авить на стол второй прибор, да?
     Мадам  Канова: Верно.  И к тому  же за эти минуты  ты  сможешь  немного
успокоиться и собраться с мыслями.
     Маньи: А не слишком ли мы усложняем программу?
     Мадам  Канова: Нет. Все эти  подробности  приобретут  огромный  вес при
слушании дела в суде. Внимание к мелочам окупается, поверь мне.
     Маньи: Ну, а если  полиция снимет  отпечатки пальцев?  Они  увидят, что
одного прибора касался я, а другого - моя жена.
     Мадам Канова: Разумеется. Перед уходом ты помог жене накрыть на стол, а
второй прибор она поставила, уже выпроводив тебя и поджидая любовника. Наука
умеет  определять, кому принадлежат те или иные отпечатки, но вот установить
очередность их появления,  да еще на разных предметах - это вряд ли. Так что
дактилоскопия тоже поработает в нашу пользу.
     Маньи: Пожалуй.
     Мадам Канова: И позаботься, чтобы в холодильнике  был достаточный запас
разных закусок.
     Маньи: Ну и ну! Ты учитываешь решительно все!
     Мадам Канова: Я люблю тебя. И поэтому напоминаю: когда вы вместе будете
накрывать  на  стол,  не  прикасайся  к  тем  предметам,  за которые бралась
Беатрис.
     Шесть часов вечера  - немного рановато  для любви,  но  она,  я  думаю,
возражать не станет. Есть ли еще какие-нибудь неясные пункты?
     Маньи: Вроде бы нет.
     Мадам Канова: Учти, она  обязательно  должна быть раздетой,  это важнее
всего. А устраивать ей соблазнительное неглиже после смерти было бы не очень
приятно, да  и рискованно.  Маньи: Тебе незачем говорить мне  об этом. Мадам
Канова: Нельзя  не говорить,  поскольку здесь  ключевой, в буквальном смысле
слова жизненно  важный момент.  Существует не так уж много способов  убедить
женщину раздеться средь бела дня. А между тем мой муж должен застать Беатрис
в  легком  халатике  или  пеньюаре  -  короче,  в том  одеянии, какое обычно
накидывает на себя  любая  женщина после часа, отданного  любви... С  другой
стороны, столь домашний туалет не помешает ей впустить профессора - в  конце
концов совсем недавно их отношения  были довольно-таки близкими. Вряд ли она
велит ему обождать на лестничной площадке!
     Маньи: А что, если он запоздает?
     Мадам  Канова:  Это  очень  маловероятно.  Но ничего страшного - просто
тогда нам придется разыграть все сначала.
     Маньи:  А  почему  ты так  уверена, что он не извинится и не уйдет, как
только увидит полураздетую Беатрис?
     Мадам Канова:  Не  уйдет. Здесь есть психологическая  зацепка. Поначалу
оба  удивятся,   потом   после  нескольких  фраз  выяснится,  что  произошло
недоразумение  - кто-то  что-то перепутал. Но за  это  время  мой муж сумеет
оценить обстановку и решит немного пофлиртовать,  благо представился удобный
случай. Возможно, он даже проявит настойчивость. Не исключено, что твоя жена
пожелает его угостить. И очень  может быть, ты  действительно  увидишь стол,
накрытый  на  двоих,  когда  явишься,  чтобы   окончательно  разъяснить  это
маленькое недоразумение...
     Маньи: Сомневаюсь. Ему  не очень-то свойственна  настойчивость в  таких
делах.
     Мадам Канова: Не беспокойся об этом. Я подержу  его  несколько ночей на
голодном  режиме  и  заодно  присмотрю,  чтобы  он  не  растратил  свой  пыл
где-нибудь на стороне.
     Маньи: Да, мне предстоит гораздо более тяжкая задача!
     Мадам Канова:  Ты  опять  за  свое?  Тебе  необходимо - ты  слышишь?  -
совершенно необходимо основательно порезвиться с  твоей малышкой перед самым
уходом. Надеюсь, в этот день  она не  будет  вынуждена уклоняться от занятий
любовью?
     Маньи: Нет, тут все в порядке... Но мне невольно вспоминается поведение
Иуды...
     Мадам  Канова:  Иудин  поцелуй! Ах  ты,  бедняжка,  прелесть моя!  Иуду
раздирали сомнения, а ты полон надежды и устремлен в будущее... Подумай: уже
несколько  месяцев  ты  окружаешь  Беатрис  всевозможной лаской и  заботой -
неужели это  не облегчает  твою  совесть? Неужели это  не зачтется  тебе при
подведении  баланса  там, наверху?  Постарайся  же  еще  разок!  Доставь  ей
напоследок такое  наслаждение,  за  которое  не жаль отдать жизнь! Меня  это
ничуть не заденет - я не ревнива и не злопамятна.
     Маньи: Если только смогу...
     Мадам  Канова: Ты должен!  Представляй, будто тебе  отдается английская
королева! Думай о наших двухстах миллионах, о том, сколько добра ты сделаешь
людям с помощью этих денег. Думай обо мне, наконец!
     Но, в сущности,  тебе не так уж обязательно доводить Беатрис до полного
экстаза.  Главное  -  создать соответствующую  обстановку  для  тех событий,
которые   развернутся  чуть  позже.  Хотя,  конечно,  пережитое  наслаждение
скрасило бы девочке переход в вечность...
     Маньи: Пожалуй, тебе лучше одеться. Она уже скоро вернется.
     Мадам  Канова:  О, у  нас еще  уйма времени. Вспомни,  что нам придется
расстаться примерно на месяц, пока тебя не оправдают...
     Маньи: Неужели это действительно произойдет? Пока ты рядом, все кажется
так просто...
     Мадам Канова: Я всегда рядом с тобой, даже когда ты спишь с Беатрис. Но
ты  же сам  понимаешь: наши  встречи таят в себе постоянную - и  чуть ли  не
единственную - угрозу для нас обоих. Цепь не прочнее самого слабого из своих
звеньев.  Именно поэтому я постоянно  твержу об осторожности, хотя сама же и
соблазнила  тебя  почти  сразу после  моего замужества.  Никто  не  в  силах
предусмотреть абсолютно  все, а  выдать нас может любая мелочь.  Убийство  -
такая вещь,  которая требует точного расчета собственных возможностей,  и мы
должны постараться свести риск к минимуму.
     Полиция  и  сыщики  из  страховых  компаний  будут  носом  землю  рыть,
расследуя  эту  историю, а они неплохо  знают свое ремесло. Им знакомы сотни
способов, применяемых людьми  для устранения своих ближних. Изобрести  нечто
новое в этой области поистине нелегко!
     Преступление, совершенное  ради личной выгоды,  присяжные не простят. А
нанять профессионала, как это  принято в благоустроенных государствах, здесь
едва ли возможно,  и  все придется делать самим... Хороший наемный убийца во
Франции  так же  редок, как  исполнительная  и  честная прислуга. Вот к чему
приводят игры в социализм!
     Наша  сила  в том,  что  мы преподнесем господам  в  судейских  мантиях
тривиальнейший   случай,  над  которым   нечего  ломать  голову,  опровергая
хитроумное   алиби.   Эдакое   добропорядочное,   традиционное,   буржуазное
отцеубийство...
     Маньи: Какое отцеубийство? Ведь Ксавье мертв!
     Мадам Канова: О, просто я выражаюсь метафорами.
     Маньи: Я так и понял...
     Мадам Канова: Здесь, как на серебряной тарелочке, будет сервировано все
необходимое:  мотив,  место  действия, жертва,  убийца,  оружие... Судьям  и
присяжным  останется  только извлечь  из памяти стародавний заголовок "Драма
ревности".  Но мы  не должны  забывать, что любая драма  становится немножко
подозрительной, если приносит кому-нибудь из участников ощутимую прибыль.
     Ищейки из страховой компании перевернут вверх  дном небо  и землю, лишь
бы найти предлог отвертеться от выплаты страховки.  Два миллиона швейцарских
франков - не такая сумма, которую отдают без борьбы. А ведь  есть  еще более
солидный   куш,   причитающийся   здесь,   во   Франции,   по   договору   с
"Ла-Фамилиаль"... Будь уверен:  их следователи  рассмотрят  под  микроскопом
каждое   наше   слово,   каждый  шаг  и   каждый  жест   за  многие  недели,
предшествовавшие убийству. Но  если они ни  до чего не  докопаются,  платить
страховку фирме все-таки придется! Ты понял наконец? Тогда мы победили!
     Маньи: Да  знаю  я, знаю! Но даже если они  разнюхают про нашу с  тобой
связь, это еще не основание обвинить нас в сговоре.
     Мадам Канова: О, конечно, нет. Но  не забывай о  процессе, в котором ты
будешь фигурировать. Такая подробность, как любовная связь между нами, разом
лишит  картину ее  первоначальной  ясности. Боюсь,  что и  на  присяжных это
произведет не самое лучшее впечатление.
     Маньи: В качестве двукратного убийцы я и так произведу на них не лучшее
впечатление...
     Мадам  Канова: Не скажи! Конечно, твое поведение чуточку  необычно  для
двадцатого столетия - увы, в наше время пылкая любовь встречается редко... А
от такого поступка веет чем-то классическим. И  к тому же все обстоятельства
исключительно благоприятны для тебя.  Твой  отец - президент  апелляционного
суда, ты сам  -  кавалер  Креста  за  военные заслуги,  и  ты застиг жену  с
любовником. А люди уже давно болтали разное об их отношениях...
     Маньи: Я думал, что ты обсуждала измену мужа только со своей служанкой.
     Мадам Канова: Ну нет! Я успела пожаловаться на свою горькую долю многим
приятельницам, и они не откажутся засвидетельствовать это.
     Маньи: Оденься!
     Мадам Канова: ...А твоя трогательная забота о Беатрис, доверие, которое
ты ей  оказывал, станут еще одним веским  аргументом  к  оправданию...  Будь
добр, застегни мне  платье... И не  беспокойся,  тебя  будут защищать лучшие
парижские адвокаты. А я выступлю в качестве пострадавшей стороны. Трагедия в
духе Корнеля!  Ну а  потом, когда вся  эта  история забудется,  мы  уедем  и
поженимся где-нибудь за границей.
     Маньи: Мое  оправдание станет куда вероятнее, если ограничиться  только
твоим мужем...
     Мадам Канова: А что прикажешь делать с малышкой?  Посвятить ее во  все?
Ты действительно  считаешь,  что  ей можно  доверять?  Кроме  того, если  мы
возьмем ее третьим участником, во сколько это обойдется?
     Маньи: Два-три миллиона были бы не такой уж чувствительной потерей...
     Мадам Канова: Ах! Опять эти интеллигентские  рассуждения! Сейчас видно,
что ты не  жил в  стране, где ни  в одном доме не встретишь  ни изобилия, ни
даже достатка; где жизнь не радость, а невзгода и тяжкий труд; где люди едят
картофельные очистки,  утешаясь сказками  о  всевозможных  яствах,  которыми
насытятся грядущие поколения. А я прошла эту школу и не пожертвую без веских
причин ни единым  франком.  После тебя деньги - самое важное  для меня,  что
есть в этом мире.
     Маньи: Иной раз мне кажется, что они тебе гораздо нужнее, чем я.
     Мадам Канова: Не жалуйся, дорогой. Ты же знаешь: все мое - твое. Или ты
мне больше не веришь?
     Маньи: По-моему, у  тебя  достаточно  доказательств моего доверия.  Но,
честно говоря, мне не совсем понятна твоя страсть к деньгам.
     Мадам  Канова:  Деньги  для женщины  означают  возможность  дарить свою
любовь только тем мужчинам, которые ей действительно нравятся. Дарить,  а не
продавать. Такая свобода бесценна.
     Маньи: Может, и бесценна, но куплена она будет за немалую плату.
     Мадам  Канова:  Оставь страхи и  подозрения, любимый!  Мертвые воистину
мертвы, если о них не думать. А я научу тебя забывать. Я всегда буду рядом с
тобой, ты  сможешь заниматься всем, чем  захочешь. Надо  только решиться,  а
силы воли, чтобы довести дело до конца, у меня хватит на двоих. Ну, а теперь
я должна идти.
     Маньи: Ты поставила машину не слишком близко? Мадам Канова:  Нет. Ты же
знаешь, я всегда паркуюсь  по меньшей мере  в пяти минутах  ходьбы отсюда, и
каждый  раз  на другой  улице.  А ваш  консьерж неизменно пьян чуть ли не  с
одиннадцати  утра  и не заметит даже президента  республики. Маньи: Все-таки
опусти вуаль... Мадам Канова: Поцелуй меня еще раз, любимый!


     6

     Дневник мадам Маньи (продолжение)

     21 сентября.
     Теперь мне уже лучше. А поначалу, после первого прослушивания, я чуть с
ума  не  сошла  -  настолько  невозможными,  невероятными казались  все  эти
откровения.  Голоса звучали так  отчужденно,  так незнакомо...  Я прокрутила
запись дважды, не в силах избавиться от дурацкой надежды, что это шутка, что
они всего лишь разыгрывают меня, желая наказать за неуместное любопытство.
     Киношник вернулся около десяти вечера, когда я уже немного успокоилась.
Выглядела я,  должно быть, неважно,  поскольку он даже  не пытался  со  мной
заигрывать,  и  все его вопросы,  если  они  были, остались  невысказанными.
Выключив  магнитофон,  я поскорее запихнула  в сумочку  катушку с пленкой и,
едва попрощавшись, выскользнула за дверь.
     Но на лестнице почувствовала, что ноги  меня не держат. Волной  накатил
ужасный, липкий страх. Я  задыхалась,  дрожала всем телом и не  находила сил
двинуться  с места. Мимо сновали жильцы, а я все стояла, вцепившись в перила
и  не  видя  ничего вокруг.  Люди  посматривали  на меня  с  любопытством, а
какой-то господин средних лет  заговорил весьма игриво, но так и не дождался
ответа.  Наконец,  собравшись с  духом,  я  преодолела  два  марша до  нашей
площадки и  здесь,  уже  на  последних  ступеньках,  внезапно осознала  одну
простую  вещь:  магнитная  лента  в  моей  сумочке -  надежная защита, залог
спасения; она  делает  меня неуязвимой. Я настолько приободрилась,  что,  по
крайней мере, сумела самостоятельно открыть дверь и войти в квартиру.
     Кристиан  был вне  себя  от  беспокойства.  Он  уже видел меня  жертвой
дорожного  происшествия со  всеми вытекающими лично  для него последствиями.
Да, ему  и  в самом деле  выпало бы много хлопот! Сначала  похороны женщины,
которую он должен был убить,  но не успел; потом  поиски  новой кандидатуры,
опять  венчание,  опять  свадебное  путешествие,  да  еще  надо  исхитриться
подсунуть  свою  молодую жену  профессору  Канове!  Снова  вживаться в  роль
любящего  супруга,  снова  разрабатывать план  убийства... Ах, как  бы  меня
порадовала его тревога, если бы я не знала ее истинной причины!
     Я  извинилась  за  столь  позднее возвращение, придумав на  скорую руку
какой-то ничтожный предлог. Кристиан, в свою  очередь, был  так доволен, что
не стал ни о  чем допытываться и даже отправился  на  кухню разогревать  мне
ужин. Пока он там возился,  я быстренько отключила микрофон и спрятала его с
глаз долой - молодому киногерою  с нижнего  этажа совершенно незачем  быть в
курсе наших разговоров. Правда,  он уверял,  что  я  могу положиться  на его
джентльменскую  сдержанность, но в этот вечер я меньше, чем когда-либо, была
склонна  верить  людям  на  слово.  Ну,  а  теперь,  если  уж  его  разберет
любопытство, пусть сам  обращается к месье Дюбрейлю и выкладывает денежки за
подслушивание!
     Мне удалось овладеть собой даже быстрее, чем этого можно было ожидать в
таком беспримерном  положении - может, потому, что я, в  сущности, совсем не
любила  своего мужа.  И вот где-то глубоко внутри  меня зародилось злорадное
удовлетворение сделанным открытием.
     В  конце  ужина  мне  пришло  в  голову  немного  позабавиться.  Приняв
романтическую позу, я устремила взор в пустоту и произнесла:
     - Ты знаешь, я чувствую, что умру  молодой... Кристиан  едва не выронил
грушу, которую  уже  собрался надкусить. -  С чего ты  взяла? -  Не  знаю...
Какое-то предчувствие...
     Надо отдать должное моему мужу - он приложил беспримерные усилия, чтобы
отвлечь  меня  от таких нехороших  мыслей. Как ни странно, в эти минуты  мне
было  почти приятно  слышать его  голос. Но когда  мы добрались  до кофе,  я
возобновила атаку.
     - Мне страшно... Прошлой ночью  я  видела  во  сне,  как меня  пожирают
могильные  черви...  Это  заявление, сделанное  зловещим  шепотом, произвело
желаемый эффект. Мой  пациент как раз клал  в чашку второй кусочек сахара, и
щипцы, выскользнув у него из руки, со звоном упали на пол.
     - Что за безумие?.. Бред какой-то! - закричал он, откидываясь на спинку
стула.
     - Почему, милый?
     Его взгляд постепенно прояснился - он нашел подходящий аргумент.
     - Ну,  хотя  бы потому, что на самом  деле  черви не съедят ни тебя, ни
меня, да и вообще никого из погребенных!
     - А что им помешает? - невинно поинтересовалась я.
     - Да  это же общеизвестно! Ты  просто употребляешь стандартный  речевой
оборот, восходящий ко временам классической риторики. А черви заводятся лишь
в том  случае,  если  неубранный труп долго  лежит на открытом месте и  мухи
откладывают  в него личинки. Но мухи  не проникают в гроб - значит, и червям
неоткуда взяться!!!
     -  Как ты умен,  мое сокровище!  Конечно, ты прав, это глупый сон. Да и
умру я, наверное, поздней осенью, когда мух уже почти нет...
     Думаю, еще ни одна чашка кофе не доставляла Кристиану стольких мучений.
Я не  унималась  - таинственным,  меланхолическим тоном разглагольствовала о
смерти,  о  покойниках,  выходящих  из отверстых  могил...  И  в  заключение
пообещала, что не покину его ни в этой, ни в будущей жизни.
     Видимо,  я  немного  перестаралась.  Ночью,  во  мраке спальни, ко  мне
вернулся  страх. Я лежала,  ворочаясь  без  сна, а когда  Кристиан  случайно
дотрагивался до меня  рукой или ногой, вздрагивала от  ужаса. Он был напуган
ничуть не  меньше. Безмолвно  трясясь по разные  стороны кровати, мы  являли
собой довольно-таки странную супружескую чету!
     С  первыми лучами солнца ночной кошмар  рассеялся, и меня осенила новая
блестящая идея. Перед обедом я позвонила месье Дюбрейлю и  сообщила ему, что
хочу переписать пленку и обеспечить воспроизведение звука в  нашей квартире.
Он  обещал немедленно  прислать  своих  сотрудников  со  всеми  необходимыми
материалами.
     Процедура заняла совсем  немного времени и  протекала в непринужденной,
можно даже сказать, шутливой атмосфере. Мой план  очень позабавил маленького
еврея и его  бригаду,  а наш  молодой сосед чуть  не прыгал от восторга  при
мысли о конфузе, ожидающем уличенного  мужа. О, если бы они знали содержание
записи - думаю, тогда вся история не показалась бы им такой уж веселой!
     Громкоговоритель мы решили упрятать в радиоприемник. Кристиан в технике
не разбирается, и заподозрить наличие дополнительного динамика - определенно
выше  его  сил... Охваченная  охотничьим  азартом, я то  и  дело  вспоминала
"Письмо" Эдгара По.
     Когда  детективы  ушли,  я  без церемоний  выставила  киношника из  его
собственной  комнаты и принялась за  дело. Теперь мне очень пригодится опыт,
полученный во  время давнишних  попыток сделать артистическую карьеру. Скажу
не хвастая, что превзошла самое себя и в рекордный срок смонтировала  вполне
приличную  радиопостановку,   основу  которой  составила  запись,  сделанная
накануне.  Фрагменты моего  творения  располагались в  тщательно продуманной
последовательности; кровожадные  планы чередовались с любовными  стонами,  а
философские откровения - с жарким шепотом, полным чудовищных непристойностей
(надо  отметить,  что Кристиан играл тут весьма скромную  роль, лишь изредка
подавая  реплики).  Все   это  я  скомпоновала  со   вставками  собственного
изготовления - нежными упреками  безжалостному мужу,  горестными возгласами,
латинскими цитатами из свадебного  обряда  и даже выдержками из Евангелия. В
качестве музыкального сопровождения был использован "Траурный марш" Шопена -
я обнаружила его среди хозяйских  граммофонных  пластинок, и он пришелся как
нельзя  более  кстати.  Особое  внимание  я  уделила  громкости:  в основном
звучание  было  тихим,  еле  слышным, так что разобрать отдельные слова  или
аккорды шопеновского  органа удавалось лишь при  известном напряжении слуха.
Но  в   ключевые  моменты  звук  внезапно  нарастал,  производя  потрясающее
впечатление.  А венчало мелодраму евангельское пророчество: "...И  тогда  Он
придет,  чтобы судить живых  и мертвых". Эти слова я  произносила отчетливо,
громко, звенящим  от  напряжения  голосом, постаравшись  вложить  в  них всю
доступную мне силу убеждения и страсти.
     Около  пяти  часов  я  позвонила Канове,  извинилась и,  сославшись  на
недомогание, отменила  мою  сегодняшнюю  работу  у  профессора.  С  монтажом
"мыльной оперы" было  покончено, и я спешно  занялась  копированием исходной
записи. Когда подошло время ужина, я уже располагала достаточным количеством
экземпляров (ради  ускорения процесса выкинула резонерские рассуждения мадам
Кановы, сильно  смахивавшие  на какой-нибудь перевод с латыни