вы сели за стол.
   Не успел Санька выпить первый стакан, как в избу вошла Маша Ракитина.
   - Здравствуйте! Чай да сахар вам, - сказала она.
   - Милости просим,  -  степенно ответила Феня.  -  Садись с  нами  чай
кушать.
   - Спасибочки, я уже дома пила.
   Но Феня,  как и  полагается гостеприимной хозяйке,  поставила к столу
табуретку, обмахнула ее тряпкой и налила чашку чаю.
   Маша еще раз отказалась для приличия, потом присела к краешку стола.
   Санька ее не замечал, шумно отхлебывал из стакана чай и косил глазами
в газету.
   Маша  поставила блюдце  на  кончики растопыренных пальцев,  подула на
обжигающий чай.
   - А мы скоро сенокосничать будем,  -  певуче сообщила она Фене:  -  и
мальчишки все  и  девчонки.  Теперь  совсем  рано  вставать придется,  с
первыми  петухами.  Нас  сама  Татьяна Родионовна позвала.  Обязательно,
говорит,  приходите,  очень вас просим, никак нам без вас с сенокосом не
управиться...
   - А я что говорил!  - не выдержал Санька, хотя он и дал себе слово не
разговаривать с Машей.  - Не время сейчас в бирюльки играть. В колхозе и
поважнее дела  есть.  Ну,  а  насчет  "очень вас  просим" -  это  уж  ты
прибавила.
   Маша и глазом не повела на Саньку и продолжала рассказывать:
   - "Сенокос у нас,  - говорит Татьяна Родионовна, - большой, а вы наши
самые первые помощники, и на вас вся надежда".
   - А мне можно в помощники? - попросилась Феня.
   - Четвертому классу, пожалуй, можно. Мы вас сено шевелить поставим.
   - Кто это "мы"? - спросил Санька.
   - А наша бригада, векшинская.
   - Интересно знать,  -  усмехнулся Санька,  -  что вы делать будете на
сенокосе?
   - Известно что... сено сушить, косить...
   - Косить?!  Когда же у вас косари народились? Или после дождичка, как
грибы? И много их?
   - Много не много, а все мальчишки косить будут.
   - И Федя Черкашин?
   - Само собой.
   Тут  полагалось  бы  от  удивления  присвистнуть,   но  новость  была
настолько неожиданной,  что Санька поперхнулся чаем и сильно закашлялся.
Перепуганная Феня кинулась к нему и забарабанила по спине.
   Федя Черкашин -  косарь! Собирать золу, перебирать зерна, копаться на
грядках, каждая из которых с пятачок, - это еще куда ни шло. Тут большой
сноровки не  требуется.  Но  косить траву!  Весь  же  колхоз знает,  что
сносных косарей среди стожаровских мальчишек раз,  два -  и обчелся: он,
Коншаков,  Степа  Так-на-Так,  немного Петька Девяткин да  еще  человека
три-четыре.
   Наконец Санька откашлялся.
   - И что вы как сговорились:  в обед Никитка поперхнулся, сейчас - ты,
- упрекнула его  Феня и,  вдруг вспомнив,  что  она  не  вынесла теленку
пойла, выбежала на двор.
   - Тогда дело верное. С такими косарями, как Федя Черкашин, Стожары по
гроб жизни не пропадут,  на первое место выйдем,  -  заметил Санька. Его
разбирал лукавый смешок, но он старался говорить серьезно и почтительно.
   - А  ты  не  задирайся очень-то!  -  вспыхнула Маша.  -  Много  вы  с
Девяткиным понимаете о  себе.  Связался с  ним веревочкой...  он и тащит
тебя не знаю куда.
   - Кто тащит?  -  Санька с грохотом полез из-за стола.  - Чего ты меня
учишь, как маленького!
   - Как же тебя не учить? До чего дошел... жуком клубничным заделался!
   - Каким жуком?
   - Есть  такие на  белом свете...  -  Девочка сунула руку  под  кофту,
вытащила пилотку и кинула ее на стол. - Бессовестный ты!
   Она  опрометью выскочила за  дверь,  а  через минуту ее  злое  личико
просунулось с улицы в открытое окно:
   - В другой раз за ягодами полезешь -  пилотку дома оставляй...  опять
потеряешь.
   - Маша!.. Маша!.. - Санька кинулся к окну, но там уже никого не было.
   Он  долго  вертел  пилотку  в  руках,  потом  решительно направился к
Девяткину.
   Тот сидел на крыльце и пиликал на гармошке. Заметив Саньку, он быстро
поднялся:
   - Понимаешь,  какое дело...  Искал,  искал твою пилотку... Как сквозь
землю провалилась. Завтра опять искать буду.
   Но тут,  к  немалому Петькиному удивлению,  Санька вытащил из кармана
пилотку, пребольно щелкнул его по носу и потащил за собой.
   - Пошли к бревнам... поговорим.
   Чувствуя,  что  разговор не  обещает ничего хорошего,  Девяткин решил
пуститься на хитрость:
   - Дай хоть гармошку сниму...
   Санька выпустил его руку.  Девяткин вбежал в  калитку и  закрыл ее на
засов.

Глава 20. КОСИ, КОСА!



   Утром  Санька  проснулся  от  чистого,  звонкого  перестука  стальных
молотков  -  в  Стожарах отбивали косы.  Молотки  перекликались по  всей
деревне,  словно возвещали людям,  что пришел лучший месяц лета и  самая
радостная пора труда - сенокос.
   Санька достал из фанерного ящика отцовскую косу, обвитую тряпкой.
   Коса была тонкая, легкая, и мальчик хорошо помнил, как отец, выходя с
ней на луг, перегонял всех других косарей.
   "Не коса - птица! - говорили люди. - Сама порхает".
   Санька размотал тряпку, протер косу мокрой травой, и, потускневшая от
времени, она вспыхнула на солнце, как серебряная сабля.
   Мальчик насадил ее  на  косье  -  длинную деревянную палку  с  ручкой
посредине, вырубил из серого песчаника продолговатый брусок для точки.
   Теперь предстояло самое трудное:  отбить косу на  стальной бабке так,
чтобы лезвие ее стало тонким и острым, как у бритвы. Для этого надо было
осторожно и равномерно ударять молотком по самой кромочке косы.
   Но без привычки молоток прыгал в руке, и лезвие получалось неровным и
зазубренным.
   К  тому же Санька раза два вместо косы тяпнул себе по пальцу и  долго
кружился по проулку, извиваясь от боли и дуя на зашибленный палец.
   - Ах ты,  косарь-травобрей! - покачала головой Катерина. - Не рано ли
за косу берешься? Ладил бы грабли - сено ворошить будешь.
   - Самое время,  -  ответил Санька и, когда боль немного прошла, снова
сел отбивать косу.
   Наконец наступило долгожданное утро.
   Еще задолго до восхода солнца у  правления колхоза ударили в чугунную
доску.
   Но сладок ребячий сон на заре, и Катерина решила не будить Саньку так
рано - не беда, если он придет на сенокос немного попозже.
   Так бы и  проспал Санька торжественный час выхода на луг,  если бы не
гром и  грохот над его головой.  Он,  как от укола,  вскочил с  постели,
волчком закрутился на месте.  И  рассмеялся.  На полу каталось и гремело
пустое ведро.  Значит,  "будильник" действовал безотказно. А "заводился"
он так: с вечера Санька поставил на кадушку в сенях, где он спал, пустое
жестяное ведро  и  привязал к  дужке  тонкую  веревку;  другой конец  ее
протянул во двор и прикрепил к дверце хлева.  Утром, выйдя доить корову,
мать открыла дверцу,  веревка натянулась,  ведро с  грохотом полетело на
пол.
   Натянув сапоги и одевшись, Санька выскочил на улицу. Сиреневая заря с
розовыми  прожилками только  еще  разгоралась над  еловым  бором.  Река,
словно  ее  налили  кипятком,  курилась белым  паром.  В  конце  деревни
протяжно наигрывал пастуший рожок, щелкали кнуты, мычали коровы.
   Санька был доволен, что проснулся так рано. Еще бы! Ведь нет большего
конфуза, как заявиться на луг, когда там уже вовсю идет работа.
   Вскинув косу на плечо, Санька направился к конторе колхоза.
   Из всех изб тянулись туда колхозницы, старики, ребятишки. Подошел дед
Векшин со своей "бригадой".
   - Ты бы, Захар Митрич, поберег себя, - сказала ему председательница.
   - Не могу, Родионовна. Руки зудят. Хоть разок пройдусь!
   Все пошли на луг, который лежал за лесом, в излучине реки, километрах
в трех от Стожар.
   На лугу было свежо,  тихо; трава, отяжеленная обильной росой, полегла
к земле, казалась дымчатой, сизой.
   - А ну,  братцы-стожаровцы!  Богатого вам укоса! - Дед Захар поплевал
на ладони и сделал первый взмах косой. - Коси, коса, пока роса!
   Следом за ним пошли лучшие косари-женщины.
   Но старик быстро выдохся,  отошел в сторону и занялся тем,  что точил
колхозницам затупившиеся косы.
   Мальчишек Татьяна Родионовна поставила косить  отдельно от  взрослых,
на мягкую, сочную траву около реки.
   Федя стал с  самого края участка,  за  ним  пошли Степа Так-на-Так  и
Алеша Семушкин.
   "Далеко не уйдут", - подумал Санька и занял место позади Семушкина.
   Подошел Девяткин.  Он был в своих тупоносых,  непромокаемых башмаках,
на боку висел футляр из светлой жести, из которого, как кинжал из ножен,
выглядывал точильный брусок.
   Заметив Саньку,  он опасливо покосился и решил, что, пожалуй, следует
держаться от  него  подальше.  Но  на  всякий  случай попробовал завести
разговор:
   - Брусочек  у   меня  хорош,   Коншак...   Сам  косу  точит.   Хочешь
попробовать?
   Но Санька будто не замечал Девяткина.  Он опустил свою косу на траву,
откинул наотмашь правую руку, и коса выписала первый полукруг.
   "Еще денек,  и совсем отойдет!" -  ухмыльнулся Девяткин и пристроился
косить вслед за Санькой.
   А тот шел вперед.
   Коса,  легонько посвистывая, как челнок, сновала то влево, то вправо,
с  сочным  хрустом  срезала  под  корень  пестрое  луговое разнотравье и
собирала в толстый взъерошенный валик.
   "Песня,  а не работа",  - говорил, бывало, отец, и Санька подолгу мог
любоваться, как он легко, точно играя, размахивал косой.
   И сейчас мальчик старался во всем подражать отцу. Косу в руках держал
твердо,  к земле прижимал плотно и травы захватывал ровно столько, чтобы
ни один стебелек не оставался неподрезанным.
   А чего только не было в густой траве!
   Вот коса срезала небольшой муравейничек,  и  белые яйца,  как рисовые
зерна,  просыпались по кошанине.  Выпорхнула из-под лезвия серая луговая
куропатка и  с жалобным писком побежала по траве.  Точно капельки крови,
мелькнули в зелени красные ягоды земляники.
   Но не к  лицу серьезному косарю бегать за куропатками,  нагибаться за
земляникой.
   И  Санька косил  не  останавливаясь.  Уже  побежало тепло по  жилкам,
разгорелись плечи и спина, все веселее и звонче пела коса.
   Но чьи это впереди ноги?
   - Берегись! Пятки подрежу! - озорновато закричал Санька.
   Алеша Семушкин мельком оглянулся, стряхнул с носа капельки пота и еще
быстрее замахал косой, чтобы оторваться от наседавшего сзади Саньки.
   - А кого за вихры привязывать будем?  -  засмеялся Санька,  оглядывая
Алешин  прокос,  где  оставались  стебли  нескошенной травы.  -  Эх  ты,
косарь-травоглад! Макушки только сбиваешь.
   Алеша не нашелся что ответить, но косить стал медленнее и чище.
   А Санькина коса посвистывала все ближе и ближе.
   - Порядка не знаешь,  -  напомнил Санька.  -  Отстаешь - сворачивай в
сторону, других не задерживай.
   Семушкин с кислым видом уступил свое место Саньке,  а сам пристроился
позади всех косарей.
   Санька поглядел на идущих впереди Степу и  Федю.  снял гимнастерку и,
размахнувшись,  бросил ее к  ногам девчонок,  которые разбивали граблями
скошенную траву.  "Ну что ж,  была не была! Пусть Маша посмотрит; как ее
дружок  Федя  запросит сегодня пощады.  Это  ему  не  в  игры  играть за
околицей, не на грядках копаться".
   - Смотри, раздевается, - толкнула Машу Зина Колесова. - Будет дело!
   Девяткин поплевал на ладони, хекнул и крикнул:
   - Правильно,  Коншак!  Загоняем их до упаду. Эгей, векшинские! Береги
пятки!
   Федя и Степа оглянулись и тоже разделись.
   Молодые косари достигли конца  делянки,  сделали второй заход,  потом
третий,  но порядок оставался тот же: Федя со Степой шли впереди, Санька
с Петькой - сзади.
   Неожиданно Степа  чиркнул косой о  булыжник,  запрятавшийся в  траве.
Острие затупилось,  и, сколько Степа ни шаркал по нему бруском, коса уже
не срезала, а только приминала траву.
   Санька с Петькой между тем наседали сзади.
   Степа занял место вслед за Семушкиным.
   Из-за  леса неторопливо выкатилось огромное оранжевое солнце,  решив,
что наконец-то пора и  ему начинать свой трудовой день.  И луг,  до того
сизый  и  дымчатый,  заиграл миллионами цветных огней,  словно осыпанный
самоцветами,  расцветился такими яркими и чистыми красками,  что молодые
косари  невольно залюбовались.  Но  ненадолго.  Через  минуту они  вновь
размахивали косами.
   Теперь впереди Саньки и  Девяткина оставался один  Федя Черкашин.  Он
косил ровно,  размашисто,  крепко упирая ноги в  землю и выставив вперед
правое плечо. "Все равно догоню", - распаляясь, подумал Санька. Девяткин
между тем начал выдыхаться.
   - Не догнать нам, Коншак! - заныл он. - Ты поуже захватывай.
   Санька оглянулся, вытер пот с лица, но ширины прокоса не уменьшил.
   Но тут Петька заметил,  что Федя сам косу точит редко,  а  все больше
бегает к деду Захару.
   - Неправильно так!  -  закричал он.  -  Мы сами точим,  а тебе нянька
помогает. А после деда Векшина любая коса, как бритва, режет.
   Федя  ничего не  ответил,  но  после  этого косу  точил только своими
руками.
   "Нашла коса на камень",  -  подумал Девяткин и все чаще поглядывал на
солнце,  прикидывая,  как скоро объявят перерыв на завтрак,  или подолгу
рассматривал лезвие косы,  трогая его пальцем,  и покачивал головой:  я,
мол, еще бы поработал, да вот коса затупилась.
   Неожиданно он разрезал косой скрытое в траве осиное гнездо.
   - Осы,  осы!  -  закричал Девяткин и,  схватившись за шею, бросился к
реке.
   Зная, что с осами шутки плохи, молодые косари побежали вслед за ним.
   Но  Санька с  Федей продолжали косить.  Они только посмотрели друг на
друга, ожидая, кто же из них первый оставит работу.
   Осы с сердитым жужжанием кружились над их головами.
   Федя вдруг нагнулся и обсыпал голову и плечи мокрой травой.  "Хитер!"
- подумал Санька, но невольно проделал то же самое.
   Мальчики еще сильнее налегли на косы.  Майки у них потемнели от пота,
но никто не хотел уступать друг другу.
   Растревоженные осы вскоре успокоились; ребята, попрятавшиеся в кусты,
вернулись к своим косам и с любопытством следили за состязанием.
   Маша не сводила с косарей глаз.  Она даже не могла сказать, кто же из
них лучше косит.
   То  девочке казалось,  что  Федя выбивается из  последних сил,  и  ей
хотелось,  чтобы  у  Саньки поскорее затупилась коса;  когда  же  Санька
начинал отставать, Маше становилось за него немного обидно.
   - Жми,  Коншак,  газуй!  -  подзадоривал  Девяткин.  -  Давай  третью
скорость!
   - Чего ты зудишь! Не мешай им! - шикнула на него Маша.
   Сзади подошли дед Захар с Катериной.
   - Так,  косари,  так, травобреи! - Старик довольно погладил бороду. -
Не торопись,  ровнее бери.  Не дергайся,  Федюша,  на пятку налегай,  на
пятку... А ты, Санька, не жадничай, поуже захватывай да валок подкашивай
чище...  Смекай,  Васильевна,  -  обернулся он к Катерине, - какой народ
подрастает. Боевой резерв, пополнение нашему брату колхознику.
   - Работники,  что и  говорить,  -  вздохнула Катерина.  -  Мой так уж
совсем взрослым себя почуял...  школу забросил.  Не знаю, что и делать с
ним.
   - Загадал задачку,  -  посочувствовал Захар.  -  А  ты покруче с ним,
по-отцовски.
   - Да уж придется, - согласилась Катерина и внимательно пригляделась к
Феде.
   Майка на нем была залатана неумелой рукой, сапоги прохудились.
   - А и вы,  Захар Митрич,  незавидно с внуком живете.  По-лесному, как
партизаны.
   - Чего там - незавидно! - с досадой отмахнулся старик. - Живем в свое
удовольствие.
   - Переходил бы он ко мне, Федя. Все женские руки.
   - У  тебя  своих полный штат...  Да  и  характером они  с  Санькой не
сойдутся.  Задиристы, петухи, раздерутся... - И Захар поспешил перевести
разговор на другое.
   Вскоре на лугу объявили перерыв на завтрак.
   Санька насухо вытер травой косу,  вскинул ее на плечо и, встретившись
с Федей взглядом, кивнул ему:
   - Крепче заправляйся да косу поточи! Мы еще потягаемся.
   - Потягаемся! - согласился Федя.

Глава 21. С ВОЗАМИ



   Но  после завтрака косить мальчишкам не  пришлось.  Их послали сушить
сено и  сгребать его в  копны.  Самое же интересное предстояло на другой
день -  возить сено с  лугов в  Стожары,  где его должны были складывать
около конюшни в огромные стога.
   Узнав об этом, Санька прибежал к Татьяне Родионовне.
   - Сказывают, старшого над возчиками нужно? - спросил он.
   - Требуется.
   - Так вы меня поставьте.  Я  на конюшне у тетки Васены работаю.  Меня
кони вот как слушаются! Я смогу.
   - Ну-ну,  доглядывай,  молодой Коншаков,  старайся,  - оглядев крепко
сбитую, ладную фигуру мальчика, согласилась Татьяна Родионовна.
   Наутро Санька с  приятелями пришел на  конюшню.  Здесь уже были Федя,
Семушкин и Степа.
   Санька нахмурился:  возить из лугов сено -  дело нешуточное, ребят он
подобрал для этого самых надежных и умелых.
   - Мне людей хватает, - сухо сказал он Феде.
   - А  нас  Татьяна Родионовна прислала:  "Присоединитесь,  говорит,  к
Коншакову".
   - И мне сказала: "За подводы головой отвечаешь и подбирай в помощники
кого хочешь".
   - Ты и  подобрал со своего конца,  -  заспорил Семушкин.  -  А мы чем
хуже?
   - А лошадь распряжется в дороге - что будете делать? - спросил Петька
Девяткин.
   - Ну и что!  -  дернул плечом Семушкин.  -  Опять запряжем,  хитрость
невелика.
   - А колесо свалится?
   - Вагой поднимем телегу и наденем.
   - Тю... вагой! И сможешь? - фыркнул Петька.
   Алеша похлопал по спине коренастого Степу Так-на-Так.
   - Ничего, осилим, - улыбнулся Степа.
   - Ну,  а к мосту как съедешь?  Знаешь, там крутогор какой! - наступал
Петька.
   - Ты,  Девяткин,  не задавайся очень-то,  -  тихо проговорил Федя.  -
Поедем - значит, поедем.
   В  спор  вмешался конюх Седельникова,  сказав,  что  работы хватит на
всех.
   Начали распределять, кто на какой лошади поедет.
   Федя облюбовал Муромца.
   - Не  выйдет,  -  опередил его  Санька: - у  нас  кони  закрепленные,
именные.
   - Ты Лиску бери,  - с серьезным видом посоветовал Петька. - Не конь -
огонь! И ни за кем пока еще не числится.
   Федя спорить не стал - Лиска так Лиска.
   Мальчишки принялись запрягать лошадей.
   Санька искоса поглядывал в сторону Феди.  Тот стоял с хомутом в руках
перед Лиской,  которая высоко задрала голову и,  казалось,  не понимала,
что, собственно, от нее хотят.
   - Теперь  до  морковкина заговенья увещевать ее  будет!  -  прыснул в
кулак Петька.
   - Эй,  дружок,  не  задерживай!  Выезжаем сейчас!  -  нарочито громко
крикнул Санька и  с  удовольствием заметил,  что все ребята обернулись в
сторону Феди.
   - Давай  уж  помогу,  -  снисходительно предложил Петька и,  подойдя,
потянул Лиску за повод.
   Но шея лошади окаменела. Петька погрозил Лиске кулаком и потянулся за
вожжами. Та шарахнулась в сторону.
   Тогда Федя вытащил из кармана кусок хлеба,  поднес к  влажным розовым
ноздрям лошади, потом положил его на землю.
   Запах хлеба сломил Лискино высокомерие.  Она опустила шею, потянулась
губами за куском и сама всунула голову в хомут.
   Вскоре вереница подвод двинулась к лугу.
   Навьючили по первому возу сена. Санька поставил Муромца впереди всего
обоза,  оглядел подводы,  мальчишек,  застывших около лошадей,  взмахнул
рукой и заливисто скомандовал:
   - По передкам! Шагом арш!
   Муромец неторопливо взял с  места тяжелый воз.  Следом за ним,  мерно
скрипя и покачиваясь, тронулись остальные подводы.
   Когда миновали топкую лесную дорогу и  выехали на укатанный проселок,
Санька разрешил мальчишкам забраться на возы.  Сам он продолжал степенно
шагать рядом с Муромцем,  заложив руки за спину, как это делал его отец,
и зорко всматривался в дорогу,  примечая каждую рытвину,  канаву, каждый
спуск и подъем.
   Шумно дышали лошади,  звенели уздечки,  поскрипывали колеса,  от  них
пряно  несло  запахом дегтя.  Солнце поднималось все  выше,  разгоралось
ярче.
   Дорога  пошла  под   крутой  уклон.   Санька  свистнул,   и   подводы
остановились. Он осторожно свел с пригорка Муромца, потом вторую лошадь,
третью, четвертую. Дошла очередь до Лиски.
   - Не надо... Сам попробую. - И Федя взял лошадь под уздцы.
   Казалось,  что  вот-вот Лиска не  выдержит давления напиравшего сзади
воза, опрокинет мальчика и понесется вскачь