ольшой домик. Там и
живет наш овчар... Как думаете возвращаться?
- Ну, обратно дорога под гору; я и пешком спущусь. Спасибо вам огромное!..
Автомобиль, развернувшись, скрылся из глаз; я прошел по дороге под вывеской и
побрел через рощу. Последние лучи солнца перекрасили желтые клены в
янтарно-оранжевые тона. Свет просеивался через кроны высоких деревьев, как через
сито, и дрожащими пятнышками рассыпался по гравию на дороге.
Роща кончилась, и впереди на склоне холма показалось длинное и узкое здание
овчарни; запахло навозом. Крыша здания была крыта рыжей оцинкованной жестью. Из
крыши торчало три невысоких трубы.
У входа стояла собачья конура; небольшая колли на цепи выскочила оттуда и
затявкала при моем появлении. Собака была старая и сонная, в ее лае не было ни
капли угрозы. Я потрепал ее по загривку, и она унялась. Перед конурой были
выставлены собачья еда и вода в пластмассовых мисках. Я отнял руку - и
удовлетворенная псина убежала в свое жилище, вытянула передние лапы наружу,
улеглась на них головой и затихла.
Внутри овчарни висели бледные сумерки, людей же не было ни души. Прямо по центру
бежала дорожка толстого бетона, а по бокам тянулись ограды загонов. От загонов
дорожку отделяли желоба для слива овечьих нечистот и грязи во время уборки. За
стеклянными окошками, разбросанными по стенам, просматривалась ломаная линия
гор. В лучах заката овцы справа казались розовыми, а овцы слева оставались в
голубоватой тени.
Я вошел в овчарню - и двести овец разом повернули головы в мою сторону. Половина
из них стояла, половина лежала, подогнув ноги, на старом сене. Больше всего меня
поразили овечьи глаза - прозрачно-голубые и такие неестественно чистые, как если
бы из каждой морды струилось по паре горных ключей. Когда в эти глаза попадал
луч света, они блестели так, словно были стеклянными. Овцы, не мигая, все
смотрели и смотрели на меня. Я стоял и не шевелился. Несколько животных не спеша
пережевывали сено - в тишине отчетливо слышался мерный стук овечьих зубов.
Больше абсолютно никаких звуков в овчарне не раздавалось. С десяток овец тянули
шеи через ограду к воде - но с моим появленьем перестали пить, застыли в такой
позе и лишь косились на меня снизу вверх, даже не повернув головы. Казалось, до
сих пор все стадо думало одну общую мысль. Но стоило мне появиться на пороге,
как эта мыследеятельность временно прекратилась. Все вокруг замерло - никто не
решался что-либо предпринять в одиночку. И лишь когда я тронулся с места, овечий
менталитет заработал вновь. Как по команде, животные задвигались в восьми
отделениях одновременно. Самки в своих загонах сгрудились вокруг племенных
баранов; самцы за другими оградами резко попятились и, пригнув головы,
изготовились к обороне. Лишь какие-то пять или шесть особо любопытных остались
стоять у самых оград, продолжая глазеть на меня.
По обе стороны вереницами тянулись длинные черные овечьи уши. На ухе у каждой
овцы было прицеплено по яркой пластмассовой бирке. У одних овец эти бирки были
синего цвета, у других желтого, у третьих - красного. На спинах животных
разноцветными маркерами были проставлены какие-то знаки и номера.
Стараясь не напугать животных, я медленно и бесшумно приблизился. Затем, делая
вид, что не испытываю к овцам ни малейшего интереса, осторожно протянул руку
через ограду - и дотронулся до молодого ягненка, стоявшего ближе всего ко мне.
Тот задрожал всем телом, но убегать не стал. Остальные овцы настороженно
наблюдали за нами. Казалось, стадо - единый организм - выставляло вперед
ягненка, как некое щупальце для общенья со мной; и вот бедняга стоял под моей
рукой, напрягшись, и кротко смотрел мне в глаза.
Саффолки даже на вид - порода весьма необычная. Кожа у них по всему телу черная,
и только шерсть белоснежная. Огромные уши оттопыриваются, точно крылья у
мотылька. Но именно здесь, в полумраке овчарни, эти сверкающие голубые глаза,
эти длинные черные носы, рассеченные светлой стрелкой посередине, придавали им
особенно иностранный вид. Они не отвергали меня - но и не принимали в свои.
Скорее, они воспринимали меня как стихийное явление весьма кратковременного
характера. Некоторые овцы бодро и шумно мочились. Овечья моча собиралась в
сливные стоки и, журча, бежала по желобам у меня под ногами. Солнце уже почти
полностью спряталось за горами. Бледно-синие сумерки растекались по склонам гор,
как чернила, разбавленные водой.
Я вышел наружу, еще раз потрепал по загривку собаку и с наслаждением вобрал в
легкие свежего воздуха. Затем обогнул овчарню и направился к мостику через
ручей, за которым виднелся домик овчара - одноэтажный, маленький, но очень
уютный на вид. Тут же рядом громоздился сарай, в котором хозяин хранил сено и
инструменты. Своими размерами сарай намного превосходил жилище.
Тут же, у домика, обнаружился и сам овчар. То сгибаясь, то разгибаясь, он
раскладывал пластиковые мешки с химикатами по краю бетонного рва в метр шириной
и метр глубиной. Заприметив меня еще издали, он лишь раз остановил на мне взгляд
- и продолжал работу, будто не питая к моей персоне особого интереса. И лишь
когда я подошел и встал рядом у самого края рва, он освободился от очередного
мешка, снял повязанное вокруг головы полотенце и вытер им пот с лица.
- Завтра овец дезинфицировать будем, - сказал овчар. Затем он достал из кармана
измятые сигареты, распрямил одну пальцами и закурил. - Вот сюда зальем
пестицидов, и пусть поплавают. А не то к зиме жучки под шерстью разведутся, овцы
болеть начнут...
- И вы всем этим один занимаетесь?
- Еще чего! Приходят два помощника. Они, да я, да собака - так и справляемся.
Конечно, больше всего собака работает. Овцы собаке верят. Понятное дело - что ж
это за овчарка, если ей овцы не верят, так ведь?
Коренастый Овчар оказался сантиметров на пять ниже меня. Лет ему было под
пятьдесят, короткие волосы топорщились на голове, как щетина массажной щетки.
Будто стягивая кожу с пальцев, он не спеша снял резиновые перчатки, отряхнул их,
похлопав о бедро, и затолкал в задний карман рабочих штанов. Своим видом этот
животновод больше смахивал на бравого прапорщика, которому приказали муштровать
новобранцев.
- Вы пришли о чем-то спросить, я так понимаю?
- Да.
- Ну, так спрашивайте.
- Давно вы на этой работе?
- Десять лет, - ответил он. - Для кого-то это давно, для кого - недавно. Но уж
овечек своих знаю как себя самого. А до этого я в Силах Самообороны служил.
Он перекинул полотенце через плечо, задрал голову и посмотрел на небо.
- И всю зиму вы проводите здесь?
- Как сказать, - произнес овчар и прочистил горло. - В общем, конечно, так.
Податься мне больше некуда, а зимой здесь своей работы - невпроворот. Сугробы в
этих краях наметает под два метра; если снег не счищать то и дело, крыша
провалится - и от овец только рожки останутся. Ну и, конечно, кормить их надо,
убирать за ними, то да се...
- Летом, я слышал, вы полстада уводите в горы и там пасете, так?
- Точно.
- И что, трудно пасти овец?
- Да ничего сложного! Люди этим веками занимаются. Постоянные пастбища, правда,
появились только в последнее время; а до этого пастухи круглый год кочевали с
овцами с места на место. В Испании в шестнадцатом веке вся страна была покрыта
пастушьими тропами, на которые не мог ступать даже сам король...
Он смачно сплюнул себе под ноги и растер плевок сапогом.
- В общем, овцы, если их не пугать, - животные смирные. И за собакой своей
пойдут, не пикнув, хоть на край света.
Я вынул из кармана фотографию, которую прислал мне Крыса, и показал овчару.
- Это - ваше пастбище в горах, верно?
- Да, верно, - подтвердил овчар. - Оно самое. И овцы на снимке - мои.
- А как насчет этой? - спросил я и кончиком шариковой ручки ткнул в коренастую
овцу со звездообразным пятном на спине.
Он довольно долго разглядывал фотографию, потом покачал головой:
- Нет. Эта - не моя... Очень странно. Не могла же она затесаться сюда незаметно!
Пастбище проволокой обнесено. Я сам каждый вечер всех овец по головам проверяю.
Попади в стадо чужак - и собака сразу заметит, и овцы переполошатся, реветь
начнут. Но самое главное - я еще ни разу в жизни не видал такой странной
породы!..
- В мае этого года, когда вы поднимались с овцами в горы, с вами ничего не
случалось?
- А что здесь может случиться? - пожал он плечами. - Тишь да гладь кругом!
- И вы все лето живете там в одиночестве?
- Почему в одиночестве? - сказал овчар. - То заготовители приезжают из города,
то начальство с осмотром наведается. Раз в неделю я и сам в долину спускаюсь, а
мой сменщик приезжает приглядывать за овцами. Надо же запасы пополнять - и еды,
и всякой мелочи по хозяйству.
- Но вы же не сидите там по полгода один, как отшельник, верно?
- В общем, конечно, нет. Пока снег не слежался, дорога есть: полтора часа - и ты
на пастбище. На джипе - вообще пустяки, все равно что прогулка на свежем
воздухе. Но, конечно, когда снега побольше навалит - тут уже никакой джип не
спасет. Вот тогда и зимуешь, отрезанный от всего мира...
- А сейчас на пастбище кто-нибудь есть?
- Ну, разве что хозяин виллы.
- "Хозяин виллы"?!.. Но я слышал, что виллой никто уже очень долго не
пользуется!
Мой собеседник бросил окурок на землю и придавил его сапогом.
- Точнее сказать: "очень долго не пользовался", - поправил он. - А сейчас -
снова пользуется. И может пользоваться всегда, когда захочет. Я там порядок
поддерживаю, за домом слежу. Когда ни понадобится - всегда и газ подключен, и
телефон в порядке, и стекла в окнах все целые...
- Но в мэрии мне сказали, что вилла необитаема!
- Да много они знают в своей мэрии! Я уже давным-давно, помимо городской службы,
работаю на хозяина виллы в частном порядке. И лишнего не болтаю. Велено
помалкивать - я и молчу.
Он собирался опять закурить и полез в карман за куревом - но измятая пачка
оказалась пуста. Я достал свою наполовину скуренную пачку "Ларка", проложил
между пачкой и указательным пальцем сложенную пополам десятку - и протянул ему.
Какое-то время он задумчиво смотрел на мою передачу, затем молча взял, вытянул
из пачки сигарету, закурил - и засунул остальное в нагрудный карман.
- Благодарю.
- Так когда же хозяин появился на вилле?
- Весной. В марте месяце, снег еще таять не начал. До этого сколько уже не
приезжал - лет пять, наверное? Зачем в этот раз прибыл - того не знаю: это дело
хозяйское, не мне обсуждать. Велел только не говорить никому - стало быть,
что-то серьезное. Так или нет - но, в общем, с тех пор так и сидит у себя
наверху. Провизию там, керосин я ему покупаю понемногу да на джипе своем
привожу. Там уже такие запасы - хватит на год вперед!..
- Погодите! Хозяин - мужчина моего возраста, с усами и бородой, так?
- Ага, - кивнул овчар. - Именно так.
- Ч-черт бы меня побрал! - не выдержал я. Фотографию уже можно было не
показывать.


3. НОЧЕВКА В ДЗЮНИТАКИ
  Переговоры с овчаром, благодаря еще паре десяток из моего конверта,
завершились успешно. Завтра утром овчар на своем джипе должен был забрать нас из
гостиницы и отвезти на пастбище в горы.
- В конце концов, дезинфекцией можно заняться и после обеда, - рассудил овчар.
Человек этот явно отличался здравомыслием и практическим подходом к любому делу.
- Правда, есть одна сложность, - добавил он. - Вчерашним дождем дорогу размыло;
в одном месте машина может и не пройти. Если что, до этого места я вас довезу, а
дальше пойдете сами. Тут уже моей вины нет, согласитесь...
- Договорились, - сказал я.

Я вышагивал вниз по дороге в город, когда меня осенило: а ведь я знал, что у
отца Крысы была своя усадьба на Хоккайдо! Сам Крыса не раз рассказывал мне об
этом! Двухэтажная вилла в горах, рядом - пастбище... Какого черта я всегда
вспоминаю все самое важное задним числом? Ну почему я не вспомнил об этом сразу?
Вспомни с самого начала - давно нашлась бы тысяча способов, как все проверить и
выяснить...
Злой на самого себя, я спускался по горной дороге ниже и ниже. Все больше
темнело. За полтора часа пути мне встретилось только три средства передвижения:
два грузовика с лесом и один трактор. Все они ехали вниз, но никто не предложил
подбросить меня. Впрочем, я в душе лишь поблагодарил их за это.
До гостиницы я добрался в восьмом часу; вокруг уже было темно хоть глаз выколи.
Я продрог до самых костей. Щенки колли высунули головы из своей конуры и
заскулили при моем появлении.
Подруга в джинсах и моем свитере с высоким воротником сидела в игровом зале,
поглощенная компьютерной игрой. В зале - судя по всему, переоборудованном из
бывшего фойе, - сохранился великолепный камин. Самый настоящий камин с полкой
для дров. В комнате стояли четыре монитора для телеигр и два стола для
китайского бильярда - безнадежно устаревшие дешевки испанского производства;
просто удивительно, где такие еще откапывают.
- Есть хочу - умираю, - объявила она тоном вконец заждавшегося человека.
Я заказал ужин и принял ванну. После ванны встал на весы. Шестьдесят кило, как и
десять лет назад. Небольшие жировые складки на боках за прошедшую неделю исчезли
начисто.
Когда я вернулся в комнату, ужин стоял на столе. Поедая прямо из кастрюли и
запивая пивом, я рассказал ей про овчарню и овчара - бывшего офицера Сил
Самообороны. Услыхав, что я так и не нашел овцу, она огорченно вздохнула.
- Ну, да ладно. Зато теперь уже до цели рукой подать, правда?
- Хотелось бы верить... - ответил я.

Мы посмотрели по телевизору фильм Хичкока, потом забрались под одеяло, и я
погасил торшер. Стенные часы в коридоре пробили одиннадцать.
- Завтра встанем пораньше, о'кей? - сказал я.
Ответа я не услышал: она уже прилежно посапывала во сне. Я завел дорожный
будильник и при свете луны закурил сигарету. Кроме далекого шума воды в реке, не
было слышно ни звука. Можно не сомневаться: весь городок до последнего жителя
погрузился в глубокий сон.
После целого дня беготни все тело ломило от усталости, но голова оставалась
совершенно ясной и не хотела спать ни в какую. В голове что-то ровно гудело,
отдаваясь неприятным звоном в ушах.
В этом черном безмолвии я затаил дыхание - и город вокруг меня начал медленно
таять. Прогнившие до основания, беззвучно опадали дома; ржавчина без остатка
сжирала рельсы железной дороги; иссохший бурьян на полях оживал и разрастался
все гуще. Жалкий век городка, завершившись, уходил обратно в эту огромную землю.
Время потекло вспять, будто пущенная назад кинопленка. Лоси, медведи и рыси
вернулись в леса, небо застили полчища саранчи, море бамбука заволновалось под
диким ветром, сосны в дремучих лесах закрыли кронами солнце.
Постепенно в этом мире сгинули все признаки существования человека - и остались
одни только овцы. Ослепительно сверкая своими небесно-голубыми глазами, они
смотрели на меня из кромешной тьмы. Ничего не говоря, ни о чем не думая, они
просто смотрели и смотрели на меня. Десятки, сотни тысяч овец. Клац-клац-клац -
стучали их широкие квадратные зубы, и клекот этот разносился над бескрайней
землей, подчиняя себе все и вся.
Часы в коридоре пробили два. Овцы сгинули.
И только тогда я смог наконец уснуть.

4. ПРОКЛЯТЫЙ ПОВОРОТ
  Утро выдалось зябким и уныло-пасмурным. Я мысленно пожалел несчастных овец,
которым в такой день предстояло купание в холодной воде с пестицидами. Хотя -
кто знает? - может, овцы и не чувствуют холода так, как мы. Может быть, овцы
вообще ничего не чувствуют.
Осень на Хоккайдо подходила к концу. Набухшие пепельно-серые облака, казалось,
вот-вот разродятся густым снегопадом. Из токийского сентября я перемахнул сразу
в хокайдосский ноябрь, и осень тысяча девятьсот семьдесят восьмого года была в
моей жизни почти целиком упущена. Было начало осени и конец, а самой осени не
было.
Я встал в шесть часов и умылся. Затем сел у окна в пустом коридоре и, ожидая
завтрака, наблюдал, как течет река. За прошедшую ночь вода заметно спала,
обнажив кое-где клочки суши, река очистилась и посветлела. На противоположном
берегу раскинулись залитые водой рисовые поля; бестолковый утренний ветер
колыхал их пышную зелень волнами то в одну, то в другую сторону. По бетонному
мосту к горам полз одинокий трактор; как ни пытался ветер донести до меня его
усердное тарахтенье, я различал лишь какой-то слабое, немощное стрекотанье. Три
огромные вороны взлетели над золотыми кронами березовой рощи, описали круг в
небе и приземлились не парапете набережной. Три вороны, сидевшие на парапете,
казались актерами, изображавшими горстку сторонних наблюдателей в пьесе
постановщика-авангардиста. Очень скоро, впрочем, актерам надоело играть свои
роли - одна за другой птицы вспорхнули с парапета и, устремившись вверх по реке,
быстро скрылись из виду.

Ровно в восемь старенький джип овчара затормозил у ворот гостиницы. Машина была
крытой, своими формами напоминала горку фанерных ящиков, а на ее радиаторе еще
различалась полустершаяся эмблема Сил Самообороны. Старушку явно приобретали на
распродаже списанного госимущества.
- Ну и дела, доложу я вам! - сказал мне овчар вместо приветствия. - Вчера
вечером я решил на всякий случай позвонить туда, в горы, а номер почему-то не
отвечает!
Мы с подругой забрались на заднее сиденье джипа. В машине слабо пахло бензином.
- А когда вы звонили туда в последний раз? - поинтересовался я.
- Когда? Да еще в прошлом месяце. Точно, числа двадцатого. И с тех пор мы не
общались больше ни разу. Обычно он сам звонит, когда ему нужно. То прикупить
чего - целый список диктует, то еще что-нибудь...
- И что, в трубке даже гудков не слышно?
- Ни длинных, ни коротких - тишина, как в могиле! Может, кабель где-нибудь
оборвался... Когда снега много навалит, такое изредка случается...
- Но сейчас-то снега еще нет!
Овчар посмотрел в потолок джипа и обреченно покачал головой:
- Ладно, поедем посмотрим. По-другому все равно ничего не выяснишь...
Я молча кивнул. От запаха бензина в голове стоял странный туман.
Машина миновала бетонный мост и стала подыматься в гору той же дорогой, что я
ехал вчера. Проезжая мимо муниципальной овчарни, мы втроем оглянулись на ворота
с вывеской. Оттуда веяло безмолвием и пустотой. Я представил, как овцы стоят в
своих загонах, уставившись голубыми глазами в эту безмолвную пустоту.
- Дезинфекцией после обеда займетесь?
- Да, наверное. Вообще, спешить-то особо некуда. До снегопадов успею - и ладно.
- А когда в этом году снег пойдет? - спросил я.
- Не удивлюсь, если уже со следующей недели начнется... - ответил овчар. Сказав
так, он положил ладони на руль и долго кашлял, глядя на дорогу перед собой. -
Ну, а ближе к ноябрю заснежит уже по-серьезному. Вы, вообще, представляете, что
такое зима в горах?
- Не-а...
- Стоит снегу пойти - так уж валит, будто небо прорвало, сутками напролет. И
всякая жизнь останавливается. Только и хоронишься в доме, как черепаха в
панцире, носа наружу не высунуть... В общем, что говорить - не для человека те
места, и жить там невозможно.
- Но вы, тем не менее, как-то живете...
- Я овец люблю. У овец хороший характер, и человека они помнят в лицо... А
вообще, за овцами довольно последить один год - и дальше уже все идет по кругу.
Осенью у них случка, потом зимуешь с ними до самой весны, весной они ягнят
рожают, летом пасутся. А там уже молодые барашки подрастают - и снова по осени
случку устраиваешь. И опять все с начала. Овцы в стаде каждый год обновляются,
так что средний возраст у стада всегда один и тот же. И только я все старею
понемногу. А с годами, знаете, все хлопотнее выбираться из города...
- А зимой овцы чем занимаются? - спросила подруга.
Овчар, не выпуская руля, обернулся и посмотрел на нее долгим взглядом - так,
словно впервые осознал факт ее присутствия у себя в машине. На дороге не было ни
единого встречного автомобиля, и лицо его выглядело спокойным, разве что
капельки холодного пота чуть поблескивали на висках.
- Зиму овцы проводят в овчарне, - ответил он наконец, отвернувшись обратно к
рулю.
- Им, наверное, там очень скучно, да?
- А вам в вашей жизни скучно?
- Н-не знаю...
- Вот и овцы так же, - кивнул овчар. - Над вопросами такими не задумы