го
и  доверьтесь своему знанию человеческого сердца. Я же, прежде чем закончить
выступление, позволю себе напомнить вам  показания очень важного свидетеля -
последние слова  самого  месье Кановы: "Поделом мне!  Господи, смилуйся надо
мной!"
     Должны ли, вправе ли  мы судить Кристиана Маньи  строже, чем  тот,  кто
погиб  от его руки?  Мой  клиент принадлежит  к  людям,  для  которых  самое
страшное  наказание -  упреки  собственной  совести. Он  действовал, защищая
честь  французской   семьи.  Так  неужели   вы,  господа,  с  пренебрежением
отвернетесь от этой национальной святыни -  нашей чести?  Тогда  уже никто и
ничто не сможет ее спасти.

     ПЕРЕПИСКА

     Париж, 5 февраля 1949 г.
     Мэтр Гюстав Флери - мадемуазель Сюзанн Валансэ, танцовщице кабаре.
     Мой зайчоночек,
     спешу черкнуть  тебе  пару  строк.  Надеюсь,  новость  тебя  порадует и
немного   отвлечет   от  окаянного  гриппа,  помешавшего   тебе   прийти  на
заключительное заседание.
     Свершилось! Мы победили! Приговор жюри - "Невиновен"!
     Присяжные  были просто  неподражаемы  - сборище замшелых  провинциалов.
Среди  них -  одна старая  дева в  такой  шляпе, какие, думаю,  носили перед
первой мировой войной. Глядя  на  нее, я с трудом удерживался от смеха, что,
однако, не помешало мне произнести  блестящую  речь. Прямо-таки бриллиант, а
не  речь -  в  лучших  классических  традициях!  Кое-кто из  сидевших в зале
репортеров, слушая меня,  откровенно ухмылялся, но на присяжных высокопарные
обороты всегда действуют как нельзя лучше.
     Надо, впрочем,  признать,  что  и  самый  неопытный  адвокат  наверняка
справился бы с этим делом. Все обстоятельства, вплоть до мельчайших деталей,
сработали в  пользу  обвиняемого, представив  его в самом выгодном свете. Я,
конечно, еще скомпоновал их  должным образом, но они и без того  подобрались
удачно - так удачно, будто  некий злой  гений  заранее спланировал последний
роман бедняги-профессора.
     К  счастью, ни полиция, ни прокурор не дали себе труда копнуть всю  эту
историю поглубже...
     Ну, а  я теперь  чувствую  некоторую досаду - победа досталась  слишком
легко. Настоящего сражения не произошло, и потому  я не испытал того чувства
удовлетворения,  какое  бывает,  когда  выигрываешь  трудный  процесс.  Даже
поздравления коллег не радуют, честное слово!
     В  общем,  все сошло без сучка, без задоринки. Вот что значит правильно
выбрать клиента! А моя почтенная супруга (она  тоже  присутствовала), внимая
разглагольствованиям  своего грешного  муженька, так  расчувствовалась,  что
даже слезу пустила. Это ли не признак успеха!
     Целую тебя бессчетно.
     До встречи, твой Став.

     Дневник мадам Кристиан Маньи,
     обнаруженный полицией 5 июля 1950 г. в ее квартире

     7 февраля 1949 г.
     После  суда  Кристиан вернулся  домой  в весьма приподнятом настроении.
Официальное подтверждение  его невиновности,  да еще  в столь  торжественной
обстановке, явно произвело сильное впечатление на моего святошу. Он и сейчас
временами  напускает  на  себя  гордый  вид,  словно  сам  поверил  болтовне
адвоката.
     Впрочем, его можно понять: представление получилось хоть куда! В зале -
весь цвет парижского общества, множество репортеров крупнейших газет... и  в
центре  внимания  -  мадам  Канова,  в потрясающем  черном платье (не иначе,
заказала  заблаговременно).  Уже с  первых минут  стало  ясно,  что  публика
настроена к  обвиняемому отнюдь  не  враждебно. А  когда  его ввели, по залу
прошелестело нечто  вроде сочувственного  вздоха.  Надо  признать,  Кристиан
выглядел очень эффектно: высок, красив,  исполнен достоинства,  с интересной
бледностью  на лице. На вопросы председателя отвечал спокойно и вежливо, как
и   подобает   благородному   молодому   человеку  в   столь   драматических
обстоятельствах. Просто загляденье!
     Я, напротив, сразу же возбудила к себе всеобщую неприязнь, и чуть ли не
каждая  моя реплика сопровождалась ропотом возмущения.  Окажись  я на скамье
подсудимых,  меня бы не пощадили, это уж точно! Именно  такого распределения
ролей  и добивался хитроумный  мэтр Флери, адвокат  Кристиана. Добросовестно
следуя его совету - по возможности вызвать весь огонь на себя, - я, кажется,
даже  слегка  перестаралась.  Когда судья  осведомился, пыталась ли  я после
своего замужества  прервать всякие отношения  с жертвой,  я  с наивным видом
ответила: "Но, ваша  честь, ведь жертва была бы категорически против!" Тут в
зале  поднялся  невообразимый  шум, и  его честь  добрых  полминуты  колотил
молотком  по  столу,  дабы  восстановить  тишину  и  утихомирить  негодующих
добропорядочных буржуа.
     Мэтр Флери построил защиту умело, умно, и результат превзошел ожидания.
Присяжные  безуспешно  пытались   скрыть  волнение,   в  публике  у   многих
увлажнились глаза, а все семейство  Маньи плакало навзрыд. Объявленный после
короткого  совещания   оправдательный  приговор  был  встречен  единодушными
аплодисментами,  почти  овацией!  Впрочем,  это,  пожалуй,  преувеличение  -
хлопали  все-таки  сдержанно,  не  слишком  громко,  а  так, как  принято  в
приличном обществе, вот.
     Итак, Кристиан оправдан и свободен. Мы, ясное дело, разведемся, и после
этого уже ничто не помешает ему  жениться на мадам Канове (по крайней мере с
официальной точки зрения). Я думала, у него  хватит терпения воздержаться от
встреч с нею во все время траура. На суде он так и ловил ее взгляд,  а когда
это не  удавалось,  поникал головой, словно цветочек, который забыли полить.
Оно и  понятно  - влюбленные голубки  не  виделись с самого сентября, совсем
исчахли,  бедняжки,  от  монашеской жизни. Правда, Кристиан изредка, если уж
ему бывало совсем невмоготу, вспоминал  о своих супружеских обязанностях, но
радости от этого мы оба получили немного... Теперь с этим покончено, и перед
ним  открывается  новая  жизнь, к которой  он так долго  и упорно стремился.
Конец   страхам,  унижениям,   притворству,  конец  отвратительной  комедии,
тянувшейся больше четырех месяцев![(]
     Единственная  тучка на безоблачном  горизонте - мое завещание. Кажется,
оно беспокоит их  сильнее, чем они сами себе в этом признаются. Но я молода,
прожить могу еще очень  долго, а если проболтаюсь, то утоплю и себя вместе с
ними...
     Малая толика  добычи мне, вероятно, перепадет. С другой  стороны, я для
них  не настолько  опасна,  чтобы  ставить  условия и  выдвигать  чрезмерные
требования. Все мы связаны круговой порукой...

     17 февраля.
     Развод будет оформлен в  ближайшие дни, и  мысль об этом  в равной мере
согревает нас обоих. Кристиан заметно воспрянул духом и мало-помалу обретает
прежнюю самоуверенность.
     Он сообщил,  что  мадам Канова получила свои двести  миллионов и просит
меня пожаловать к ней вечером двадцатого для делового разговора.
     Жалкие идиоты!  Неужели они  и вправду вообразили, будто я позволила им
загубить моего бедного Канову из-за денег?

     20 февраля.
     После обеда я отправилась на авеню де ль'Обсерватуар. Мадам Канова сама
открыла  мне дверь, одарила  ослепительной улыбкой и провела в гостиную, уже
обставленную заново - богато и с безупречным вкусом. Предложив мне присесть,
она  опустилась  в глубокое кресло и  устремила  на  меня испытующий  взгляд
бездонных синих глаз. Я поместилась  на краешке стула  и постаралась принять
вид слегка оскорбленной невинности.
     -  Милое дитя, - заговорила мадам Канова, - несколько месяцев назад вам
удалось поставить  меня в довольно  затруднительное положение. Но я  привяла
вашу  помощь и  не  раскаиваюсь,  хотя  с  моей  стороны  это  был  довольно
неосторожный  шаг.  Я знала, что в  вашей ограниченной головке  роятся планы
мести, и все-таки решила предложить вам  сотрудничество. Конечно, тут имелся
определенный  риск, который сохраняется и поныне. Под  риском я подразумеваю
вашу смерть -  в том случае, если она наступит до истечения срока  давности,
установленного французским законом для преступлений вроде нашего.
     Так вот, хочу сказать вам следующее. Я всесторонне обдумала ситуацию  с
небезызвестными магнитофонными  пленками. Вы, вероятно, надеетесь их выгодно
продать, но мне придется разочаровать вас: я не дам за них и ломаного гроша.
Причина  совершенно очевидна - зная  вас, я нисколько не  сомневаюсь, что вы
заготовили достаточное количество копий. Допустим, сейчас  я куплю у вас эту
запись;  тогда  вскоре  вы  явитесь  со следующим  экземпляром, и так  будет
повторяться  до  тех  пор,  пока  я  не отдам  вам  все, что  имею.  И  даже
окончательно разорив меня,  вы наверняка оставите про запас на всякий случай
еще  парочку  пленок.  С  другой  стороны,  покуда  я сохраняю спокойствие и
игнорирую любые попытки шантажа, вы бессильны. Вы согласны со мной, дорогая?
     - Мадам, сама мудрость  говорит вашими устами, - церемонно  согласилась
я.
     - Однако,  - продолжала моя собеседница, -  вообще  сбрасывать  вас  со
счетов было бы  столь же неразумно. Отчаяние - плохой советчик,  и не в моих
интересах  доводить  вас до крайности. Думаю, что самым правильным  решением
будет выделение  небольшого капитала, который даст вам  возможность жить, не
тревожась  о завтрашнем  дне. Жить, не нуждаясь,  и  пользоваться комфортом,
соответствующим вашему возрасту,  вашим вкусам... и  вашим заслугам. Я давно
заметила, что деньги - лучшее  средство  для успокоения враждебных страстей;
они водворяют мир в сердцах  и тем способствуют долголетию... Полагаю, сумма
в двадцать  миллионов франков будет достаточной - особенно если позаботиться
о  правильном размещении  этих  средств. Я буду рада  помочь  вам  с выбором
надежных бумаг.
     И, давая понять, что  аудиенция окончена, мадам Канова встала. Провожая
меня, она  заметила вскользь, как  будто  лишь  сейчас вспомнила  о подобной
мелочи:
     -  Несколько дней назад ко  мне заходил ваш супруг, господин Маньи.  Он
был настойчив  и вел себя  довольно  странно  -  так, словно я перед  ним  в
неоплатном долгу. Это не совсем  тот образ  действий, какого можно ждать  от
воспитанного  человека;  надеюсь, вы не  обидитесь, если я скажу, что впредь
предпочла  бы обходиться без  общества  месье Маньи. Могу ли я попросить вас
разъяснить ему это от моего имени?
     Видимо, в тот миг мне не удалось скрыть живейшую радость, поскольку она
поспешно добавила:
     - Но постарайтесь пощадить его чувства... Он так легко раним! Не будьте
с ним жестоки - это не в ваших и не в моих интересах.
     Уже  взявшись  за дверную ручку,  мадам Канова пристально посмотрела на
меня, и ее взгляд смягчился. В нем мелькнуло что-то  почти человеческое. Эта
синеглазая тигрица когда-то тоже была ребенком.
     - Вы мне нравитесь, - медленно произнесла  она.  - Быть может,  потому,
что мы с вами любили одних и тех  же мужчин... Но это пустяки, важнее другое
-  я всегда симпатизировала людям, которые не позволяют обращаться с  собой,
как  с  бессловесным  скотом...  и  которые  умеют  любой  ценой  добиваться
желаемого.
     Настроившись  от  собственных  слов  на  сентиментальный  лад,  она  на
прощание нежно поцеловала меня и шепнула:
     - Честно говоря, я не нахожу в  мужчинах  ничего  привлекательного. Это
тяжело... но что поделать? В конце концов ко  всему привыкаешь. На  том мы и
расстались.
     Кажется, я  делаю  успехи.  Завести, что ли, любовницу-миллионершу? Да,
самообладанию этой женщины можно позавидовать.

     21 февраля.
     Кристиан совершенно  раздавлен. Он и сам не сознавал, насколько зависит
от  своей Веры, поэтому  открытие  того,  что он ей безразличен, явилось для
него  по-настоящему  тяжким  ударом - надо думать,  первым  в его  жизни.  А
впридачу еще  мысль о напрасно  совершенном убийстве... Теперь он бегает  по
комнате,  как  зверь по  клетке,  вновь  и вновь  повторяя: "Это невозможно!
Просто  невозможно! Не мог я так обмануться!" -  и, не замечая моих усмешек,
призывает меня в свидетели.
     Сегодня  за  обедом я попросила его немного  отсрочить  наш развод.  Он
вытаращил глаза.
     - Почему? Зачем?
     -  Мне  хочется побыть с тобой  еще немного. Ты ведь  столько  для меня
значишь...
     - Да  ты спятила! - завопил мой муженек.  - Говорю тебе, мы разведемся,
как решили, без всяких отсрочек!
     Я вздохнула.
     - Не  упрямься,  дорогой. Ты ведь хочешь получить  ту  пленку? Кристиан
охнул, его прямо-таки перекосило от злости. Кажется, за сердечными муками он
совсем позабыл, что у него есть еще один повод для огорчения - магнитофонная
запись.
     Мужская глупость поистине беспредельна! Он мне поверил.  Может, потому,
что  его  выводит  из  равновесия поведение  мадам  Кановы. Ее  хладнокровие
свидетельствует об уверенности в  своей безопасности, которой так не хватает
бедняжке Кристиану.  И средства вернуть себе душевный покой у  него нет. Я в
гораздо  более  выигрышном  положении,  и  к  тому  же  скоро  буду  недурно
обеспечена. Он  зависит от  меня -  и теперь, и в обозримой перспективе, без
малейшей надежды  когда-нибудь добиться преимущества в нашей открытой войне.
Мысль эта для него нестерпима,  и  он, конечно, еще постарается взбрыкнуть и
скинуть ярмо.
     Первая, довольно робкая попытка произошла за ужином.
     - Я уже не имею никакого отношения ко всей этой истории, -  заявил  он,
придав  голосу  всю твердость, на какую был способен. - Я оправдан, понятно?
Оправдан и чист перед законом. Так сказал мой адвокат.
     - Ну  конечно,  дорогой. Только  боюсь, что в  случае  чего тебя  могут
привлечь  как сообщника уже по новому обвинению...  И не  забывай про смерть
мадемуазель Сюриссо, а также про убийство ребенка.
     - Ребенка?
     -  Ну  да,  сынишки  профессора  Кановы. Или  ты  не в  курсе?  А  твоя
приятельница поведала мне вчера всю предысторию этого грустного события.
     (Тут я немножко блефовала. Но, с другой стороны, я была почти уверена в
правдивости  своих слов. Не надо быть семи пядей  во лбу, чтобы предположить
за мадам Кановой, помимо устранения мужа, еще кое-какие грешки.)
     Кристиан побледнел.  Он любил маленького  Ксавье  и,  если не ошибаюсь,
даже давал ему  уроки,  помогая осиливать школьную премудрость.  Но,  как ни
ужаснул Кристиана мой намек, спорить он не пытался.

     22 февраля.
     Кристиан начинает  сдавать.  Все утро хныкал, умоляя понять трагизм его
положения и т. д. Я помалкивала  и улыбалась. Вечером он не  выдержал, увлек
меня в спальню и овладел мной с исступленной страстью, разительно не похожей
на то, что бывало у нас прежде. Отчаяние вдохновляет на подвиги... Забавно.

     24 февраля.
     Чаепитие   у   мадам   Кановы.   Эта  женщина   обладает  феноменальной
способностью   менять  поведение   в  зависимости   от   обстоятельств.   Ее
беззастенчивое  маневрирование  очень  напоминает  тактику  коммунистических
правителей: выросшая  в Советской России, товарищ  Вера неосознанно переняла
стиль своих вождей.  Продолжение связи с Кристианом уже не сулит ей  ничего,
кроме   опасности  разоблачения,  и  к  тому  же  грозит  обернуться  новыми
расходами.  Посему  она,  не  колеблясь,  бросила  его  и  теперь  старается
приручить меня, надеясь завоевать доверие, дружбу  и, кажется,  даже любовь!
Вообще-то она понимает,  что шансы на  успех невелики, но других путей у нее
сейчас нет, и  мадам  Канова  разыгрывает свою  единственную  карту со  всей
тщательностью, обдумывая каждый жест и каждый взгляд.
     Когда  хочет,  она умеет очаровывать  - в  чем-чем,  а  в  этом  ей  не
откажешь. Она рассказывала  мне о своем прошлом, о жизни в России,  о жутком
фарсе,  где  переплетаются  рабство, ложь  и  анархия...  Я  вслушивалась  в
переливы ее голоса, любовалась быстрой сменой выражений на прекрасном гордом
лице и не  без тщеславного удовольствия  отмечала все  чаще  адресуемые  мне
нежные взгляды.  Временами,  наклонившись  ко  мне,  она словно подчеркивала
сказанное легким дружеским прикосновением. Да,  трудно даже вообразить более
обольстительную женщину. Прямо Цирцея...
     Домой  я  вернулась  довольно  поздно  и  едва переступила  порог,  как
Кристиан  учуял хорошо знакомый  ему аромат духов,  пропитавший мои волосы и
платье. Нахлынувшие  воспоминания о  минутах,  проведенных в  объятиях мадам
Кановы, повергли его  в  неописуемую ярость. Он схватил меня за  плечи и так
стиснул, что Я чуть не вскрикнула от боли. Прошло несколько секунд; Кристиан
впился в меня горящим взором и дрожал  с головы до пят.  Наконец  его пальцы
разжались, он обмяк и снова превратился в тряпку.
     Момент я пережила напряженный, но  в  целом  основания для беспокойства
нет. Как  ни бесит Кристиана моя нынешняя близость с мадам Кановой, инстинкт
самосохранения в нем достаточно силен. К тому  же  он  втайне надеется,  что
мадам благодаря своему уму и обаянию все-таки убедит меня отдать пленку.

     28 февраля.
     Настала  пора   отблагодарить   молодого  человека   с  нижнего  этажа.
Как-никак,  именно его  гостеприимство  в  пору моего увлечения звукозаписью
позволило мне добиться столь  блестящих  результатов.  Да  и впоследствии он
держался очень хорошо, не позволяя себе  ни вопросов,  ни  намеков. Конечно,
даже  начни  он болтать,  это  вряд ли  изменило  бы  ход  дела  об убийстве
профессора, но все же - кто знает? - могли возникнуть  и осложнения. В любом
случае молчание юного киногероя - любезность, заслуживающая награды.
     Итак,  вчера  вечером  мы  удрали из  Парижа  и  устроились  на  ночь в
маленьком, но вполне уютном пригородном отельчике. Около трех часов утра мой
приятель, истощив как свои возможности, так и фантазию, наконец уснул. Тогда
я тихонько встала, набрала  номер  нашей квартиры  на рю де Пасси и, изменив
голос, сообщила Кристиану, что его супруга попала в автомобильную катастрофу
в Фонтенбло...  Сейчас, добавила  я,  пострадавшую перенесли в  ближайший  к
месту  аварии  отель  "Великий охотник", что  возле  Барбизона; мадам  Маньи
пришла в сознание и хочет  увидеть своего  дорогого  мужа. Она  находится на
втором этаже, в тринадцатом номере.
     Не дожидаясь  ответа, я положила трубку и юркнула в постель. Меньше чем
через час хлопнула входная дверь, на лестнице послышался  громкий  топот,  и
торопливые  шаги  направились к  нашему  номеру. Герой-любовник пробудился и
уставился на меня с тревогой во взоре.
     - Там мой муж! - взвизгнула я. - Это его шаги! Это он!
     Бедный мальчик  затрясся, точно заяц. И было  отчего: вот-вот в комнате
появится  кровожадный  ревнивец, который имеет обыкновение  без лишних  слов
расстреливать  дружков  своей  жены.  Забыв  про  меня,  парень  затравленно
озирался в поисках какого-нибудь  убежища, но  поздно! Дверь распахнулась, и
на пороге возник Кристиан. Он был очень бледен.
     Кристиан на мгновение остолбенел и только рассматривал нас, словно не в
силах постичь  смысл открывшегося  ему зрелища.  Потом  глубоко  вздохнул  и
произнес единственные уместные в такой ситуации слова:
     - Слава Богу! С тобой все в порядке!
     Да,  ради  этого  триумфа  стоило  постараться!  Я   ответила  громким,
отчетливым голосом:
     - Сударь, я не знаю,  что привело вас сюда в такой час, но надеюсь, что
вы  уже догадываетесь, сколь нежелательно  тут ваше присутствие. Или  вам не
терпится  продлить список  ваших преступлений? Но я советую вам  не искушать
судьбу и отправляться туда, откуда пришли.
     Безмолвно выслушав эту уничтожающую тираду, Кристиан сделал шаг назад и
тихонько прикрыл за собой дверь -  покорный и  жалкий, как  пудель, которого
окатили помоями. А я, проводив его презрительным смешком, начала приводить в
чувство полумертвого  от страха кинокрасавчика. Задача  оказалась  нелегкой;
несмотря на  все мои  заверения,  он никак не  хотел поверить, что опасность
миновала и ему уже ничто не грозит.

     1 марта.
     Сегодня купила целую охапку чистых магнитофонных катушек и рассовала их
в квартире по  разным углам.  Те