из-за двери старик.
   Но Джэспер не стал его слушать.
   - На днях заеду опять! - крикнул он и уехал.
   В  четверть  одиннадцатого  он  остановился  у  дома,   где   помещался
"Общественный  театр"  -  последняя  выдумка  высшего  вернонского  света.
Обитатели фешенебельных кварталов чуть не все  были  членами  Театрального
клуба,  во  главе  которого  стояла  дочка  самого  управляющего  железной
дорогой. Джэспер Холт, воспитанный и холостой, был радушно принят в  среде
"лучших людей города", хотя, кроме того, что он отличный кассир и родом из
Англии, никто ничего о нем не знал, зато  как  актера  его  прямо-таки  на
руках носили: он был признан как самый талантливый актер-любитель во  всем
Верноне. Его ничем не примечательное лицо могло вытягиваться в трагическую
маску или раздуваться толстощекой  шутовской  физиономией;  его  спокойные
манеры словно скрывали вулкан страстей. В отличие от других  любителей  он
не "представлял" - он просто перевоплощался. Он  забывал  о  существовании
Джэспера Холта и становился то бродягой, то судьей, то лощеным денди Ноэля
Кауарда, то странным порождением фантазии Бернарда  Шоу  или  символом  из
драм лорда Дансейни.
   Все другие одноактные пьесы из нового репертуара "Общественного театра"
уже отрепетировали. Джэспера ждали любители-актеры, занятые в  пьесе,  где
он играл главную роль. Еще  его  хотели  видеть  дамы-постановщицы,  чтобы
узнать, во-первых, как он отнесется к синим шторам на сцене, а  во-вторых,
какой, по его мнению, заключается высший смысл  в  роли  пажа,  состоявшей
всего  из  двух  строчек,  но  доставшейся   зато   самой   очаровательной
любительнице самого юного поколения. Когда все обсудили и утихомирили двух
крупно поспоривших членов репертуарного совета, то, наконец, приступили  к
репетиции. Джэспер Холт был все в том  же  фланелевом  костюме  с  увядшей
гвоздикой в петлице; но это был уже не Джэспер Холт, это был старый герцог
де Сан Саба, циничный, щедрый, великолепный,  с  изысканными  манерами,  с
вкрадчивым голосом и снедаемый самыми низменными страстями.
   - Ах, если бы мне побольше таких талантов, как вы! - восклицал  нанятый
театром профессиональный режиссер.
   Репетиция окончилась в половине двенадцатого. Джэспер  отвел  машину  в
гараж и пешком вернулся домой. Дома он изорвал  и  сжег  бумагу  с  маркой
кондитерского магазина и пакет, в котором были продукты.
   Спектакль состоялся в следующую среду. Джэсперу Холту аплодировали  без
конца. А на банкете, устроенном после окончания пьесы в Лейксайд-клубе, он
танцевал с самыми красивыми девушками города. Он  говорил  мало,  но  зато
танцевал без устали. Джэспер Холт был в зените славы.
   В среду вечером Джон Холт не пришел  на  собрание  духовных  братьев  в
Роузбэнке.
   А через пять дней в понедельник на совещании у директора  Национального
Лесного банка Джэспер Холт пожаловался на головную боль. На следующий день
он позвонил директору и  сказал,  что  не  придет  в  банк:  он  попробует
отоспаться, дать отдых глазам, может быть, тогда пройдет  его  мучительная
головная боль. Это было некстати, потому что именно в этот день  его  брат
Джон приехал в Вернон и зашел в банк навестить Джэспера.
   Директор видел Джона Холта всего один раз. И так уж совпало,  что  и  в
тот раз Джэспера не было в банке - он уезжал за город. Директор  пригласил
Джона в свой кабинет.
   - Ваш брат сегодня остался дома.  У  бедняги  страшная  головная  боль.
Надеюсь, она скоро пройдет. Мы очень ценим  вашего  брата.  Вы  можете  им
гордиться. Не хотите ли сигару?


   Директор говорил с Джоном, а сам незаметно разглядывал его.  Как-то  во
время обеда  (директор  иногда  угощал  обедом  своего  старшего  кассира)
Джэспер обмолвился, что они с братом похожи как две капли воды. Но сколько
ни всматривался директор в Джона Холта, он не замечал такого  разительного
сходства. Черты, были, пожалуй, те же. Но у Джона на  лице  застыла  такая
гримаса хронического духовного несварения, взгляд  был  так  угрюм,  рыжие
космы такие спутанные, неряшливые - то ли  дело  черный  лоснящийся  зачес
Джэспера над просвечивающей плешинкой, - что директор почувствовал к Джону
неприязнь, столь же сильную, как и его симпатия к Джэсперу.
   А Джон тем временем говорил:
   - Я, знаете ли, не курю. Я решительно не понимаю, как это человек может
отравлять  сосуд  божий  наркотиками.  По-видимому,  я   должен   был   бы
радоваться, что вы так цените моего бедного брата.  Но  меня  куда  больше
заботит  его  полное  равнодушие  к  духовной  стороне  жизни.  Он  иногда
приезжает ко мне в Роузбэнк. Я пытаюсь наставить его на путь истинный.  Но
признаюсь, мне это плохо удается. Легкомыслие его поразительно!
   - Мы не замечали в нем легкомыслия. Он образцовый работник.
   - Но он занимается актерством! И читает  любовные  романы!  Конечно,  я
помню заповедь: "Не судите, да не судимы будете". Но я глубоко  скорблю  о
том, что мой брат готов отдать вечное  блаженство  за  преходящие  радости
земные. Однако я должен идти навестить его. Я верю, что  мы  встретимся  с
вами на собраниях нашего братства "Спасение" в Роузбэнке. Будьте  здоровы,
сэр.
   Возвращаясь к прерванной работе, директор пробормотал:
   - Скажу Джэсперу, что лучший комплимент, какой я могу  ему  сделать,  -
это что он совсем не похож на своего братца.
   На следующий день, в среду, когда Джэспер пришел в банк, директор  и  в
самом деле повторил ему свою шутку насчет сходства с Джоном, но Джэспер, -
вздохнув, ответил:
   - О, Джон, по существу, славный  малый.  Но  он  так  давно  занимается
метафизикой, восточным мистицизмом и бог знает еще какой чертовщиной,  что
живет теперь как в тумане. Но, право же, он гораздо  лучше  меня.  Если  я
вдруг убью мою домохозяйку или, скажем, ограблю ваш банк, шеф,  пойдите  к
Джону - и я ставлю лучший обед в городе, что Джон не успокоится, пока я не
окажусь в руках правосудия. Вот какие высокие принципы у моего брата!
   - Такие высокие, что простому смертному до них и  не  дотянуться!  Так,
значит, если вы нас ограбите, то я должен обратиться к вашему  брату?  Но,
прошу вас, воздержитесь от этого. Я содрогаюсь  при  мысли,  что  придется
иметь дело с детективом, который к  тому  же  еще  религиозный  фанатик  в
крахмальной манишке.
   Оба рассмеялись, и Джэспер пошел  в  свою  кабину.  Он  признался,  что
голова у него все еще болит. И директор посоветовал  ему  взять  недельный
отпуск. Джэспер не соглашался: в связи  с  войной  в  Европе  стала  расти
военная  промышленность,  и  все  больше  поступает  заводских   платежных
ведомостей, которыми как раз занимается Джэспер.
   - Лучше неделю отдохнуть, чем потом болеть месяц, - настаивал директор.
   И Джэспер поддался на уговоры.  Он  решил  уехать  и  отдохнуть  денька
два-три. Он отправится в пятницу на озеро Уэкамин, день-другой порыбачит и
не позже вторника будет обратно.  Перед  отъездом  он  успеет  подготовить
ведомости к оплате и передаст их второму  кассиру.  Директор  поблагодарил
Джэспера за его добросовестное  отношение  к  своим  обязанностям  и,  как
нередко бывало, пригласил в четверг вечером к себе домой на ужин.
   В эту среду вечером Джон, брат  Джэспера,  был  на  собрании  духовного
братства в Роузбэнке. Вернувшись домой и чудесным образом превратившись  в
своего брата Джэспера, он не стал убирать парик и костюм  Джона  в  нижний
ящик комода, а уложил в чемодан. Чемодан он отвез к себе в Верной и  запер
в шкаф.
   За ужином в  гостях  у  директора  он  был,  как  всегда,  любезен,  но
несколько молчалив: у него еще болезненно стучало в висках - и он ушел  из
гостей рано, в половине десятого. Он степенно шагал к  центру  Вернона  по
фешенебельному бульвару, держа в одной руке свои серые шелковые  перчатки,
а в другой - трость, которой  он  величаво  помахивал.  Так  он  дошел  до
гаража, где стояла его машина.
   - Страшно болит голова.  Хочу  проехаться  за  город,  подышать  свежим
воздухом, - сказал он дежурному.
   Он выехал со скоростью не больше пятнадцати миль в час, держа  путь  на
юг. За пределами города он перешел на двадцать пять миль в  час.  Вся  его
спокойная, удобная поза говорила о том,  что  он  едет  далеко:  он  сидел
неподвижно, только чуть шевелилась нога на акселераторе и правая  рука  на
руле. Левый локоть покоился на мягком подлокотнике, и ладонь снизу  только
чуть касалась руля.
   Он проехал к югу пятнадцать миль, почти до самого городка  у  Уонагуши.
Затем по довольно плохой дороге круто свернул на  северо-запад  и,  описав
большую дугу вокруг  Вернона,  взял  курс  на  Сен-Клер,  который,  как  и
предместье Роузбэнк, лежит к  северу  от  Вернона.  Сделано  это  было  не
случайно. Уонагуши находился  в  восемнадцати  милях  к  югу  от  Вернона;
Роузбэнк, наоборот, в восьми милях к северу. Сен-Клер же стоял от  Вернона
на двадцать миль, почти так же, как и Уонагуши, только  в  противоположном
направлении.
   По пути в Сен-Клер, проезжая в двух милях от Роузбэнка, Джэспер  съехал
с шоссе в рощу, где росли вперемешку дубы и клены. Он остановил машину  на
заброшенной лесной дороге. Вылез из машины,  размялся  и  пошел  вверх  по
склону лесистого холма,  который  круто  обрывался  над  заглохшим  лесным
озером. Каменная стена почти отвесно уходила в воду. Стоя  на  самом  краю
обрыва,  Джэспер  разглядывал  в  слабом  свете  звезд  темное,   заросшее
тростником озеро. Оно так затянулось тиной, что в  нем  никто  никогда  не
купался.  Жили  в  озере  склизкие  мордастые  голавли,  но  редкий  рыбак
заглядывал сюда.
   Джэспер стоял, задумавшись. С этого обрыва  однажды  сорвалась  в  воду
упряжка лошадей, и вязкое дно озера засосало ее.
   Он пошел вниз, ведя тростью по земле,  как  бы  прочерчивая  дорогу  от
обрыва до того места, где под деревьями ждал его автомобиль. Один  раз  он
остановился и вырубил большим карманным ножом целый ореховый куст,  росший
на этом воображаемом пути. Дойдя до машины, он удовлетворенно ухмыльнулся,
потом  вышел  на  опушку  леса  и  взглянул  вправо  и  влево  по   шоссе.
Приближалась какая-то машина. Он подождал, пока она проедет и скроется  из
глаз, и бегом вернулся к своему автомобилю.  Вывел  его  задним  ходом  на
шоссе и помчался дальше на север, в сторону Сен-Клера со  скоростью  почти
что тридцать миль в час.
   На окраине Сен-Клера  он  остановился,  вынул  сумку  с  инструментами,
вывернул свечу и стал бить ею  по  картеру.  Кусок  фарфорового  изолятора
откололся. Тогда он ввернул свечу на место и сел за руль. Мотор застучал с
перебоями, один цилиндр не работал.
   - Не иначе, как что-то случилось с зажиганием, - сказал он весело.
   Он кое-как дотянул до гаража в Сен-Клере. Там  никого  не  было,  кроме
старика негра, ночного рабочего, который мыл губкой и  поливал  из  шланга
большой черный лимузин.
   - У вас есть дежурный механик? - спросил Джэспер.
   - Нет, сэр. Боюсь, что вам придется оставить машину до утра.
   - Черт! У меня что-то случилось с зажиганием. Или с  карбюратором.  Ну,
делать нечего, придется, видно, оставить. Ты будешь  здесь  завтра,  когда
механик придет?
   - Да, сэр.
   - Тогда скажи ему, что я  приеду  за  машиной  в  полдень.  Нет,  лучше
сговоримся на девять утра. Не забудь, смотри. - Он протянул старику монету
в двадцать пять центов. - Это поможет тебе не забыть.
   - Поможет, поможет, очень поможет, -  радостно  закивал  старик.  Потом
спросил, привязывая к машине Джэспера номерок: - Ваша фамилия, сэр?
   - Фамилия? Э-э... Хэнсон. Так запомни. Завтра в девять утра я приеду за
машиной.
   Из гаража Джэспер пошел на вокзал. Было  без  десяти  час.  Джэспер  не
спросил дежурного о ближайшем поезде на Вернон. По-видимому, он знал,  что
в час тридцать семь в Сен-Клере останавливается нужный ему  поезд.  Он  не
остался в зале ожидания, а сел в темноте на багажную тележку возле  камеры
хранения. Когда подошел поезд, он проскользнул в последний вагон и сел  на
последнюю скамью. Надвинув на глаза шляпу, он заснул или сделал  вид,  что
заснул. В Верноне он сошел и отправился в гараж,  где  всегда  стояла  его
машина. Он  вошел  внутрь.  В  коридоре,  служащем  одновременно  въездной
дорожкой, притулившись к стене, дремал на большом табурете ночной мойщик.
   - Вот не повезло так не  повезло!  -  с  деланным  весельем  воскликнул
Джэспер. - Что-то стряслось с зажиганием. Думаю, что с зажиганием. Оставил
машину в Уонагуши.
   - Д-да, не повезло, - проснувшись, откликнулся мойщик.
   - Ничего не поделаешь, оставил машину в Уонагуши, -  еще  раз  повторил
Джэспер, уходя.
   Джэспер был несколько неточным. Он оставил машину не в Уонагуши, что на
юге Вернона, а в Сен-Клере - прямо в противоположной стороне.
   Затем он вернулся домой, прекрасно выспался,  принял,  весело  напевая,
ванну, однако за завтраком жаловался на головную боль и объявил, что  едет
на озеро Уэкамин, по северной дороге, будет ловить там окуней и даст отдых
своим больным глазам. Хозяйка пожелала ему счастливого пути и спросила, не
нужно ли ему помочь собраться.
   - Нет, нет, благодарю  вас.  Я  беру  с  собой  всего  два  чемодана  -
кое-какая старая одежда, ну, и рыболовные снасти. Я уже все  уложил.  Если
управлюсь в банке пораньше, выеду с одиннадцатичасовым. У нас  сейчас  дел
по горло со всеми  этими  платежами  военных  заводов.  Оружие  союзникам,
знаете ли. Что там пишут сегодняшние газеты?
   Джэспер появился в банке с двумя  небольшими  чемоданами  и  элегантным
шелковым зонтиком с серебряной ручкой, на которой было  выгравировано  его
имя. Швейцар, он же и  сторож,  помог  Джэсперу  отнести  чемоданы  в  его
отделение.
   - Осторожно с этим чемоданом. В нем мои  рыболовные  снасти,  -  сказал
Джэспер, показывая  на  один  чемодан,  который  был  довольно  тяжел,  но
чувствовалось, что в нем много свободного места. - Просто не верится,  что
я сегодня буду ловить окуней в Уэкамине.
   - И я бы не отказался от такой поездки, сэр. А как ваша голова сегодня?
   - Голова-то лучше, а глаза все болят. Видно, уж очень  я  их  натрудил.
Знаете, Коннорс, я хотел бы успеть  на  поезд  в  одиннадцать  ноль  семь.
Вызовите для меня такси в одиннадцать. Впрочем, не  надо,  лучше  я  потом
попрошу, а то вдруг не управлюсь до одиннадцати. Очень мне хочется  уехать
с этим поездом.
   - Хорошо, сэр.
   Директор, второй кассир и старший клерк - каждый  спросил  у  Джэспера,
как он себя чувствует. И каждому он повторил в ответ,  что  глаза  у  него
болят и что он собирается в Уэкамин ловить окуней.
   Второй кассир, чья кабина примыкала к кабине Джэспера,  весело  крикнул
через стальную сетку:
   - Надо же, какое некоторым везение! Ну, подождите!  Вот  разыграется  у
меня летом сенная лихорадка, я на целый месяц закачусь рыбу ловить!
   Джэспер поставил оба чемодана к себе  и,  предоставив  второму  кассиру
выплачивать по чекам, занялся  подготовкой  субботних  платежей.  Он,  как
обычно, прошел в подвал - узкое, скучное, освещенное одной  лампочкой  без
абажура, непроветриваемое помещение, где пол бы покрыт линолеумом,  а  всю
заднюю стену составляли стальные  дверцы  сейфов.  Дверцы,  выкрашенные  в
бледно-голубой цвет, были ничем не примечательны,  но  за  ними  хранилось
несколько миллионов долларов наличными и в ценных бумагах. Верхние  дверцы
- на мощных стальных петлях, каждая имеет два циферблата. Их могут открыть
только два старших служащих банка, причем каждый из них знает только  свою
комбинацию цифр и не знает второй. Внизу несколько сейфов поменьше, и один
из них находится  в  распоряжении  Джэспера,  как  старшего  кассира.  Это
небольшой стальной сейф, в котором  лежало  сейчас  сто  семнадцать  тысяч
долларов бумажными деньгами и четыре тысячи золотом и серебром.
   Джэспер входил в подвал и возвращался в свою кабину с пачками денег. От
второго кассира,  который  работал  в  трех  шагах,  его  отделяла  только
стальная сетка.
   Работая, Джэспер иногда перекидывался с ним несколькими словами.
   Одни раз, отсчитав девятнадцать тысяч долларов, он заметил:
   - Большие платежи на этой  неделе  для  вагоностроительного  "Хеншель".
Они, кажется, поставляют союзникам лафеты и кузова грузовиков.
   - Угу, - безразлично отозвался второй кассир.
   Быстро и четко шла у Джэспера привычная работа. Он  отсчитывал  деньги,
сверяя с отпечатанными на  машинке  платежными  ведомостями.  Взгляд  его,
казалось, ни разу не оторвался от денег и колонок цифр.  Кредитные  билеты
он складывал в пачки, скрепляя каждую бумажной лентой. Рядом лежали черные
кожаные мешки, куда он как будто клал готовые пачки денег. Но он  их  туда
не клал.
   Оба чемодана стояли у его ног.  Предполагалось,  что  они  заперты.  На
самом деле один был отперт. И хотя он был довольно тяжел,  в  нем  ничего,
кроме  чугунной  болванки,  не  было.  Время  от  времени  рука  Джэспера,
державшая пачку долларов, опускалась. Легким движением ноги он приоткрывал
чемодан, и пачка бесшумно падала на дно чемодана.
   Нижняя часть кассы  была  отгорожена  от  наружного  помещения  толстой
стальной плитой, так что никто, кроме второго кассира, не мог видеть  этих
подозрительных действий. Но Джэспер  опускал  пачки  долларов  в  чемодан,
только когда второй кассир был занят с посетителями  или  поворачивался  к
нему спиной. Выжидая подходящий момент, Джэспер иногда пересчитывал  пачки
по нескольку раз и усиленно тер глаза, чтобы все видели, как он устал.
   Каждый  раз,  уронив  украдкой  в  чемодан  пачку   долларов,   Джэспер
демонстративно, не спеша запихивал в  кожаный  мешок  завернутые  в  синюю
бумагу столбики монет на остальную сумму, указанную в ведомости. Именно  в
эти минуты он и заговаривал со вторым кассиром. Потом запечатывал мешок  и
деловито отставлял его в сторону.
   Джэспер так  долго  возился,  что,  когда  он  кончил,  было  без  пяти
одиннадцать. Он крикнул швейцара и попросил вызвать такси.
   У него оставался незапечатанным еще один мешок. И все могли видеть, как
Джэспер пачку за пачкой укладывает в мешок деньги, давая  второму  кассиру
последние наставления.
   - Я сложу все мешки в мой сейф, а вы потом перенесете их к себе. Только
не забудьте запереть сейф. Ну, я должен бежать, а  то  опоздаю  на  поезд!
Вернусь самое позднее во вторник. Будьте здоровы.
   Он поспешно отнес мешки в подвал и набил  ими  свой  сейф  чуть  не  до
отказа. Но  все  они,  кроме  последнего,  были  пусты,  если  не  считать
нескольких столбиков монет, завернутых в синюю бумагу. Хотя он  и  поручил
запереть  свой  сейф  второму  кассиру,  но  впопыхах  сам  набрал  нужную
комбинацию цифр - досадная  оплошность,  из-за  которой  второму  кассиру,
чтобы открыть сейф, пришлось дожидаться директора.
   Джэспер схватил зонтик, чемодан, задержавшись над одним не более десяти
секунд. Махнув рукой второму кассиру в окошечке кассы, он быстро побежал к
выходу, так что швейцар не успел даже поднести  ему  чемоданы.  Вскочив  в
такси, он громко, чтобы швейцар услышал, велел шоферу  ехать  на  Северный
вокзал.
   На вокзале,  отказавшись  от  услуг  носильщиков,  он  купил  билет  до
Уэкамина - курортного городка на берегу озера, находившегося в ста  сорока
милях  от  Вернона,  а  стало  быть,  в  ста  двадцати  от  Сен-Клера.   И
только-только успел вскочить в вагон, как поезд  тронулся.  Поехал  он  не
первым классом, а сел на лавку возле задней двери в вагоне третьего класса
и, аккуратно отвинтив серебряную ручку зонтика, где было выгравировано его
имя, сунул ее в карман.
   Когда поезд остановился в Сен-Клере, Джэспер вышел с обоими  чемоданами
на  площадку,  оставив  на  сиденье  зонтик  без  ручки.  Его  лицо   было
непроницаемым и  абсолютно  спокойным.  Поезд  тронулся,  он  соскочил  на
платформу и деловито зашагал к выходу в город. Только на миг по  его  лицу
пробежало азартное выражение и тут же исчезло.
   В гараже, где с вечера стоял его автомобиль, он спросил механика:
   - Моя машина