вца эту штуку выдумала специально, чтобы меня вознаградить; здесь
другое... Я, правда, успел толко самый краешек увидать. Но даже это...
Крыса на секунду умолк.
- Даже то, что я увидел, просто сшибало с ног. Просто с ума можно было сойти. Не
знаю, как объяснить. Словами не опишешь, как ни старайся... Всемирная Домна.
Горнило Вселенной, в котором переплавляется все и вся. Настолько божественной
красотищи, что дыхание останавливается. И в то же время - такое злое,
дьявольское, что кровь в жилах стынет от ужаса... Стоит человеку погрузить туда
свое тело - все человеческое для него перестает существовать. Память, мысли,
критерии добра и зла, чувства, страдания - все исчезает... Что-то похожее на
динамику Начала Времен, когда Космос рождался из одной-единственной точки.
- И ты отказался?
- Да. Все это теперь похоронено - вместе с моим телом. Теперь у меня осталось
еще одно дело; закончу его - и тогда уж навечно исчезну.
- Дело?
- Так, пустяки. Я еще попрошу тебя кое-что сделать. Но об этом - чуть позже...
Мы с ним почти синхронно отхлебнули по глотку пива. Непонятно отчего, но
понемногу и правда становилось теплее.
- Значит, кровяная бомба в мозгу - это что-то вроде кнута? - спросил я. - Хлыст,
которым Овца понукала своих "хозяев"?
- То-то и оно. Когда гематома сформировывается окончательно, человеку уже никуда
не убежать...
- Так чего все-таки хотел Сэнсэй?
- Это был сумасшедший. Его психика не выдержала при виде Мирового Горнила...
Овца использовала его тело, чтобы создать гигантскую Машину Власти. Только для
этого она в него и залезла. Как в дешевую вещь: поносил и выбросил. Для
воплощения же Идеи Овцы он не годился - это был полный ноль...
- И после смерти Сэнсэя она решила использовать тебя в качестве преемника этой
власти, так?
- Именно.
- И что должно было наступить в итоге?
- Империя Абсолютной Анархии. Когда все противоречия сваливаются в одно целое. А
в центре - я с Овцой в голове.
- Ну, и почему ты отказался?
Время медленно умирало. И на это медленно умиравшее Время сыпал и сыпал
беззвучный снег.
- А я слабость свою люблю. Люблю, когда душа болит, когда тяжело... Как солнце
летнее припекает, как ветер пахнет, как цикады стрекочут, и все такое... Страшно
люблю, до чертиков. С тобой вот пиво попить... - Крыса будто захлебнулся
словами. - Да не знаю я!
Я лихорадочно пытался найти, что сказать. Но слова не подыскивались, хоть
тресни. Кутаясь в одеяло, я продолжал разглядывать темноту.
- Сдается мне, из одного и того же материала мы с тобой наворотили что-то
совершенно противоположное, а? - сказал вдруг Крыса. - Ты, вообще, веришь в то,
что мир становится лучше?
- А кто может знать, что лучше, что хуже?
Крыса рассмеялся:
- Ей-богу, если б на свете существовало Царство Великих Обобщений - ты бы там
был царем!
- Только без Овцы в голове, - усмехнулся я.
- Это точно! Овца бы в тебе надолго не задержалась, - Крыса залпом допил уже
третье пиво и с грохотом поставил банку на стол. - В общем, тебе нужно поскорее
спускаться с гор. Пока все выходы снегом не завалило. Ты же не хочешь здесь
зимовать? Дня через три-четыре снег повалит без остановки. Дорога обледенеет:
захочешь выбраться - костей не соберешь...
- А ты? Что ты собираешься делать дальше?
В тяжелой, угрюмой тьме Крыса вдруг неожиданно легко и жизнерадостно засмеялся:
- Для меня, брат, уже никакого "дальше" не существует! К концу зимы я просто
исчезну. Сколько эта зима будет длиться - я уж не знаю. Одна зима - значит, одна
зима. Ровно столько назначено. Здорово, что мы с тобой успели еще раз
встретиться. Хотелось, конечно, где посветлее да потеплее...
- От Джея тебе привет...
- О! Ты ему тоже обязательно передай.
- И с твоей женщиной я встречался.
- Как она?
- Нормально. Работает в той же фирме.
- Значит, замуж так и не вышла?
- Нет пока, - ответил я. - Хотела узнать, все уже закончилось или нет?
- Да, все закончилось, - сказал Крыса. - Я сам, своими силами это долго
закончить не мог... Но теперь - конец. Во всей моей жизни не было ни малейшего
смысла.
Хотя, конечно, если одолжить у тебя твою страсть к обобщениям - ни в чьей жизни
на этом свете смысла, в принципе, нет... Правильно я говорю?
- Правильно... - ответил я. - И напоследок у меня к тебе два вопроса.
- Сколько угодно.
- Сначала - про Человека-Овцу.
- Человек-Овца - славный малый!
- Ну, а тот Человек-Овца, который сюда приходил? Ведь это был ты, верно?
Несколько секунд Крыса молча хрустел костяшками пальцев.
- Да, - вымолвил он наконец. - Это был я. Человек-Овца одолжил мне свое тело на
пару часов... А ты что, сразу догадался?
- Не сразу. К середине разговора. Сначала не понял...
- Честно сказать, ты меня здорово удивил, когда гитару в щепки разнес.
Во-первых, я еще никогда не видел, чтобы ты так бесился; а во-вторых, это была,
как-никак, моя первая в жизни гитара. Дешевка, конечно, но все-таки...
- Извини, - смутился я. - Я просто хотел напугать тебя, чтобы ты выдал себя
наконец и перестал мутить воду...
- Да ладно. Бог с ней, с гитарой. Уже завтра от этого места вообще ничего не
останется... - сказал он беззаботно. - Ну, а второй вопрос, видимо - насчет
твоей подруги?
- Да.
На этот раз Крыса молчал очень долго. Добрую минуту, наверное, он потирал руки.
И наконец глубоко вздохнул:
- О подруге твоей я, по-возможности, вообще не хотел разговаривать. Она просто
не входила в мои расчеты.
- Не входила в расчеты?
- Ну да. Я-то устраивал вечеринку, как говорится, для своих. Чтобы это касалось
только нас с тобой, понимаешь? И вдруг появляется она... Нам не следовало
втягивать ее в эту кашу. Как ты заметил, у этой девочки - сверхъестественные
способности. Особый дар притягивать к себе редкие случайности и неординарные
события. Но в таком месте, как это, ей появляться было нельзя. Для ее
способностей здесь оказалось слишком высокое напряжение...
- Что с ней случилось?
- Сама-то она в порядке. Жива-здорова... Вот только тебя ей, пожалуй, привлечь
будет больше нечем. Жаль, конечно...
- Но почему?!
- Кое-что в ней самой исчезло. Сгорело внутри...
Я молчал, ошарашенный.
- Я знаю, это тяжело, - продолжал Крыса. - Но рано или поздно оно все равно
сгорело бы. Как сгорало десятки раз и у тебя , и у меня, и у всех девчонок, что
были с нами когда-то...
Я молча кивнул.
- Я скоро пойду, - сказал Крыса. - Мне нельзя здесь долго... Я думаю, где-нибудь
мы еще обязательно встретимся, а?
- Да, конечно... - пробормотал я.
- Хорошо бы - там, где солнце светит, и лето в самом разгаре, - добавил он. - И
напоследок - просьба... Завтра утром установи стрелки часов на девять ноль-ноль.
Потом отодвинь часы от стены - и сзади на корпусе увидишь четыре провода.
Соедини их: красный - с красным, зеленый - с зеленым. Ровно в половине десятого
выходи из дома и спускайся с гор. Ровно в двенадцать один мой старый знакомый
заглядывает ко мне на чай... Идет?
- Хорошо, я все сделаю.
- Все-таки я рад, что мы с тобой повстречались!..
Тишина в последний раз обняла нас обоих.
- Прощай! - сказал Крыса.
- Увидимся, - сказал я в ответ.
Закутавшись в одеяло, я закрыл глаза и весь обратился в слух. Ступая по полу
так, словно ботинки его были абсолютно сухими, Крыса прошел через комнату к
выходу и распахнул парадную дверь. Гостиную сразу заполнило ледяным воздухом.
Ветра не было; воздух просто пропитался жутким холодом, и все.
Крыса распахнул дверь и долго стоял, не двигаясь, в дверном проеме. Он стоял и
смотрел непонятно на что - не на пейзаж снаружи, не внутрь комнаты и не на меня,
а на что-то совсем другое. Может, на дверную ручку, может - на собственные
ботинки. Он постоял так - и, словно захлопывая ворота Времени, с мягким щелчком
затворил за собою дверь.
И осталась одна тишина. Тишина - и ничего больше.


13. КРАСНЫЙ ПРОВОД, ЗЕЛЕНЫЙ ПРОВОД. ОХРИПШИЕ ЧАЙКИ.

Крыса сгинул, и вскоре невыносимый озноб охватил мое тело. К горлу подкатывала
тошнота, но сколько я ни бегал в туалет проблеваться, ничего, кроме натужного
кашля, наружу не выходило.
Я поднялся в спальню, кое-как стянул с себя свитер и рухнул в постель. Озноб
пришел вместе с жаром. Очень скоро одеяло и простыни пропитались потом, хоть
выжимай, и ледяная влажная масса облепила меня с головы до ног.
- Часы заведи на девять... - шепчет мне кто-то навязчиво в самое ухо. - Красный
провод - к красному проводу... Зеленый - к зеленому... А в полдесятого уходи
отсюда...
- Ты не волнуйся, - бубнит Человек-Овца. - Все будет в полном порядке...
- Все клетки постепенно переродятся, - убедительным тоном произносит моя жена. В
левой руке у нее - белая сорочка с прозрачными кружевами.
Голова совершенно бессознательно мотается из стороны в сторону. Амплитуда
колебания головы - от десяти до пятнадцати сантиметров...
Красный провод - к красному проводу... Зеленый - к зеленому...
- Я смотрю, ты ничегошеньки не понимаешь, - сокрушается моя подруга. Я и в самом
деле не понимаю уже ни черта.
Я слышу, как шумят волны - тяжелые, зимние. Море - свинцового цвета, волны по
краю - как кружевной воротник у платья девчонки... Окоченевшие чайки.
Я - один в зале запертого снаружи Океанариума. Несколько китовых пенисов,
выстроенные в ряд, глядят на меня с витрины. Невыносимо душно. Нужно срочно
открыть окно...
- Нельзя, - говорит водитель черного автомобиля. - Если один раз открыть, то
обратно уже не закроешь. И тогда мы все просто погибнем...
Кто-то все-таки открывает окно. Нечеловеческий холод. Слышно, как кричат чайки.
Их охрипшие резкие голоса раздирают мне душу в клочья.
- Вы еще помните, как зовут вашу кошку? - обращается ко мне Водитель.
- Селедка, - отвечаю я.
- Нет, не Селедка! - говорит он. - Имя вашей кошки уже поменялось! Имена, знаете
ли, имеют свойство постоянно меняться. Ведь и вы сами уже не знаете, как вас
зовут, не так ли?
Дикий холод. И слишком много охрипших чаек.
- Только посредственность из всех путей выбирает самый длинный, - сказал мне
Человек В Черном. - Зеленый провод - это и есть красный провод, а красный - это
зеленый!..
- Про войну ты что-нибудь слышал? - спросил Человек-Овца.
Оркестр Бенни Гудмэна начал вступление к "Airmail Special". Чарли Крисчен
затянул безобразно длинное соло. На голове у него - мягкая кремовая шляпа... Это
было последнее, что я увидел, прежде чем провалился в бездонную темноту.

14. И СНОВА - ПРОКЛЯТЫЙ ПОВОРОТ
  Щебетали птицы.
Солнечный свет, просочившись сквозь деревянные жалюзи, разрисовал полосатым
узором постель. Мои наручные часы на полу у кровати показывали 7:35. Шерстяное
одеяло и простыни подо мной вымокли так, точно какой-то кретин вылил мне прямо в
кровать целое ведро воды.
Голова была по-прежнему свинцовой, но жар заметно спал. За окном все
пространство до горизонта побелело от снега. Новое утро выкрасило долину
сверкающим серебром. Холодный воздух приятно бодрил, покалывая кожу.
Я спустился по лестнице и принял горячий душ. Лицо мое в зеркале выглядело до
отвращения белым, а щеки за одну ночь ввалились так, словно меня не кормили два
месяца. Выдавив из тюбика в три раза больше крема для бритья, чем обычно, я
аккуратно намылил щеки и тщательно побрился. Затем пошел в туалет и освободился
от такого огромного количества жидкости, что сам себе не поверил.
Совепшив сей сортирный подвиг, я вконец обессилел. Как был, в халате, я упал на
диван и пролежал, свепнувшись калачиком, минут пятнадцать.
За окном по-прежнему щебетали птицы. Снег начал таять, с крыши звонко и часто
капало. Время от времени откуда-то издалека доносился пронзительный скрип
непонятно чего.
В половине девятого я съел яблоко, выпил два стакана виноградного сока. И
принялся укладывать вещи. Из подпола в кухне я решил позаимствовать бутылку
белого вина, большую плитку шоколада и пару яблок.
Я собрался в дорогу - и в воздухе гостиной разлилась какая-то неуловимая грусть.
Вся многолетняя, запутанная история этого странного дома, наконец, подходила к
концу.
Сверившись с часами на руке, ровно в девять я подошел к часам у камина, подтянул
вверх одну за другой три гири и установил стрелки на девять ноль-ноль. Потом
отодвинул корпус часов от стены и соединил торчавшие из задней панели провода.
Зеленый провод - с зеленым. Красный - с красным.
Четыре отверстия для проводов были проделаны в фанере шилом. Две дырки сверху,
две снизу. Сами провода были накрепко приторочены к корпусу часов точно такой же
проволокой, что я видел у Крысы в джипе. Я придвинул часы обратно к стене и
подошел к зеркалу попрощаться со своим двойником.
- Пусть все будет хорошо, - сказал я ему.
- Пусть все будет хорошо, - сказал он мне.

  Вспоминая маршрут, каким мы пришли сюда, я зашагал по прямой через пастбище.
Снег пронзительно скрипел под ногами. Без единого следа на бескрайнем снегу,
долина казалась громадным серебряным озером, затопившим кратер исполина-вулкана.
Обернувшись, я увидел одинокую цепочку следов, тянувшуюся от меня до самого
дома. Линия следов замысловато вихлялась из стороны в сторону. Что ни говори, а
ходить по прямой - не такое уж и простое занятие.
Дом при взгляде издалека смотрелся точь-в-точь как живое существо. Весь он
как-то смущенно ужался - и время от времени вздрагивал, отряхивая снег с
треугольной крыши. Лепешки снега соскальзывали вниз по скату и с грохотом
разбивались о землю.
Я пошел дальше - и вскоре добрался до края пастбища. Затем очень долго шагал по
березовым зарослям. Наконец, переправившись через мостик, обогнул конусовидную
сопку и вышел на Проклятый поворот.
Мне повезло: снег на дороге еще не успел слежаться и заледенеть. И все же это
был очень странный снег: как осторожно ни ступай по нему, сердце не отпускает
липкий, противный страх, будто еще шаг - и провалишься по пояс, если не хуже.
Потребовалась целая вечность, чтобы, цепляясь за осыпающиеся валуны вдоль
обочины, преодолеть-таки этот чертов поворот. Подмышки взмокли так, будто стояла
тридцатиградусная жара. Все это сильно смахивало на страшные сны моего детства.
С правой обочины просматривалась равнина внизу. Вся она словно поседела от
снега. Посередине текла, ослепительно искрясь на солнце, речка Дзюнитаки. Мне
даже почудилось, будто издалека донесся гудок речного парома. Погода была -
лучше некуда.
Я глубоко вздохнул, поправил рюкзак за плечами - и зашагал пологой дорогой вниз.
Но уже за следующим поворотом остановился. Новенький, незнакомый мне джип
громоздился прямо посреди дороги, загораживая проход. Рядом с джипом стоял
Черный Секретарь и пристально смотрел на меня.

15. ЧАЙ В ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ

- А я тебя жду, - сказал Секретарь. - И не просто жду, а вот уже двадцать минут.
- Откуда вы узнали?!
- О чем? О месте или о времени?
- О времени, - сказал я и опустил на землю рюкзак.
- А как ты думаешь, что позволило мне стать секретарем самого Сэнсэя?
Трудолюбие? Сноровка? Или, может, "ай-кью"? Глупости! Это стало возможным лишь
благодаря особому дару, которым я, к твоему сведению, обладаю. Или - "шестому
чувству", если пользоваться твоими словами...
На нем были бежевая куртка, толстые лыжные брюки, а на глазах - солнцезащитные
очки с зелеными стеклами.
- Именно поэтому мы с Сэнсэем и совпадали в главном. В том, что намного
превосходило такие банальные критерии, как "здравый рассудок", "элементарная
логика" или, скажем, "общественная мораль"...
- "Совпадали"?
- Ровно неделю назад Сэнсэй скончался. Похороны были роскошными. Весь Токио
сейчас буквально стоит вверх дном: никак не выберут, кому же достанутся его
капиталы... Мутный поток посредственности хлынул в освободившееся пространство.
Ночей не спят, овцы божьи...
Я перевел дыхание. Секретарь достал из нагрудного кармана серебряный портсигар,
вынул сигарету без фильтра и закурил.
- Не желаешь? - протянул он мне портсигар.
- Нет, - сказал я.
- Честно скажу, ты свою задачу выполнил превосходно. И сделал даже больше, чем
от тебя ожидалось. Не стану скрывать: я от тебя такого не ожидал. Поначалу я
даже готовил тебе целый ряд подсказок - на случай, если ты совсем залезешь в
тупик... Но твоя встреча с Профессором Овцой меня просто очаровала! Настолько,
что я бы даже не возражал, если б ты захотел на меня работать...
- Значит, вы с самого начала знали про это место?
- Естественно! За кого ты меня принимаешь?...
- А можно вопрос?
- Давай, - снисходительно усмехнулся Секретарь. - Но только короткий.
- Все-таки, почему вы не рассказали мне про это место сразу?
- Потому, что ты должен был разыскать его сам. Своим умом и по собственной воле.
И еще я хотел, чтобы ты заставил своего приятеля вылезти из его черной дыры.
- Из какой еще черной дыры?...
- Психологической черной дыры. После встречи с Овцой человек, как правило,
отключается от внешнего мира - и впадает в состояние временной потери
ориентации. Ну, что-то вроде сильной контузии... Вытащить его из этого состояния
и было твоей задачей. Однако поверить - даже тебе! - он мог только в одном
случае: если бы ты пришел к нему искренним и невинным, как лист бумаги, на
котором ничего не написано... Просто, не правда ли?
- Куда уж проще...
- Любой замысел кажется проще простого, когда он уже раскрыт. Разработать до
мелочей программу такого замысла - вот что самое сложное! Прогноз колебания
человеческих эмоций на компьютере не составишь; здесь уже приходится работать
вручную... Зато уж когда программа, которую ты создал с таким трудом,
срабатывает без сучка, без задоринки - вот тогда и наступает удовлетворение,
полноценнее которого не бывает!
Я молча пожал плечами.
- Итак, - продолжал Секретарь, - Охота На Овец успешно подходит к концу.
Благодаря моим верным расчетам - и твоему простодушию. Теперь-то уж я доберусь
до твоего приятеля... Так или нет?
- Да, конечно, - подтвердил я. - Он вас ждет. Сказал, что у вас с ним чай в
двенадцать часов...
Мы оба совершенно синхронно взглянули каждый на свои часы. На моих было 10:40.
- Ну что ж, я должен идти, - произнес Секретарь. - Опаздывать - не в моем стиле.
Мой водитель отвезет тебя в город. Да, и последнее. Вот тебе за труды...
Он полез в нагрудный карман, достал оттуда банковский чек и протянул мне. Я взял
бумажку и, не глядя, затолкал в карман куртки.
- Что, даже проверить не хочешь?
- А что, разве есть такая необходимость?
Секретарь от души расхохотался:
- С тобой, ей-богу, приятно иметь дело! Кстати говоря - фирму-то вашу напарник
твой распустил. А зря! Перспективы у вас были самые радужные. Рекламный бизнес,
попомни мои слова, очень скоро начнет набирать обороты. И тебе я посоветовал бы
избавляться от всяких напарников как можно скорее...
- Вы - сумасшедший, - очень внятно произнес я.
- Мы еще встретимся, - только и ответил Секретарь. Сказав так, он отвернулся и
быстро пошел по дороге в долину.

  - Селедка ваша в порядке! - заверил меня Водитель, ведя машину вниз по горной
дороге. - Растолстела, как мячик!..
Я сидел в кресле рядом с Водителем. За баранкой огромного, хищного, как
рептилия, джипа он смотрелся совершенно другим человеком. Всю дорогу до самого
города он очень подробно рассказывал мне про похороны Сэнсэя и про то, как
ухаживал за Селедкой - но я почти не слушал его.
В половине двенадцатого мы подъехали к станции. В городе стояла такая тишь,
словно все его жители умерли в одночасье. Одинокий старик лениво ворошил лопатой
сугроб у разъезда. Худющая собака сидела с ним рядом рядом и виляла хвостом.
- Большое вам спасибо! - сказал я Водителю, выбираясь из джипа.
- Не за что! - отвечал он. - А кстати, как насчет телефонного номера, что я вам
дал? Дозвонились до Господа Бога?
- Нет... Как-то не до того было.
- С тех пор, как скончался Сэнсэй, по этому номеру стало просто не дозвониться.
Никто не берет трубку! Не знаю уж, в чем там дело...
- А может, Ему там тоже не до того?
- Может, и так, конечно... - пробормотал водитель. - Всего вам доброго!
- До свидания, - сказал ему я.

Поезд отходил ровно в двенадцать. На перроне не было ни души, а во всем поезде,
не считая меня, сидело три жалких пассажира. И все же чувство, что меня опять
окружают живые люди, приносило несказанное облегч