нверта. В одном - извещение из мебельного
магазина: скидка цен на 20 процентов при покупке в такой-то срок. Во втором
оказалось письмо, читать которое не хотелось, от приятеля, вспоминать о котором
желания тоже не было. Я смял конверты, бросил в корзину с мусором и принялся
догрызать остатки галет. Она, не отнимая губ от чашки, стиснув ее в ладонях,
точно пытаясь согреться, пристально наблюдала за мной.
- Там салат в холодильнике...
- Салат? - Я поднял голову и уставился на нее.
- Помидоры с фасолью. Других не было. Огурцы твои испортились, я выкинула...
- М-м-м...
Я достал из холодильника большую салатницу из голубого окинавского стекла и
вылил туда остававшиеся в бутылке пять миллиметров приправы. От помидоров с
фасолью осталась одна сплошная озябшая тень. Вкус отсутствовал напрочь. Вкуса
также не оказалось ни в галетах, ни в кофе. Видимо, из-за яркого утреннего
света. Утренний свет вечно все разлагает на составные. Я извлек из кармана
сигареты, смятые в кашу, и прикурил от спичек, происхождение которых не помнил.
Сигарета захлюпала при затяжке, как высыхающий мыльный пузырь. Сиреневый дым
растекся в утренних лучах абстрактными узорами.
- Я ездил на похороны. Потом все закончилось - поехал на Синдзюку, пил до утра в
одиночку...
Откуда-то в комнату прокралась кошка, протяжно зевнула и игриво прыгнула к ней
на колени. Она запустила руку в шерсть и несколько раз почесала кошку за ухом.
- Не объясняй ничего, - сказала она. - Это уже меня не касается.
- А я ничего и не объясняю. Так... болтаю о чем-нибудь.
Она чуть пожала плечами, и шлейка лифчика исчезла, утонув в вырезе рукава. На
лице ее не было ничего, что я бы назвал выражением. И я вспомнил картину,
которую видел когда-то давно - фотографию города, опустившегося на дно моря.
- Мы знали друг друга раньше. Хотя и не очень близко... Вы не были знакомы.
- Вот как?...
Кошка на ее коленях потянулась, вытянув лапы во всю длину, и с легким шипением
выпустила воздух из легких.
Я молча смотрел на огонек сигареты.
- От чего смерть?
- Сбило машиной. Переломы в тринадцати местах.
- Женщина?...
- Угу.
Закончилась семичасовая сводка дорожно-транспортных происшествий, и по радио
вновь забренчал незатейливый рок-н-ролл. Она поставила чашку на блюдце и
посмотрела мне в глаза.
- Интересно... Я умру - ты так же напьешься?
- Пил я вовсе не из-за похорон. Ну, разве что, первую пару рюмок...
За окном разгорался новый день. Новый и жаркий день. В окошке над раковиной
заискрился далекий пейзаж - сбившиеся в кучку небоскребы. Сегодня они сияли
гораздо ярче обычного.
- Выпьешь прохладного?
Она покачала головой.
Я достал из холодильника банку колы и выпил залпом до дна.
- Девчонка, которая давала кому угодно... - сказал я. Словно соболезнование
выразил: "При жизни усопшая вечно спала с кем попало..."
- А это зачем мне рассказывать? - спросила она.
Зачем? Я и сам не знал.
- Так, и что из этого?.. Прямо-таки всем подряд?
- Ну да.
- Но тебе-то - дело другое, не так ли?
Ее голос вдруг странно звякнул жесткими нотками. Я поднял глаза от тарелки с
салатом и сквозь ветки засохшей герани посмотрел ей в лицо.
- Почему ты так думаешь?
- Ну, не знаю, - очень тихо сказала она. - Ты совершенно другого склада.
- Другого склада?
- У тебя такая особенность... Как в песочных часах. Когда весь песок высыпается,
обязательно кто-то их переворачивает - и все сначала...
- Что, действительно?...
Ее губы дрогнули в странной полуулыбке - и сделались вновь бесстрастными.
- Я пришла за вещами... Пальто зимнее, шапка и все остальное. Я там собрала все
в ящик. Будут руки свободны - донеси до рассылки, ладно?
- Да я домой к тебе завезу...
Она тихо покачала головой:
- Не стоит. Я не хочу, чтобы ты приходил. Понятно?
И правда. Я совсем забылся и болтал уже то, чего в виду не имел.
- Адрес ты знаешь, так ведь?
- Да уж, знаю...
- Ну, тогда у меня все. Извини, что так засиделась...
- Как с бумагами? Больше ничего не надо?
- Да, уже все закончилось.
- Даже смешно, как все просто, а? Я-то думал, будет столько возни...
- Всем так кажется, кто с этим еще не сталкивался. На самом деле оказывается
очень просто... Когда все уже позади. - Она еще раз почесала кошку за ухом. -
Разведись второй раз - и ты уже ветеран...
Кошка зажмурилась, потянулась и затихла, пристроив голову на ее руке. Я сложил
чашки и салатницу в раковину, потом чеком из магазина, как веником, смел
галетное крошево со стола. Яркое солнце больно кололо глаза.
- Я список оставила - там, на твоем столе... Где какие бумаги лежат. Дни, когда
забирают мусор. Ну, и все остальное. Если что непонятно, звони...
- Да, спасибо.
- Ты хотел детей?
- Нет, - сказал я. - Детей не хотел.
- А я колебалась все время. Но раз все вот так - то и слава Богу, правда? Хотя,
как ты думаешь - может, как раз с детьми все было бы по-другому?
- Ну, куча народу разводится и при детях.
- Да, наверное...- сказала она, вертя в пальцах мою зажигалку.- А я и сейчас
люблю тебя. Только дело совсем не в этом... Я прекрасно все вижу сама.

2. ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
(ее самой, ее фотографий и ночной сорочки)

После ее ухода я выпил еще одну банку колы, потом принял горячий душ и побрился.
Что бы ни брал я в руки: мыло, крем для бритья - все кончалось, шампуня
оставалось на донышке.
Я вышел из душа, причесался, освежил кожу лосьоном и вычистил уши. Затем
поплелся на кухню и разогрел оставшийся кофе. За столом напротив меня никого уже
не было. Взгляд мой споткнулся о стул, не котором больше никто не сидел, и я
вдруг ощутил себя малым ребенком, который остался один на улице странного,
фантастического города, что я видел когда-то на фасетной картинке... Впрочем,
что говорить, - я давно уже не ребенок. Без единого проблеска мысли в мозгу я
долго, глоток за глотком, отхлебывал кофе, пока не выпил весь, потом просидел
без движения еще какое-то время и, наконец, закурил.
Удивительно: я провел без сна ровно сутки, но спать совсем не хотелось. Тело
пронизывало усталостью, и лишь голова, как дрессированное морское животное, еще
оставалась на плаву и в попытках спасти утопающее сознание все выписывала над
несчастным круги по воде безо всякого толку.
Глядя на пустой стул напротив, я вспомнил историю, вычитанную однажды у
какого-то американца. Человек, от которого ушла жена, несколько месяцев кряду не
притрагивался к ночной сорочке, оставленной ею на спинке стула в столовой...
Подумав еще немного, я решил, что идея, в общем, не так и плоха. Вряд ли,
конечно, это как-то поможет - но все лучше, чем глазеть на горшок с пересохшей
геранью... Да и кошка наверняка вела бы себя спокойнее, если бы в комнате
остались какие-то вещи жены.
Зайдя в спальню, я принялся открывать, один за другим, ящики ее шкафа; все
оказались пусты - хоть шаром покати. Старый изъеденный молью шарфик, пакетик с
порошком от моли да три пустых вешалки - вот и все, что я там обнаружил. Она
выгребла все подчистую. Все склянки-пузырьки с парфюмерией, беспорядочной
россыпью загромождавшие узенький туалетный столик, все ее пудры-помады-тени,
зубные щетки, фен, все эти ее лекарства неизвестного назначения,
тампоны-салфетки и прочая гигиеническая дребедень, вся ее обувь - от тяжелых
зимних ботинок до сандалет и домашних тапочек, коробки со шляпами; занимавшие
целый ящик сумочки и ридикюли, портфели и портмоне, все с такой тщательностью
рассортированное нижнее белье и чулки, ее письма - все, от чего мог исходить
хоть слабый ее запах, растворилось бесследно. Мне почудилось даже, будто все
свои отпечатки пальцев она забрала с собой. Книжный ящик и полка с пластинками
опустели на треть: кое-что покупала она сама, кое-что дарил я. Из альбомов были
вырваны все ее фотографии. Везде, где нас снимали вдвоем, ее часть снимка
оказывалась аккуратно отрезанной, "мои" же половинки остались на прежних местах.
Совершенно нетронутыми я нашел лишь те снимки, где я один, а также пейзажи и
портреты животных. Три альбома с постранично отредактированным человеческим
прошлым: я был оставлен в нем один, как перст, на фоне гор, рек, оленей и кошек.
Как если бы я с самого рождения был один, прожил в одиночку всю жизнь до сих пор
- и теперь приговорен к одиночеству до скончания века... Я захлопнул альбом и
выкурил две сигареты подряд.
С одной стороны, думал я, - могла бы и оставить после себя хоть ночную сорочку.
С другой стороны - все это, конечно же, ее личное дело, и не мне предъявлять
претензии. Решение не оставлять ничего она приняла сама. Мне оставалось лишь
принять это к сведению. Иначе говоря, ее замысел удался: все, что мне
действительно оставалось теперь, - это убедить себя, что ее просто не
существовало с самого начала.
Ну, а раз ее не было - откуда взяться сорочке?...
Я залил водой пепельницы, выключил транзистор и кондиционер, отогнал заскочившую
еще раз в голову мысль о ночной сорочке и поплелся спать.
Уже месяц прошел с тех пор, как я получил развод и она съехала, переселившись в
другую квартиру. Месяц безо всякого смысла. Месяц тягуче-безвкусный, как
растаявшее желе. Никаких перемен не ощутил я за это время - да, собственно,
ничего и не изменилось.
Я просыпался в семь, варил кофе, поджаривал в тостере хлеб, уходил на работу,
ужинал в городе, пропускал пару-тройку бутылок сакэ (*2), возвращался домой, час
читал что-нибудь в постели, затем гасил свет и засыпал до следующего утра. По
субботам и воскресеньям вместо работы я уходил с утра шататься по ближайшим
кинотеатрам и добивал бестолковое время до вечера, как только мог. А вечерами -
как всегда: одинокий ужин, сакэ, час с книгой в постели и сон. Монотонно-безлико
- так некоторые люди заштриховывают черной пастой день за днем в настенном
календаре - прожил я этот месяц.
Она исчезала из моей жизни - и, я чувствовал, с этим уже ничего не поделаешь.
Что случилось, то и случилось. Хорошо ли, плохо ли прожиты были эти наши четыре
года вдвоем, уже совершенно не важно. Все выпотрошено - как в фотоальбомах.
Совершенно не важно и то, что она уже давно и регулярно спала с моим другом, и в
один прекрасный день я даже застал их вдвоем, нагрянув к нему случайно. От таких
вещей не застрахован никто, они часто случаются в жизни, и если уж ей довелось
во все это вляпаться, то я ни в коей мере не считал это чем-то особенным. В
конечном итоге, это только ее проблема...
- В конечном итоге, это только твоя проблема, - сказал я.
В тот воскресный июньский полдень, когда она заявила, что хотела бы развестись,
я стоял перед ней, крутя на пальце жестяное колечко от пивной банки.
- То есть, тебе все равно? - как-то очень отчетливо спросила она.
- Нет, мне не все равно, - ответил я. - Я всего лишь сказал, что это - твоя
проблема.
- Если честно, мне не хочется с тобой расставаться, - произнесла она, выдержав
паузу.
- Ну и не расставайся.
- Но если с тобой - то ведь ни черта не получится!
Она не прибавила к сказанному ни слова, но мне кажется, я понял, что она имела в
виду. Через несколько месяцев мне стукнет тридцать. Ей, тоже вскорости -
двадцать шесть. Впереди нас ждала куча проблем, а нажили мы до сих пор буквально
какие-то крохи. Фактически - ноль. Сбережения были подчистую проедены за четыре
года вдвоем.
Почти полностью виноват в этом был я. Мне, наверное, вообще не следовало
жениться. По крайней мере, ей-то уж точно не следовало выходить за меня.
Еще в самом начале ей взбрело в голову считать себя натурой "общительной", меня
же - типом замкнутым и нелюдимым. Так, сравнительно удачно, мы и стали играть
эти роли. Но за то время, пока мы и вправду верили, что сможем так очень долго,
- вдруг что-то сломалось. Что-то очень неуловимое, но чего уже не исправить. Мы
зашли в очень мирный, спокойный тупик и просто тянули время. Это был наш конец.
Я действительно стал для нее уже конченым человеком. Пусть даже у нее осталось
сколько-то любви ко мне - дело было уже не в этом. Мы слишком привыкли играть
наши роли друг перед другом. Я уже ничего не мог ей дать. Она чувствовала это
инстинктом, я понимал из опыта, но ни в том, ни в другом спасения больше не
было.
И вот теперь вместе со всеми своими сорочками она исчезла из моей жизни навеки.
Что-то забудет память. Что-то скроется с глаз. Что-то умрет. В этом не должно
быть особой трагедии.

24 июля, 8:25 утра...

Бросив взгляд на цифры электронных часов, я провалился в сон.

Часть третья. СЕНТЯБРЬ 1978 Г.

1. КИТОВЫЙ ПЕНИС. ДЕВЧОНКА НА ТРЕХ РАБОТАХ

         Спать с женщиной: порой я смотрю на это как на нечто большое и
серьезное; иногда же, напротив, не вижу в том ничего особенного. Бывает секс как
терапия для восстановления сил, а бывает секс от нечего делать.
Секс может быть от начала и до конца терапией, как может быть с начала и до
конца - от нечего делать. Секс, начавшийся как отменная терапия, вполне может
завершиться банальным сексом от нечего делать, равно как и наоборот. Наша
половая жизнь - как бы тут лучше выразиться? - в корне отличается от половой
жизни китов.
Мы не киты - вот один из главных тезисов моей половой жизни.

В городе моего детства - тридцать минут на велосипеде от дома - был океанариум.
Внутри, как в настоящем подводном мире, всегда царила прохлада, и безмолвие лишь
изредка прерывалось доносившимся неизвестно откуда тихим плеском воды. В тусклых
сумерках так и слышались из-за углов коридора приглушенные вздохи русалок.
В огромном бассейне кругами ходили стаи тунцов, винтом по водным тоннелям
подымались осетры, хищно скалились на куски мяса пираньи, скупо мерцали своими
шарами-светильниками электрические угри.
Не было счета рыбам в океанариуме. Разные названия, разная на вид чешуя, разные
по форме жабры. У меня просто не укладывалось в голове, отчего и зачем у рыб на
Земле столько видов.
Китов, разумеется, в океанариуме быть не могло. Киты слишком большие, их
невозможно держать внутри здания: пришлось бы развалить весь океанариум, чтобы
соорудить водоем, в который смог бы втиснуться один-единственный кит.
Взамен самого кита был выставлен его пенис. Как полномочный представитль своего
хозяина. Вот как случилось, что годы самых ярких детских фантазий я провел,
созерцая китовый пенис и пытаясь представить кита целиком. Нагулявшись по
извилистым коридорам океанариума, я приходил в выставочный зал с высоченным
потолком, устраивался на диване прямо напротив китового пениса - и сидел так
часами.
Иногда он напоминал мне ссохшуюся кокосовую пальму, иногда - гигантский
кукурузный початок. В одном можно было не сомневаться: если бы не табличка у
основания - "ПОЛОВОЙ ОРГАН КИТА-САМЦА", - ни один посетитель в жизни бы не
догадался, что перед ним за штуковина. Он гораздо больше смахивал на реликт,
найденный в песках Средней Азии, чем на выходца из глубин Ледовитого Океана. Не
говоря уже о том, что он был совершенно не похож ни на мой собственный пенис, ни
на чей-либо из всех виденных мною пенисов. Этот одинокий, вырезанный с корнем из
тела пенис словно дрейфовал перед моими глазами в волнах какой-то необъяснимой
тоски.
И когда я впервые переспал с девчонкой, все, что вертелось в моей голове - это
китовый пенис. "Что за участь постигла его? Какой нелепой волной занесло его под
стекло на витрину безлюдного океанариума?" - мучился я. Предчувствие точно такой
же глухой обреченности и своей судьбы сжимало мне сердце. Впрочем, мне было 17
лет - слишком рано, чтобы доводить себя до самоубийства. С тех пор я и приучил
себя к спасительной мысли.
Мы не киты.

Валяясь в постели с новой подругой, я поигрывал с завитушками ее волос и думал о
китовом пенисе.
В океанариуме моего детства всегда царила поздняя осень. На стеклянных стенках
бассейна, холодных как лед, - отраженья меня в толстом свитере. Темно-свинцовое
море заглядывало в иллюминатор выставочного зала; барашки бесчисленных волн
обегали его по краю, точно белые кружева - воротничок девичьего платья...
- О чем думаешь? - спросила она.
- О прошлом, - ответил я.

В двадцать один год у нее были прекрасное стройное тело - и пара дьявольски
безупречных ушей.
Днем она правила тексты в небольшом издательстве, работала "спецмоделью" в
рекламе женских ушей, а вечером подрабатывала "по вызову" в маленьком ночном
клубе - очень тихом, "только для самых своих". Какое из трех занятий считала она
основным, мне было неведомо. Как, впрочем, и ей самой.
И все же, если задаться вопросом, что больше соответствовало ее натуре, то,
пожалуй, именно в работе "ушной моделью" она раскрывалась полнее всего. Так
думал я, так казалось и ей самой. И это невзирая на то, что, в принципе, "ушная
модель" - крайне ограниченная сфера деятельности, не говоря уже о низком
профессиональном статусе и мизерной оплате всех моделей такой узкой
специализации. Для большинства рекламных агентов, фотографов, гримеров она была
просто "хозяйкой своих ушей". Все, чем обладала она помимо ушей: тело, душа,
характер, - безжалостно вырезалось и выбрасывалось из жизни.
- Ну, не совсем так, - говорила она. - Просто мои уши - это я. А я - это мои
уши.
Ни на ночных вызовах, ни в издательстве своих ушей она никогда никому не
показывала.
- Это потому, что я там не настоящая, - объясняла она.
Офис ее ночного "клуба знакомств" (официально - "Клуба талантов") располагался в
кварталах Акасака, и заправляла им некая дама, белокурая англичанка, которую все
называли "миссис Икс". Вот уже тридцать лет миссис Икс жила в Японии, бегло
говорила по-японски и могла читать большинство основных иероглифов.
В каких-нибудь пятистах метрах от офиса миссис Икс открыла курсы разговорного
английского, откуда и вербовала более или менее подходящие мордашки для работы в
клубе. В свою очередь, случалось, что сразу несколько девчонок из клуба ходили
на курсы английского. Разумеется, за льготную плату со скидкой чуть ли не
вполовину.
Всех девчонок в клубе миссис Икс называла "dear". Мягкое и вкрадчивое, словно
лучи закатного солнца весной, это ее "dear" раскатывалось, рассеивалось по
разговору.
- Надевай, как положено, чулки с поясом, dear. Никаких колготок!
Или:
- Ты, кажется, пьешь чай со сливками, dear?
Ну и так далее.
Клиентура для заведения отбиралась и поддерживалась очень тщательно и состояла в
основном из зажиточных бизнесменов от 40 до 50 лет. На две трети это были
иностранцы, и только на треть - японцы. Политиков, стариков, калек и нищих
миссис Икс просто на дух не переносила.
Из дюжины отобранных "красоток по вызову" моя новая подруга была самой заурядной
и неброской на вид. С ушами, спрятанными под копной волос, она не производила на
людей никакого особого впечатления. Мне не совсем понятно, что заставило миссис
Икс при отборе остановить на ней взгляд. Может быть, ей удалось разглядеть ту
особую привлекательность, редко открывающуюся постороннему глазу. А может, она
просто решила, что на десяток принцесс можно иметь и одну такую "золушку". Как
бы там ни было, расчеты миссис Икс оправдались, и даже у "золушки" вскоре
появилось несколько постоянных, "солидных" клиентов. В заурядной одежде, с
обычной косметикой на обычном лице и запахом самых дежурных духов являлась она
по вызову в "Хилтон", "Окура" или "Принс" (*3) и, проводя с клиентами
какие-нибудь две-три ночи в неделю, обеспечивала себе кусок хлеба на целый
месяц.
Половину из свободных своих ночей она бесплатно спала со мной. Где и что она
делала в остальные ночи, мне было неизвестно.
Куда как прозаичнее была ее "жизнь правщицы текстов" в издательстве. Трижды в
неделю она появлялась на третьем этаже небольшого здания в Канда (*4), где с
девяти до пяти вычитывала гранки набранного текста, разливала чай и бегала
(вверх-вниз по лестнице - лифта в здании не было) в магазин за стирательными
резинками. Держалась независимо, особняком, и никому даже в голову не приходило
совать нос во все ее "прочие жизни".
Точно хамелеону, ей удавалось меняться в зависимости от места и обстановки, то
выставляя свои чудеса на всеобщее обозрение, то скрывая их самым тщательным
образом.

На нее (или на ее уши) я наткнулся совершенно случайно в начале августа, сразу
после того, как разош