га  по  надуманным,  а не реальным
причинам.
     Хорошо ли я сказал, Господи? -  осведомился Мовшович у  Господа, слегка
запутавшись в своих построениях.
     -  Как  тебе  сказать?.. - отвечал Господь откуда-то сбоку. -  В общем,
сказал истинно. Ибо не сказал ничего ложного. - И Господь замолчал.
     Ученики переваривали  услышаное. И в  процессе переваривания  с  их лиц
исчезла  кровь, затянулись раны. Прошла боль, появившиеся в процессе спора о
путях человечества.
     (Возможно, отсюда берет начало выражение "Слово Божье лечит".)
     -  Ты, как всегда,  прав, - хором сказали ученики,  - и наши залеченные
раны свидетельствуют об этом...
     -  Но,  -  робко заметил один  из Книжников, - вот какой вопрос. Точнее
говоря,  недоумение.  Твои  слова  -  слова  Господа.  Но  отдельные из  них
отсутствуют  в  Законе,   Пророках   и  Святых  Благовествованиях  и  иногда
противоречат им. Как быть?
     - Я уже рассказывал вам притчу о корабельщиках и островах. Возможно, вы
ее забыли.  Между  прочим,  отдельные  положения Закона,  пророков  и Святых
Благовествований противоречат друг  другу. На первый взгляд. Чтобы разрешить
эти кажущиеся противоречия и вновь возникшие у вас после моих слов, расскажу
вам еще одну притчу:
     - Умер один человек. И оставил  своим  сыновьям дом. Старший взял  себе
крышу,  средний  -  стены,  младший -  пол.  И все  трое  остались  с грудой
никчемных камней.  Камни стен бессмысленны  сами  по  себе.  Они  всего лишь
камни. Камни потолка бессмысленны сами по себе. Они всего лишь камни.  Камни
пола  бессмысленны сами  по  себе. Они всего  лишь камни.  А все  вместе они
составляли дом.
     Так  и Слово Божье,  разъятое во  времени и пространстве - не Слово,  а
всего лишь  буквы. Набор частей не  составляет целого. Стены  дополняют пол.
Крыша  дополняет стены. К каждому дому можно сделать пристройку. Лишь бы она
была в  гармонии с уже имеющимся домом. Так  что  уже написанное Слово Божье
может быть дополнено другими Его словами...
     Пока  Мовшович  налево и направо сыпал  притчами,  Жук где-то  свистнул
курицу.  И даже  ощипал  ее. (Мы  полагаем,  что  в этом  не  было  никакого
мистического  смысла,  внушенного  притчами  Мовшовича.  А  желание  есть  и
застарелая  привычка  удовлетворять  его любыми  спсобами.)  Нарушение Жуком
одной из заповедей Мовшович и ученики осудили. Но курицу съели. Поскольку не
пропадать же добру. После чего  Францисканец,  любовно обсасывая косточку, в
последний раз осудил  Жука, пригрозив за воровство  карой Божьей и страшными
муками в аду. Попеняв отсутствием страха  Божьего в Жуке и в  народе вообще,
посетовав  на  общее  оскудение нравов,  Францисканец  подложил косточку под
голову и приготовился ко сну.
     Мовшович, водя второй берцовой костью по песку, произнес:
     - Не бойтесь Господа, из-за того,  что  Он может  причинить  вам  боль.
Бойтесь причинить боль Господу. Это и есть страх Божий.  Ибо,  причиняя боль
Господу, вы причиняете боль и себе.  Ибо  каждый  из вас -  частица Господа.
Рука Господа.  Глаз Господа. Сердце Господа. Больно Господу - Больно  и вам.
Но эта боль прийдет позже...
     С  этими  словами  Мовшович   выдернул   куриную  кость  из-под  головы
засыпавшего Францисканца. Тот со смачным звуком шлепнулся головой о пустыню.
И сел с ошалевшими от предсонья глазами.
     - Ну вот как ты представляешь себе ад? - спросил его Мовшович.
     21   Францисканец   помотал   головой,   просыпаясь   окончательно.   И
вддохновенно стал  расписывать внутреннее убранство  ада и сопутствующие ему
муки. Тут  был весь набор средневековых штампов. Принадлежащих средневековым
шестиразрядным писателям.  Желающих псевдострахом Божьим отпугнуть грешников
от  греха.  Наиболее  употребительными были  поджариванье  на  сковородах  и
помещение в котел с кипящим маслом.
     Вдохновившись, Францисканец  придумал собственную  муку, которую мы  не
встречали  ни  в одном из  известных нам  источников. Истекая  слюной,  горя
глазами и размахивая руками, он  поведал о  бесконечном коле,  который через
зад  входит  в  тело  грешника.  А  поскольку  зад  тоже  бесконечна,  то  и
прохождение бесконечного  кола через  бесконечную зад тоже бесконечно. Таким
образом, грешник, если только он -  не пассивный педераст, имеет вечный кайф
наоборот...  Закончив изложение, Францисканец мечтательно уставился взглядом
в перспективу.
     - Так, - подытожил Мовшович, - твое представление  об Аде  мне понятно.
Это - доведенные до бесконечности пытки, которые  пользовало человечество во
все  времена. Я  бы мог предложить еще кое-какие, изобретенные в неизвестном
тебе будущем. Но качественно они ничего не изменят... Самое страшное мучение
- не то, которое применят другие. А те, которые человек доставляет сам себе.
И  нет  ничего страшнее, чем вечное  похмелье без похмелки. Представьте себе
безысходную средненощную тоску, тяжкую депрессию. Когда внешне все вроде  бы
хорошо. Когда  все вроде  бы нормально. Когда за стеной спят жена  и дети, а
тоска толчками заливает сердце и мозг.  А похмелки нет. И не будет  НИКОГДА!
Вот это-то и будет Ад. За грехи. Бесконечные страх, тоска и депрессия... Без
конца... Вечно... Во все времена... Скончания которым не будет...
     А противоположностью этому Аду существует Рай...
     При слове "Рай" ученики встрепенулись.
     - Рай, - мечтательно уставившись в ночь, проговорил Францисканец, - это
Ад наоборот.  Как  я  себе  его представлю. Если грешники будут жариться  на
сковродках, кипеть в  масле, протыкаться бесконечным  колом,  то  праведники
будут их жарить,  кипятить,  протыкать. И  так  далее. И  это  -  величайшее
наслаждение - наказывать зло. Не покладая рук. Бесконечно. И в конце каждого
потустороннего  дня  испытывать  радость  от  честно  исполненного  долга  и
ложиться спать. Чтобы  с утра  снова жарить, кипятить и протыкать. И  так до
бесконечности... - И Францисканец пустил слюну.
     - Уже написан Вертер, - пробормотал про себя Мовшович, а  вслух сказал,
- Инстисторис  и  Шпренгер тебе кланялись. Все  свои  представления о Рае ты
можешь воплотить  в сегодня. Ты  уже пытался с  этими двумя,  -  и  Мовшович
указал  на Раввина  и  Муллу,  -  сделать  шаг  к твоему раю,  сжигая  этого
четвертого. - И Мовшович ткнул пальцев в Трижды Изменившего. - Только ты  не
учел одного. Бесконечная пытка пытаемых становится тяжкой  работой. И  очень
быстро  превращается  в   пытку   для  пытаемого.  И  твой  Рай  задолго  до
бесконечности превратится в Ад...
     И удрученный Францисканец поник головой.
     А Мовшович с  вопросом о  Рае обратился  к  Мулле. Мулла  грохнулся  на
колени,  воздел руки  к небу, что-то провопил по-арабски.  А потом убежденно
сказал.
     -  Рай,   учитель,  это,  когда   к  твоим  услугам  бесконечная  груда
разноцветных  и разноплеменных гурий. А  член стоит,  не  падая.  И приятную
усталость  от   бесконечных   оргазмов   смягчаешь   крепленым  щербетом.  В
неограниченных количествах. И все это вечно...
     - Понятно, - прокомментировал Жук. -  Шлюхи и  кирянство.  И  все  - на
халяву. Вот и верь после этого в чистоту помыслов приверженцев ислама...
     Мулла подобрал  полы  халата, чтобы  наказать  неверного за неверие, но
отказался от этого намерения.  Сравнив свои и Жука весовые категории, вместо
толковища он псевдократно произнес:
     -  Я  полагаю,   что  всемогущий  Аллах   должным  образом  оценит  мое
воздержание, верное служение ему и в Раю возместит мне недополученное в этой
жизни...
     - Короче говоря,  -  сказал Мовшович, - я делаю неутешительный для тебя
моральный вывод. В  своем служении ты был небескорыстен. Ты служил Господу в
рост. Свое благочестие ты  вложил на проценты. И думаю я, что Господь, он же
Аллах, в создании Рая имел другие намерения. Нежели удовлетворение  похоти и
жажды, недополученные тобой в этой жизни. Служить Господу нужно не в надежде
на  воздаяние. А из любви  к  Нему. Поэтому  твои притязания  на Рай в твоем
собственном исполнении кажутся мне сомнительными.
     Мулла поник головой, дав себе обещание забыть о Рае навсегда. Во Всяком
случае  до того  момента, когда это произойдет. Если  это вообще произойдет.
Если же нет, если же  он попадет  в Ад, полный, по словам  Мовшовича, глухой
беспросветной тоски, стало быть, так  тому и быть.  Стало  быть, это и  есть
Воля  Аллаха.  Или Господа.  И  этой своей  искренней  печалью,  этим  своим
искренним смирением он сделал первый шаг в непонятный пока для него Рай.
     Далее  свои соображения  по поводу  содержательной  части Рая  высказал
бывший Прокаженный.  По его мнению,  Рай населен исключительно прокаженными.
Которые совершенно свободно болтаются  по всей территории Рая. И никто их не
гоняет и не  преследует. Потому как некому. Потому, как  -- все прокаженные.
Периодически  между ними происходит соревнование на большую прокаженность. И
самый прокаженный занимает  место одесную  Господа. Занявший второй  место -
ошую. А третий призер возлежит у ног первых двух. А в остальное время все  в
Раю равны в своей прокаженности.  И все  счастливы. Потому что равны. Потому
что имеют общую прокаженность, не имеющую трагического исхода.
     Идею  общего  равенства  в  раю  поддружал  и  бывший  Насморочный.  За
исключением  того,   что,  вместо   прокаженных,   Рай   полностью   заселен
насморочными. А в остальном, то же самое.
     Так,  - подытоыжил  Мовшович,  -  я  пошел.  Если  бы  среди  вас  были
расслабленные, слепцы и бесноватые,  то Рай,  соответственно, будет  населен
либо расслабленными,  либо  слепцами,  либо бесноватыми. Эдакое  равенство в
полном говне. Правильно я вас понял?
     Бывшие  Прокаженный  и  Насморочный, смущенные  столь  неожиданным,  но
логичным выводом, молча кивнули головами.
     - Стало  быть, -  продолжил свою мысль  Мовшович, -  для каждой болезни
Господь должен создать свой собственный Рай. Или один, общий, разделенный на
зоны. Так сказать, по интересам?.. Так?..
     И опять бывшие  Прокаженный  и Насморочный, следуя за идиотской логикой
Мовшовича, вынуждены были кивнуть головой. Но уже с меньшей радостью.
     - Грустно  мне на вас  смотреть.  И  грустно вас слушать.  Свою  бывшую
ущербность вы  приняли  за  избранность.  И  втайне гордитесь  ею. И путаете
гордость с  гордыней. Ибо гордость - это ощущение  себя  частицей Господа. А
гордыня - чувство превосходства над  другими частицами  Господа. А значит, и
над самим Господом. Пусть и в ущербности. И воистину вы достойны только того
Рая, который себе представляете.
     Бывший Владелец бесплодной смоковнице представлял Рай, как состоящий из
двух частей. В первой  части ничего нет, а  во  второй полно сверхплодовитых
смоковниц. И он продает  эти смоквы  во  вторую часть Рая, где в них сильный
дефицит.
     Книжники же представляли Рай, как бесконечное ристалище для споров. Где
споры существуют только ради споров. Являясь чистым искусством.
     - Ну, а вы, - обратился Мовшович к своим бывшим московским соратникам -
а как вы представляете себе рай?
     Жук и Каменный Папа молча сглотнули.
     - С  вами все ясно, - сказал Мовшович,  - златые  горы  и  реки, полные
вина.
     Жук вкрадчиво поправил:
     - Если, "полные вина", то златые горы необязательны...
     - Чтобы, когда приходишь в "Восьмой", Валерка давал все бесплатно, Руфа
без всяких яких выносит стакан. А Нинка подносит стакан к твоим губам.
     - Чтобы похмелье опохмелялось, - добавил Жук.
     - И чтобы никогда, никогда, никогда не блевалось! -  завершил  Каменный
Папа.
     И оба опустили головы. Сознавая ничтожность своих представлений о Рае.
     И  последним  высказался  Раввин.  Он  сказал, что, по его  мнению, Рай
населен одними евреями, причем  принявшими  христианство. И половину райских
суток они благоадрят Господа за  то, что они - евреи. А вторую - за  то, что
они - христиане. Все же остальные находятся в аду. И как справедливо заметил
недавно уважаемый Равви Мовшович, пребывают в глухой тоске. Потому что они и
не евреи. И не христиане. Такая вот своеобразно понятая соборность. Любовь к
Господу на национальной почве.
     22  - Значит так, - подытожил райские изыскания Мовшович. - Одни из вас
представляют  Царство Божье,  как  возмещение страданий, полученных  в  этой
жизни. Другие - как оплату за служение. Третьи - равенство для  своих. Таким
образом,  по вашему  мнению,  мы получаем множество Царств Божьих. Рано  или
поздно из-за несходства интересов эти Царства начнут враждовать между собой.
И мы в вечности  бытия получим точное отражение его кратковременности. И это
- ваша ошибка. Как  и  ошибка  миллионов  ваших  предков. И ваших  потомков.
Получить там то, чего  не  хватает здесь. И  полное ничегонеделанье. Скопище
паразитов на теле Божьем. Отсосете, дети мои. Вынужден вас разочаровать. Рай
-  это  место творения.  Где  души,  покаявшиеся даже  в  последний  момент,
возлюбившие  Господа. Красоту.  И друг  друга.  Проникнутся  Святым  Духом и
обретут силу творения. Творения  новых, более совершенных  миров. В  которых
будет  жить  новый человек.  Все  более  и  более совершенный.  И  тем будет
совершенней будущий человек  в будущих  мирах, чем совершеннее  будете вы  в
этом мире.
     И в тихой печали и в глухой тоске будет совершаться творение. Ибо,  как
жили  вы,  так  будут  жить  и  ваши   творения.  Ибо  неисчерпаем  Господь,
неисчерпаем Святой Дух. Причем, во все стороны.
     В самой глухой тоске открываются темные бездны Духа.
     В самой светлой печали открываются сверкающие дали Духа.
     И то, и другое - безграничное Откровение Святого Духа. И глухая тоска и
тихая печаль  влекут за собой  творение. Творение  многогранно в бесконечном
искусстве познания Святого Духа.  И  Царство  Божие  - сверкающее  свободное
творение. В тихой светлой печали. И чем больше вы принесете в этот мир добра
и любви. Тем больше их будет в будущих мирах. И не будет конца творению. Как
сегодняшнаяя любовь  - шаг к завтрашнему Царству  Божьему.  Так и завтрашнее
Царство Божье - шаг к послезавтрашнему.
     И Мовшович умолк. Грустно утомленный.
     - А  кто засвидетельствует истинность твоих слов? - спросили книжники и
вопросительно вытянули носы.
     - Во-первых, я - ответствовал Мовшович, - во-вторых, распятый  на ваших
глазах Иисус, а в-третьих, - и он указал на Жука и Каменного Папу, - вот эти
два  охламона, на глазах  которых я превратил воду  в  водку и португальский
портвейн.
     И книжники смирились.
     И  все  остальные  вынуждены  были  согласиться  с  Мовшовичем,  или  с
Господом.  Именем  которого говорил  Мовшович.  И  все  дали  слово идти  за
Мовшовичем до конца. До конца, которого они  не ведали.  И ведать  не могли.
Потому что конец не был ведом даже Мовшовичу. Мы имеем ввиду нынешний конец.
А не конец вечности, которого, как теоретически обосновал Мовшович, нет и не
может быть никогда.
     23  И все  отправились дальше  на юг. В  Хеврон. На могилы  праотцев  и
праматерей. На  могилу  Мовшовича.  Который парадоксальным  образом  являлся
самим Мовшовичем.
     Так шли они по полям и рощам  Иудеи, приближаясь к Иудейской пустыне. В
северной части которой располагался священный город Хеврон. По пути Мовшович
проповедовал  о Царстве  Божьем. Которое на  самом  деле  является не концом
света,  а  только его началом. Одним из начал  начала,  которому  нет конца.
Потому  что математическая  бесконечность Вселенной подразумевает и духовную
бесконечность  человека. И путь в  Царство  Божье и дальше, в  бесконечность
жизней начинается с познания бесконечности, вселенной и человека.
     - Но,  - предупреждал Мовшович виноградарей, пастухов  и землепашцев по
пути в Иерихон, попытайтесь познать сначала себя. Ибо вы ближе к себе, чем к
космосу.  Уйдите в бесконечность малого. И через нее  познаете бесконечность
большого. Бесконечность Бога. Который и есть все вы и космос...
     Безо всякой видимой надежды проповедовал Мовшович. Виноградари, пастухи
и землепашцы были слишком заняты своим  делом. Им было  не до  метафизики. И
они  делали свое дело, в поте лица добывая свой  хлеб. И кто знает, может, в
их   мелких   суетных   заботах   скрывалась  часть  божественной  мудрости.
Божественного  предназначения  человека.  Очень  сложно  в  малости  увидеть
величие.  не многим это дано.  Мовшович  подозревал это. И не  гневался, что
люди не бросают орудия своего  труда и не преклоняют колена  перед  словами,
сказанными  Мовшовичем,  как бы  от имени  Бога.  Ибо  есть  время  собирать
виноград, время пахать, время пасти овец. И время для Бога. Нельзя все время
думать о Боге. Он должен быть  все время с тобой. Как воздух, вода и одежда.
Мы вспоминаем  о них,  когда нам нечем дышать, мучает жажда, томят холод или
жара. Так и о Боге мы  вспоминаем когда  нас мучают духовная жажда, духовный
голод, духовные холод или жара. Тогда мы и вспоминаем о Боге. Но он всегда с
нами. И в бесконечной мудрости своей простит нам нашу забывчивость.
     Но это  наши собственные размышления, имеющие к повествованию косвенное
отношение. Но всесте с  тем, как нам кажется, не расходящиеся с его основной
идеей. (О которой мы сами не имеем ни малейшего представления.)
     24 В  один  из  дней пути  дневная жара застала их  у хижины, в которой
проживала некая Елизавета из Натании. Которая за некую мзду оказывала некоей
часли пломников некие услуги некоего интимного характера.
     И пока Мовшович и одиннадцать  учеников в тени хижины пересыпали жаркое
время  дня,  Францисканец,  обезумевший  от целибата, проскочил  в хижину  и
получил требуемые  услуги,  расплатившись  рясой.  И  вышел  к  проснувшимся
соратникам в одной тонзуре. И веревке, опоясывающей пустые чресла.
     Ученики,  втайне завидуя,  стали  осуждать  Францисканца,  предавшегося
греху  прелюбодеяния. Францисканец, прикрыв орудие греха  листом лопуха, пал
на колени и завопил:
     - Покаемся, братие! Святой молитвой искупим мой грех! А заодно и грехи,
висящие на нас всех. И, как вериги, отягощающие  наш путь в священный  город
Хеврон!..
     И все, кроме Мовшовича, грохнулись на колени, а Мулла даже распростерся
в пыли, моля Господа о прощении грехов. Мовшович с интересом прислушивался к
воплям  об искуплении,  треску рвующихся  волос  и сплевывал  пыль,  которой
посыпали себе голову кающиеся.
     После чего, отпустив себе грехи,. ученики по очереди, а иногда по двое,
по  трое  зашли  в  хижину Елизаветы  и совершили с ней  грех прелюбодеяния.
Расплатившись, кто чем мог.  И не  расплатившись, кто не мог. Перед Муллой,.
который валялся  в пыли, и чья очередь в связи с  этим оказалась  последней,
лоно Елизаветы превратилось в чавкающее болото. И  Мулла не получил никакого
удовольствия. То есть кончить то он кончил. Но лучше бы он это совершил лпри
помощи  рук.  А  так  он испытал лишь отвращение. И по свойственной человеку
природе свое отвращение он  свалил на Елизавету. Запахнув халат, он вышел из
хижины   и  начал  проклинать  Елизавету.  Вовлекшую  их,  хоть  и   заранее
искупленный, но все же грех.
     - Братие, - орал он  точно так же, как и орал недавно Францисканец, вот
в этой хижине возлежит  блудница. Которая грех сделала своим ремеслом. Можем
ли мы, братие, терпеть ее на своем пути в священный город Хеврон. Который по
этой причини  также  является  священным?.. Господь  вопиет к  нам!  Господь
гневается на  блудницу! Как поступит  с  ней?  Как избавить от  греха других
паломников?.. Отвечайте, братие!..
     Смущенные своим грехом и обуянные гневом на Елизавету, ученики обратили
свои взгляды к Мовшовичу.
     Мовшович  сидел  на  камне  и  опять чертил  прутиком на песке какие-то
замысловатые  узоры. Потом  он посмотрел на учеников и произнес  уже до него
произнесенные слова:
     -  Кто из  вас  без греха, пусть бросит  в  нее камень...  - опять стал
чертить на песке свои непонятные фигуры.
     Ученики задумались. Грехи у них были, были у  всех. Ра