Миллер  явился  к нему в
сопровождении лакея, несшего обед.
     -- Леди Спенсер-Свифт свидетельствует вам  свое почтение и справляется,
не угодно ли вам чего-нибудь, сэр?
     --  Ничего. Передайте  леди, что  документы настолько интересны,  что я
буду работать всю ночь.
     Во взгляде дворецкого мелькнуло сдержанное неодобрение.
     -- Всю  ночь, сэр? В  самом деле? В таком случае я пришлю  вам запасные
свечи.
     Эрве почти не прикоснулся к истинно английскому обеду и вновь схватился
за  альбом. Приезд Байрона был описан в  лихорадочном  возбуждении -- почерк
Пандоры стал еще более неразборчивым.
     "Сегодня поутру  в  11  часов приехал лорд Б. Как он красив  и  бледен.
Должно быть, он несчастлив. Он стыдится своей хромоты. Как видно, поэтому он
не ходит,  а  бегает,  чтобы ее скрыть. И  напрасно! Хромота делает  его еще
интереснее.  Странно... Уильям предостерегал меня,  говорил,  будто  лорд Б.
несносно развязен с женщинами. Но со  мной он не сказал и двух слов. Меж тем
он время от  времени украдкой поглядывает на  меня, а один раз я перехватила
его  взгляд в зеркале. Но в разговоре он обращается только к Уильяму и лорду
Петер-сону, а ко мне -- никогда. Почему^"
     Всю  ночь  напролет  следил  Эрве   Марсена,  как  Пандора  мало-помалу
подпадала под обаяние  поэта. Судя по  всему, юная и  неопытная простушка не
поняла  причины  столь  небайронического  поведения  гостя. Байрон приехал в
Виндхерст с твердым намерением вести  себя добродетельно, во-первых, потому,
что был безнадежно влюблен  в другую женщину, во-вторых, потому, что  считал
неблагородным  соблазнить жену своего хозяина, к тому же Пандора  показалась
ему такой наивной, юной и хрупкой, что он не хотел причинять ей страданий. В
глубине  души   он  был  сентиментален  и   маскировал  цинизмом   природную
чувствительность.
     (12)

     Вследствие всех этих причин Байрон не заговаривал с  Пандорой  о любви.
Но  мало-помалу интрига начала завязываться.  Сэр  Уильям напомнил Байрону о
Нью-стедском  аббатстве и  его обитательницах-нимфах,  созданиях  более  чем
доступных. Одна из них  когда-то пришлась по вкусу деревенскому эсквайру,  и
он выразил желание вновь ее увидеть.
     -- Скажите-ка, Байрон, отчего бы вам не пригласить меня в Ньюстед? Само
собой разумеется, без жены. Байрон укорил его:
     --  Стыдитесь!  Ведь  вы женились  совсем  недавно! А  что,  если  жена
вздумает отплатить вам той же монетой?
     Сэр Уильям расхохотался:
     -- Моя жена? Ха-ха-ха! Да ведь она святая, и к тому же обожает меня!
     Пандора,  которая  все  время  была  настороже,  услышала издалека этот
диалог  и  не  преминула  занести  его в  свой дневник,  снабдив негодующими
комментариями:
     "Она меня обожает!" Глупец! Неужели  я обречена всю свою  жизнь прожить
подле  этого  чурбана! А почему бы и впрямь не отплатить ему той же монетой?
После этого разговора меня охватила  такая ярость, что,  вздумай лорд Байрон
нынче вечером в парке обнять и  поцеловать  меня, я,  пожалуй,  не  стала бы
противиться".
     Было уже за  полночь.  Эрве торопливо  покрывал  заметками  страницу за
страницей.   В   полутемном   подземелье  при  догоравших  свечах,   которые
отбрасывали  все более тусклый  свет, ему чудилось, будто его окружают живые
тени. Он слышал раскатистое "ха-ха-ха" краснолицего хозяина замка, следил по
выражению тонкого  лица леди  Пандоры, как  нарастают ее нежные чувства, а в
темном углу ему мерещился Байрон, с саркастической  усмешкой наблюдающий эту
столь неподходящую пару. |
     Французу пришлось сменить догоревшие свечи, после чего он вновь  взялся
за  чтение. Теперь  он следил за  попытками сближения,  которые  предприняла
Пандора,  стремясь  вывести  Байрона  из  его сдержанной  задумчивости;  она
проявила при  этом смелость и изобретательность, неожиданные в такой молодой
женщине. Задетая
     (13)

     его равнодушием, она подзадоривала его. Под предлогом игры на биллиарде
она осталась наедине с поэтом.
     "Нынче  вечером  я сказала  ему:  "Лорд  Байрон,  когда  женщина  любит
мужчину,  который  не  оказывает  ей  никакого   внимания,  как  ей  следует
поступить?" Он ответил: "А вот как!" -- с необыкновенной силой заключил меня
в  свои объятия и..." Тут  одно  слово  было тщательно вымарано, но Эрве без
большого труда удалось его разобрать: "поцеловал".
     Эрве Марсена облегченно вздохнул. Он  едва верил своему счастью. "Может
быть,  я  сплю?--думал  он.-- Ведь только во сне  с такой полнотой сбываются
порой наши самые заветные желания". Он встал и ощупал рукой громадный  сейф,
диван,  стены,  чтобы  удостовериться в  реальности  обстановки.  Никаких  '
сомнений -- все предметы  вокруг него существовали на  самом  деле и дневник
был подлинным. Он вновь погрузился в чтение.
     "Я испугалась и сказала ему: "Лорд Б., я вас люблю, но я недавно родила
ребенка. Он нерасторжимо связал меня с его отцом. Я могу быть для вас только
другом.  Но вы  мне  необходимы. Помогите  же мне".  Он выказал удивительную
доброту и сочувствие. С этой минуты, когда он остается наедине  со мной, всю
его горечь как рукой снимает. Мне кажется, что я врачую его душу".
     Молодой француз не удержался  от улыбки.  Он хорошо  изучил  Байрона  и
никак  не  мог представить его в роли терпеливого платонического  вздыхателя
хрупкой  молодой  женщины.  Ему  так   и  чудился  голос  поэта:  "Если  она
воображает, что мне  по  вкусу часами держать ее за  руку, читая ей стихи,--
ох,  как  она  ошибается.  Мы  уже  на  той  стадии, когда  пора  приблизить
развязку".
     Потом ему  пришло в  голову,  что  в связке писем, врученной  ему  леди
Спенсер-Свифт,  может   найтись  документ,   свидетельствующий  о  подлинном
расположении духа Байрона. Он торопливо развязал ленту. В самом
     (14)

     деле, это были письма Байрона.  Эрве  сразу узнал темпераментный почерк
поэта. Но в пачке были еще какие-то другие бумаги, написанные рукой Пандоры.
Эрве  наскоро пробежал  их.  Это были черновики  писем  леди  Спенсер-Свифт,
сохраненные ею.
     Погрузившись в чтение переписки, Эрве с удовольствием убедился, что  не
ошибся в своих предположениях. Байрону  очень быстро наскучили платонические
отношения. Он  просил  Пандору  назначить  ему  свидание  ночью,  когда  все
обитатели замка спят. Пандора противилась, но без  особенной твердости. Эрве
подумал:  "Если  вот  это письмо,  черновик  которого я сейчас  прочел, было
отправлено Байрону,  он  должен был почувствовать, что победа  недалека".  В
самом деле, простодушная  молодая женщина приводила только  один довод: "Это
невозможно, потому что я не  представляю себе, где мы могли бы  увидеться  с
вами, не привлекая внимания всех в. замке".
     Эрве вновь взялся за  альбом. Пандора  записала,  что. для того,  чтобы
обмениваться письмами с  Байроном,  она делала вид,  будто  дает  ему  книги
из'своей  библиотеки.  Таким  образом  она  могла  в  присутствии  marito  *
передавать поклоннику  книги, в  которые были  вложены  записочки. "И это  в
двадцать лет!"--подумал Эрве.
     "Сегодня Уильям уехал на  охоту, и я целый день провела вдвоем с лордом
Б., хотя и на глазах прислуги. Он был очарователен. Кто-то  рассказал ему  о
подземелье замка, и он пожелал  осмотреть его.  Я не решилась  спуститься  с
ним,   но  попросила  гувернантку  мистрис  Д.  показать  гостю  подземелье.
Вернувшись,  он  сказал  странным  тоном:  "В  один  прекрасный  день  этому
подземелью.  суждено стать уголком, о котором я всю  жизнь буду вспоминать с
живейшим восторгом". Что он хотел этим сказать? Я  боюсь вникать в смысл его
слов и в особенности не могу без страха думать о том, что этот восторг-может
быть связан с воспоминанием обо мне".
     Письма  и  альбом  помогли французу восстановить, развязку приключения.
Однажды ночью Пандора согла-_
     _________________
     * Муж (итал.).
     (15)

     силась встретиться с Байроном в подземелье в  тот час, когда  ее супруг
храпел в своей  спальне, а челядь ушла к себе  на  третий  этаж.  Байрон был
настойчив, пылок. Она молила о пощаде.
     -- Лорд Байрон,--сказала  она ему,--я  в вашей власти. Вы можете делать
со  мной все что  пожелаете. Никто нас не видит, никто нас не слышит. У меня
самой нет сил вам противиться. Я пыталась бороться,  но любовь  привела меня
сюда вопреки моей собственной воле. От вас одного зависит мое спасение. Если
вы  злоупотребите своей властью надо мной, я уступлю  вам, но  потом умру от
стыда и горя.
     Она  заливалась  слезами.  Байрон,  тронутый мольбами молодой  женщины,
почувствовал прилив жалости.
     --  Вы просите  у  меня  того, что превышает силы человеческие,--сказал
он.--Но я так вас люблю, что готов от вас отказаться.
     Они  долго еще сидели  на диване, тесно прижавшись друг к другу,  потом
Пандора  поднялась в свою спальню. На  следующий  день Байрон  объявил,  что
издатель  Мэр-рэй вызывает  его в Лондон,  и покинул  Виндхерст. В этот день
Пандора  сделала  в  дневнике запись,  которая  от  души позабавила молодого
француза.
     "О глупец, глупец! -- писала  она.--  Все кончено,  все  потеряно, и  я
осуждена  вовеки не знать любви.  Как он не понял, что я ведь не могла сразу
броситься ему на шею.  Разве женщина, воспитанная в таких правилах, как я, и
вдобавок  такая  молодая, могла  повести  себя  с  цинизмом  тех  бесстыдных
распутниц,  с какими  он  привык  иметь дело  до  сих  пор?  Я  должна  была
поплакать. А  он, искушенный в любви мужчина, должен был  успокоить, утешить
меня и  заставить уступить чувству, которое  уже так сильно владело мною. Но
он уехал, погубив все наши надежды! Никогда в жизни не прощу ему этого!"
     После  этого  эпизода действующие лица обменялись  еще  двумя письмами.
Письмо  Байрона  было составлено  в  осторожных выражениях.  Он, несомненно,
думал о муже,  который мог вскрыть конверт. Черновик письма Пандоры  выдавал
нежные чувства молодой женщины и ее затаенную ярость.  В  дальнейших записях
дневника
     (16)

     еще  несколько  раз упоминалось имя Байрона, то в  связи  с  его  новой
поэмой,  то в связи с  очередным скандалом.  Бросались иронические намеки, в
которых проглядывала глубокая досада. Но после  1815 года Байрон, как видно,
совершенно изгладился из памяти Пандоры.
     Сквозь   маленькое  окошко  в   подземелье  просочился  бледный   свет.
Забрезжило утро. Эрве,  точно  выйдя из транса,  медленно огляделся вокруг и
вернулся  в XX  век. Какое прелестное и забавное  приключение пережил он  за
минувшую  ночь!  С  каким удовольствием  он  его опишет! Но теперь,  окончив
работу,  он  почувствовал  усталость  после  бессонной  ночи. Он  потянулся,
зевнул, задул свечи и поднялся в отведенную ему комнату.
     Звон колокольчика возвестил час ленча. В  холле поджидал величественный
Миллер,  который проводил  француза  в  гостиную,  где уже  находилась  леди
Спенсер-Свифт.
     --  Добрый день, господин Марсена,-- сказала она своим  резким  мужским
голосом.-- Мне сказали,  что вы  всю ночь не  ложились.  Надеюсь, что вы  по
крайней мере хорошо поработали.
     -- Отлично.  Я  все  прочитал  и сделал  двадцать страниц  выписок. Это
бесподобная история. Не могу вам выразить...
     Она перебила его:
     -- Я ведь вам  говорила. Эта малютка Пандора, судя по  портрету, всегда
казалась мне женщиной, созданной для страсти.
     -- Она действительно была создана для страсти. Но  вся прелесть истории
в том и состоит, что она никогда не была любовницей Байрона.
     Леди Спенсер-Свифт побагровела.
     -- Что?--переспросила она.
     Молодой  человек,  который  захватил с  собой  свои  выписки, рассказал
хозяйке  всю историю, попытавшись при этом проанализировать  характеры обоих
действующих лиц.
     -- Вот каким  образом,--закончил он,--лорд Байрон в  первый и последний
раз в  своей  жизни уступил бесу нежности, а  прабабка вашего  мужа вовек не
простила ему этой снисходительности.
     Леди Спенсер-Свифт слушала не перебивая, но тут она не вытерпела.
     (17)

     --  Nonsense!  --  воскликнула  она.--  Вы  плохо разобрали  текст  или
чего-нибудь не поняли... Пандора  не была любовницей лорда Байрона?!  Да все
на свете знают, что она ею была. В этом графстве нет ни одной  семьи, где бы
ни  рассказывали эту  историю... Не была  любовницей лорда  Байрона!.. Очень
сожалею,  господин Марсена, но если таково  ваше последнее слово, я не  могу
разрешить вам опубликовать  эти  документы... Как! Вы намерены разгласить во
Франции  и в здешних краях, что эта великая любовь никогда не  существовала!
Да ведь Пандора перевернется в гробу, сударь!
     --  Но  почему?  Пандора-то  знает  правду лучше  всех, ведь  она  сама
записала  в  дневнике,  что  между   нею  и  Байроном  не  произошло  ничего
предосудительного!
     --  Этот  дневник,-- объявила  леди  Спенсер-Свифт,--  вернется на свое
место в сейф и больше никогда оттуда не выйдет. Где вы его оставили?
     -- На столе в подземелье, леди Спенсер-Свифт. У меня не  было  ключа, и
поэтому я не мог положить его в сейф.
     --  Сейчас  же  после  ленча мы с вами спустимся вниз и водворим все на
прежнее  место.  Мне  не  следовало показывать вам семейный архив.  Бедняжка
Александр был против этого и на сей раз оказался прав... Что до вас, сударь,
я вынуждена потребовать от вас полного молчания об этом... так называемом...
открытии...
     -- Само собой разумеется, леди  Спенсер-Свифт, я не могу  напечатать ни
строчки без  вашего позволения, к тому же я  ни за что па свете не  хотел бы
вызвать ваше неудовольствие. И однако, признаюсь вам, я не понимаю...
     --  Вам нет нужды  понимать,-- ответила она.-- Я прошу вас о  другом --
забудьте. Он вздохнул:
     -- Что поделаешь. Забуду... И об этом дневнике, и о своей книге.
     -- Очень мило  и  любезно с вашей стороны. Впрочем, я ничего иного и не
ждала от француза. А теперь поговорим о чем-нибудь другом. Скажите, господин
Марсена, как вам нравится английский климат?
     После  ленча  они  спустились  в  подземелье  в  сопровождении Миллера.
Дворецкий раскрыл  тяжелые  створки сейфа.  Старуха  собственноручно уложила
среди кожа-
     (18)

     ных  футляров  и столового  серебра белый альбом  и  пачку  пожелтевших
писем, перевязанных розовой лентой. Миллер снова запер сейф.
     --  Вот  и все,-- весело сказала  она.--  Теперь уж он останется  здесь
навеки.
     Когда  они  поднялись  наверх,  первая  группа  туристов,  прибывшая  с
автобусом, уже покупала в холле  входные билеты и открытки  с  видами замка.
Миллер стоял наготове -- чтобы начать сцену с портретами.
     -- Зайдемте на минуту,-- сказала леди Спенсер-Свифт французу.
     Она  остановилась   поодаль  от   группы   туристов,   но   внимательно
прислушивалась к словам Миллера.
     --  Вот   это,--   объяснял   дворецкий,--   сэр  Уильям  Спенсер-Свифт
(1775--1835).  Он  сражался  при Ватерлоо и был  личным другом  Веллингтона.
Портрет кисти сэра Томаса Лоуренса, так же как и портрет леди Спенсер-Свифт.
     Молоденькая туристка, живо выступившая вперед, чтобы получше разглядеть
портрет, прошептала:
     -- Той самой...
     -- Да...-- сказал Миллер, понизив голос.-- Той, которая была любовницей
лорда Байрона.
     Старая леди Спенсер-Свифт с торжеством взглянула на француза.
     -- Вот видите! -- сказала она.
     (19)
     ______________________________________________________________________

     Ариадна, сестра..*

     I. ТЕРЕЗА -- ЖЕРОМУ Эвре, 7 октября 1932 года
     Я прочитала твою  книгу... Да, ее прочитали все, и  я в том числе... Не
волнуйся:  она  мне понравилась...  Мне кажется, будь я на твоем месте, меня
преследовала  бы  мысль:  "А  как  Тереза,  считает  ли книгу  справедливой?
Страдала ли,  читая  ее?"  Но  тебе-то, конечно,  такие вопросы в  голову не
приходят. Ты ведь  убежден, что  проявил не только  беспристрастие,  но даже
великодушие... Вот в каком тоне ты говоришь о нашем браке:
     "Пламенно мечтая  о  женщине, созданной моим  воображением,  не  только
возлюбленной, но  и помощнице  в работе, я  не  разглядел в  Терезе реальную
женщину. Но в  первые же  дни  совместной  жизни  я  обнаружил  в ней черты,
которые можно было предвидеть  заранее и  которые, однако, поставили меня  в
тупик. Я был человек из народа и в то же время натура артистическая.  Тереза
выросла  в  богатой  буржуазной семье. Ей были свойственны все добродетели и
пороки ее класса. У меня была верная, скромная, по-своему неглупая жена. Но,
увы!  трудно  вообразить  существо, которое  менее годилось  бы.  в  подруги
человеку, чье призвание -- борьба и апостольство духа..."
     Ты в этом уверен, Жером?  Ты уверен, что приобщил  меня к "апостольству
духа", когда, уступив твоим  мольбам,  я  согласилась, вопреки  советам моих
родителей, выйти за тебя  замуж? А ведь сознайся,  Жером, я отважилась тогда
на смелый поступок. Ты был в те годы безвестным писателем. Твои политические
идеи отпугивали и возмущали меня. Я покинула богатый дом, дружную
     ___________________________
     * Эти  слова  в трагедии Расина  "федра" принадлежат жене царя Тезея --
Федре,  вспоминающей  о  своей сестре  Ариадне, первой возлюбленной Тезея.--
Здесь и далее примечания переводчиков.
     (20)

     семью, чтобы начать нелегкую совместную жизнь с тобой. Разве я роптала,
когда годом  позже ты объявил мне, что  в Париже не можешь работать,  и увез
меня в глухую провинцию, в край суровый  и мрачный,  где  в целом  доме жила
лишь маленькая забитая  служанка -- единственное существо, которое в ту пору
моей жизни казалось мне еще более обездоленным, чем я. Я все терпела, на все
соглашалась. Я даже долгое время делала вид, будто счастлива.
     Но  разве женщина  может  быть счастлива  с  тобой,  Жером?  Иной раз я
смеюсь,  горько  смеюсь,  когда  газеты  твердят о  твоей силе, нравственной
стойкости. Ты -- сильный?.. Право, Жером, я  никогда не  встречала  человека
слабодушнее тебя. Ни разу. Нигде. Я пишу это без всякой ненависти. Пора обид
миновала, и с тех пор как мы не видимся, я вновь обрела спокойствие. Но тебе
полезно это узнать.  Твоя всегдашняя  мнительность, неврастеническая  боязнь
людей, исступленная  жажда похвал, наивный страх перед болезнью, смертью--да
разве это признак силы, хотя  плоды этого смятения--твои  романы--и вводят в
заблуждение твоих учеников?
     Ты -- сильный?  Да  какая же  это  сила,  если ты настолько раним,  что
заболеваешь  от  неуспеха книги,  и настолько  тщеславен,  что  стоит глупцу
обмолвиться о тебе добрым словом, и ты готов усомниться в его глупости? Тебе
и в самом деле раза два или три  в жизни пришлось бороться за  свои идеи. Но
ты вступал в борьбу, только тщательно все взвесив, когда был уверен в победе
этих  идей.  В одну  из редких минут  откровенности  ты однажды  сделал  мне
признание, о котором, наверно, тотчас пожалел с присущей тебе осторожностью,
признание, которое я не без злорадства храню в памяти.
     "Чем старше  становится писатель,--сказал  ты,--тем радикальнее  должны
быть его взгляды. Это единственный способ привлечь к себе молодежь".
     Бедные юноши! С наивным восторгом упиваясь твоими  "Посланиями", они  и
представить  себе не могли,  насколько  притворен  пыл их  автора,  с  каким
продуманным макиавеллизмом они написаны.
     Да, Жером, в тебе нет ни  силы,  ни мужественности... Может, на  первый
взгляд это покажется жестоким, но придется сказать тебе и это. Ты никогда не
был настоя-
     (21)

     щим любовником, милый Жером.  После того  как  мы  с тобой разошлись, я
узнала физическую любовь. Я вкусила ее покой и блаженство, узнала счастливые
ночи,  когда  женщина, не ведая больше никаких желаний,  засыпает в объятиях
сильного мужчины. Живя с тобой, я знала лишь грустное подобие  любви, жалкую
пародию на нее. Я не подозревала о своем несчастье;  я была молода, довольно
неопытна; когда ты твердил  мне, что  художник должен беречь св