ри дня убила землей
ворону на березе. Для этого она стала у косого окна избушки, вытянула на
ворону руку, с раскрытой ладонью, но сжатыми пальцами, вроде кошачьей лапы,
и ничего не сказала. Земля убила ворону, и та упала с ветки в траву. Земля
сама умеет убивать, поняла Варвара, потому что все мертвые приходят к ней.

После этого наступила осень, ягоды окончательно расклевали птицы, Варвара
насушила себе было грибов, но к зиме они кончились, и ей совсем нечего
стало есть. Первое время Варвара терпела и ела уснувших в земле жучков, но
в ноябре наступил сильный холод, и даже выпал снег. Тогда Варвара устала от
голода и все время лежала на лавке внутри избы, глядя в сквозное окно и
поднимаясь только для того, чтобы выкапывать насекомых. У нее уже не
хватало сил собирать хворост. Однажды, когда глаза Варвары, затуманенные
голодом, перестали различать мелкие тела жучков в земле, она засунула в рот
всю пригоршню, земля противно захрустела на зубах, но Варваре было уже все
равно, и она съела землю. Потом у Варвары так заболел живот, что она
вспотела ледяными капельками и не могла спать всю ночь, смертный ужас
пришел к ней и сел рядом на лавке, однако Варвара даже не смотрела на него,
только хрипло стонала, изо всех сил пытаясь умереть. Наутро ей почему-то
стало легче, и она снова поела земли, чтобы никогда уже не выздороветь, но
живот перестал болеть сам по себе, наверное, в нем умерла всякая живая
боль. Так Варвара стала есть землю, и кроме земли вообще ничего не ела.

В земле было много смертного ужаса, она прямо пропитана была им, там
попадались волоски мертвецов, осколки их ногтей, лоскутки почерневшей кожи.
Варвара не любила всего этого, но продолжала есть землю, потому что ей
хотелось ее есть. Через землю ужас разговаривал с Варварой, глухим,
неразборчивым шепотом. Сначала он говорил Варваре что-то непонятное и
заставлял ее делать себе больно: расцарапывать острой палочкой ладонь или
кусать нижнюю губу до крови. Потом он хотел, чтобы Варвара утопилась в
маленьком лесном озере, но Варвара боялась воды и не пошла топиться. Тогда
ужас придумал жуткого слизня, черного, как мертвец, который заползал иногда
по ночам Варваре на ногу, Варвара не могла тогда шевелиться, она только
дрожала и ныла, а слизень сидел на ноге, и он был очень холодный, словно
это был и не слизень, а черное отверстие в ледяную межзвездную глубину.

Каждую ночь Варваре снились страшные земляные сны, которые наутро она
боялась вспоминать, чтобы сны те не стали настоящими. Ей снилось, будто ее
едят изнутри черви, родившиеся в съеденной земле, или что кто-то закопал ее
живой в могилу, и теперь ей лежать там вечно, сдавливаемой земляной массой
до тоскливой боли. Ничто не помогало Варваре терпеть ужас, она пробовала
молиться, но Бог будто оглох в туманном ноябрьском небе, и Варвара в конце
концов от злости сорвала с себя нательный крестик и выбросила его в озеро.
Кругом была смертная тоска: она шевелила опавшие листья и сыпала с неба
снег, все живое на свете позабыло Варвару, и она осталась совсем одна.

Однажды утром она ушла из замшелой избушки через поля и перелески, она ела
землю и шла, днем и ночью, лишь ненадолго ложась в желтую инеевую траву
поспать. Если кто-нибудь попадался на пути Варвары, она убивала его землей,
потому что никого больше не любила, а деревни Варвара сжигала дотла,
засаливая их пустыми сжатыми пальчиками, чтобы и другим людям тоже негде
было жить, как ей самой.

Раз Варвара встретила у дороги старуху, которая оплакивала в жухлой траве
усталость и неспособность больше уходить от смерти, старуха думала,
наверное, что тело ее высохло до полного безразличия к жизни, но когда
Варвара стала ее выворачивать, как курицу тети Глаши, старуха завыла от
боли и скрючилась, шамкая перетертыми челюстями и возя полусжатыми, как
куриные лапы, руками по мерзлой земле. Варвара убивала старуху несколько
часов, усевшись неподалеку и обхватив колени руками, иногда она смыкала
веки и только слушала неповоротливое хрипение своей жертвы. Долгая, полная
монотонной муки и горя жизнь выклевала у старухи весь разум, и она помирала
без мысли, как скотина, только стыд остался в ней, и она пыталась прикрыть
куриными руками свое сучащее членами тело, словно была голой. Наконец,
распластавшись по почве, старуха стала хрипло плевать кровью, пуская изо
рта темные, брызжущие кровяные пузыри, а потом затихла. Варвара приползла к
ней и улеглась возле спать, чтобы успеть согреться от трупа, пока тот не
остыл. Она уснула и ей приснился первый сон о Клаве, в котором Клаву не
было видно, но она была везде.

Если нарисовать на карте путь Варвары, он будет подобен дуге,
оканчивающейся маленькой петлей. В середине той петли был одуванчиковый луг
и торчала каменная колокольня. Отсюда Варвара не могла никуда уйти, ее
держал повешенный поп. Она шла к колокольне, сама не зная, куда идет, и
только когда увидела ее - поняла, что попалась в ловушку большевиков. Поп
был при жизни обычным попом, пьяницей и растлителем мальчишек, но после
смерти стал страшен. На его тучном, волосатом теле поселились мясные мухи,
однако черви никак не рождались в попе, и мухи этим озлобились, сбились в
черный, ревущий рой, особенно бесновались они на закате солнца, словно
досадуя на снова впустую прошедший день, в такую пору мухи то срывались с
попа и кружились вокруг колокольни, то облепляли его опять, но по-новому,
стараясь отыскать наконец то распределение, в котором смогут оплодотворить
порезанное шашками сало мертвеца, все было тщетно, однако мухи не
отступались, уповая на свое огромное число.

Ничего этого не подозревавшая Варвара устроилась возле колокольни на
ночлег. Той ночью пошел густой снег, который совершенно замел спящую
девочку, но ту грела съеденная земля, и она продышала в снегу луночку, а
поутру раскопала снег руками и хотела идти дальше. Той ночью Варваре ничего
не снилось, кроме черной пустоты, в которой она лежала на животе и мучилась
от смертной тоски. Но вот Варвара проснулась, а тоска осталась быть,
Варвара испугалась ее и побежала по придавленным снегом подсолнухам,
путаясь в них ногами, из подсолнухов она выбралась, но тут дыхание ее
сорвалось, потому что дальше не было воздуха, дальше совсем нельзя было
жить. Варвара в ужасе завыла и стала носиться вокруг колокольни взад и
вперед, но было лишь небольшое пространство, где она могла быть, а больше
нигде. Тогда она подняла голову вверх и догадалась про попа. Сперва Варвара
хотела свалить попа на землю, чтобы он лопнул от удара и из него выбило мух
вместе с кишками. Но поп крепко держался на веревке, сколько Варвара не
шипела внизу и не крутила на него ладошками. Потом Варвара решила поджечь
попа, но тут поп стукнул ее по голове всей колокольней, чтобы она перестала
думать, и Варвара, как была, упала навзничь и полдня была непонятно где,
ничего не понимая. Когда она вернулась, поп мерно покачивался ветром над
ней, и его мухи, не чувствовавшие даже мороза наступающей зимы,
взбудораженно жужжали. Варвара встала и стерла с лица вытекшую носом кровь.
Она обошла колокольню кругом, и не нашла ничего такого, где находилась бы у
попа слабость. Тогда Варвара озлилась и вывернула шедшую вдали полем бабу,
так что бабе разорвало все лицо, она повалилась на твердую пашню и
заскребла ногами, а Варвара схватила без рук бьющееся тело бабы, потащила к
себе, обдирая о землю, и со всей силы швырнула ее спиной в колокольню, баба
ударилась о камень с визгом и позвоночным хрустом, после чего уже не была
живой. Из мертвого тела той бабы Варвара сделала такое, что в деревне
онемели все петухи, не рожденные дети камнями вмерзли в животы матерей, а
один старик пошел в сарай и сам себе отхватил топором голову.

Злотово погибало такой медленной и ужасной смертью, что даже трупы не
находили себе покоя. Засевшая в подсолнухах Варвара уже заставляла мертвых
плясать у изб хороводами и насиловать собственных еще живых детей, когда ей
явилась мать, не то во сне, не то наяву, и сказала: "Ты что же это,
сволочь, делаешь? Гляди, я тебе этого не прощу." Варвара разревелась,
поползла стать на коленки перед матерью, но та ни за что не хотела прощать
Варвару и не собиралась больше ее любить. Она повернулась уже было уйти, но
Варвара вцепилась ей в руку, и тут рука матери надорвалась, отстала от
запястья, а вместо крови из раны полезли черви. Варвара вспомнила, что мать
ее умерла, никогда больше не вернется, и никогда больше не станет ее
любить. Ей стало совсем невыносимо, и она закричала, жутким, нечеловеческим
криком, так она лежала на спине и надрывалась, выдирая руками куски из
земли, а трупы злотовцев сбивались в кучи на полах изб, как окруженные
волками коровы, готовясь к последнему, посмертному бою.

Да если бы и Клава услышала тот крик Варвары, она сразу перестала бы
существовать на свете. Но Клава не могла его слышать тогда, зимой
девятнадцатого года, потому что пространство сохраняло еще для нее свою
дальность и силу покоя, неподвластного страданию, уличные фонари еще
светили сквозь сыпящийся снег, и Таня скользила еще самопишущим пером по
страницам своего дневника, которому суждено было вечное забвение.

Теперь же, вслед за солнцем весны, большевики строили везде новую жизнь:
трупы тронулись по рекам, как битый лед, на невидимых с земли крышах
плывущих облачных гор со светлой песней переправлялись в тыл врагу отряды
чернобушлатных революционных матросов, Ленин стоял в воздухе высоко над
полями, шарф его веял по ветру и мягко-картавые, таинственные слова
разносились на многие версты. Новое пространство сделалось временно
проницаемо для каждого звука, еще свежее, неустановившееся, оно расходилось
под ногами, как трава, изменяясь от одного человеческого представления, и
кратчайшим путем в нем была прямая.

Потому Клава пошла прямо на Варвару. Налетел ветер и выпил слезы с
Клавиного лица. Клава ударилась в Варвару всем телом и прижала ее к себе.
Варвара обхватила руками спину Клавы, ткнулась лицом ей в плечо и
заплакала, сперва тихо, мурлычуще, а потом вдруг завыла, совсем по-бабьи,
судорожно всасывая тепло чужого тела разинутым ртом. Варварины горячие
слезы сразу насквозь промочили Клаве платье и дошли до кожи. Варвара выла,
задыхалась душным слезным воздухом и вздрагивала, подталкивая Клаву назад,
пальцы ее сжались, натянув платье на лопатках Клавы, ногти вдавились в
кожу, но Клава не чувствовала боли, она только жалела Варвару, гладя ее
ладонью по выгоревшим, светлым волосам, заплетенным в толстую пушистую
косу, волосы те были мыты одними дождями, а коса составлена неровно, потому
что Варвара переплетала ее сама, на ощупь.

Наконец Варвара стала вздрагивать слабее и притихла, а потом подняла
заплаканное лицо и посмотрела на Клаву, ясные глаза ее так счастливо
светились, промытые золотой водой, что Клава зажмурилась от их света.

- Меня Варвара зовут, - сказала Варвара, отирая правый глаз рукою. А левый
был не такой мокрый.

- А меня - Клавой, - ответила Клава и поцеловала Варвару в нос.

- Ну вот еще, - возмутилась Варвара, которую никто, кроме мамы, никогда не
целовал. - Какие нежности.

Однако было видно, что она совсем не злится. Чистые, небесные глаза ее
неспешно рассматривали лицо Клавы, впервые за столько дней Варваре не
хотелось вывернуть наизнанку сознательную жизнь, существующую за пределами
ее собственной, наоборот, у нее самой возникло глупое желание целоваться.
Какое-то время Варвара раздумывала, а потом порывисто прижалась выпуклыми,
короткими губами к щеке Клавы. Клава рассмеялась, так легко, как не
смеялась еще в жизни.

- Ну чего ты, - застыдилась Варвара. - Сама же первая начала.

- Да ничего, - смеялась Клава, - я просто так.

А на ясные глаза Варвары вдруг нашла тяжелая тень колокольни.

- Вот поп, - грустно пожаловалась она. - Вовсе извел, окаянный.

- Это, может, потому, - нашлась Клава, - что креста на тебе нет.

Она вытащила из-под платья Танин нательный крестик, сняла его через голову
и набросила на Варвару.

- Мой на веревочке был, - вспомнила Варвара, вытянув из цепочки косу и
поерзав шеей. - Я его выбросила, потому что Бог меня слушаться не хотел. А
этот что, с покойника? Холодный.

- Это моей сестры крестик, она и вправду умерла, - тихо сказала Клава.

- Ну, ты не горюй, - утешила ее Варвара. - Теперь я тебе сестрой буду.

Она мельком, как-то искоса глянула на висящего в высоте попа, из которого
тут же с булькающим хрипом вышел затаенный было для вечности воздух.
Варвара в кривой улыбке сжала рот, и поп глухо лопнул, разбросав мух во все
стороны света. Не понимая, что произошло, Клава обернулась на колокольню.
Та постояла еще немного, потом медленно накренилась и с грохотом рухнула в
поле, будто срубленное дерево. От удара ствол колокольни разбился, дробясь
на куски камня, и подняв тучу пыли из высохшей почвы. Клава отскочила
назад, схватившись за запястье своей новой сестры, перепачканное землей.

- Вот тебе, падло, - с сердцем плюнула Варвара. - А то надоел, хуже черта.


6. Божье бешенство

Первый разговор у них случился в подсолнухах.

- Ты меня старше и потому знаешь больше, - сразу определила Варвара,
усевшись на колени и сложив руки на натянутом подоле. - Зато я - сильная. Я
в колокольню ударила - она упала.

- Ты, наверное, слова такие знаешь, - предположила Клава, взявшись
расплести и снова сплести ей косу.

- Слова? - удивилась Варвара. - Зачем же слова? Не надо никаких слов. Вот,
гляди.

Она вытянула руки перед собой и подняла их немного вверх, туда, где солнце
пробивалось сквозь розовые утренние облака. Варвара скривила пальцы и
застыла в неподвижности.

- Ну и что? - не поняла Клава. А потом она увидела, что солнечный свет
глохнет, исчезая в облаках. Солнце ползло обратно. Клава выпустила из рук
косу Варвары и заворожено уставилась на восток. Солнце ползло обратно. Это
было так страшно, что сердце Клавы заколотилось и ей трудно стало дышать.
Облака темнели, а небо все больше холодело, наливаясь вечерней синевой.
Свет уходил вниз. Клаве показалось, что если Варвара сейчас завалит солнце
за полевые холмы, оно никогда уже больше не встанет.

- Хватит, - прошептала Клава и перекрестилась. - Слышишь, хватит! -
крикнула она, дернув Варвару за плечи. Та опустила руки и раскрыла сжатые
пальцы.

- Сделай как было! - потребовала от нее Клава.

- Да не бойся, глупая, - по-деревенски, с привизгом расхохоталась Варвара,
обернувшись и глядя на Клаву снизу вверх. - Встанет твое солнышко. Не
трогать, так и встанет.

Клава посмотрела вокруг. Головы подсолнухов уже наклонились книзу, полагая,
что наступает ночь.

- Ты не делай так, пожалуйста, - тихо сказала она. - Без солнца все цветы
повянут.

- Вот как? - перестала смеяться Варвара. - А хоть бы их и повяли, что тебе?

- Я не хочу, - капризно сказала Клава. - Я люблю, чтобы были цветы.

- Ну хорошо, - нежно согласилась Варвара. - Ласковая какая, все то ты
любишь. И солнце, пусть себе светит. Хотя чего оно прямо в глаза лезет? -
лукаво добавила она.

- А ты отвернись.

- Ай мне лень? - игриво отстаивала Варвара свое равноправие с солнцем.

Увидев, как она улыбается, Клава тоже улыбнулась. Ей стало так легко и
вольно.

- А вот смотри, чего я могу, - крикнула она, подпрыгнула на месте, и ее
сразу потянуло в воздух.

- Ох! - восхищенно разинула рот Варвара. - Летать!

Клава поднялась выше подсолнухов и пронеслась над ними, шелестя по макушкам
пальцами ног. Она сделала небольшой круг и вернулась к вставшей посреди
стеблей Варваре. Та казалась даже с небольшой высоты совсем маленькой, как
матрешка. Клава плавно опустилась перед ней, чтобы не толкнуть, обняла и
поцеловала в то место, где уходили со лба в косу Варварины светлые волосы.

- Я летать не могу, - с теплым дыханием призналась ей Варвара. - Я высоты
боюсь.

- Ты все равно такая удивительная, - прошептала Клава. - Смотрю на тебя и
поверить не могу, что ты на самом деле есть.

- А, это ничего, - рассудила Варвара. - Привыкнешь.

Она задумалась, невидяще глядя Клаве в шею.

- Послушай, а ты одна пришла?

- Со мной еще Петька был, - вздохнула Клава. - Но его дядя Терентий из
винтовки застрелил насмерть.

- Петька? А какой он был, Петька? - заинтересовалась Варвара.

- Голова у него, правда, была собачья, - стала вспоминать Клава. - Свою ему
саблей срубили. Но он был верный, он меня защищал.

- А где он теперь?

- Там, в лопухах лежать остался. Мне на него идти глядеть страшно было, и я
не пошла.

- Пошли теперь, - коротко собралась Варвара. - А то еще дураки из него
пугало сделают.

- А Петьку оживить можно? - с надеждой спросила Клава.

- Нечего его оживлять, - отрезала Варвара. - Он и так живой.

Второй разговор случился у них на дороге.

Варвара, видевшая за версту, издали заприметила пылящего всадника.

- Красный скачет, - сказала она, остановившись и заслонив лицо рукою от
поднявшегося-таки во всю силу солнца. Все, что ни делала Варвара, старалась
делать она по-взрослому, обстоятельно и серьезно, чем постоянно смешила
Клаву, потому что сама Варвара была маленькая.

- Ружье у него за спиной, а лицо со щетиной, пролетарское, - различила
Варвара классовую сущность врага.

Скоро и Клава разглядела конного человека, отчего сразу вспомнила ту ночь,
когда Петьке срубили голову. Она даже сперва подумала, что это тот же
расхристаный всадник возвращается из Озеринки, порубав уже и Петькино тело.
Однако этот человек гнал лошадь хоть и галопом, но безо всякого бешенства,
видно было, что он стремится вперед по ясному приказу той самой партии
большевиков, о которой рассказывал Клаве Павел Максимович, и что место боя
ему уже указано, нужно только поспеть туда вовремя, чтобы меткой пулей
поразить не ждущего беды Клавиного отца.

На подступах к двум стоящим посреди дороги девочкам всадник замедлился,
чтобы не ушибить деревенских детей, и тут Варвара махнула на него рукой и
сбила с коня. Человек упал с животного тяжело, и с размаху ударился о
дорогу, подняв облако пыли, однако пыль не стала садиться на него обратно,
а испуганно понеслась вслед пронесшемуся вдруг травами ветру. Лошадь
прянула в сторону и пошла полем, подальше от своего неправильно убитого
хозяина.

- Вот, - перевела дух Варвара. - Хотят свободы, а лошадь угнетают.

Они подошли к упавшему ближе. Человек лежал, неудобно подвернув под себя
руку и распластав по пыли ноги в нечищеных сапогах. Клава остановила
Варвару за руку.

- Может, он еще жив, - шепнула она.

- Какое там жив, - уверенно заявила Варвара. - Ему вся земля по голове
ударила.

- А крови нету, - с расстояния рассматривала погибшего Клава.

- А крови у них мало, у большевиков, - со знанием дела объяснила Варвара. -
Они ею добровольно знамена красят. Оттого у них силы столько.

Клава удивилась, как она сама раньше не додумалась до такой простой мысли,
и с уважением посмотрела на Варвару. И правда, если у красных все знамена
пропитаны живой человеческой кровью, как их можно победить?

- Варя, ты красных боишься? - спросила Клава. Самой ей стало очень страшно.
- Варя!

Варвара тем временем совсем потеряла интерес к покойнику, а сошла с дороги
и поймала на цветке пчелку. Теперь она стояла и держала ее в ладони, гладя
указательным пальцем по мохнатой спинке и разглядывая своими большими
ясными глазами. Пчелка жужжала, но не кусала Варвару, потому что верила в
ее ласку. После оклика Клавы Варвара разжала руку и выпустила пчелку на
ветер.

- Скоро осень, - вздохнула Варвара, думая о чем-то своем. - И они все умрут.

- Кто? - не сразу поняла Клава.

- Пчелки, кузнечики, - грустно сказала Варвара. - Они же не живут, когда
холодно.

Клава ничего не ответила, но заметила легкие слезы на глазах Варвары и
задумалась над непостижимым существом своей вечной маленькой любви, одним
движением убившей человека, зато жалеющей мириады безымянных существ,
умирающих каждый год, чтобы никогда больше не встретиться с солнцем. Они
ведь и правда не знают, подумала Клава, что