, надеюсь?
   - Твои надежды не беспочвенны.  Добрая  доминанта  отправилась  ненадолго
прошвырнуться по Европе. А теперь говори, что тебе надо, и возвращайся в ад.
   - Мы должны встретиться, братец призрак.
   - Я еще не забыл твой юмор в туманном парке.
   - Это хорошо. День уже назначен.
   - Да принесет  этот  день  нам  наш  дневной  хлеб  и  простит  нам  наши
прегрешения... Кто же играет с остатком моей жизни?
   - Верховное командование, дорогой. Пути его таинственны и неисповедимы.
   - И его неслучайный приказ должен быть выполнен любой ценой, -  подхватил
Дайон. - Итак, жить мне осталось меньше, но зато  я  могу  смеяться  громче.
Очень интересно. Ну а теперь позволь мне вернуться к моей маленькой  сказке,
и я обещаю тебе прекрасную ночь.
   - Не так быстро, друг моей юности. Надо утрясти кое-какие детали.
   - Так утрясай их и прекрати  тратить  попусту  драгоценный  остаток  моей
жизни.
   - Ты знаешь бар "Виват, жиган!"?
   - Я знаю бар "Виват, жиган!".
   - Я встречу тебя там завтра в полночь.
   - Тебе надо будет быть чрезмерно удачливым. Леандер лучисто улыбнулся:
   - Я надеюсь. В противном случае, ты можешь стать чрезвычайно мертвым.
   Он отключил связь, тем самым лишив Дайона возможности послать  парфянскую
стрелу  в сторону противника.
   Дайон трижды пнул кровать и пожалел, что здесь нет Джуно, которую он  мог
бы задушить, а ее безжизненное тело сбросить с балкона, с  высоты  полумили,
на землю.
   Но Джуно здесь не было, и не было  никого,  кого  можно  было  бы  убить,
изувечить или с кем можно было  бы  заняться  любовью.  Потерпев  поражение,
расстроенный Дайон  уселся  перед  экраном  двадцать  на  тридцать  и  снова
принялся смотреть "На Западном фронте без перемен".
   Он успел увидеть, как рука молодого немецкого солдата протянулась,  чтобы
коснуться бабочки. И успел  увидеть,  как  французский  снайпер  пресек  это
движение пулей.

9

   Она была маленькой, тонкой и такой мягкой, какой может быть только инфра.
Почти ребенок - двадцати пяти лет, может быть, - но нищета, или  полунищета,
уже оставила на ней свой знак. Брошенная на произвол судьбы, она состарилась
бы очень быстро. К шестидесяти, если бы ей удалось избежать рождения слишком
большого количества детей и прожить так долго, она сделалась бы  совершенной
старухой. Джуно нашла ее поющей песни в мюнхенской пивной за  жалкую  плату.
Она была почти чистокровной англичанкой по имени Сильфида.
   Джуно привела ее в момент, когда Дайон при  помощи  старинного  карандаша
пытался  накорябать  очередную  поэму.  Он  вспоминал  свое  столкновение  с
Леандером в Сент-Джеймском парке и творчески преломлял его. Дайон  вычеркнул
слова "капля росы" и написал вместо них "дождевая  капля".  Он  считал,  что
нельзя позволять искусству, особенно  если  стихи  сентиментальные,  слишком
близко соприкасаться с жизнью. Это может быть опасно для искусства. В  конце
концов он прочитал:
   Капля дождя превратилась в стеклянный собор, Тишина прокатилась как  гром
у него в голове. Он спал, как тот, кто не живет. Он  бодрствовал,  как  тот,
кто не умрет.
   Тогда-то в сопровождении Сильфиды и появилась Джуно, похожая на  трирему,
тянущую на буксире ялик.
   - Привет, мейстерзингер. Я скучала без тебя.
   -  Привет  и  прощай.  Я  совершенно  не  скучал.  Как  тебе  понравились
мюнхенские жиганы?
   - Они гораздо любезнее здешних. Что ты пишешь?
   - Твою эпитафию... Что это за ребенок, которого ты,  ясное  дело,  где-то
украла?
   - Ее зовут Сильфида, и она собирается родить мне сына.
   Дайон  внимательно  осмотрел   девушку,   чье   чрево   он   должен   был
оплодотворить. Она была испугана, но выглядела далеко не отталкивающе. И  то
и другое ему понравилось.
   - Enchante de faire votre connaissance,  - сказал он, отвешивая церемонный поклон.
   - Merci, monsieur. J'espere que notre connaissance sera tres heureux pour
tous.
   - Твой французский почти так же ограничен, как и мой, - сказал  Дайон.  -
Как удалось этой суке заманить тебя обратно в Англию?
   - Пожалуйста, не надо, - сказала Сильфида нервно, - доминанта Джуно  была
очень добра ко мне. Она уже дала мне тысячу львов.
   - Еще тысяча - после зачатия, - добавила  Джуно,  -  и,  наконец,  тысяча
после рождения ребенка.
   - Живого или мертвого? - спросил Дайон со злобой.
   Хорошее настроение Джуно мгновенно испарилось.
   - Не играй слишком грубо, малыш, - посоветовала она, - и  не  обижай  мою
инфру. Она получает деньги за зачатие, а не за то, чтобы ее  обижали.  Дайон
засмеялся:
   - Мою инфру! Черт побери, кем ты себя воображаешь? Султаном  семнадцатого
века?
   - Переключи трансмиссию. Мы провели в полете полдня  и  довольно  устали.
Будь любезен, закажи что-нибудь поесть.
   При упоминании о еде Дайон вспомнил, что и сам голоден.  Он  пил  слишком
много, но не мог вспомнить, когда ел в последний раз. Подойдя  к  вакуумному
люку, он заговорил в приемное устройство:
   - Приборы на три персоны. Авокадо, фаршированные креветками, мексиканская
клубника с коньяком, чеширский сыр, датское масло, финский хрустящий хлебец.
Напитки: два литра розового вина, пол-литра хеннеси,  черный  кофе,  сливки,
сахар. Через десять минут. Все.
   - О, Стоупс! - воскликнула Джуно с восхищением. -  Этот  человек  создает
поэмы и в области гастрономии.
   В порыве чувств она обняла его.
   - Не трожь меня, корова, - огрызнулся Дайон. - Ведь последний  ужин  того
стоит, не правда ли?
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Я хочу этим сказать, что  жизнь  очень  часто  бывает  короче,  чем  мы
думаем, и никто не может извлечь квадратный корень из завтрашнего дня.
   Джуно снова стала наливаться гневом.
   - Кто или что сделало яичницу из твоих транзисторов, юнец? Ты как медведь
с испорченным усилителем. Если ищешь драки, ты ее получишь.
   - Но не на глазах у ребенка, - ответил Дайон сухо.  -  Кто  знает,  какое
неизгладимое впечатление это может произвести  на  ее  пока  еще  непорочное
чрево. - Он повернулся к Сильфиде:
   - Полагаю, это будет твой первый ребенок?
   - Да.
   - И тебе не хотелось бы оставить младенца себе? Она беспомощно посмотрела
на него:
   - Что бы я делала с ребенком?
   - Ах да. Подходящий комментарий к нашему прекрасному времени. - Он бросил
взгляд на Джуно:
   - Где это дитя будет жить, спать и  испытывать  опустошительную  страсть?
Или ты еще не решила? Эта квартирка вряд ли достаточно велика для  menage  a
trois.
   - Я решила, - быстро ответила  Джуно.  -  Для  начала  у  Сильфиды  будет
собственная комната на двадцать третьем этаже. Потом посмотрим.
   - Когда не останется сомнений, что плод зреет на дереве, - добавил Дайон.
   Дальнейшая словесная баталия была прервана прибытием еды.
   За едой Дайон узнал о Сильфиде немного больше.  Ей  исполнилось  двадцать
три, и никто не предъявлял на нее прав. Ее мать - возможно, живая до сих пор
- была  инфрой  -  наполовину  англичанкой,  наполовину  немкой,  а  отец  -
сквайром-англичанином. Доминанта, заплатившая за ее зачатие,  не  дожила  до
того времени, когда могла бы получать проценты с  вложенного  капитала.  Она
погибла,  проводя  исследования  синтетических  вирусов.  Поэтому   Сильфида
существовала на обычное государственное сиротское пособие, пока не  достигла
возраста  восемнадцати  лет.  После   этого   она   была   домработницей   у
высокопоставленных   доминант   и   занималась   случайно   проституцией   с
преуспевающими сквайрами, жаждавшими отдыха  от  своих  хищных  партнерш,  а
также эпизодически выступала в качестве певички в барах,  клубах,  пивных  и
борделях.
   Сильфида уже успела устать от такой жизни -  вот  почему,  возможно,  она
была готова начать карьеру профессионально беременной.
   - Не кажется ли тебе,  что  подгнило  что-то  в  государстве  датском?  -
спросил Дайон, выслушав ее рассказ.
   - Простите, я не понимаю.
   - Как, впрочем, и он сам, - сказала Джуно едко. - Я  должна  предупредить
тебя, Сильфида. Если ему дать  хоть  три  десятых  шанса,  Дайон  до  смерти
замучает тебя своими подколками. Это воплощенный атавизм. А этот его  способ
бить  себя  кулаком  в  грудь!  Если  он  будет  доставлять  слишком   много
беспокойства, скажи мне, и я с ним разберусь.
   Дайон проигнорировал ее.
   - Я хочу сказать, что этот мир - безумное место, где бабы наподобие Джуно
набиты деньгами и властью, в то время как ты и тебе подобные могут  получить
от жизни ничтожную мелочь, только если они наполнены детьми.
   - "Но доми Джуно - это доминанта", - непонимающе запротестовала Сильфида.
   - Доми Джуно - это доминанта, - передразнил ее  Дайон.  -  Какая  светлая
мысль! Дерево это дерево это дерево. Но каким чертом это  касается  нас?  Не
могли же они выбить из тебя все разумные мысли, дитя. Что-то же должно  было
остаться у тебя между ушей, или все сконцентрировалось между ног?
   Сильфида залилась рыданиями.
   Джуно подняла бутылку хеннеси:
   - Займись лучше  этим,  плейбой.  Еще  одно  извержение  антиобщественной
риторики, и я спущу тебя с балкона.
   Неожиданно Дайон почувствовал себя пристыженным.
   - Сильфида, - сказал он мягко, - вытри слезы. Джуно права. По  статистике
однажды  она  должна  была  оказаться  права,  и  это  случилось  сейчас.  Я
психованный, потерпевший во всем неудачу карлик, и я смиренно  прошу  твоего
прощения. Ты пролетела сотни миль для того, чтобы тебе наполнили чрево, а не
для того,  чтобы  открыли  глаза.  Я  полон  раскаяния,  не  говоря  уже  об
угрызениях совести.
   Не обращая внимания на Сильфиду, Джуно озабоченно посмотрела на Дайона:
   - Что случилось? Что-то происходит! Что бы это ни было, но  я  вижу,  как
становится все хуже и хуже.
   - Ничего, - сказал он неубедительно, - я призрак привидения, вот  и  все.
Простите меня, дети, я не ведаю, что творю.
   Он взял у Джуно бутылку хеннеси и налил себе изрядную порцию. Потом одним
глотком выпил все и поднялся.
   - Полночь монументально маячит перед нами, - объявил он загадочно, - и  я
должен ненадолго покинуть вас, дорогие подруги. Я должен посовещаться с тем,
чьи  пальцы  наинежнейшим  образом   ласкают   маленькую   красную   кнопку.
Несомненно, вы воспользуетесь моим кратким отсутствием,  чтобы  решить,  чья
именно постель должна быть осчастливлена этой ночью. - Он посмотрел на Джуно
пронизывающим взглядом. - Руководствуясь исключительно интересами  будущего,
я советую, чтобы выбор пал на Сильфиду.

10

   Приговоренный неплохо  позавтракал,  весело  думал  Дайон,  шагая  свежим
ноябрьским утром, чтобы получить атомную  гранату,  которой  предназначалось
поднять на воздух всю британскую законодательную власть. По такому случаю он
позволил себе съесть пару устриц  и  запить  их  бутылкой  шампанского,  но,
несмотря на это, чувствовал себя довольно усталым.  Всю  прошедшую  ночь  он
провел с Сильфидой в ее квартире на двадцать третьем этаже.
   Поскольку она была незнакомкой, да к тому же инфрой, он занимался  с  ней
любовью  неоднократно  и  с  большим  пылом.  Его  энтузиазм  не  надо  было
стимулировать. Сильфида была, на свой необычный манер, весьма притягательна.
Кроме того, она прекрасно знала, что  и  как  надо  делать  ногами,  руками,
грудью  и  языком.  Что  сильно  облегчало  дело:  если  уж  ты  собираешься
танцевать, то, конечно, не должен делать это плохо.
   Но не одна лишь эротика заставила Дайона побить все свои  рекорды.  И  не
отчаянная необходимость угодить Джуно - но шепот смерти, звучавший у него  в
голове. Он считал весьма  вероятным,  что  погибнет  -  если  не  от  кнопки
Леандера, то от атомного взрыва, если не от взрыва,  то  от  лазерных  лучей
разъяренных офицеров порядка. И хотя эта перспектива не слишком его  ужасала
и не была ему совершенно неприятна,  в  ней  ощущалось  беспокоящее  ледяное
дыхание смерти. Особенно после того, как он пришел  к  заключению,  что  уже
исчерпал свою квоту воскрешений.
   Короче говоря, Дайон - к своему крайнему изумлению - обнаружил, что  тоже
хочет ребенка. Который, почти наверняка, родится  после  его  смерти.  Ну  и
Стоупс с этим.
   Очень, очень  грустно  обнаружить,  что  хочешь  ребенка.  Особенно  если
готовишься кануть в Лету.
   Сильфида не была обеспокоена его ранним уходом. Она в  буквальном  смысле
не была потревожена. Трех или четырех энергичных актов любви было более  чем
достаточно, чтобы убить у нее всякое желание бодрствовать. Она заснула почти
в момент финального оргазма и так и осталась лежать без движения,  полностью
обнаженная со все еще широко разведенными ногами. В свете раннего утра на ее
лице застыло выражение потерянного ребенка.
   Во время  завтрака  Дайону  пришла  в  голову  фантазия  обрызгать  грудь
Сильфиды шампанским. Склонившись  над  спокойно  спящей  плотью,  скрывавшей
чрево, быть может в этот самый момент обеспечивающее продолжение их рода, он
сказал несколько нежных слов. Но  Сильфида  не  почувствовала  ничего  и  не
услышала его благословения. Что, принимая во внимание все происшедшее,  было
не удивительно.
   И вот теперь Дайон - самый отчаянный солдат Потерянного Легиона  -  шагал
по Сент-Джеймскому парку.
   Леандер с великолепным чувством юмора выбрал место для  передачи  похожей
на яйцо атомной гранаты. Это был тот самый участок берега,  где  Дайон  чуть
было не задушил его несколько дней назад.
   Краткая встреча в баре "Виват, жиган!" носила крайне небрежный  характер.
Она произошла не в отдельном кабинете и даже не в одном  из  номеров,  но  в
главном зале, на глазах у Безымянного, безучастно восседавшего  за  стойкой,
подобно исстрадавшемуся василиску. По причинам, которые он  вряд  ли  был  в
состоянии сформулировать, Дайон ожидал встретить  здесь,  по  крайней  мере,
нескольких представителей Потерянного Легиона. Он также  думал,  что  тайные
планы будут обсуждаться в каком-нибудь уединенном месте еле слышным шепотом,
с соблюдением всех правил конспирации.
   Вместо этого там  оказался  один  Леандер,  и  проект  атомного  роспуска
парламента обговаривался совершенно небрежно и открыто за стаканом польского
уайт-спирита со льдом. Правда, в  "Виват,  жиган!"  не  было  никого,  кроме
Безымянного и двух или  трех  надравшихся  жиганов,  настолько  отрешившихся
душой и телом, что они не могли выделять ничего, кроме паров алкоголя, и  не
воспринимали ничего, кроме радиопередачи громкостью в сотню децибел.  И  все
же великие традиции заговоров были без нужды  осмеяны.  Обстановка  казалась
слишком банальной для того, чтобы разрабатывать в ней детали самоубийства.
   План, если верить Леандеру, полностью одобренный верховным  командованием
Потерянного Легиона, был прост до элегантности. Как  и  вообще  все  великие
планы. Все зависело только от решительности,  быстроты,  удачи  и  вопиющего
идиотизма главного исполнителя.
   Предполагалось, что точно в одиннадцать  сорок  пять  Дайон  Кэрн  снесет
атомное яйцо на пол парламента. Оно сработает и  разнесет  здание  в  клочья
ровно через шестьдесят пять секунд - время, необходимое  заговорщику,  чтобы
покинуть  колыбель  демократии.  Вслед  за   атомным   яйцом   Дайон   кинет
парализующее, чтобы обездвижить  тех  членов  парламента,  которые  окажутся
бодрствующими и попытаются  возражать  против  внесенного  предложения.  Вся
операция должна пройти в условиях затемнения, которое обеспечат другие бойцы
Потерянного Легиона, уже установившие, по словам Леандера,  пару  зарядов  с
тумано-и-слезоточивым газом на  галерее  для  посетителей.  Заряды  поставят
дымовую завесу и выпустят слезоточивый газ ровно в одиннадцать  часов  сорок
четыре минуты и пятьдесят секунд.
   Таким образом, Дайон уподобится мстителю из  старинных  северных  легенд.
Низвергнув молнию божественного гнева, он, кашляя и проливая слезы вместе  с
оставшимися на галерее зрителями, бросится вон и затеряется среди  панически
бегущих людей.
   Леандер будет ждать его на Парламентской площади с  реактивным  ранцем  в
руках. И с высоты тысячи футов над  Темзой  они  вдвоем  станут  свидетелями
незабываемого зрелища - взрыва парламента.
   Такова была теория. Это был совершенно замечательный  план.  Как  и  все,
подумал Дайон мрачно, которые обречены  на  провал.  Какая-нибудь  проклятая
деталь обязательно не сработает, и не  кто  иной,  как  Дайон  Кэрн,  бывший
сквайр и гражданин Большого Лондона,  оседлает  самую  верхушку  плазменного
шара.
   Его, конечно, волновала и этическая сторона вопроса -  что  было  тяжелым
моральным  испытанием  даже  для  неудачливого  мейстерзингера.   Стоит   ли
механическое сердце непризнанного поэта сорока тонн помешанных  на  политике
доминант? Это был интересный вопрос. Но не из тех, которые стоят того, чтобы
на них отвечали.
   Довольно гнусно сознавать, думал Дайон с горьким изумлением, что  Леандер
хотел, без всякой тени сомнения, продемонстрировать мне, насколько сильно  я
хочу жить. Оставаться живым, вдыхать воздух поздней осени, чувствовать боль,
чувствовать наслаждение, напиваться допьяна, писать стихи,  слушать  музыку,
растить детей. Растить детей...
   Интересное открытие, особенно если учесть, что  во  все  это,  с  большой
вероятностью, встроен смертный приговор...
   Дайон обнаружил, что идет вниз по аллее  Мэлл,  пустынной  даже  в  такой
относительно поздний час дня. Это напомнило ему, что сейчас Лондон  был,  по
сравнению с лихорадочными днями конца  двадцатого  столетия,  не  более  чем
городом-призраком. Его  население  уменьшилось  наполовину;  некогда  широко
расползавшиеся гнойники пригородов большей  частью  превратились  в  зеленые
лужайки, а основная масса жителей переселилась либо в Центральный Лондон  (к
причудливые дома времен регентства, если они могли себе это позволить), либо
в десять городских башен, фаллически вздымающихся навстречу смущенному небу.
   Все же доминанты кое-чего достигли, согласился Дайон неохотно. Они  смели
муравейник  и  превратили  его  в  колоссальную  суперферму.  Они  сократили
численность населения, уничтожили голод, устранили гонку вооружений и отняли
чувство собственного достоинства  у  мужчин.  Жизнь  -  если  только  вы  не
беременная в десятый раз инфра, не импотент-жиган с уродливой физиономией  и
не поэт с тремя психозаписями - была славным и приятным приключением.
   Ну и Стоупс их побери! Тем больше причин  вознести  батальон  одряхлевших
женщин-политиков туда, где нет ни абстрактных дебатов, ни инъекций жизни.
   - Английские джентльмены, которых сейчас можно найти только в постелях, -
ни к кому, собственно, не обращаясь, сказал Дайон,  войдя  в  Сент-Джеймский
парк и ступив на мост, - будут проклинать себя за то, что их здесь не было.
   Нельзя сказать, что он сам всецело  верил  своим  словам,  но  эта  мысль
утешала.
   Двигаясь по мосту, он заметил, что тихая поверхность воды внизу буквально
кишит утками. Но сейчас, как назло, у него не было с собой ничего, чем можно
было бы покормить их. Воистину, век расшатался.
   Леандер уже ждал его.
   Леандер  всегда  был  ждущим,  сколько  помнил  его   Дайон.   Совершенно
замечательный талант.
   - Как хорошо встретиться при дневном свете,  -  весело  приветствовал  он
Дайона. - Надеюсь, ты спал хорошо.
   - Отлично, гробокопатель, я насиловал будущее.
   - А теперь, дружище, давай  сотворим  маленький  кусочек  истории,  чтобы
будущее помнило о нас.
   Дайон взглянул на небо и со вкусом втянул в себя воздух.
   - Прекрасное утро, - сказал он. Леандер усмехнулся:
   - Действительно, прекрасное. Но как сказал некий пророк или кто-то в этом
роде, - прекрасное утро не гарантирует, что в полдень не наступит тьма.

11

   Премьер-министр отвечала на вопросы, касающиеся предложения объявить День
Национального Траура по поводу кончины бывшего Европейского проконсула. Доми
Юлалина была в голосе, но речь ее, подумал Дайон, едва ли принадлежит к тем,
которым суждено войти в историю. Было одиннадцать часов с