произошло. И  вот  что я  решил. Я
отказываюсь от уважения, которым вы меня окружили. Я вернулся, чтобы все вам
рассказать..." Пока  я это  не сделаю, страх, как собака, будет преследовать
меня.  Я не  смогу  освободиться.  Ну а что  потом?..  Жизнь аграхары  пошла
кувырком,  когда  Наранаппа  выловил храмовых рыб.  А  после моих  признаний
кувырком пойдет  жизнь каждого  брахмина. Какое уж тут благочестие!  Значит,
что я им  скажу?  "Я прелюбодействовал  с  Чандри.  Я испытал  отвращение  к
собственной жене. Я пил кофе в базарной кофейне. Я ходил на петушиный бой. Я
вожделел  Падмавати.  Ос-  кверненный  прикосновением  к  мертвому  телу,  я
пересту- пил порог  храма и разделил  трапезу  с брахминами.  Я даже  звал с
собою человека из  другой касты. Вот что я делал. Это истина. Не откровенное
признание  проступ- ков,  не раскаяние.  Не  покаяние.  Просто  истина.  Моя
истина.  Истина моей  души.  А  раз так, я  должен сделать выбор. Я ухожу от
вас".
     -- Если потребуется, мы и хорошее  приданое дадим.  Сами знаете,  какие
нынче  времена:  если  девушка не  светленькая,  очень трудно  подыскать  ей
жениха. Зайдете к нам, посмотрите девушку.  Смуглая она, это  верно, но зато
какие глазки, носик! И отменный гороскоп--во всем будет удача и  ей самой, и
семье, в которую она войдет.
     Брахмин говорил, не переставая есть.
     ...Но  пока  я  не  расскажу  всю  правду  аграхаре  и  пока не схороню
Наранаппу, не отступится страх от меня. Если  я решусь тайком жить с Чандри,
это не будет настоящим выбором, а всего лишь решением, подсказанным страхом.
Я должен сделать  окончательный выбор. Никакой половинчатости.  Но какая это
мука--выбирать!  Уйти потихоньку--значит  всю  жизнь  бояться  разоблачения,
прятаться от посторонних глаз. Все рассказать значит искалечить чужие жизни,
жизни  тех, чья  вера в меня укрепляла мое  благочестие. Вправе ли  я делать
выбор, который  касается  не только  меня?  Как мне больно  и  как  страшно!
Великий боже,  освободи меня от  муки выбора!  Пусть все решится само собой,
помимо моей воли, как тогда, в лесу! И пусть решится сразу  -- закрыть глаза
и  открыть  их  уже другим человеком...  Наранаппа,  и  ты прошел через  эти
терзания? Махабала, и ты через них прошел?
     Служка, разносивший соус, опять явился, теперь с корзиной фруктов.
     Сидящий рядом брахмин  не дал ему положить фрукты на  банановый лист, а
взял  их  левой   рукой  и  отложил  в  сторону.  Служка  остановился  перед
Пранешачарией.
     -- Что с моей памятью! Вы же Пранешачария из  Дурвасапуры, теперь я вас
узнал. Как же так, великий пандит --  и  сидит за такой скромной трапезой? В
доме  ростовщика сейчас большое  угощение,  туда  отдельно  пригласили  всех
больших людей.  Вы без кастового знака, я потому сначала  не узнал вас. А вы
сами даже слова не  сказали. Побегу  скажу, что  вы здесь, а то попадет мне,
что я ученого человека с краю усадил! Я сейчас, вы подождите!
     Служка убежал, бросив свою корзину.
     Пранешачария  поспешно налил на ладонь святой  воды, запил трапезу, как
требовал обряд, и встал,
     -- Куда же вы?-- крикнул вслед ему сосед.-- Сейчас сладкий рис подадут!
     Он не оглянулся. Выбежал из храма, даже не  вымыв руки. Скорей, скорей,
подальше от людских глаз!
     -- Святой человек!-- раздался сзади голос Путты.
     Пранешачария не остановился, но Путта легко нагнал его.
     -- Что  с  вами!  Зову-зову, а  вы бежите,  как  будто  вам по-большому
приспичило.-- Путта засмеялся.
     Пранешачария придержал шаг и  с отвращением посмотрел  на перепачканные
едой пальцы.
     --  Ну!  Значит,  и впрямь  схватило,  раз  вы даже руки  не  помыли!--
удивился Путта.-- Со мной тоже так  бывало... Пошли за пруд, там и  сделаете
свои дела.
     По дороге к пруду Путта объявил:
     -- Я, значит, что  решил: поеду с вами в  Кундапуру.  Я раньше не хотел
вам  говорить:  жена забрала детей,  и  они все уже  с  месяц у ее родителей
живут. Ни разу  мне не написала. Надо мне  потолковать  с ней  и  увезти  их
домой. Вы уважаемый человек, вы должны сделать мне доброе дело. Объясните вы
моей жене, что к чему, вас она послушается. Вы... Такой вы человек, что я за
один  день на всю  жизнь  подружился с вами.  И  еще  хочу  сказать,  святой
человек. Я  не болтун. Матерью клянусь,  я никому  не проболтаюсь,  что вы у
Падмавати на ночь  оставались. А что  смеялся я сейчас, так не обижайтесь. Я
стою смотрю, как обезьянки пляшут, а  тут  вы бежите. Ну смешно мне стало. А
вообще,  за  обедом  живот  схватит,  еще не  так побежишь. Я  подумал,  вам
приспичило, вот и засмеялся.
     Пранешачария  спустился  к  воде  и тщательно  вымыл руки.  Путта стоял
поодаль,  повернувшись  спиной  к нему.  Когда  Пранешачария вернулся, Путта
спросил:
     -- Уже? Так быстро?
     -- Послушай, Путта...
     Пранешачария  поднял   голову.  Долгий   вечер  летнего  дня.  Багрянец
западного горизонта.  Белые  птицы длинными чередами возвращаются к гнездам.
Внизу у самой кромки воды похлопывает крыльями аист. Подходит время зажигать
лампы. Сколько  миновало дней с той  поры,  как  зажигали  лампы в аграхаре,
мычало стадо, пыля с выгона... Коров и телят разбирали по дворам... Доили...
Ставили  немножко  парного   молока  перед   изображениями   богов...  Дымка
заволакивает отчетливые контуры холмов на  западе, будто мир растворяется во
сне. Быстро  меркнут  краски,  пустеет  небо.  Летний день  сменяется  ночью
новолуния.   Скоро  покажется  краешек   луны,  как  край  серебряной  чаши,
наклоненной  над статуей бога, когда омывают  ее освященной  водой  в начале
моления.  Долины  между  холмов  заполнит тишина.  Пройдет вечернее моление,
погаснут факелы  у храма,  смолкнет ярмарочный шум. Потом застучат барабаны,
созывая зрителей на театральное представление.
     ...Если  я прямо сейчас выйду  в дорогу, то  в полночь буду в аграхаре,
далеко от этого  мира. Меня  встретят  глаза  перепуганных брахминов, я буду
стоять как голый под их взглядами; и я, старейшина аграхары, в полночь стану
новым человеком.  Может быть, когда языки пламени  запляшут вокруг  мертвого
тела Наранаппы, мне станет чуть полегче? А когда я начну рассказывать о том,
что произошло со мной, в моих словах не должно быть ни грусти, ни раскаяния.
Иначе   мне  не  избавиться   от  раздвоенности,  не  отыскать  единства   в
противоречиях. И  нужно будет найти Махабалу. Я скажу ему: только то, что мы
лепим в  себе своей собственной свободной  волей, принадлежит бесспорно нам.
Еще  я спрошу у  него: если это так, то неужели в  тебе  больше не  осталось
стремления к совершенствованию?..
     "Южный ветер  летит с  гор,  поросших  сандалом, и под  лаской его чуть
трепещет листва",--снова запело в его душе, и она переполнилась нежностью.
     Пранешачария положил руку на плечо Путты и слегка привлек его к себе.
     -- Что я собирался тебе сказать?
     --  Ачария!--  Путта  не помнил  себя  от  радости.-- Ачария,  когда  я
встретил вас,  вы  так сурово отвечали  мне,  что  я  думал, нам  никогда не
сдружиться!
     -- Послушай меня,  Путта. Ты знаешь, почему я так выбежал из храма? Мне
нужно сию минуту отправляться в Дурвасапуру.
     -- Как можно, Ачария? Вас же Падмавати  там  ожидает! Она уже, наверно,
постель  помягче  постелила,  курительные  палочки  зажгла,  в волосы  цветы
воткнула. Что я ей скажу, если вернусь  без вас? Я понимаю, срочные дела, но
можно ведь переночевать  здесь, а  все остальное -- завтра.  Падмавати  меня
проклянет, если один приду!
     Путта так  тянул Пранешачарию за собой,  что Пранешачария испугался: он
не уверен в твердости решения, он может дрогнуть,  поддаться. Нужно поскорей
отделаться от Путты.
     -- Нельзя,  Путта. Ну хочешь,  я скажу тебе всю правду?  Я  не  говорил
тебе, чтобы ты не огорчился...
     Пранешачария чуть-чуть заколебался, прежде чем соврать.
     --  Брат у  меня при смерти.  В Дурвасапуре. Я  только  сейчас узнал об
этом, в храме. В любую минуту он может...
     -- Ну, раз такое дело,--разочарованно вздохнул Путта.
     -- Когда теперь приведется встретиться, Путта? А Падмавати передай -- я
к ней зайду на обратном пути в Кундапуру. Вот и все. Так я пойду?
     Путта что-то обдумывал.
     -- Путта!
     -- Как я могу отпустить вас одного? Вам ночью через лес идти. Я с вами.
     Пранешачария  был озадачен --  он не  мог  избавиться от  Путты никаким
способом.
     -- Но мне неудобно, ты все время меняешь свои планы из-за меня,-- слабо
воспротивился он.
     Путта стоял на своем.
     --  Что  тут  неудобного!  У  меня  свои  дела  в Дурвасапуре  есть.  В
Париджатапуре мой двоюродный брат живет. В Париджатапуре я с одним человеком
познакомился, может,  знаете -- Наранаппа такой.  Подружился с  ним не хуже,
чем вот с вами. Видите, хорошо, что вспомнил! Ну, Наранаппу каждый знает. Он
же все имущество спустил из-за женщин. Прямо погибель  для него женщины эти.
Не может устоять, и все! Бывают такие люди. Но это все между  нами,  Ачария,
ладно? Если  вы  с  ним знакомы, вы  ему  лучше про  Падмавати,  как она вас
приглашала, вы это ему ничего не рассказывайте. Дело вот какое -- что мне от
вас таиться,  верно? Я  когда с  Наранаппой встретился,  он прямо как пиявка
прилип: познакомь его  с  Падмавати, и все! Я такими вещами  не занимаюсь, я
человек серьезный. Но  сами  понимаете, раз просит брахмин, что поделаешь? А
Падмавати  он  не понравился,  она  мне потом сказала,  что пьет он  сильно.
Больше  его не приводи, сказала. Но это я  все так, к слову. Вы уж никому не
проговоритесь. А начал я совсем о другом. Я сам из деревни за Тиртхахалли, я
уже  говорил вам, нет? У Наранаппы там есть участок.  Сейчас там ничего нет,
никто за участком не  присматривал,  вот он и  пришел в запустение. Уж  и не
знаю, когда Наранаппа в  последний раз хоть что-то  с этого участка получил.
Раз мы с ним в хороших отношениях, он вряд ли мне откажет, верно? Я хочу ему
предложить: пускай  сдаст мне участок,  я  на  нем поработаю, все приведу  в
порядок, а Наранаппа с участка деньги начнет получать. Поэтому я  предлагаю,
Ачария, давайте с вами пойду.  И вы не в одиночку ночью через лес пойдете, и
я дело сделаю.
     Сердце Пранешачарии громко стучало.
     ...Сказать, что Наранаппа умер? Сказать правду о моей раздвоенности?
     Но  как не хотелось бы поднять ураган в этой бесхитростной душе! А если
он действительно пойдет в Дурвасапуру, тогда нельзя будет не сказать. К тому
же Пранешачарии вдруг стало жалко расставаться с Путтой.
     Как  я предстану  один  перед брахминами?  Сначала  попробую  открыться
Путте,  негаданному  ближайшему  другу  на  сегодня.  Смогу  я  ему  в глаза
посмотреть или нет? Так, может, легче будет...
     Небо совсем опустело, ни облачка  не  осталось  на нем  От храма  плыли
звуки гонгов и молитвенных раковин. Пора.
     -- Тогда пошли,--обратился он к Путте.
     В эту самую минуту рядом с ними загремела по дороге крытая фура.
     -- Эй! Эй!-- завопил Путта, бросаясь наперерез.
     Фура заскрипела и остановилась. Выглянул человек в  золотом тюрбане  со
знаком секты смарта на лбу.
     -- Чего надо?
     -- Не через Агумбе поедете?-- спросил Путта.
     -- Х-ха,-- качнулся тюрбан.
     -- Нас двоих не захватите? Нам в Дурвасапуру.
     -- Только одного могу подвезти.
     -- Садитесь вы, святой человек!-- заспешил Путта.
     -- Нет, нет! Пешком пойдем, но вместе.
     -- Да что  вы, в  такую даль пешком пойдете! Садитесь, а я к вам завтра
подойду.
     Человек в тюрбане проявлял признаки нетерпения:
     --  Едете  или  нет? Одного беру. Почти  до  самой Дурвасапуры  довезу.
Побыстрей решайте!
     Путта почти втолкнул Пранешачарию в фуру.
     Пранешачарии осталось только подчиниться.
     Фура двинулась.
     -- До завтра!-- крикнул Путта.
     -- Хорошо,-- ответил Пранешачария.
     Четыре-пять часов в пути.
     Что потом?
     Небо  густо  осыпано  звездами.  Краешком  чашилуна.  Ярко  сияют  Семь
Мудрецов. Неожиданный взрыв барабанного боя. Мелькают факельные  огни. Шумно
дышат буйволы, поднимаясь на взгорок, тренькают бубенцы на их шеях.
     Он проведет еще несколько часов в пути.
     А потом?
     Пранешачария замер в напряженном ожидании

     Редактор И. Клычкова
     Художник Е. Афанасьева
     Художественный редактор Н. Щербакова
     Корректор В. Лебедева