усадьбе траву косили? Хряп, хряп, хряп...

Клава послушно вспоминала, как отец косил в усадьбе траву, в светлой,
желтоватой рубахе, закатав рукава, сек ее длинной косой, запах срезанных,
упавших трав был сладок и страшен, беленькие бабочки взвивались над травой,
как встрепенувшиеся цветы, и казалось, сейчас все цветы взлетят, чтобы не
быть скошенными, целые стаи разноцветных летучих существ, а пока Клава
только бежала с сачком за беленькой бабочкой, чтобы успеть ее поймать, но
бабочка, оценив наконец нелетучую сущность Клавы, поднималась выше, как раз
на ту высоту, где Клава уже не могла ее достать, а что ей, бабочке стоило,
они ведь живут на небе.

- Да вот и он, Петька-то, - смеялся отец. - Явился молодец, не запылился. -
И серьезно прибавил: - Ты уж, Клавдия, его не обижай.

Клава обернулась и увидела Петьку, с пятнами крови на рубашке, без головы,
он пришел к ней, он снял штаны, тонкая елда торчала из него, как игла,
колючая, твердая. Клава ошалела от стыда и поглядела на отца.

- Не балуйся, Клавдия, - сказал отец. - Петя уже умер, не глумись над ним.
Давай, ляг, как надо.

Клава со страхом расставила ноги, лежа на животе. Петька подошел и
повалился на нее сверху. Пока он больно колол ее своею странною елдой, она
ощущала волнение, словно выдерживает некий экзамен, и еще страшную пустоту
над своим затылком, в том месте, где у Петьки не было головы.

Проснувшись поздним утром, она вспомнила ночь и сразу поняла, что все это
был только неприличный сон. Ей сделалось радостно и легко оттого, что явь
не бывает такой гадкой. Клава оделась и пошла к Петьке, но нашла там только
его мать, стиравшую в тазу белье. Где Петька, мать не знала. Клава же была
уверена, что он наверняка стреляет по крышам голубей. Когда она вылезла на
крышу, там уже ярко светило солнце, успевшее высоко подняться за время
Клавиного сна. Облако прямо над головой было чистым и белым, края его
вытягивал слоями ваты ветер, которого не было здесь, но, наверное, он дул
там, в высоте. Петьки нигде не было видно. Клава подошла к краю крыши и
глянула вниз, на мостовую. Там было сверху видно пятно, потемневший участок
на неровно сложенных камнях. Ей сделалось нехорошо. Раньше ведь не было
этого мерзкого пятна. Откуда оно взялось?

- Петька! - крикнула Клава, озираясь по сторонам. Крыши были пусты. -
Петька!

Стая голубей поднялась над одним из домов соседней улицы. Клава до боли
всмотрелась в ту крышу, надеясь увидеть там маленького охотника. Но тщетно.
Внизу, на чердаке, что-то стукнуло, и Клава, резко повернувшись, присела у
выхода на крышу, собираясь напугать Петьку, как он только что напугал ее.
Несколько минут она ждала, когда же он поднимется, но никто не поднимался.
Клава наклонилась и осторожно заглянула вниз. Чердак был пуст. "Спрятался",
- подумала Клава и продолжила ждать. Скоро она услышала шорох в дальнем
углу, за старым комодом, где они так любили тискаться. Клава тихо, как
тень, слезла по ступенькам чердачной лестницы, медленно ставя на них ноги,
чтобы не скрипнуть. Она прокралась вдоль стены к комоду и увидела, что
Петька стоит за ним, в тени. Переждав еще мгновение, Клава резко выпрыгнула
из укрытия, громко тявкнув. Петька не шелохнулся. Его плохо видно было в
тени, тем более, что глаза Клавы еще не отвыкли от яркого света над
поверхностью крыш.

- Да ну тебя, я так не играю, - обижено протянула Клава, и тут только
заметила пятна, пятна у него на рубашке. - Господи, - прошептала она.

Петька молчал. Клава никак не могла разобрать, есть ли у него голова,
потому что там, повыше, тень была особенно густа. И только когда он
двинулся вперед, она увидела разорванную шею, из которой почерневшим
хоботком свешивался какой-то дыхательный путь. По мясу ползали мухи.

Клава отшатнулась, закрывшись руками от пошедшего на нее Петьки, потом ее
вывернуло на пол. Она не могла видеть этих мух. Петька сделал еще один
нетвердый шаг и замер, немного покачиваясь.

- Хлаква, - шелестяще булькнуло его тело. От этого звука Клаву чуть не
вывернуло опять. Петька говорил разорванным горлом, выдавливая через него
звук из живота. - Хлаква.

Клава поняла, что он называет ее имя. Как он может его помнить, если у
Петьки нет головы? Что он хочет от нее? Клаве захотелось убежать и
спрятаться подальше, но ужас сковал ее: если у него нет головы, значит все
- правда, а вовсе никакой не сон?

- Петька, - дрожаще прошептала она. - Это я, Клава.

- Хлаква, - булькнуло тело Петьки. - Холоква. Врлха холоква.

- Голова? - дошло вдруг до Клавы. - У тебя нет головы, Петька. Она упала в
подвал. Хочешь, я ее найду?

Тело Петьки дернулось и квакнуло что-то бессловесное, но громко и жадно,
словно попыталось вырвать.

- Подожди здесь, я скоро вернусь. Никуда не уходи, - Клава повернулась и
пошла к лестнице, она плохо понимала, что делает, и еще ей казалось, что
Петькино тело следит за ней, чувствует каждое ее движение, хотя у него нет
больше ни глаз, ни ушей.

Как привидение, прошла она через дом и вышла на улицу, чтобы сосчитать, в
какое из подвальных окон свалилась голова. Вот оно, это окно, там раньше
была кладовая, а теперь живет семья Рогатовых, это их дед чистит туфли на
крыльце дома, точит всем в доме ножи и чинит мелкую мебель, стулья,
табуретки. Стулья, табуретки, - повторялось в голове Клавы, - стулья,
табуретки. Она спустилась по выбитой лестнице всего из нескольких ступенек
поднялась и постучалась в пыльную дверь. Никто не открывал. Клава нажала на
ручку, дверь сдвинулась с места и поползла внутрь. В небольшой комнате, где
жили теперь пятеро человек, было не пройти от кроватей и валяющихся на полу
матрасов. У окна на улицу стоял сам дед Рогатов, теневой силуэт на фоне
разверстого неба.


3. Призраки

- Доброе утро, дедушка, - сказала Клава.

- Утро доброе, - захрипел Рогатов. - Что лезешь без спросу?

- Я стучалась, да вы не открывали, - пожаловалась Клава. - Можно мне войти?

- Нечего тут лазить, - скрипнул дед.

- Мы вчера с Петькой на улице играли, и к вам через окно уронили мячик, -
нескладно придумала Клава, хотя и знала, что в доме не было никакого мяча.
- Можно мне посмотреть?

- Нечего тут лазить, - твердо повторил старик, и в скрипучем голосе его
Клаве послышалась угроза.

- Но это же наш мяч! - жалобно возмутилась Клава.

- Врешь ты, - резко и сурово каркнул дед Рогатов. - Не мяч это, а голова
человеческая. И она мне самому нужна. Из нее смерть можно добывать.

Клава чуть не упала в обморок. Она поняла, что старый Рогатов - самый
настоящий колдун.

- Ну-ка, поди сюда, - старик вдруг отвратно вывернулся, ухватившись руками
за спинку одной из кроватей. - Поди, погляди.

Клава, забыв, где находится, ступила вперед.

- Ближе, - прохрипел, покачиваясь, Рогатов. Он и не похож уж был на
человека, будто сушеный зверь, завернутый в одежду. Но ноги сами подтащили
Клаву к нему. - Гляди, - Рогатов ткнул сучковатой рукою в сторону окна. Там
стояло на полу мятое серое ведро, а в ведре была земля. Клава застонала. Не
земля это была вовсе, а Петькины волосы. Из них торчало что-то железное,
совок, что ли.

- От она, смерть, ползет, - скрипуче зарыгал Рогатов, тыча пальцем в ведро.
- Из башки гнилой.

Клава никак не могла разглядеть смерть, но верила, что она и вправду
ползает там, в землеподобных Петькиных волосах, как некая вша.

- Питается, - прошептала Клава.

- А как же, - согласился дед Рогатов. - Жиреет. Страшно, небось?

- Да, - ответила Клава.

- А ты ближе подойди. А то и сядь, голой жопой-то на ведро. Вот тогда и
будет взаправду страшно, а то - так себе.

Клава похолодела о ужаса. Рогатов присел над ведром и поднял из него
короткую и железную лопатку. На нижнем конце орудия налипло что-то
мохнатое, как сорванный клочок травы. Клава поняла, что это Петькины волосы.

- Клох! - крякнул дед и с силой ударил лопаткой Петьке в волосы, точно
хотел размолоть ему череп в кровавый салат. - Клох-клох, - выплеснул он из
себя, шевельнув кадыком. - Клох.

Клава попятилась.

- А ну, куда поползла! - завыл Рогатов. - Клох! - дернул он головой.

У Клавы потемнело в глазах, она бухнулась коленями на пол. Старик схватил
ее за руку и по половицам, обдирая колени, подтащил к ведру.

- Нагнись! - слюнно хрюкнул он Клаве в ухо.

Клава нагнулась, почуяв отвратительную вонь в ведре. Она ничего не видела.

- Ниже! - велел дед Рогатов. - Руки сунь!

Клава сунула руки в ведро и нащупала там сырые от крови волосы мертвой
головы.

- А-а! - заорала она от ужаса, не в силах больше ничего поделать.

- Закрой рот и тащи шмякало, - велел дед Рогатов. - Тащи. Тащи из башки
шмякало.

Клава замешкалась, взявшись руками за лопатку. Она никак не могла перестать
трястись. Смерть ползала по Клавиным рукам, но не кусалась.

- Клох! - гаркнул на нее старик, и дикая боль ударила Клаве в лоб, словно
она с разбегу налетела на дерево.

Клава скривилась от боли и вытащила лопатку из ведра.

- Бей! - взвыл Рогатов. - Клох!

Клава приподняла руки и стукнула лопаткой обратно, вложив у удар тяжесть
всего тела. Ее стошнило от того слизкого звука, с каким лопатка воткнулась
в пробоину на Петькиной голове. Ужас душил Клаву, ее тело содрогнулось от
рвотного, обалдевшего смеха.

- Тащи шмякало, - хрипел Рогатов. - Клох! Клох!

Клава рывком поднялась над ведром, и снова повалилась вперед. Ее смешил
гадкий пузыристый звук. Он был похож на тот звук, с каким Семен Баранов
вытаскивал член из Клавиной прямой кишки.

- Не смейся, сволочь, говори слова, - хрипло шептал Рогатов. - Клох. Клох.

- Клох, - сказала Клава, снова поднимая шмякало. - Клох, клох! - хрюкнула
она, валясь вперед, и ее вырвало за ведро. Рвота плеснула прямо на пол,
хлестко, как мокрая тряпка. - Клох, - полуобморочно выговорила Клава,
вытаскивая лопатку, но уже не смогла удержать равновесие и упала на бок,
стала дергать ногами, закатив глаза. Дед Рогатов навалился на нее, прижав
Клавины руки с лопаткой к полу. Клаве было так хорошо, что казалось, она
сейчас умрет, лопнет, подавится собственной кровью, выпустит кишки изо рта.
Она дергалась и крутилась на полу, под железной хваткой старого Рогатова,
пока не позабыла, как ее зовут, и тогда она увидела Комиссара, как он идет
под землей. Куда он шел, Клава не знала, но сразу поняла, что Комиссар ест
трупы людей.

Шел проливной дождь. На листья сидели улитки. Комиссар шел под землей. Он
ест трупы. Так оно все и есть.

Такое было у Клавы видение.

Через полчаса Клава сидела на табуретке в комнате деда Рогатова и пила
горький чай без сахара из треснувшей чашки, одной из чашек сервиза Марии
Дмитриевны, как она помнила. Дед Рогатов засыпал голову в ведре песком,
чтобы никто не догадался, что там голова.

- Она же вонять станет, - попробовала возразить Клава.

- Нет, - сказал старик. - Я ее засолю.

- Петька еще живой, - вдруг призналась ему она. - Даже без головы. Он ходит.

Рогатов, казалось, вовсе не удивился.

- Эта голова испорченная, - он ударил ногой ведро, выражая тем самым
бросовое состояние находящейся в нем головы. - Она жить не будет. Я ему
собачью голову привяжу.

- А это возможно? - засомневалась Клава.

- Все ж лучше, чем вообще никакой, - дед, кряхтя, поднялся, завершив
консервирование смерти в ведре.

- А он говорить тогда будет, или лаять? - неожиданно для самой себя
спросила Клава.

- Это уж смотря, чем вы его кормить станете, барышня, - трескуче засмеялся
Рогатов. Клаву чуть не стошнило от этого поганого смеха.

Чтобы добыть собачью голову, Рогатов купил на базаре пачку отравы и замесил
на ней смертоносную похлебку, которую затем расплескал по близлежащим
мусорникам. В ожидании головы Петька сидел на чердаке за комодом и хрипел,
не то от голода, не то от злобы, неуправляемой более умом. Клава приходила
и тихонько смотрела на него, он никак не мог ее почуять, а все равно ей
казалось, будто Петькино тело при ее приходе как-то оживает, один раз из
оборванного горла даже пошла темная и грязная кровь.

Поздним вечером, когда звезды проступили уже на темно-синем небе, дед
Рогатов явился к Павлу Максимовичу на квартиру и из-за порога поманил Клаву
узловатым пальцем. Похолодев, она вышла в коридор.

- Песьи рожи, барышня, - гадко заскрипел Рогатов, трясясь свистящим смехом.
- Пожалуйте глядеть.

Клава вышла за ним во двор. У Крыльца стояла разбитая двухколесная тележка,
в которой, один поверх другого, лежали собачьи трупы. От Рогатова сильно
разило спиртом, и Клава испугалась, что он все наврал спьяну, и теперь
хочет лишь поругаться над безголовым Петькиным телом. Старик цапнул с
тележки одного пса, бурого, с метловидным хвостом, и ткнул Клаве едва ли не
в лицо.

- Ну, чем плох?

Клава испуганно отмахнулась от мертвой собаки, ей было обидно до слез.

- Это все-таки Петькина голова была, - произнесла она, кусая губы. - А вы
ее присвоили.

- Да мертвое ж мясо, - забожился дед Рогатов. - Не пристанет. На нем только
смерть и выращивать. Давай, выбирай скорее, а то твой Петька совсем помрет.

Клава вытерла слезы и потянула обеими руками с тележки здорового старого
пса, темного, с белыми пятнами. Пес был очень тяжек, словно набряк от
смерти, еле-еле удалось Клаве свалить его на землю. Морда у пса была сплошь
продранная, от одного уха остался только обрывок, в агонии вылез из него
длинный, плеточный член и волокся теперь за трупом наподобие кишки. Клава
сразу решила, что такая рваная морда не годится. На тачке оставалось еще
несколько собак, была даже какая-то мелкая дворняга, размером едва с кота,
ее, видно, подсунул Рогатов, для пущего издевательства. А та шавка, что
беспрерывно тыкал ей дед, крестясь и заверяя, что это животное благородное,
с породой, явно была сукой, а как же Петька станет с сучьей головой-то
ходить, думала Клава, никак это невозможно. Таким образом, выбор у Клавы
оказался невелик, пришлось остановиться на оскаленной рыжей кобелине,
похожей на лису, только хвоста у кобелины вовсе не было, наверное, оторвали
в драке. Да хвост-то был и не нужен.

Оказалось, зря Клава страшилась близко подходить к Петьке, он не только не
способен был ее учуять, но и вообще двигаться не мог, так закудахтал дед
Рогатов его смерть в своем ведре. Петька бессильно повалился под руками
старика Рогатова, животом на чердачный пол. Рядом лежал пес, у которого с
мальчиком оказалась единая страшная судьба. Хлестким, точным ударом топора
дед Рогатов отрубил собаке голову. Смерть бывает разной, но пес так крепко
подох, что даже не вздрогнул.

Для Клавы все выглядело как во сне. На полу горела керосинка, освещая
повешенное белье наподобие декораций ярмарочного цирка, которых всегда
страшилась Клава, никогда ведь нельзя было предположить, какое скрытое
измерение присуще душной цирковой палатке, насколько глубоко проникает она
вглубь миров, повсюду могла оказаться потайная комнатка, даже стороны света
забывались внутри матерчатых стен, и Клава бы не удивилась, если бы,
откинув полог, вышла очень далеко от той улицы, с которой вошла.

Цыганская игла, зажатая в масластых пальцах деда Рогатова, грубо протыкала
Петькину шею. Песье рыло скалилось в потолок, из разрубленного собачьего
тела шла мертвая кровь. Клаву тошнило. Она будто медленно кружилась в
темноте вместе с полом, вместе со всем домом, поднимающимся ввысь, уже
забравшимся так высоко, что звезды вокруг должны были быть густыми, как
заросли светящейся сирени, и может быть, если выглянуть в голубиное окошко,
можно увидеть даже ветви, черные ветви, на которых она цветет.

Снится мне это или нет, спрашивала себя Клава. Что же это за время настало,
когда происходит такое, когда все перевернулось, и невозможно еще
представить, что завтра будет? Дед Рогатов свистяще, как птица, дышал над
телом Петьки и невнятно бормотал какие-то матерные заклинания. Полумрак
пропитался уже спиртным духом, выходившим из его рта. Стоя у стены, Клава
протянула немного вперед свою правую ногу, вытащив ее из босоножки, чтобы
ступней этой ноги отгородить керосиновую лампу от глаз. Нога получилась
полупрозрачной на свету, и Клаве стало еще страшнее: все становилось
призрачнее день ото дня, и она сама - тоже.

Тут раздалось злобное, утробное рычание.

- Ох ты, мать Божья, - с силой харкнул в пол дед Рогатов и перекрестился.

Клава тоже трижды испуганно перекрестилась. Петька дернулся и снова
булькающе зарычал. Дед Рогатов отшатнулся и ловко схватился узловатыми
пальцами за топор.

- Будешь шалить, падло, башку снесу! - хрипло взвизгнул он.

Петька заскреб руками и ногами по полу, будто продолжая свой агональный
пляс, потом рывком приподнялся было на четвереньки, но снова упал,
выплеснув из пасти пригоршню крови. Вдруг он как-то извернулся и, коротко
рявкнув, бросился на ногу Рогатова, вцепился руками в штанину, а зубами - в
сапог, и свирепо рванул в сторону. От неожиданности Рогатов пошатнулся, с
матом махнул топором и рухнул набок, с разворота саданув другой ногой
Петьке в звериное рыло. Петька яростно взвыл от боли, выпустил голенище и
набросился на Рогатова плашмя, как крокодил, метя в горло. Дед успел
прикрыться свободной рукой, отведя ею тело врага в сторону, при этом сам
полувыпрямился на полу, замахнувшись топором. И тут Клава с тонким всхлипом
наотмашь врезала ему сбоку по затылку лезвием лопаты, держа ее обеими
руками, как метлу. Дед замертво повалился, не издав ни звука. Резким,
коротким броском Петька вцепился ему таки зубами в глотку. Наступила
тягостная тишина. Петька, давясь, пил кровь из горла колдуна. Клава
бессильно стояла рядом, опершись на лопату. Наконец Петька оторвался от
Рогатова, тяжело приподнялся на руках и посмотрел на Клаву. Той показалось,
что сейчас он бросится на нее, и она попятилась, держа лопату наперевес.

- Петька! - робко прошептала она. - Это же я, Клава!

- Храква! - злобно рявкнул Петька. Вся морда его измазана была кровью деда
Рогатова. - Кла! Ва! - вдруг прогавкал он, и вышло совсем правильно, только
с сильным хрипящим придыханием. От такой правильности Клаве стало особенно
жутко.

- Что нам же теперь делать? - отсутствующе спросила она, совершенно не в
силах мыслить.

- Бежать! - гавкнул Петька. - Вон! Вон!

Клава с ужасом подумала, что Петька ничего, конечно, не соображает теперь
своими проклятыми собачьими мозгами.

- Вон! Вон! - снова исступленно, визгливо гавкнул Петька.

Клава закрыла руками уши.

- Да куда же бежать? - простонала она. - Всюду одно и то же.

- Бирь! - взвизгнул Петька. - Си! Бирь!

- В Сибирь? - ужаснулась Клава. - Это же очень далеко!

- Близко! - рявкнул Петька. И вслед за этим по-совиному, ужасно захохотал,
словно на цепи забился.

Клава и сама понимала, что оставаться здесь больше невозможно, особенно
после того как она убила деда Рогатова и Петька превратился в монстра. Но
как они побегут? Что, и вправду в Сибирь? Клава учила в гимназии, что
Сибирь покрыта тайгой, и там очень холодно. Может, там и нет войны? Раз нет
железных дорог, чтобы ездили бронепоезда, наверное, и войны там тоже нет.
Клава представила себе заваленные снегом хвойные леса, сопки, по которым
взбираются черные толпы елей, всю ту огромную, морозную, неизвестную землю,
и ей стало страшно. Нет, она не хотела в Сибирь. Клава только открыла рот,
чтобы сообщить это Петьке, как он вдруг бросился на нее, ударил всем телом
наотмашь и повалил на пол. Петька стал теперь страшно силен. Его руки
стиснули Клаву больно, как вбиваемые гвозди. Клава завыла, забилась под
ним, но он ударил ее в пол затылком, и она умолкла. Член у Петьки оказался
длинным и острым, как во вчерашнем кошмарном сне.

- Клох! - сдавленно прошипела Клава, будто вспомнив что-то важное.

Петька тяжко захрипел и застыл над нею, глядя ей своими карими собачьими
зрачками в глаза. В этот нечеловеческий миг Клава подумала, что он ее
сейчас убьет, просто молча дернется и прокусит ей горло, и лицо ее медленно
покрылось холодным потом.

- Клох! - снова шепнула она. Будто капля упала с листа в безлюдном осеннем
парке.

Пет