ы. Такой
человек.
Половина назначенного мне срока, можно считать, истекла. Шла вторая неделя
октября. Именно сейчас больше, чем когда-либо, жизнь в столице и похожа на
Столичную Жизнь. Будь оно все, как всегда, сидел бы я сейчас за стойкой в
каком-нибудь баре, уплетал свои сэндвичи с омлетом, да потягивал виски.
Великолепное время года, великолепный пейзаж за окном - предзакатные сумерки
сразу после дождя; чуть потрескивает лед в бокале на дубовой стойке. Время течет
куда-то мирной, прозрачной рекой...
Я все грезил и грезил, и очень скоро мне начало чудиться, будто кроме меня,
валяющегося здесь на диване, на свете есть еще один я, и этот я сидит сейчас в
баре и, жмурясь от удовольствия, потягивает виски со льдом. И думает обо мне,
который валяется здесь на диване... Дикое чувство, словно я соскочил со своей
реальности непонятно куда и перестал быть собой.
Я помотал головой и стряхнул наваждение.
За окном все гугукала и никак не смолкала одинокая ночная птица.

Я поднялся на второй этаж и в одной из комнат, которыми не пользовался Крыса,
устроил себе ночлег. Аккуратно сложенные матрас, одеяло и простыни я нашел в
стенном шкафу возле лестницы.
Мебель в моей комнате оказалась абсолютно такой же, как и в спальне Крысы.
Тумбочка у кровати, стол, кресло, торшер. Мебель, старая, но очень крепкая, была
изготовлена исключительно для практического применения. Ни единой лишней детали.
Кровать стояла у самого окна, и прямо от изголовья через окно просматривалась
вся долина. Ливень кончился, и толстые тучи расползались рваными дырами, в
которых чернело небо. То и дело из дыр появлялась луна, заливала долину красивым
холодным сиянием - и вновь скрывалась из глаз. Словно прожектор поискового судна
выхватывает фрагмент за фрагментом картину морского дна.
Не раздеваясь, я лег на кровать, свернулся калачиком и долго глядел, как
появлялась и исчезала в окне ночная долина. Вскоре на этот пейзаж начали
наползать полупризрачные видения. Я различил одинокую фигурку своей подруги на
"проклятом повороте" в горах; потом мне привиделся Крыса, фотографирующий стадо
овец в долине. Но тут луна спряталась, а когда снова вынырнула из тьмы, видения
сгинули, и лишь пустая, безжизненная долина по-прежнему простиралась перед
глазами.
Я раскрыл "Записки о Шерлоке Холмсе" и при тусклом свете торшера читал, пока не
заснул.

6. НАХОДКА В ГАРАЖЕ. МЫСЛИ ПОСРЕДИ ПАСТБИЩА

Птицы неизвестной породы, рассевшись на соснах у дома, щебетали на всю округу.
За окнами, куда ни глянь, все до последней травинки промокло и блестело на
солнце.
В ностальгическом, допотопной конструкции тостере я поджарил хлеб, соорудил на
сковородке глазунью и выпил два стакана виноградного сока, который нашел в
холодильнике.
Я начинал тосковать по своей подруге. Хотя мысль о том, что я до сих пор
способен на подобные чувства, бодрила и рождала надежду на спасение моей еще не
совсем заблудшей души. Приятная такая тоска. Что-то вроде молчанья сосны, с
которой улетели все птицы.
Я вымыл посуду, соскреб приставший к раковине яичный желток, после чего добрые
пять минут чистил зубы. Затем, поколебавшись изрядно, решил-таки сбрить бороду и
усы. В шкафчике над раковиной я обнаружил почти совсем новые крем для бритья и
станок фирмы "Жилетт" с пачкой лезвий. Здесь же оказались зубная щетка, мыло,
лосьон для кожи и одеколон. На полке рядом - тщательно уложенная горка из дюжины
полотенец, каждое отдельной расцветки. Аккуратность Крысы не знала границ. Ни на
зеркале, ни на поверхности раковины я также не увидел ни пятнышка.
И в туалете, и в ванной все выглядело примерно так же. Швы между плитками кафеля
резали глаз своей белизной - надо полагать, их долго драили чем-то вроде зубной
щетки со стиральным порошком. Бачок унитаза оказался заряжен ароматическими
веществами, отчего в уборной стоял запах джина с лимоном, как в каком-нибудь
первоклассном баре.
Я вышел из туалета, сел на диван в гостиной и выкурил свою первую утреннюю
сигарету. В рюкзаке оставалось еще три пачки "Ларка". И это - все. Когда они
кончатся, останется только бросить курить. Подумав об этом, я закурил еще одну
сигарету. Утренний свет из окон приятно радовал глаз; сиденье дивана прогибалось
подо мной настолько привычно-естественно, будто я просидел на нем всю жизнь.
Так, совершенно незаметно, прошел целый час. Часы у камина неторопливо пробили
девять.
И тут я как будто сообразил, что заставляло Крысу заниматься всем этим -
поддерживать идеальный порядок в доме, драить кафель в уборной и без малейшей
надежды на свидание с кем-либо гладить сорочки и бриться. Если в таком месте не
заставлять свое тело двигаться без остановки - реальное чувство Времени
утрачивается почти мгновенно.
Я поднялся с дивана, скрестил руки на груди и обошел всю комнату в поисках
какого-нибудь занятия - но в голову так ничего и не пришло. Все, что могло
нуждаться хоть в малейшей уборке, было тщательно убрано Крысой. Даже высоченный
потолок был отчищен от пыли и копоти до последнего уголка...
Ладно, сказал я себе. В ближайшее время придумаю что-нибудь.
Для начала же я решил прогуляться и осмотреть окрестности. Погода стояла
великолепная. Пять или шесть белоснежных облаков дрейфовали в небе, размазанные
так, словно по голубым небесам несколько раз прошлись зубной щеткой; с той
стороны, куда они плыли, доносилось слабое воркование птиц.
За домом я обнаружил большой гараж. На земле перед ржавыми двустворчатыми
воротами валялся сигаретный окурок. "Сэвэн Старз". На сей раз он оказался
сравнительно старым: бумага разлезлась, и волокна фильтра торчали наружу. Я тут
же вспомнил, как выглядела единственная пепельница в доме. Старая пепельница без
малейших следов того, что ее когда-либо использовали по назначению. Крыса не
курил. Я покатал окурок на ладони и выбросил туда, откуда поднял.
Отодвинув тяжелый засов, я отворил ворота. Внутри было очень просторно.
Солнечный свет, проникая сквозь щели в дощатых стенах, вычерчивал на темной
земле десяток ярких параллельных полос. Пахло землей и бензином.
В центре гаража стоял старенький джип, "Тойота Лэндкрузер". Ни на корпусе
машины, ни на колесах я не увидел ни пятнышка грязи. Бензина в баке - почти до
краев. Я пошарил рукой там, где Крыса постоянно прятал ключи от машины, Как я и
ожидал, те оказались на месте. Я вставил ключ зажигания, повернул его - и
двигатель тут же отозвался мягким, приятным урчанием. Что-что, а ухаживать за
автомобилем Крыса всегда был мастер... Я выключил двигатель, положил ключ на
прежнее место и, не вставая с сиденья водителя, огляделся. В бардачке под
передней панелью я не нашел абсолютно ничего примечательного. Карта
автомобильных дорог, полотенце да полплитки шоколада. На сидении сзади валялись
моток проволоки и громадные плоскогубцы. Вся задняя часть салона была усеяна
каким-то мусором, что было само по себе необычно для автомобиля Крысы. Я
выбрался из машины, открыл заднюю дверцу, собрал немного мусора с обивки кресла
в ладонь и поднес к полосе света. То, что я увидал, сильно смахивало на клочья
пуха, надерганные из тюфяка. Или же - на клочья овечьей шерсти. Я достал из
кармана пачку салфеток, завернул странный мусор в одну и спрятал в карман на
груди.
Почему Крыса не уехал на автомобиле? То, что машина стоит в гараже, означает
одно из двух: либо он спустился с гор пешком, либо же вообще никуда не
спускался. Ни в том, ни в другом объяснении здравого смысла не ощущалось, хоть
тресни. Еще три дня назад проехать по горной дороге не составило бы никаких
проблем; версия же о том, что Крыса, оставив дом нараспашку, сутками шатается по
долине и ночует под открытым небом, звучала слишком бредово, чтобы я принял ее
всерьез.
Оставив попытки что-либо понять, я вышел из гаража и двинулся к пастбищу.
Сколько ни ломай себе голову, тут уже все равно: сделать осмысленные выводы из
бессмысленной ситуации - вещь в принципе невозможная.
Солнце поднялось в небе повыше, и от пастбища повалил белый пар. В облаках пара
горы вдали выглядели размыто и призрачно. По огромной долине растекался сочный
запах травы.
Шагая по мокрой траве, я добрался до середины поля. Посреди океана зелени
валялась брошенная кем-то старая автомобильная покрышка. Резина растрескалась и
выцвела добела. Я присел на нее и огляделся. Дом, от которого я шел сюда,
смотрелся теперь далеким утесом, нависающим над кромкой берега у самого
горизонта.
Сидя на старой покрышке один-одинешенек посреди океана травы, я вспомнил
соревнования по плаванию, в которых не раз участвовал в детстве. Заплывы
устраивались от одного островка до другого. Я страшно любил, проплыв половину
дистанции, останавливаться и, держась на плаву, смотреть, как выглядит мир
вокруг. Странное, фантастическое ощущение неизменно посещало меня в те секунды.
Странно было висеть в пространстве между двух далеких клочков земли; еще
страннее - осознавать, что там, на далеком берегу, люди и теперь как ни в чем ни
бывало занимаются своими делами. Самой же великой и непостижимой странностью
казалось мне то, что мир продолжал совершенно нормально вертеться в мое
отсутствие.
Минут пятнадцать я просидел на старой покрышке, погрузившись в воспоминания;
затем поднялся, вернулся в дом, сел на диван в гостиной и стал читать дальше
"Записки о Шерлоке Холмсе".
Часы пробили дважды - и пришел Человек-Овца.

7. И ПРИШЕЛ ЧЕЛОВЕК-ОВЦА

Не успел звук второго удара часов раствориться в воздухе, как в дверь постучали.
Сначала два раза, и чуть погодя - еще три.
В дверь постучали, но осознание этого пришло ко мне далеко не сразу. Мысль о
том, что в двери этого дома может кто-нибудь постучать, до сих пор просто не
приходила мне в голову. Крыса вошел бы без стука - это же его собственный дом.
Овчар стукнул бы пару раз для приличия, да не ждал бы ответа - открыл бы дверь и
зашел. Подруга? Зачем ей стучаться? Давно бы уже прокралась тихонько с черного
хода на кухню да пила там кофе в одиночку. Уж она бы точно не стала стучаться в
двери парадного.
Я подошел к двери и открыл ее. За дверью стоял Человек-Овца.
Ни к открывшейся двери, ни ко мне, открывшему дверь, Человек-Овца не проявил ни
малейшего интереса; не мигая, он таращился на обшарпанный почтовый ящик,
прибитый к шесту в паре метров от входа, таким взглядом, словно увидел нечто
диковинное. Ростом он был чуть выше почтового ящика. Полтора метра, не больше,
минус сутулость и кривые ноги.
Вдобавок к этому, порог, на котором стоял я, находился сантиметров на двадцать
выше уровня земли, из-за чего я оказывался в положении пассажира автобуса,
взирающего из окна на снующих внизу пешеходов. И вот, словно демонстрируя,
насколько глубоко ему плевать на такую разницу между нами, Человек-Овца стоял ко
мне боком и изо всех сил разглядывал почтовый ящик. В ящике, конечно же, ничего
не было.
- Что ли можно войти? - быстро, сквозь зубы осведомился он, не поворачивась ко
мне. По тону Человека-Овцы можно было подумать, будто его как следует разозлили.
Он согнулся пополам и проворно, в одну секунду, развязал шнурки на тяжелых
походных ботинках. Ботинки были покрыты застывшей грязью, как пирожное
шоколадом. Разувшись, Человек-Овца взял по ботинку в каждую руку и привычными
движениями постучал один о другой. Грязь отвалилась большими кусками и опала на
землю. После этого с видом, будто знает дом до последнего шпингалета, незваный
гость проворно нырнул в прихожую, сунул ноги в шлепанцы, протрусил в гостиную и
плюхнулся на диван с глубочайшим удовлетворением на физиономии.
Все тело Человека-Овцы было затянуто в косматые овечьи шкуры. Звериный наряд,
как влитой, сидел на его коренастой фигуре. На плечах его и на бедрах болталось
по паре самодельных бараньих ножек с копытами, притороченных прямо к шкуре.
Закрывавший всю голову шлем был также сшит из кусков шкуры вручную, но два
небольших изогнутых рога, искусно закрепленные на шлеме чуть выше висков,
казались натуральными. Чуть ниже рогов из шлема торчали огромные плоские уши,
форма которых, скорее всего, поддерживалась проволокой изнутри. Маска,
скрывавшая верхнюю часть лица, перчатки и чулки, все - из матово-черной кожи. От
шеи к рукам и ногам сбегали застежки-молнии: странный костюм был придуман так,
чтобы снимать и надевать его не составляло труда. В шкуре на груди я увидел
карман, также на молнии, в котором гость носил сигареты и спички.
Человек-Овца достал из кармана пачку "Сэвэн Старз", прикурил от спички,
затянулся и, пуская дым из ноздрей, тяжело и шумно вздохнул. Я сходил на кухню,
принес оттуда чистую пепельницу и поставил на стол.
- Однако, выпить охота! - сказал Человек-Овца.
Снова сходив на кухню, я принес початую бутылку "Four Roses", пару бокалов и
лед.
Мы смешали, каждый себе, по бурбону со льдом и, не чокаясь, выпили.
Минуту-другую, покуда бокал его не опустел, Человек-Овца сидел и сердито бубнил
себе под нос что-то невразумительное. Его несуразно огромный нос размерами никак
не соответствовал телу, и широкие ноздри при каждом вдохе раздувались в стороны
и сдувались опять, словно хлопала крыльями птица. Глаза в прорезях черной маски
никак не могли успокоиться и все ощупывали пространство вокруг меня.
Лишь опорожнив стакан, Человек-Овца, похоже, пришел в себя. Потушив сигарету, он
запустил пальцы обеих рук под маску и начал с силой тереть себе веки.
- Шерсть в глаза попадает, - сказал Человек-Овца.
Совершенно не представляя, что на это ответить, я терпеливо молчал.
- Вы оба пришли вчера утром, - протараторил Человек-Овца, продолжая тереть
глаза. - Я все видел.
Он плеснул в бокал с полурастаявшим льдом еще виски и отхлебнул, не размешивая.
- А вечером женщина обратно ушла.
- Это ты тоже видел?
- Как не видать. Мы же сами ее и спровадили.
- Спровадили?
- Угу. Заглянули со двора на кухню и сказали: "А тебе, женщина, лучше уйти
отсюда".
- Но почему?!
Человек-Овца насупился и замолчал. Возможно, сам вопрос "почему" оказался
тупиковым для его сознания. Я уже начал подумывать, на спросить ли как-нибудь
иначе, когда в глазах его снова забрезжила мысль.
- Женщина вернулась в отель "Дельфин", - произнес Человек-Овца.
- То есть, это она так сказала? - уточнил я.
- Ничего она не сказала. Просто взяла и вернулась в отель "Дельфин".
- А тебе-то откуда это известно?
Человек-Овца ничего не ответил. Положив руки на колени, он молча сидел и сверлил
глазами стакан на столе.
- Так значит, она вернулась в отель "Дельфин"? - переспросил я.
- Угу. Отель "Дельфин" - хороший отель. Овцами пахнет, - сказал Человек-Овца.
Мы опять помолчали. Я рассмотрел Человека-Овцу повнимательнее; шкуры на нем
оказались до ужаса грязными, шерсть свалялась и кое-где свисала сосульками,
будто на нее опрокинули банку с клеем.
- И она ничего не просила передать, когда уходила?
- Не-а, - покачал головой Человек-Овца. - Она не говорила, мы не спрашивали.
- Что же, ты ей сказал "уходи отсюда", она молча собралась и ушла, так, что ли?
- Угу. Она сама хотела уйти - вот мы и сказали, чтоб она уходила.
- Но она пришла сюда по собственной воле!
- Врешь!!! - заорал Человек-Овца. - Женщина хотела уйти отсюда! Но ей морочили
голову, и она не решалась. Вот мы ее и спровадили! А ты морочил ей голову своей
ерундой!
Продолжая орать, Человек-Овца привстал с дивана, сжал правую руку в кулак и что
было силы шарахнул по столу. Бокалы с виски отъехали в сторону сантиметров на
пять.
Несколько секунд Человек-Овца стоял, замерев в такой позе; затем пламя в его
взгляде угасло, и он, будто растеряв последние силы, рухнул назад на диван.
- Это ты заморочил ей голову, - повторил он, на этот раз очень тихо. - Черт бы
тебя побрал. Ничего ты не понял. Всю жизнь думал только о себе...
- Ты хочешь сказать, что она не должна была сюда приходить?
- Да! Она не должна была сюда приходить. А ты думал только о себе.
Развалившись на диване, я молча потягивал виски.
- Ладно. Все закончилось, ничего теперь не изменишь, - сказал Человек-Овца.
- Что закончилось? - не понял я.
- Эту женщину ты уже никогда не увидишь.
- Да?... И это потому, что я думал только о себе?
- Да! Ты всю жизнь думал только о себе. Вот теперь и расплачивайся.
Человек-Овца встал, подошел к окну, легким, небрежным движеньем одной руки
сдвинул вверх тяжеленную раму окна и, шумно вздохнув, набрал в грудь свежего
воздуха. Силищи ему было явно не занимать.
- В такой ясный день окна лучше открывать, - сказал Человек-Овца. Затем
аккуратно, вдоль стен, обошел половину комнаты, остановился перед стеллажами и,
сложив руки на груди, принялся разглядывать корешки книг. Чуть пониже спины из
его шкуры торчал короткий овечий хвостик. Посмотреть сзади - самая настоящая
овца, вставшая на задние ноги.
- Я ищу своего друга, - сказал я наконец.
- А-а, - безразлично, даже не обернувшись, протянул Человек-Овца.
- Он здесь жил какое-то время. А неделю назад исчез.
- Не видели!..
Человек-Овца подошел к камину, взял в руки карты и, выгнув в пальцах, с упругим
хрустом пролистал всю колоду.
- А еще я разыскиваю овцу со звездой на спине, - сказал я.
- Не встречали!..
И все-таки Человек-Овца что-то знал и про Крысу, и про Овцу - это было ясно, как
день. Слишком уж демонстративным выглядело его безразличие. Слишком быстро
выпаливались заготовленные фразы в ответ, и слишком ненатурально кривился
произносивший их рот.
Я решил изменить тактику. С видом, будто беседа потеряла для меня всякий
интерес, я стянул со стеллажа первую попавшуюся книгу, раскрыл ее и замер,
уткнувшись в текст и лишь иногда переворачивая страницы. Очень скоро
Человек-Овца занервничал и как бы случайно вновь очутился в кресле напротив
меня. С минуту он сидел передо мной и смотрел, как я читаю.
- Что ли это интересно - книжки читать? - спросил он наконец.
- Угу, - только и сказал я в ответ.
Еще с минуту он боролся с собой. Я с безразличным видом читал.
- Мы тут это... громко с тобой разговаривали, - тихо сказал Человек-Овца, - У
нас в голове иногда того... Овца как сцепится с человеком - просто искры из
глаз. А плохого мы совсем не хотели. Просто ты сказал, что мы виноваты - вот мы,
значит, и это...
- Да ладно, - сказал я.
- И что свою женщину ты уже не увидишь, нам, правда, очень жалко. Только мы
здесь не виноваты.
- Угу...
Я достал из кармана рюкзака три оставшиеся пачки "Ларка" и протянул их
Человеку-Овце. Это его, похоже, слегка озадачило.
- Спасибо! Мы такие еще не курили. А тебе, что ли, правда не надо?
- А я бросил, - сказал я.
- Вот это правильно, - очень убежденно закивал он в ответ. - Табак для здоровья
- большое зло.
Он бережно принял подарок и спрятал все три пачки в карман. Карман на его груди
вздулся, приняв квадратную форму.
- Мне позарез нужно встретиться с моим другом. Для этого я сюда и пришел -
очень, очень издалека... - сказал я.
Человек-Овца кивнул.
- И то же самое - про овцу.
Человек-Овца еще раз кивнул.
- Но ты, я смотрю, о них ничего не знаешь?
Человек-Овца сокрушенно покачал головой. Самодельные уши закачались вверх-вниз,
словно подтверждая категоричность его отрицания. Правда, на сей раз этой
категоричности было явно меньше, чем прежде.
- Здесь хорошо! - сменил тему мой собеседник. - Природа красивая. Воздух чистый.
Тебе тоже понравится.
- Да, места неплохие, - согласился я.
- А зимой - так вообще благодать. Кроме снега, ничего не видать. Все замерзает.
Звери спят, людей ни души...
- И долго ты уже здесь?
- Угу...
Я решил прекратить дальнейшие расспросы. Мой собеседник вел себя точь-в-точь как
неприрученное животное. Чуть приблизишься - дает стрекача, начнешь уходить - сам
подкрадывается поближе. Но если уж мне и вправду выпадало здесь зимовать -
спешить было некуда. Через какое-то время я смогу его приручить и выудить все,
что нужно.
Человек-Овца сидел на диване напротив и пальцами левой руки оттягивал - по
порядку, начиная с большого - пальцы перчатки на правой. Операцию эту он
повторил раза три или четыре, прежде чем перчатка наконец соскользнула с руки,
обнажив смуглую маленькую кисть. Пальцы его были короткими и мясистыми; от
большого до середины запястья тяну