а. Поездка, однако же, вышла бессмысленной: оказалось, что только я
находил свой вопрос "чисто бюрократическим"; все остальные вокруг почему-то так
не считали. Ну, то есть - обычное несовпадение взглядов. То, что для одного
человека уже закончилось и представляется "делом прошлым" - другому таким не
кажется. Вот и все, казалось бы - и ничего особенного. Но в этом малом и
скрывается самое главное. Чем дальше в будущее прочерчивать линии несовпадающих
взглядов - тем шире будет зазор несовпадения между ними.
С тех пор у меня больше нет "моего города". Нет места, куда возвращаться... При
одной мысли об этом на душе полегчало. Никто не жаждет со мною встречи. Я никому
не нужен - и никто не надеется, что может быть нужен мне.
После двух банок пива я на полчаса заснул. Проснувшись же, обнаружил, что
прежнее ощущение свободы и легкости тела исчезло. В окне - словно вдогонку за
убегающим поездом - пепельно-серая туча стремительно обволакивала небо, грозя
вот-вот пролиться затяжным июньским дождем. Под небом этим, куда ни глянь,
тянулся один и тот же скучный пейзаж. С какой бы скоростью ни ехал поезд - от
скуки не убежать. Наоборот: чем выше скорость - тем глубже вязнет душа, как в
болоте, в бездоннейшей скукотище. Собственно, в этом и заключается главный
принцип Скуки Как Она Есть.
Молодой, лет двадцати пяти клерк в кресле рядом со мной практически не
шевелился, с головой погрузившись в чтение "Кэйдзай Симбун" (*12). Темно-синий
летний костюм без единой морщинки и черные туфли; белая сорочка - только что из
химчистки. Я уставился в потолок вагона и закурил. Чтобы как-то убить время, я
попробовал подсчитать в уме, сколько песен записали "Битлз" на пластинках. Дойдя
до семидесяти трех, я застрял. Интересно, сколько насчитал бы сам Пол
Маккартни?...
Понаблюдав за тем, что творилось в окне, я снова уставился в потолок.
Итак, мне двадцать девять. Еще полгода - и канет в Лету третий десяток лет
жизни. Ничего, абсолютно ничего после себя не оставившее десятилетие. Во всем,
что нажито, ценности - ни на грош; все, чего я добился, не имеет ни малейшего
смысла. Если что и осталось со мною в итоге - так лишь эта самая Скука...
Что же было тогда, сначала, - чего я сейчас не помню? Ведь было же, безо всяких
сомнений. Что-то трогало мою душу - так же, как души других людей... И вот в
итоге это "что-то" потеряно безвозвратно. Я сам решил потерять его - и оно
потерялось. Но кроме этого - кроме того, чтобы выпустить все из слабеющих рук, -
что еще оставалось делать?
Ведь, по крайней мере, я выжил... Конечно, лучший индеец - это мертвый индеец.
Но мне во что бы то ни стало понадобилось жить дальше.
Зачем?
Рассказывать байки каменным стенам?
Чушь собачья.

- Какого черта ты остановился в отеле? - удивился Джей, когда я вручил ему
спичечный коробок из отеля с телефоном на этикетке. - У тебя же здесь дом!
- Это уже не мой дом, - ответил я.
Джей не стал ни о чем расспрашивать.
Я выстроил перед собой три тарелки с закуской, выпил с полкружки пива и только
потом протянул ему через стойку письма Крысы. Вытерев ладони полотенцем, Джей
наскоро пробежал глазами оба послания - и затем, уже медленнее и вдумываясь в
слова, перечитал все сначала.
- Хм-м-м!... - протянул он с интересом. - Значит, живой еще, сукин сын?
- Жив-здоров, как видишь!... - сказал я и отхлебнул еще пива. - Слушай, я
побриться хочу. Дашь станок и крем для бритья?
- Что за вопрос! - Джей извлек из-под стойки походный бритвенный набор. -
Бриться удобнее в туалете - правда, там нет горячей воды...
- Ничего, сгодится и холодная, - сказал я. - Лишь бы пьяные бабы на полу не
валялись. Вот тогда бриться действительно трудновато...
Бар Джея полностью переменился.
Прежний "Джей'з бар" являл собой промозглое заведение в подвале
развалюхи-многоэтажки у обочины городской магистрали. В летнее время даже из
кондиционеров там вытекал не воздух, а какой-то сырой туман. Посидишь чуть
подольше - и можно рубаху выжимать.
Настоящее имя Джея было китайское - длинное и труднопроизносимое. Прозвище
"Джей" он получил от американских солдат, когда работал на авиабазе США. С тех
пор настоящее имя забылось само собой.
По словам самого Джея, в 54-м году он бросил работу на авиабазе - и там же
неподалеку открыл свое маленькое заведение. Это и был самый первый "Джей'з бар".
Дела шли довольно успешно. Посетителями, в основном, были военные
летчики-офицеры, и атмосфера поддерживалась весьма достойная. Когда бизнес
немного окреп, Джей женился - но пять лет спустя жена умерла. О причине смерти
Джей никогда ничего не рассказывал.
В 63-м, когда стало слишком горячо во Вьетнаме, Джей продал свой бар, решив
перебраться "куда подальше" - получилось, в мой город. И открыл свой второй по
счету "Джей'з бар".
Это - все, что я знал про Джея. Он держал кошку, выкуривал пачку сигарет в день
и не брал в рот ни капли спиртного.
До знакомства с Крысой я частенько появлялся у Джея, всегда один. Потягивал
пиво, курил сигарету за сигаретой да слушал пластинки, подбрасывая мелочь в
музыкальный автомат. Бар уже частенько пустовал в те времена, и мы с Джеем то и
дело вели через стойку какие-то долгие разговоры. О чем - хоть убей, не помню.
Какой разговор может быть между семнадцатилетним старшеклассником-молчуном и
овдовевшим китайцем?
После того, как мне стукнуло восемнадцать и я уехал из Города, тянуть пиво к
Джею ходил один Крыса. Когда же в 73-м уехал и Крыса - приходить стало больше
некому. А вскоре начали расширять городскую магистраль, и заведение Джея решили
куда-нибудь перенести. Так закончилась для нас история второго "Джей'з бара".
Третий "Джей'з бар" расположился метрах в пятистах от предыдущего, недалеко от
реки. Места и здесь было немного, но теперь сверкающий лифт доставлял вас на
третий этаж новенького четырехэтажного здания. Странное чувство - ехать в
"Джей'з бар" на лифте. Еще страннее - с табурета у стойки "Джей'з бара"
созерцать городские огни.
Из гигантских окон, западного и южного, открывался вид на волнистую линию гор и
низину, в которой раньше плескалось море. Несколько лет назад море в низине
засыпали, и на его месте плотными рядами, будто надгробные плиты, выстроились
небоскребы... Я постоял перед окнами, посозерцал пейзаж и вернулся обратно за
стойку.
- Раньше, небось, было море видно? - спросил я.
- Да уж, - ответил Джей.
- Я там в детстве купался, - сказал я.
- М-м, - промычал Джей с сигаретой в зубах, прикуривая от массивной зажигалки. -
Прекрасно тебя понимаю. Разрушить горы, построить дома; останками гор засыпать
море - и опять понастроить дома... Некоторые идиоты до сих пор считают это
прекрасной идеей.
Я молча пил пиво. Динамики под потолком выдавали новый хит Бозза Скэггза.
Музыкальный аппарат куда-то исчез. Посетители за столиками - опрятные
студенческие парочки - благовоспитанно, глоток за глотком потягивали виски с
водичкой напополам и коктейли. Ни тебе пьяных баб в сортире, ни субботнего
гвалта до боли в ушах. Потом, ясное дело, все разойдутся по домам, наденут
пижамы, почистят зубы и лягут спать... Ну, и что ж? - ну, и слава Богу. Чистая,
опрятная жизнь - что в этом плохого? В конце концов, каким должен быть этот мир,
каким должен быть этот бар - общих стандартов для этого просто не существует.
Все это время Джей следил за моим блуждающим взглядом.
- Ну, что скажешь? Все так изменилось, что никак не освоишься?
- Да ничего подобного, - сказал я. - Старый беспорядок на новый лад, вот и все.
"Медведь у жирафа выменял шляпу, а зебра надела медвежий сюртук"...
- А суть все та же? - рассмеялся Джей.
- Времена изменились, - сказал я. - Меняются времена - меняется многое. Но, в
конечном счете - и ладно, и пускай себе меняется дальше. Все мы живем, меняясь.
И жаловаться тут не на что...
Джей промолчал.
Я принялся за новое пиво, Джей закурил новую сигарету.
- Как жизнь? - спросил Джей.
- Неплохо, - ответил я.
- А с женой как?
- А-а, непонятно. Как оно бывает между двумя разными людьми? Иногда кажется -
все в порядке. Иногда так не кажется. В супружеской жизни - дело обычное, сам
знаешь.
- Не знаю, - мрачно проворчал Джей и почесал мизинцем переносицу. - Забыл я уже,
что такое супружеская жизнь. Давно это было...
- Кошка твоя здорова?
- Померла четыре года назад. Как раз после вашей свадьбы. Кишки себе попортила.
Ей, правда, и так уже возраст вышел - двенадцать лет все-таки. Дольше, чем мы с
женой были вместе... Двенадцать лет жизни - вроде, такая мелочь, а?
- И не говори, - сказал я.
- Там, на горе - слыхал, небось - есть кладбище для животных. Вот там и
схоронил. Пусть теперь хоть на небоскребы эти сверху вниз посматривает. А то уже
куда ни плюнь - все в небоскреб попадешь. Кошке это, конечно, до лампочки... Но
все-таки.
- Тоскуешь?
- Тоскую, понятное дело. Уж не знаю, кому из людей нужно помереть, чтоб я так
тосковал... Что, странно говорю?
Я покачал головой.
Покуда Джей сооружал для очередного посетителя замысловатый коктейль и салат
"Юлий Цезарь", я забавлялся головоломкой из Северной Европы, которую обнаружил
на стойке. В стеклянной коробке нужно было восстановить из фрагментов рисунок -
три бабочки, порхающие над лужайкой с клевером. Терпения моего хватило минут на
десять, затем я плюнул и положил игрушку на место.
- Детей не заводишь? - спросил Джей. - По возрасту уж пора бы...
- А не хочу, - ответил я.
- Серьезно?
- А ты представь: родится кто-нибудь, вроде меня - что я с ним буду делать?
Джей озадаченно рассмеялся и подлил мне пива.
- По-моему, ты слишком много думаешь наперед.
- Да нет, дело не в этом. Просто я никак не могу понять, стоит ли вообще это
делать - производить на свет еще одну жизнь... Ну, вырастут дети, сменится
поколение. И что? Больше гор снесено, больше моря засыпано. Больше скорость у
автомобилей - и больше кошек задавлено... Только и всего, разве нет?
- Но это - только темная сторона жизни. Случаются ведь и хорошие события. Есть
ведь и хорошие люди...
- Да? Ну-ка, приведи мне по три примера и того, и другого - тогда поверю...
Джей ненадолго задумался, потом рассмеялся:
- Все равно: что хорошо, что плохо - о том судить уже не вам, а вашим детям.
Ваше-то поколение уже, хм...
- Отпело свое?
- В каком-то смысле, - изрек Джей.
- Песенка спета, а призрак мелодии в сердце еще звучит...
- Эк у тебя все складно сказать получается...
- Пижонство, - поморщился я.

Бар начал заполняться людьми. Я попрощался с Джеем и вышел на улицу. Девять
часов. Кожу на скулах покалывало - из-за бритья под холодной водой, а также от
водки с лимоном вместо лосьона. Тот же эффект, если верить Джею; вот только все
лицо теперь пахло водкой.
Ночь была на удивление теплой, небо - как и прежде, угрюмо-пасмурным. Южный
ветерок вяло тормошил мокрый воздух. Все так же, как и всегда. Запах моря с
предчувствием дождя. Пейзаж с легким привкусом ностальгии. В буйной траве у
речки - скрежетанье сверчков. И, как всегда, этот "вроде-бы-дождь". Мелкий и
странный - то ли с неба падает, то ли в воздухе висит, - но уже очень скоро
вымокаешь с головы до ног.
В холодном свете фонарей было видно, как в речке бежит вода. Река совсем
обмелела - еле-еле по щиколотку. Но все такая же чистая, как и несколько лет
назад. Ручьи сбегали сюда прямо с гор, и вода никогда не мутнела. Русло реки
было выложено камнями, добытыми из тех же гор; вода звонко журчала по голышам и
стихала в запрудах. Запруды были глубокими, а кое-где даже плескалась рыбешка.
Если долго не шли дожди, от реки оставались лишь длинные лужи вдоль русла, и на
месте бывшего берега проступали белые косы невысыхающего песка. Частенько я
бродил по песчаным косам и выискивал те места, где река обрывалась, выдохшись
меж камнями на собственном дне. Отследив глазами такой обрывок до последнего,
самого крохотного водяного коленца, я останавливался как вкопанный. И тогда на
мгновение мне как будто виделось что-то еще - но уже в следующий миг исчезало.
Словно какие-то странные существа жили, скрываясь, во мраке на дне реки.
Путь вдоль реки был моей любимой дорогой. Двигаться вместе с рекой. Ощущать на
ходу ее прерывистое дыхание... ОНИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СУЩЕСТВУЮТ. ЭТО ОНИ СОЗДАЛИ
ГОРОД. СОТНИ ВЕКОВ, ГОД ЗА ГОДОМ - РАЗРУШАЛИ ГОРЫ, ПРЕВРАЩАЛИ ИХ В ЗЕМЛЮ,
ЗАСЫПАЛИ ТОЙ ЗЕМЛЕЙ МОРЕ, РАССАЖИВАЛИ ДЕРЕВЬЯ. С САМОГО НАЧАЛА ГОРОД ПРИНАДЛЕЖАЛ
ИМ. ВИДНО, ТАК ОНО БУДЕТ И ДАЛЬШЕ...
После июньских дождей река уже не переползала рывками от камня к камню на дне, а
резво бежала вперед до самого моря. От деревьев вдоль набережной пахло свежей
листвой, и казалось, что даже воздух, им пропитавшийся, был зеленого цвета. На
траве рука об руку сидело несколько парочек; старик выгуливал собаку. Паренек,
оперевшись на мотоцикл, курил сигарету. Обычный летний вечер, как и всегда.
Купив в забегаловке по пути пару банок пива, я с бумажным пакетом в руках
спустился к реке. Место, где река выливалась в море, теперь походило не то на
крошечную бухту, не то на оросительный канал, зачем-то засыпанный с одной
стороны. От морской бухты остался обрубок метров в пятьдесят шириной... На
песчаном пляже все было как раньше. Мелкие волны; гладко-округлые деревянные
щепки, прибитые к берегу. Запах моря. Глыбы бетонного волнореза с прутьями
арматуры и похабными надписями краской из распылителя... Кусок прошлого шириной
в полста метров. Все остальное было наглухо отсечено десятиметровой бетонной
стеной. Стена эта, оставив от моря лишь узенькую полоску, уходила вдаль на
несколько километров. За стеной же, до самого горизонта - бесформенными
жилмассивами, точно стадами гигантских монстров, тянулись многоэтажки. Море
загнали в пятидесятиметровую клеть - и полностью уничтожили.
По магистрали, когда-то бежавшей вдоль взморья, я двинулся от реки на восток. К
моему удивлению, старый волнорез не тронули. Очень странное зрелище - волнорез,
потерявший море. Я дошел до места, где раньше часто останавливал машину и
смотрел на море, взобрался на бетонный валун, сел и, открыв банку с пивом,
огляделся по сторонам. Вместо моря перед глазами тянулись километры
искусственного грунта и вереницы многоквартирных домов. Торчащие нелепыми
обрубками, дома эти походили скорее на строительные леса для какого-то другого,
надземного города, строить который начали, да бросили на полдороге; а еще больше
- на перепуганных малолетних детей, что глядят на дорогу и никак не дождутся,
когда же их родители вернутся домой.
Прошивая силуэты домов, нити асфальтовых магистралей разбегались в разные
стороны, цеплялись за широченные автостоянки, сматывались в клубок у автобусного
терминала. Супермаркеты, бензоколонки, огромный парк, роскошный Дворец Собраний.
Все было новехоньким - и совершенно ненатуральным. Добытая из гор земля отливала
обычным для всех искусственных территорий холодно-свинцовым оттенком. На тех же
участках, что еще не попали под жернова Планового Градостроения, колыхался
густой бурьян. Просто поразительно, с какой быстротой на "новых землях"
принимаются сорняки. Как будто специально ради того, чтоб дразнить и дурачить
все эти инкубаторские деревья да газоны вдоль асфальтовых улиц, переселяются они
украдкой за человеком, какое бы новое место он себе ни выбрал...
Прискорбное зрелище.
Да только что же я на это могу сказать? Новая игра, по новым правилам, уже
началась. Остановить ее никому не под силу.
Я допил пиво и, одну за другой, с силой зашвырнул пустые банки туда, где
когда-то плескалось море. Те озадаченно покрутились в воздухе - и сгинули в
волнах колыхавшегося бурьяна. Я закурил.
Уже докуривая сигарету, я вдруг заметил, что какой-то человек движется в мою
сторону с фонариком в руке. То был мужчина лет сорока в серой рубашке, серых
брюках и серой фуражке. Судя по всему, полицейский из Службы охраны
государственных объектов.
- Вы сейчас что-то бросали, не так ли? - спросил он, остановившись рядом.
- Бросал, - подтвердил я.
- Что бросали?
- Круглые металлические предметы. Внутри пустые. Отверстие с одной стороны.
Полицейский, похоже, слегка озадачился.
- Зачем бросали?
- Да низачем! Уже двенадцать лет прихожу сюда и бросаю. Иногда - по полдюжины за
раз. И никто до сих пор не жаловался.
- То было раньше. А сейчас здесь - муниципальная территория. Бросать мусор на
муниципальной территории запрещается.
Я выдержал паузу. Что-то задрожало во мне на какую-то долю секунды, но тут же
унялось.
- Вся проблема в том, - сказал я полицейскому, - что в ваших словах и правда
скрывается некий смысл.
- Так в Законе написано, - сказал полицейский.
Я вздохнул и достал из кармана сигареты.
- И что теперь делать?
- Ну, не буду же я требовать, чтоб вы лезли и подбирали. Темно уже, да вот и
дождь собирается... Поэтому - чтобы больше предметов не бросали!
- Больше не буду, - пообещал я. - Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - сказал полицейский и растворился в сумерках.
Свернувшись калачиком на бетоне волнореза, я уставился в небо. Как заметила
наблюдательная полиция, накрапывал дождик. Закурив новую сигарету, я прокрутил в
голове свой диалог с полицейским. Мне показалось, что десять лет назад я был
явно покруче... Хотя нет, - скорее всего, просто показалось. Что так, что эдак -
разницы никакой.
Когда, возвратившись к реке, я поймал на набережной такси, дождь висел в
воздухе, точно густой туман.
- В отель! - сказал я водителю.
- Путешествуете? - поинтересовался тот.
- Ага...
- Первый раз здесь?
- Второй, - ответил я, не задумываясь.

4. ОНА РАССКАЗЫВАЕТ О ШУМЕ ВОЛН, ПОТЯГИВАЯ "СОЛТИ ДОГ"
  - Я привез вам письмо! - сказал я.
- Мне? - переспросила она.
Голос в трубке был страшно далеким, телефонная линия забита помехами, говорить
приходилось куда громче, чем то нужно для нормальной беседы, и оттенки интонаций
терялись напрочь. Как если взобраться на холм, встать под всеми ветрами и
пытаться вести беседу, выкрикивая фразы в поднятые воротники пальто.
- Вообще-то, оно адресовано мне... Но мне кажется, что писали именно вам!
- Ах, вам так кажется?
- Ну да! - сказал я. Сказал - и сам почувствовал, в какую идиотскую ситуацию
себя загоняю.
Она молчала. Помехи в трубке постепенно затихли.
- Я не знаю, какие отношения у вас были с Крысой. Я звоню, потому что он
попросил меня с вами встретиться. А раз так, то, я думаю, вам и письмо лучше
самой прочитать.
- Так вы специально для этого приехали сюда из Токио?
- Вот именно.
Она закашлялась, потом извинилась.
- А вы, что, были с ним друзьями?
- Вроде того.
- А почему же он не написал прямо мне?
Что говорить - в ее словах явно ощущалось больше здравого смысла.
- Действительно, не понимаю, - ответил я искренне.
- Так вот и я что-то никак не пойму. Все, что было когда-то, давно уже
кончилось. Или нет?
Этого я не знал. Я так и сказал - не знаю. Прижимая к уху телефонную трубку, я
лежал на кровати в номере и разглядывал потолок. Мне чудилось, будто я лежу,
свернувшись калачиком, на дне моря и одну за другой считаю тени проплывающих
надо мною рыб. При этом понятия не имею, до скольки досчитать, чтобы все-таки
остановиться.
- Пять лет назад, когда он исчез куда-то, мне было двадцать семь, - несмотря на
мягкий голос, эти ее слова прозвучали глухо, как из колодца. - Слишком многое
меняется за пять лет...
- Это точно, - поддакнул я.
- Даже если на самом деле ничего не меняется, все равно - нельзя позволять себе
так думать. Позволишь себе так думать - и уже никогда не сдвинешься с места...
Хотя бы поэтому я стараюсь считать себя совершенно другим человеком.
- Мне кажется, я вас понимаю, - сказал я.
Мы помолчали. На этот раз первой заговорила она:
- И когда вы с ним виделись в последний раз?
- Пять лет назад. Как раз перед тем, как он исчез.
- Он что-нибудь сообщал вам? Почему уезжает и все такое?
- Нет, - сказал я.
- То есть, я тогда правильно поняла, что он исчез, никому не сказав ни слова?
- Совершенно правильно.
- Ну, а что вы подумали?
- В смысле - когда он исчез?
- Ну да.
Я приподнялся на кровати и оперся спиной о стену.
- Что подумал... Ну, пошатается с полгода, да и вернется назад. Он же из тех, у
кого ничего не бывает над