брота отгоняют от нас черные  мысли и
придают  сил, чтобы  жить. Благодаря им невольно обращаешься сердцем к Богу,
словно обретаешь давно позабытую детскую невинность и чистоту...
     Ваша...

     Париж, 7 июля 1949 г.
     Мадам Канова - мадам Маньи.
     Моя милая Беатрис,
     книги, о которых вы просили, я высылаю одновременно с письмом. К выбору
авторов и тематики я отнеслась со всем доступным  мне прилежанием и надеюсь,
что Вы останетесь довольны.
     Ваш  возврат в  лоно религии  немного удивил меня,  хотя я  никогда  не
отрицала  за ней способности приносить  утешение даже  тогда,  когда  другие
средства оказываются бессильными.  Но все же странно, что находится  столько
людей, которые,  не  довольствуясь  вполне  реальными  ужасами нашего  мира,
придумывают себе дополнительную причину для страхов, да еще поклоняются ей и
славят  ее  на  всех  языках.  Как тут  не  вспомнить  шотландские  замки  с
привидениями...
     Что же касается  Вас, моя дорогая, скажу одно: верьте и молитесь,  лишь
бы это улучшило Ваше самочувствие и помогло  Вам понять  всю  непритворность
моей дружбы.
     Глупо было бы с моей стороны пытаться развеять Ваш нынешний мистический
настрой,  уверяя,  будто  Вы  заблуждаетесь.  Я  сама  всегда   поступала  в
соответствии  с собственными  убеждениями и все-таки  сделала немало ошибок.
Вполне возможно, что я не права,  отрицая существование Бога, но даже в этом
случае теологические проблемы нисколько меня не занимают и  не волнуют. Если
в потустороннем мире нас действительно ожидает Высший Суд, то нелепо думать,
будто  его  приговоры выносятся на  основании каких-то отвлеченных категорий
морали.  Уровень  личного  развития,  разум  -  вот  единственное  качество,
подлежащее  оценке.  Ну,  а  в  этом  отношении мне, слава Богу,  не  о  чем
беспокоиться.
     Поль однажды заметил  (сейчас уже не помню,  по какому поводу): "Мне ни
разу не встречались двое приверженцев  какой бы  то  ни  было веры,  которые
имели бы  одинаковые  взгляды на основные догматы христианства. А  все  наши
церкви  испокон веков прилагают немалые усилия - иногда тайные,  а  иногда и
явные, - чтобы еще больше запутать любой вопрос и окончательно скрыть истину
под   грузом   схоластических   рассуждений.   Нам  же,  бедным   грешникам,
предоставлено  барахтаться  в океане  сомнений, и цепляться за  спасательный
круг стремления к обыкновенной житейской  порядочности. Надо знать и помнить
Библию и стараться по возможности проявлять милосердие  к  ближним  -  вот и
все. Если же для Господа этого недостаточно, если  Он так суров, как уверяет
большинство  священников,  то  наверняка  почти все мы  -  и  протестанты, и
паписты - обречены на вечное проклятие".
     Как видите, дорогая, Поль сам заранее  отпустил мне грехи, избавив меня
от многих  сомнений. Правда, в  моей душе запечатлелась не Библия, а  совсем
другие книги, но ведь это тоже можно считать проявлением Божьего промысла!
     Что нас ждет  после  смерти?  Будь что будет; я,  как и прежде,  вполне
удовлетворена теми перспективами, которые  предлагаются нам здесь, на земле.
К тому  же  у меня есть Вы, и я прошу мою  счастливую  звезду  сохранить Вам
жизнь и вернуть здоровье.
     Пожалуйста,  не  стесняйтесь   обращаться  ко  мне,   если  потребуется
какая-нибудь  помощь. Мое  время  и  мой банковский  счет  - всегда  к Вашим
услугам.
     С любовью...

     Сан-Франциско, клиника Санта-Клара, 30 июля 1949 г.
     Мадам Маньи - мадам Канове.
     Дорогая Вера,
     Ваши  книги доставили мне огромную  радость.  Должна признаться, что их
чисто литературные достоинства (узнаю Ваш безупречный вкус!)  сыграли в этом
едва ли не большую роль, чем благочестивое содержание. Наверное, потому, что
в последние дни я чувствую  себя значительно лучше. Так уж мы устроены - при
малейшей надежде на выздоровление мысли  о вечности улетучиваются, словно по
волшебству, а наши души опять делаются черствыми и неблагодарными.
     Недавно я отважилась совершить прогулку  по городу. Движение на  улицах
Фриско невероятное, и от бесконечного потока  машин у меня даже  закружилась
голова. Стремительная  жизнь Америки  пугает  и отталкивает;  мысленно  я  в
Париже, вспоминаю Вас и те обманчиво-чарующие часы, что мы провели вместе...
Внешняя  обстановка, поведение - все  это непременно отражается на мыслях  и
чувствах. Если мы  ведем себя так, словно  любим кого-то, в сердце рано  или
поздно и  вправду возникает  настоящая привязанность. А взаимность  при этом
вовсе не обязательна, верно? Ах, дорогая  моя, что бы я  для Вас ни сделала,
если бы могла поверить в искренность Ваших чувств ко мне!
     Несколько дней  назад, листая журналы, я  наткнулась на одну любопытную
песенку  времен покорения Дикого Запада. Я даже удивилась, настолько она про
меня!  Но есть в ней  и некоторые  параллели с  Вашим  положением, а  потому
осмеливаюсь предложить  на Ваш  суд  выполненный  мною крайне  несовершенный
перевод   этого   образчика  американского   фольклора.  Придумать   мелодию
предоставляю Вам.

     1
     Жил да был один бедняга,
     Трусоват, чего скрывать -
     От своей спасаясь тени,
     Залезал он под кровать.
     Ах, находчив был, однако -
     Забирался под кровать.

     ПРИПЕВ:
     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     2
     Стрекача однажды задал,
     Встретив лошадь на лугу,
     Схоронился за сараем,
     Затаился - ни гу-гу.
     Ох, и скромен был, однако -
     Затаился, ни гу-гу.

     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     3
     Вдруг затрясся, словно мышка, -
     Крысу рядом увидал;
     Тут к нему подкралась кошка -
     Чуть к ней в лапы не попал.
     Ишь, удачлив был, однако -
     Кошке в лапы не попал.

     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     4
     С головой наш бедолага
     Уж зарылся было в стог...
     Вновь от шороха соломы
     Припустил он наутек.
     Шустрый был, видать, однако -
     Как чуть что - он наутек.

     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     5
     Избегая всех последствий,
     Жил монахом при жене,
     И вдобавок пару рожек
     Заработал он вполне.
     Хоть ленился он, однако
     Заслужил ее вполне.

     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     6
     Воду только ключевую,
     Чтоб не спиться, парень пил.
     На беду, в сырой водице
     Он заразу подцепил;
     Не смертельную, однако,
     К счастью, хворь он подхватил.

     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     7
     Опасаясь зимней стужи,
     Дров держал он полон дом,
     Только, помня о пожаре,
     Не любил игры с огнем.
     Мерз, бедняжка, но, однако,
     Не терпел возни с огнем.

     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     8
     И когда, как ни берегся,
     Он со страху дал дуба,
     Труп нашли уже холодный;
     Что поделаешь - судьба.
     Труп остыл уже, однако.
     Что поделаешь - судьба.

     А чего ее бояться,
     Ведь известно всем давно:
     С крыши без толку бросаться,
     Коль утопнуть суждено. (2 раза.)

     Все-таки  сказывается моя немощь -  покорпев  два часа  над  переводом,
чувствую себя так, будто целый день ворочала камни. Если бы  не мысль, что я
старалась  для  Вас,  я, разумеется,  не стала  бы тратить столько времени и
труда. Пусть же эти непритязательные куплеты скрасят мрачные раздумья о том,
что  Вас, может  быть,  ждет.  Порой  малая  толика юмора  способна  сделать
человека терпимее и терпеливее...
     Любящая Вас...

     Париж, 11 августа 1949 г.
     Мадам Поль Канова - мадам Кристиан Маньи.
     Дорогая моя,
     песенка  просто  великолепна,  а  перевод  столь  хорош,  что  невольно
возникает подозрение, не Вы ли автор этой вещицы.
     Но,  к  счастью,  я  пока  не  нуждаюсь  в  подсказках,  чтобы  оценить
комическую сторону моего положения. Вообще юмор - одно из главнейших свойств
личности; он позволяет взглянуть под особым углом на все прочие человеческие
добродетели. Замечали ли Вы, что остроумия чаще всего недостает  именно тем,
кто  блюдет  неприкосновенность  законов  и обычаев,  -  чиновникам, судьям,
проповедникам разных религий?
     Однако после этого вступления, воздав заслуженную хвалу Вашему таланту,
позволю себе напомнить  Вам, что всякому юмору должен сопутствовать  такт. И
если  Вы действительно дорожите нашей перепиской, то предоставьте мне  самой
вышучивать мою жизнь. Ваши насмешки,  Беатрис, ранят меня тем больнее, что я
искренне к Вам привязана.
     Видимо, Вам не удалось  избежать влияния американских  нравов.  Хорошие
манеры легко забываются, и  трудно  сохранить их, живя в стране,  по которой
еще сотню лет назад кочевали племена дикарей. Но даже утрата внешних форм не
должна затрагивать содержания, не должна стирать  того, что  записано внутри
нас, в сердце. Мое - бьется лишь во имя Вашего выздоровления.
     С любовью и нежностью...

     Сан-Франциско, клиника Санта-Клара, 18 августа 1949 г.
     Мадам Маньи - мадам Канове.
     Моя бесценная, моя единственная подруга,
     тысячу  раз умоляю:  простите меня! Я  так  раскаиваюсь  в своей глупой
выходке  -  раскаиваюсь тем  сильнее, что и  со  здоровьем все обстоит очень
неважно.  Поверьте,  мне  сейчас  совсем не до  поддразнивания. Время  шуток
прошло, и, боюсь, навсегда.
     Но поговорим о другом... Или лучше сделаем так:  говорите Вы,  а я буду
только слушать. Расскажите мне о чем-нибудь, о чем угодно - о  себе, о своих
делах,  обо всем, что  занимает Вас в этом огромном мире, который я медленно
покидаю, уходя в небытие...
     Мечусь в поисках утешения,  задаю Вам тысячу вопросов... Поражаюсь, как
у Вас  хватает сил и терпения  столько времени возиться со мной, пренебрегая
собственными заботами - а их, я думаю, немало... Неужели Вам не скучно учить
меня хорошим манерам?
     Напишите мне  поскорее!  Жду Вашего письма с  величайшим нетерпением  и
надеюсь, что оно будет таким же дружеским, какими были прежние.
     Любящая Вас...

     Париж, 8 сентября 1949 г.
     Мадам Поль Канова - мадам Кристиан Маньи.
     Милая моя,
     если насмешливость - признак  улучшения Вашего здоровья, то я с великой
радостью готова служить  постоянной мишенью  любых Ваших острот. К тому же я
надеюсь, что вскоре  смогу выслушать и оценить их  в личной беседе с Вами: я
собираюсь  провести недельку-другую в Мексике, и мне нетрудно  будет, сделав
небольшой крюк, навестить Вас в Сан-Франциско.
     Теперь о Вашем вопросе - не скучно ли мне "возиться с  Вами"  и "давать
уроки  хороших  манер". Постараюсь  в  немногих  словах  удовлетворить  ваше
любопытство (замечу, кстати,  что оно  вполне  простительно для  человека, у
которого осталось в жизни так мало удовольствий...).
     Рецепт  моего  мужества  очень  прост: надо  заниматься  только  своими
собственными  делами, то есть лишь теми,  исход  которых не зависит  от игры
случая,  а определяется суммой затраченных усилий. И еще всегда наслаждаться
каждой выпавшей радостью так, как будто она последняя.
     Первое из этих условий не блещет оригинальностью, но для его выполнения
требуется высочайшая степень самодисциплины.  Что  касается  второго, то и в
нем нет  ничего необычного, но, опять-таки,  успешно воплотить  его  в жизнь
сумеет  лишь  тот,  кто способен целиком,  без  оглядки,  отдаваться чувству
наслаждения. А таких людей меньше, чем принято думать.
     И в этом смысле я многим - Вы едва ли поверите, сколь многим! - обязана
Вам. С тех пор, как мое счастье находится под постоянной угрозой мгновенного
краха, любая, самая мелкая радость обрела для меня небывалую остроту, словно
заиграла  всеми  цветами  радуги.  Даже воздух, которым я дышу, кажется  мне
теперь каким-то особенно живительным и свежим.
     Спасибо Вам за это, Беатрис! Но все-таки, прошу, не забывайте о хороших
манерах.  Это  единственное  благо,  сохраняющее  ценность  и  тогда,  когда
повержены  все прочие  кумиры; единственный  залог  достойного  поведения  в
совместной жизни, благодаря которому даже те, кто одинок душой, не чувствуют
себя отторгнутыми от остального человечества.
     Итак, до скорого свидания, дорогая!
     С сердечным приветом, Ваша...

     Сан-Франциско, клиника Санта-Клара, 12 сентября 1949 г.
     Мадам Маньи - мадам Канове.
     Милая Вера,
     я  могла  бы  сослаться  на  строгий  режим, категорически  запрещающий
больным принимать посетителей,  но  зачем лукавить,  изыскивая предлоги? Все
гораздо  печальнее.  От  меня  осталась  лишь  тень  прежней  Беатрис,  и  я
содрогаюсь от одной мысли показаться Вам в моем нынешнем состоянии. Отказ от
намерения  навестить  меня здесь  был  бы  лучшим  доказательством  истинной
дружбы. Не сочтите эти слова глупым кокетством; ради Бога, представьте  себя
на моем месте! Вы  знали меня, когда я  была привлекательна, были  ко мне не
совсем  равнодушны  и  не скрывали  этого...  Не  подвергайте  же  меня этой
ненужной пытке; пусть хотя бы в Вашей памяти я останусь прежней.
     Со здоровьем  все  хуже, и дежурный оптимизм сиделок и  докторов уже не
способен скрыть  правду  о моем состоянии. Все  желания куда-то пропали, мне
ничего не хочется,  и малейшее физическое  усилие  мгновенно  утомляет,  как
самый тяжкий  труд.  Осталась  единственная надежда  - что  смерть будет  не
слишком   мучительной.  Но  исполнение  приговора  все  оттягивается,  и  не
исключено, что ждать придется еще около двух лет...
     Впрочем, жестоко с моей стороны писать о таких вещах такому энергичному
и жизнелюбивому человеку, как Вы. Тем более жестоко, что мысль о моей смерти
должна  вселить в Вас определенное беспокойство... О, как  бесконечно далеки
теперь от меня те  чувства, которые двигали мной каких-нибудь полгода назад!
Я погрузилась в  какой-то искусственный мир, где стерты  все былые ценности,
где время застыло или течет вспять...
     Сообщите, пожалуйста, что я должна  сделать, чтобы Вы могли  изъять мое
завещание.  Вероятно, нужна какая-то  доверенность? Узнайте и  напишите мне;
надо прекратить эту глупую игру...
     Здешний священник, отец Финли, недавно сказал мне, что человеку следует
совершить как можно больше  добрых дел, прежде чем покидать землю. Наверное,
он  прав.  Но мне уже  недоступно никакое самостоятельное  усилие,  и делать
добро я  смогу  лишь  в  том  случае,  если  Вы  не  откажете  мне  в  Вашей
великодушной  помощи. А  какой отрадой была  бы мысль, что и Вы открыли свое
сердце для сострадания! Это облегчило бы мои муки, поверьте...
     Помните ли Вы, дорогая, детский приют в Отейе?  Только подумайте, разве
Вам не будет приятно помочь бедным сиротам? Мне кажется,  что  чек миллионов
на двадцать - не слишком непосильная для Вас жертва. А я испытаю несказанную
радость,  увидев  расписку  в  получении  этих  денег  и зная,  что  немного
причастна к Вашему благородному поступку.
     Рука  уже не  слушается,  надо заканчивать. Последнее переливание крови
совсем меня обессилило.
     Ваша подруга...
     P. S. Мое завещание хранится у нотариуса Шардуа.

     Париж, 4 октября 1949 г.
     Мадам Поль Канова - мадам Кристиан Маньи.
     Любовь моя,
     как расстроили Вы  меня своим последним письмом! Всем  сердцем надеюсь,
что сейчас Вам стало полегче.
     Не хочу утомлять Вас долгими предисловиями и сразу же  сообщаю главное:
маленькие сироты в Отейе могут спать спокойно. Их будущее, как Вы увидите из
прилагаемых  документов,  обеспечено.  Добавлю,  что  этот  акт   милосердия
неожиданно доставил  мне  огромное  удовольствие.  Чувствую  себя  бодрой  и
помолодевшей, и все это благодаря Вам.
     Поскольку Вы были так добры, что сами заговорили об отмене завещания, я
позволила   себе  вложить   в  письмо   бланк   нотариальной   доверенности.
Единственное, что требуется, - Ваша подпись на нем;  и, пожалуйста, поскорее
вышлите  его  обратно в  Париж!  Не  забудьте,  прошу  Вас!  Дайте  мне  это
доказательство Вашей дружбы, Беатрис!
     И поправляйтесь, дорогая моя.
     Ваша Вера.

     Сан-Франциско, клиника Санта-Клара, 19 октября 1949 г.
     Мадам Маньи - мадам Канове.
     Милая моя,
     спасибо Вам за  Ваше великодушие! Но иного я и не ждала, и надеюсь, что
Господь вознаградит Вас за щедрость и доброту.
     Я  все слабею, временами теряю сознание...  Очень трудно и  говорить, и
писать... Мысли путаются... Я не поняла, зачем Вы прислали мне эти документы
и какой-то бланк?
     Ваша...

     Париж, 31 октября 1949 г.
     Мадам Поль Канова - мадам Кристиан Маньи.
     Дорогая,
     умоляю   Вас,   подпишите  этот   бланк   (доверенность,   нотариальная
Доверенность!)  и пришлите  его поскорей! Сейчас  не  время излагать причины
такой  спешки, да и  Вас  утомили бы долгие  рассуждения,  но, поверьте, это
очень важно! От этого зависит, жить мне или умереть. Сделайте над собой хоть
минутное усилие, постарайтесь, и тогда я спасена и буду благодарить  Вас  до
последнего биения сердца!
     О, если бы Вы знали, с каким нетерпением жду я Вашего ответа!
     Вера.

     Сан-Франциско, клиника Санта-Клара, 15 ноября 1949 г.
     Мадам Кристиан Маньи - мадам Поль Канове.
     Моя милая, добрая Вера,
     как я хотела бы исполнить Ваше  желание! Но  даже эти строки  я пишу не
сама -  приходится  диктовать  письмо  сиделке.  У  меня уже нет сил держать
перо...  И поставить подпись  я не  могу, разве что кто-нибудь воспроизведет
ее, двигая моей  рукой.  Но  отец  Финли  говорит, что тогда  она  не  будет
считаться подлинной...  Я  прямо  не  знаю, как  быть.  Наверное, надо  было
сделать это раньше...
     Но вы  не  расстраивайтесь,  дорогая. Как только  мне  станет лучше,  я
подпишу бланк и тут же вышлю его Вам.
     Да хранит Вас Бог!
     Целую, Ваша...

     Париж, 22 ноября 1949 г.
     Мадам Канова - мадам Маньи.
     Еще раз умоляю, заклинаю Вас, Беатрис! Я тоже совсем  больна,  я  почти
обезумела от горя! Пусть напишут Вашей рукой, если нельзя иначе; не бойтесь,
не  сомневайтесь, предоставьте мне все эти  заботы.  Умоляю Вас, поспешите -
поймите же, что на карту поставлена моя жизнь!
     Целую и жду ответа...

     Сан-Франциско, клиника Санта-Клара, 5 декабря 1949 г.
     Мадам Кристиан Маньи - мадам Поль Канове.
     Моя дорогая Вера,
     я  слышала,  Вы  пытались  дозвониться  до  меня...  К  сожалению,  это
невозможно: телефоны здесь только у врачей, и они вечно заняты.
     Мне  все хуже, и это письмо,  как и предыдущее,  пишет  моя сиделка. О,
почему  смерть   так  медлительна!  Скоро  придет   священник  с   последним
причастием...
     Живите,  дорогая  моя!  Живите  счастливо  и  не  забывайте  поминать в
молитвах Вашу бедную
     Беатрис.
     P. S. Медсестра опрокинула пузырек  с йодом  прямо на тот бланк.  Такая
жалость! Пришлите поскорее второй экземпляр.

     Кицбюэль, 3 декабря 1949 г.
     Мадам Кристиан Маньи - мэтру Шардуа, нотариусу.
     Уважаемый мэтр Шардуа,
     спешу предупредить Вас, что в ближайшее время несколько парижских газет
опубликуют  сообщение  о  моей кончине. Но это розыгрыш,  не имеющий  ничего
общего  с действительностью; я затеяла его,  желая подшутить  над некоторыми
знакомыми, которые относились ко мне не слишком доброжелательно и, вероятно,
обрадуются, узнав, что я умерла.
     Вам, при Вашей профессии, наверняка доводилось сталкиваться