рижется! - фыркнул Семушкин. - Раз в год по обещанию.
   - Погоди вот!  -  погрозил учитель.  -  Сегодня же обработаю тебя под
нулевой номер.
   И все засмеялись, потому что знали, как Степа не любил стричься.
   И  тут  учитель заметил,  что  позади  всех  стоит  невысокий смуглый
мальчик и не сводит с него глаз.
   - Это,  Андрей Иваныч,  тоже стожаровский,  -  шепнула Маша.  -  Федя
Черкашин.
   - Здравствуй,  Федя,  - шагнул к нему учитель. - Знаю про тебя, знаю.
Писала мне Маша.
   - Расскажите про войну, Андрей Иваныч, - попросил Семушкин, когда все
ребята поздоровались с учителем.
   - Узнаю тебя,  Алеша Семушкин,  - улыбнулся учитель: - ты нетерпелив,
как и  прежде.  Но мне тоже хочется много узнать.  Узнать о вас.  Как вы
жили, друзья мои, что делали. Покажите мне ваши владения.
   Дети  переглянулись.  Что  они  могут  показать?  Разве  только  свой
небольшой опытный участок.
   - Как! Нечего показать? - удивился Андрей Иваныч. - А поля, которые я
вижу отсюда? А луг, лес, речка?
   Маша с гордостью оглядела ребят: она же угадала, какой подарок дороже
всего учителю.
   И дети повели Андрея Иваныча по колхозу.
   - Наша кузница!  -  говорила Маша, показывая на закопченную низенькую
сараюшку. - Здесь дядя Евсей работает. А это скотный двор... Его недавно
отстроили...  - И все это рассказывалось с таким видом, как будто Андрей
Иваныч впервые в жизни видел и кузницу и скотный двор.
   Колхозницы,  встречая учителя,  раскланивались с  ним,  поздравляли с
возвращением и кивали на ребят:
   - Не  успели водицы испить с  дороги,  а  они  уже опять вас в  полон
забрали.
   - Владения свои показывают молодые хозяева, - отвечал Андрей Иваныч.
   - Поинтересуйтесь, как мы тут на ноги встаем...
   Обойдя хозяйственные постройки, дети повели учителя в поле.
   Все радовало его в это утро:  и делянки зеленых, волнующихся от ветра
хлебов, и лилово-розовый ковер клеверного поля, и пестрое стадо коров на
пастбище, и неторопливый бег реки.
   Учитель  повсюду задерживался,  внимательно все  осматривал,  подолгу
прислушивался к щебетанию птиц.
   Мало-помалу ребячьи языки развязались.  Дети рассказывали, что птиц и
зверей в лесу стало больше, чем до войны. Откуда они только берутся!
   В  лесу появились волки,  кабаны,  а к стаду однажды пристал огромный
рогатый лось,  целый  день  гулял с  коровами и  насмерть перепугал быка
Петушка.
   Детей  собиралось все  больше  и  больше.  Каждый спешил поделиться с
учителем какой-нибудь новостью.
   Один знал новые грибные места, второй научился ловить руками голавлей
под корягами, третий отлично управлялся с конями.
   Потом вниманием учителя завладел Алеша Семушкин. Он показал ловушки и
капканы собственной конструкции,  расставленные около  сусличьих нор,  и
сообщил, что им "запланировано" за лето словить две тысячи сусликов.
   - А они как, суслики, приняли твой план? - улыбнулся учитель.
   - Приняли,  -  сказала Маша,  -  только в  капканы все больше лягушки
попадаются.
   Семушкин  обиделся  и   тут  же  предложил  всем  желающим  залечь  и
замаскироваться около  сусличьей норы,  чтобы  на  опыте убедиться,  как
безотказно действует его капкан.
   Но Маша запротестовала:  так можно пролежать до вечера,  а им еще так
много нужно обойти.
   - А это чьи посевы? - остановился Андрей Иваныч около делянки ровной,
чисто прополотой пшеницы.
   - Катерины Коншаковой, Санькиной матери, - сказала Маша.
   - А где же Саня Коншаков?  -  спросил учитель. - Почему его не видно?
Ты же дружила с ним, Маша?
   - А мы...  мы и сейчас не бранимся... - замялась девочка. - Только он
какой-то такой стал...
   - Какой же именно?.
   - А  такой...  -  начал было Семушкин,  но Маша уже пожалела о  своих
словах,  дернула Семушкина за локоть и показала Андрею Иванычу в сторону
реки, где Санька с приятелями резал в лозняке прутья для корзин.
   - Вот он, Коншаков. Хотите, позову его?
   - Позови, Машенька.
   Девочка побежала вдоль межи.
   Санька, заметив ее, юркнул в кусты.
   Он уже давно следил,  как Маша водила Андрея Иваныча по полю. Как она
радуется,  Маша! Еще бы! Вернулся с войны ее родной дядя. Пройдет время,
и так же встретят своих отцов и братьев Алеша Семушкин, Степа Так-на-Так
и многие другие стожаровские мальчишки.
   И только Егор Коншаков не вернется домой...
   А  как  бы  Санька хотел вот  так  же  целый день  ходить с  отцом по
колхозу,  показывать ему  постройки,  высокие,  как  башни,  стога сена,
посевы в поле, тихие рыбные заводи на речке!
   - Где ты, Саня? Иди к нам! Ну что ты маскируешься! Тебя Андрей Иваныч
хочет видеть, - звала Маша.
   Но Санька, как подбитый зверек, уползал все дальше в кусты, волоча за
собой связку ракитовых прутьев. Сердце его сжималось от боли.
   Маша,  не  понимая,  куда  мог  исчезнуть Санька,  покачала головой и
вернулась обратно к учителю.

Глава 24. КЛЕТКА No 5



   Теперь осталось показать Андрею Иванычу самое интересное.
   Вскоре ученики привели его к опытному участку.
   Маша осторожно приоткрыла дверцу и пропустила всех за изгородь.
   Дед Векшин ходил между грядками, осматривал посевы.
   Маша погрозила ребятам пальцем:
   - Вы тихо... сейчас придумаем что-нибудь.
   Что она придумает,  девочка еще не знала,  но бесенок,  вселившийся в
нее с утра, не давал покоя.
   Она подбежала к деду Захару:
   - Дедушка... тут человек один пришел, нашими опытами интересуется.
   - Какой человек?
   - Он военный... с фронта. Спрашивает, как у нас насчет новых сортов.
   - Уже выболтала,  успела!  - с досадой сказал Захар. - А какой уговор
был?
   - Этому человеку можно,  дедушка...  -  начала было Маша,  но старик,
подняв голову, вдруг отстранил ее в сторону и шагнул вперед:
   - Кого вижу!  Андрей Иваныч!  Дорогой ты наш человек!  -  И с опаской
поглядел на тощий правый рукав учителя. - Списали, значит, вчистую?
   Андрей Иваныч обнял Векшина:
   - По  документам вчистую,  а  про себя считаю -  вроде как на  другой
фронт переведен.
   - И правильно считаешь,  -  согласился Захар.  - Какие там новости на
белом свете, Андрей Иваныч? Где воины наши шагают?
   - Далеко шагают,  Захар Митрич!  Вчера приказ передавали - наши Минск
освободили.
   - Святое дело!  -  просветлел Захар.  - По всем приметам, конец скоро
лихолетью!  Хмара нашего солнышка не закроет больше.  Вот и мы стараемся
как можем. - Старик показал на участок.
   - Так это и есть опытное поле? - спросил учитель.
   - Громко сказано,  Андрей Иваныч!  Пятачок,  а не поле. Но кое-что мы
посеяли. По зернышку собирали, по горсточке. Это вот лен-долгунец, здесь
рожь зимостойкая, там ячмень голозерный... А это ваш подарок... Помните,
в  письме  ребятам  прислали?  -  Захар  показал на  маленькую делянку с
крупноголовым клевером.
   Учитель неторопливо шел по участку,  наклонялся к растениям,  бережно
касался цветов и листьев, словно здоровался с ними после долгой разлуки.
   Вот  он  остановился перед  высокой,  в  полтора  человеческих роста,
дагестанской коноплей.  Рядом росло несколько кустов лещевины с крупными
темно-зелеными  лапчатыми  листьями.  Еще  дальше  на  крошечных грядках
учитель узнал  амурскую сою,  кок-сагыз,  арахис,  нижние.  мелкие цветы
которого зарывались в землю и там образовывали "земляные орешки".
   - А эти южане откуда? - спросил Андрей Иваныч.
   - Об этом вы ребят спрашивайте, - сказал дед Захар. - Их питомцы.
   - Это мы  на пробу посеяли,  Андрей Иваныч,  -  объяснил Алеша.  -  А
семена в школе достали.
   - И то сказать,  -  покачал головой Захар.  -  Меня,  как маленького,
втравили в эту забаву.  "Дедушка, а как поливать да как удобрять?" Отбоя
от вопросов нет.  А я,  признаться, таких растений и в жизни не видывал.
Вот мы  и  мозговали всей артелью,  как от  заморозков южан укрыть да от
ветров холодных сберечь. И ничего будто - прижились гости,
   - Андрей Иваныч,  -  сказала Маша,  -  а  если арахис у  нас  в  поле
посеять... Знаете, какая это ценная культура! И кок-сагыз.
   - А  еще бы  виноград за сараями хорошо вырастить,  дыни,  -  заметил
Семушкин.
   - Видали, куда целят, Андрей Иваныч! - засмеялся Захар. - Затей у них
в голове, что семечек в огурце. Ретивый народ, неотступный...
   Андрей  Иваныч подошел к  густой кустистой пшенице на  пятой  клетке.
Капли  дождя  сбегали  по  коленчатым прозрачно-зеленым стеблям,  усатые
колосья были покрыты водяной пылью.
   Неожиданно сквозь  облака пробилось солнце,  и  омытая дождем пшеница
засияла, как хрустальная.
   Учитель даже зажмурился и присел на корточки:
   - Это что за сорт такой?
   Захар сделал предупреждающий жест рукой,  словно хотел сказать детям,
чтобы они не мешали Андрею Иванычу рассмотреть пшеницу,  а сам,  вытянув
шею, не сводил с него глаз.
   - Позвольте,  Захар Митрич... да это... - учитель обернулся и схватил
старика за руку, - Егора Платоныча пшеница? Несомненно его.
   - Узнали? - спросил Захар. - Она, Андрей Иваныч, она самая.
   - Как не узнать!  Все признаки налицо:  и рост,  и колос.  Да я ее из
сотни сортов отличу.  Она мне во  сне сколько раз снилась.  Но откуда же
она у вас, Захар Митрич? - Учитель вдруг поманил к себе Машу: - А вы мне
с Саней что писали? Погибла пшеница, ни одного зернышка не сохранилось.
   - Писали...  -  растерянно призналась девочка,  -  так оно и было. Мы
долго искали, всех спрашивали... Никто ничего не знал. И дедушка сказал,
что она потерялась... Ведь правда, дедушка?
   - Говорил,  было  такое  дело.  -  Захар сконфуженно почесал затылок,
потом привлек к себе Федю:  -  Это вот через кого все переиначилось. Его
благодарите.
   И,  чувствуя по  глазам,  что ни  Андрей Иваныч,  ни ребята ничего не
понимают,  он  переглянулся с  внуком и  рассказал о  всех  приключениях
пшеничных зерен.

x x x

   Когда  немцы начали подходить к  Стожарам,  Захар Векшин зарядил свою
старую берданку и пришел в лес к партизанам.
   Командир отряда,  директор МТС, увидев старика, рассердился, приказал
ему немедленно вернуться домой и гнать на восток колхозное стадо.
   Но старик наотрез отказался: со скотом управятся женщины и подростки,
а  он,  как-никак,  мужчина,  назубок знает все  лесные дороги и  тропы,
неплохо палит из дробовика и, уж конечно, наделит тремя аршинами русской
земли с  десяток-другой поганых фашистов.  К  тому  же  в  колхозе имени
Пушкина остается фруктовый сад на полтораста корней, дома, посевы, а это
добро, как скот, на восток не угонишь.
   - Сторожем при колхозе будешь? - спросил командир. - От врага уберечь
надеешься?
   - Там видно будет...
   И  Захар из  отряда не ушел.  Вскоре нашлась ему и  работа.  Он чинил
партизанам обувь, латал одежду, варил обед, лечил их травами.
   Иногда, переодевшись нищим, он пробирался в деревни, узнавал, есть ли
там гитлеровцы, полицаи, кто поставлен над советскими людьми старостой.
   Однажды в лесу Захар натолкнулся на одичавшего Федю Черкашина.
   Захар привел мальчика в отряд.
   Федя   помогал   деду   вести   партизанское   хозяйство,    собирать
лекарственные травы, грибы, ягоды.
   По деревням теперь они ходили вместе.  Туда,  где рослому, приметному
деду опасно было показаться, легко проникал юркий, маленький Федя.
   Мальчика полюбили в отряде,  и,  узнав, что он круглый сирота, многие
хотели его усыновить.
   - Я не сирота. У меня дедушка есть... - отвечал Федя.
   Как-то  раз  они  с  дедом  пробрались  в  Стожары.  Там  хозяйничали
гитлеровцы.  Поля охранялись -  теперь они были собственностью какого-то
важного немецкого помещика. Урожай в том году выдался на редкость.
   Среди посевов Захар нашел сотку с  пшеницей Егора Платоныча.  Как  ни
старалась вытоптать ее  Катерина Коншакова,  но отдельные стебли выжили,
поднялись и теперь стояли, отягощенные крупными спелыми колосьями.
   - Такой сорт вырастили!  И для кого!  - застонал от боли Захар. - Для
фашистской утробы.  Теперь от него ни колоска не останется, ни зернышка.
- И  он  пристально посмотрел на  мальчика:  -  По  чужим горохам умеешь
лазить? По садам, огородам...
   - Доводилось, - смущенно признался Федя.
   - Все  вы,   мальчишки,   на  одну  колодку  деланы,   попортили  мне
кровушки... А вот теперь, Федюша, святое дело сотворить можешь. Хоть три
колоска достань. Сумеешь?
   - Смогу, дедушка. Я весь хлеб оборву, - согласился Федя.
   Ночью он пробрался к пшенице,  и к утру старик с мальчиком принесли в
лагерь полную сумку  колосьев,  вышелушили зерна,  провеяли на  ветру  и
ссыпали в мешочек.
   - Не рано ли, дед, к посевной готовишься? - спросили его партизаны. -
Еще врага с земли не спихнули, а ты о семенах думаешь.
   - Самое время.  Земля - не фашистская утроба. Будут семушки - будет и
хлеб. Теперь доброе зерно без следа не сгинет.
   Командир отряда  пожурил Захара с Федей,  строго-настрого запретил им
устраивать подобные вылазки,  но пшенице обрадовался и  просил беречь ее
пуще глаза.
   С  весны завязались тяжелые бои.  Линия фронта все  ближе подходила к
партизанскому району.  Надо  было  наладить  связь  с  нашими  войсками.
Пробраться через  линию фронта вызвался дед  Векшин.  С  ним  увязался и
Федя.
   - Уж очень ты мал, Федя, - покачал головой командир отряда: - тебе бы
по лужайке бегать, в бабки играть, а тут такое дело... Опасно ведь, надо
быть ко всему готовым.
   - Я всегда готов!
   - Пионер,  значит...  Ну,  шагай,  братец!  -  Командир крепко  обнял
мальчика.
   И  Захар  с  Федей  пошли.   Сначала  болотом,   буреломом,  по  пояс
проваливаясь в  зыбкие трясины.  Потом они  выбрались к  реке,  и  Захар
отправился искать брод,  чтобы  перейти на  другой берег.  Федя  сидел в
густой траве и  ждал.  Неожиданно за  кустами он  услышал глухую возню и
крики.  Федя бросился было на  шум,  но  тут до него донесся протяжный и
грустный посвист иволги. Это был условный сигнал. "Я попался. Пробирайся
к нашим один", - говорил дед Захар.
   Федя забрал дедушкину котомку и, оседлав толстое бревно, переправился
через реку.
   Через два  дня советские войска прорвали вражескую оборону и  погнали
фашистов на  запад,  освободив многих советских людей,  в  том  числе  и
Захара Векшина.
   Старик бросился искать Федю.
   Мальчика нигде  не  было.  Куда  ни  писал  Захар,  какие  справки ни
наводил, никто ничего не знал о его внуке.
   Только через  полгода,  когда  жизнь  в  Стожарах немного наладилась,
Захар Векшин получил письмо из далекого города Ташкента. Федя писал, что
донесение он тогда доставил,  но его малость поранило, и он лежит сейчас
в госпитале.
   - ...Долго,  коротко ли,  добрался до  меня внучек,  -  закончил свой
рассказ Захар, - и пшеничку привез.
   - И молчали до сих пор!  Экий вы,  Захар Митрич!  -  с упреком сказал
учитель. - Да это же ребятам всякой сказки дороже.
   - Опасался, Андрей Иваныч: а вдруг залежались зернышки, никакой жизни
в них не сохранилось. Зачем же раньше срока людей в искушение вводить!
   Легкий ветерок ворвался на  участок,  пробежал над  посевами,  и  они
зашуршали колосьями, словно хотели сказать: "А мы живем, живем".
   А вот теперь дело ясное: здравствует пшеничка, заколосилась, зацвела.
Скоро и урожай собирать будем.

Глава 25. ЛАПТА



   Нарезав по большой охапке гибких,  молодых прутьев, Санькина компания
выбралась из  зарослей ракитника и  пошла  домой.  Санька  уныло  плелся
позади всех.  Все ему было не  по душе в  этот день:  и  плотные,  серые
облака на небе, то и дело моросящие дождем, и бестолковый крик галок над
полями,  и  Петькино нытье о  том,  что  нет ему больше никакого расчета
плести корзины, раз продают они их за бесценок.
   - Отвяжись ты со своими корзинами!  -  обругал его Санька.  - Надоели
они мне.
   - Вот и я говорю -  расчета нет,  -  сказал Петька.  -  Тебя моя мать
просила зайти.
   - Зачем это?
   - Не догадываешься? Насчет сапожной мастерской решить надо. Она уже с
дядей  Яковом  обо  всем  договорилась.  Пелагея  Колечкина  Тимку  тоже
отпускает.
   Мальчишки дошли до  опытного векшинского участка и  сели  у  изгороди
отдохнуть.
   - Чего,  Коншак,  скучный такой,  словно петух помятый? - не унимался
Петька.  - Погода не веселит? А может, перед учителем струхнул? Я видел,
он уже Машеньку за тобой присылал: "Дать-подать мне Коншакова".
   - Что мне учитель!  -  дернул плечом Санька и,  чувствуя,  что сказал
совсем не то, что думал, покраснел и отвернулся.
   - Ясное дело! Что он нам! - подхватил Петька. - Ни сват, ни брат. Это
раньше - чуть что, и пожалуйте. под машинку. Усадит на стул, стрижет под
нулевку,  а  сам  целое тебе наставление читает:  зачем  сучок у  яблони
обломал да зачем прохожему грубо ответил.  Пятое-десятое! Жуткое дело! А
теперь мы  ему люди не  подначальные.  Сами с  усами,  мастеровой народ.
Пожалуйте,  гражданин хороший,  подшить, подбить, перетяжечку сделать...
Нам это раз-раз!  - Петька совсем расхрабрился и полез за кисетом. - Вот
подойди он сейчас,  а я так и скажу:  "Закурите моего.  Табачок-самосад,
вырви глаз, злой корешок, достань до кишок".
   - Кому скажешь? - обернулся Санька.
   - Ну ему... Андрею Иванычу.
   Но  Санька так  посмотрел на  Петьку,  что тот опасливо отодвинулся и
вздохнул: нет, с Коншаком сегодня ни о чем нельзя сговориться.
   Ему тоже стало скучно. Он не любил, когда вокруг него молчали, ничего
не делали, никто никого не задирал и не поддразнивал.
   Петька нарвал едких,  как нюхательный табак,  головок какой-то травы,
растер их на ладони и сунул в нос задремавшему Тимке Колечкину.
   Тот вскочил, чихнул, показал Петьке кулак и опять закрылся лопухом.
   Девяткин совсем заскучал,  заглянул через изгородь на участок,  опять
подсел к Саньке и вкрадчиво зашептал:
   - Ягоды у векшинцев хороши!  Уже совсем поспели.  И от изгороди рукой
подать. Вот бы попробовать! А?
   - Я по чужим ягодам не мастер.
   - Машеньку с Федей боишься обидеть?
   - Какое мне до них дело.
   - А докажи, попробуй!
   - Сказано тебе...
   - Да мы ж,  Саня, только на пробу. В запас брать не будем. Дед Векшин
и знать ничего не узнает.  Вылазку,  конечно, проведем по всем правилам:
дозорных выставим, сами по-пластунски...
   Санька молчал.
   - Ну,  дело твое, - со вздохом поднялся Петька. - Раз не желаешь - мы
и с Тимкой можем.  Смотри,  Коншак, пожалеешь! Ягоды-то - мед с сахаром!
Будешь потом слюнки глотать.
   - Посмей только!  -  Санька с  силой дернул Петьку за руку.  -  Сиди!
Никуда ты не пойдешь.
   Петька вздохнул и  посмотрел на  мальчишек.  "Понимаете,  мол,  сами,
какой  я  лихой и  отчаянный парень и  обязательно угостил бы  всех  вас
сладкими ягодами, если бы не Санька", - говорил его взгляд.
   - В лапту,  что ли, сыграть? - лениво предложил он. - Мячик, Тимка, с
тобой?
   - Со мной, - ответил Тимка.
   Мальчишки разбились на две равные партии.
   Но игра шла вяло.  Желая чем-нибудь рассмешить ребят,  Петька с таким
затейливым вывертом ударил лаптой по  мячу,  что  тот полетел в  сторону
участка, выписал дугу и камнем упал за изгородью.
   Мальчишки опешили.  Больше всех расстроился Тимка. Упругий, литой мяч
ему подарил брат, приезжавший недавно с фронта на побывку, и он очень им
дорожил. Тимка петухом налетел на Девяткина, требуя, чтобы тот сейчас же
шел к деду Захару и упросил его пустить мальчишек в сад отыскать мяч.
   - Что  ты,  Тимка,  что ты!  -  попятился Петька.  -  Разве ж  Векшин
допустит кого!  Знаешь,  какой он бешеный. Да нет, сто рублей дай, а я к
нему не пойду.  Лучше я  тебе новый мячик куплю...  Вот поеду в  город и
привезу.
   - Ты купишь!  У Ваньки Строкина губную гармошку в омуте утопил... Год
прошел, а ты все покупаешь.
   - Так я с Ванькой наличными расплатился - семечками всю зиму угощал.
   - Уж и угощал!  - фыркнул рыженький Строкин. - Стакан купит и оделяет
весь класс - а все за счет моей гармошки.
   И,  как Петька ни клялся,  что непременно привезет из города мячик, и
даже не один,  а  два,  Тимка не поверил ему,  отошел в сторону и лег на
траву.
   Саньке стало