его  чуть
трепещет листва..."
     Что же  случилось с Махабалой потом?  Мы  еще жили в Бенаресе,  когда я
почувствовал,  что  он понемногу отдаляется, не  раскрывается  больше передо
мной. Я никак не мог  понять, что это значит, и тосковал невыносимо. Я остыл
к учебе,  все мои мысли были только  об  одном: почему уходит из моей  жизни
человек, с которым  мы все  делили пополам?  Что  произошло?  Меня  тянуло к
Махабале,  как никогда  ни  к кому  потом больше не тянуло.  Я вел  себя как
влюбленный--иногда целыми днями  так и  видел  перед  собой его грустноватое
лицо,  родинку  под левым  глазом.  Я  не  выдерживал, бежал  к  нему,  а он
старательно уклонялся  от  встреч со мной. И вдруг он исчез. Перестал ходить
на занятия. Я с ног сбился в поисках, в ужасе думал, что его могли убить, на
ум  приходили  разговоры  о  человеческих жертвоприношениях. А потом  я  его
увидел--он  сидел на веранде ветхого домишка  и курил кальян.  Я  не поверил
собственным  глазам, кинулся к  нему, схватил за  руку. Он  медленно  поднял
глаза:
     -- Иди своей дорогой, Пранеша.
     И все.
     Я потянул его к себе, он сердито встал:
     --  Хочешь  правду? Я бросил занятия.  Хочешь знать, чем я теперь живу?
Пошли. Я покажу тебе.
     Он втолкнул  меня в комнату--на матрасе сладко спала  молодая  женщина.
Она вольно раскинула руки и чуть посапывала во сне.
     По  ее одежде,  но размалеванному  лицу было ясно,  из  каких она. Меня
затрясло от отвращения.
     -- Теперь ты все видел, Пранеша,-- сказал Махабала.-- Уходи. За меня не
тревожься.
     Я не нашелся что  ответить.  Ушел как в дурмане. Когда я опомнился, мое
сердце  закаменело. Я дал обет: я  не пойду путем, который привел Махабалу к
падению. Все  сделаю иначе. И я уехал в аграхару.  Всякий раз,  встречаясь с
Наранаппой, я вспоминал  Махабалу, хотя они отличались один от  другого, как
козел от слона.
     А теперь  я  хотел  бы  отыскать Махабалу и  спросить у него:  "Ты  сам
изменил  направление  своей  жизни?  Какое  испытание,   озарение,  влечение
подтолкнуло тебя?  А мне ты что бы  посоветовал?  Дала ли тебе женская плоть
то, чего искал ты? Сумела она успокоить искания твоего утонченного духа?"
     Ах вот в чем дело! Я понял!..
     Пранешачария вскочил и зашагал по лесу.
     ...Вот  в чем первопричина. Я разочаровался  в  себе  после  истории  с
Махабалой, а  запомнил  ощущение  бессилия.  Я  безотчетно  видел Махабалу в
Наранаппе. Я  изо  всех  сил старался одолеть Наранаппу и  отыграться  за то
поражение.  Но я опять проиграл, проиграл - хлопнулся  лицом  о  землю. Все,
против чего я бился, теперь во  мне  самом.  Как это могло произойти?  Где я
проиграл,  когда? Чем  больше я  стараюсь  понять, тем  сильнее запутываюсь.
Боже, как связано все в жизни. От Махабалы к Наранаппе, от Наранаппы к моему
высокомерию,  к любовным стихам,  которые я вслух читал,  к тому, что я  ими
натворил,  и, наконец, к моим  собственным  похотливым видениям голой Белли.
Облик,  в который я сейчас  воплощаюсь,-- как давно  он  начал  складываться
тайно,  незаметно для  меня!  Теперь  я  совсем не  уверен, что миг, когда я
слился с Чандри, наступил сам по себе. Нет, просто пришла пора всему, что во
мне   таилось,  обнаружить   себя--как  крысы,  выпрыгивающие  из  кладовки.
Аграхара. Аграхара все время приходит  на ум и воскрешает тошнотное чувство.
Аграхара  стоит как воплощение того, что  творится во мне. Ясно только одно:
бежать надо. Может, к  Чандри.  Как Махабала  -  проложить  себе ясный путь.
Перестать  болтаться, как  Тришанку. Пора уносить  ноги, пока меня  никто не
увидел, не узнал.
     Он прибавил шагу и тут  же услышал шаги за собой. Чей-то взгляд сверлил
ему спину. Он распрямил плечи. И хотелось оглянуться, и страшно  было. Сзади
хрустнуло. Он резко обернулся. К  нему  быстро  приближался молодой  парень.
Пранешачария пошел быстрей.  И  тот  быстрей. Пранешачария почти  бежал,  но
преследователь не отставал. Он был моложе, он легче  двигался. А  что,  если
парень знает  его? Парень поравнялся с  ним и зашагал  нога  в ногу,  тяжело
переводя дух. Пранешачария покосился--незнакомое лицо.
     --  Я Путта. Из касты  малера. На храмовой праздник иду. В Мелиге. А вы
далеко ли?-- начал разговор незнакомец.
     Пранешачария  не знал, как ответить,  и  молча разглядывал неожиданного
попутчика. Очень смуглое, суховатое  лицо, все в капельках испарины. Длинный
нос придает ему решительное выражение, а близко сдвинутые к переносице глаза
делают взгляд неприятно пронизывающим.  Коротко  подстрижен, поверх дхоти  -
рубашка. Похоже, горожанин.
     -- Я вас увидел со спины,  как вы идете, и подумал: знакомый. Походка у
вас похожая. А сейчас смотрю-- вроде и впрямь я ваше лицо видел...
     Хотя так, или примерно так, обыкновенно начинают знакомство в деревнях,
Пранешачария поежился.
     --  Из  долины  иду. Собираю даяния,--коротко ответил  он,  всей  душой
надеясь закончить на этом разговор.
     -- Надо же! А я в долине много кого знаю. Тесть у меня там живет, так я
у него гощу часто. Какое место в долине?
     -- Кундапура.
     -- А, Кундапура. Случайно такого Шинаппайю там не знаете?
     -- Не знаю.
     Пранешачария прибавил шагу, но Путта только-только начинал беседу  и не
собирался останавливаться.
     -- Шинаппайя, про кого я говорю, он нам как свой. Тестя моего друг. Его
средний сын с моей жены младшей сестрой сговорен.
     -- Угу.
     Пранешачария  шагал  все быстрей, но Путта  не  думал отставать.  Тогда
Пранешачария решил, что, если он  присядет под деревом, изобразив усталость,
тот, может, пойдет дальше по  своим делам. Но Путта с  довольным  кряхтеньем
плюхнулся рядом, вынул из кармана спички, бири и предложил Пранешачарии.
     -- Не курю.
     Путта с наслаждением закурил.
     Пранешачария встал, но он и шагу не успел сделать, как вскочил и Путта.
     -- Когда вдвоем, так  за разговором и, дорогу не замечаешь. Взять меня,
например, я люблю поговорить.--  Путта  сиял доброжелательством и заглядывал
Пранешачарии в лицо.

II

     Жители Париджатапуры все  узнали часа через два  после того, как Ачария
предал огню тело жены и принял решение уйти.  Не знали только одного --  что
мусульманин похоронил Наранаппу. Молодые брахмины, которые в  приливе отваги
вознамерились воздать  последний долг  своему  другу, но  удрали в  смертном
страхе, ходили набрав в  рот воды. Как  им было рассказывать  о том, что они
видели?
     Богатей  Манджайя испугался,  установив, что  смерти следовали  одна за
другой: сначала Наранаппа, потом Дасачария, потом жена Пранешачарии. Причина
могла быть  одна -- мор. Будучи  человеком искушенным, он втайне посмеивался
над рассуждениями других брахминов. Те как один сходились на том, что корень
беды  в  скоропостижной смерти  отступника  и  в  несоблюдении  предписанных
обрядов. Манджайя качал головой и скорбно говорил:
     -- Подумать  только, умер Дасачария. Позавчера толь- ко он был  в  моем
доме, обедал с нами...
     Но на  душе  у  него кошки скребли -- был в  доме,  потом умер... Когда
выяснилось, что Наранаппа  умер  от горячки с  черными волдырями  по телу, а
перед  тем ездил  в Шивамогу, Манджайя подумал о  страшной болезни, название
которой он не смел произнести даже про себя, чтоб не усугубить  несчастье...
Подозрение  превратилось  в уверенность  от рассказов о  крысах,  бегущих из
аграхары и подыхающих  на бегу,  о стервятниках, слетевшихся  со всей округи
Манджайя  уже  все  знал,  когда  принесли   газету  недельной   давности  с
сообщением. "Чума  в Шивамоге".  Наранаппа занес заразу  в  аграхару,  и она
пошла гулять, как пожар по лесу. А эти  болваны толклись на месте, бубнили о
никому не нужных обрядах и не хоронили чумной труп! Недоумки! И он дурак!
     Манджайя стремглав вылетел на веранду и приказал домашним:
     -- Собирайтесь в дорогу!
     Ни минуты нельзя  терять--чума перемахнет речку и начнет косить на этом
берегу. Стервятник уронит чумную крысу -- и конец!
     Манджайя вышел на улицу и объявил во всеуслышание:
     -- Никто не должен ходить в Дурвасапуру, пока я не вернусь из города!
     Повозка  с буйволами уже ждала. Манджайя  подмостил подушку под себя  и
приказал  погонщику  побыстрей гнать  в  Тиртхахалли. Он уже  все  продумал:
первое-- сообщить муниципальным властям, что  нужно сжечь чумной труп; затем
известить докторов, пускай возьмутся за прививки; вызвать дезинфекторов с их
ядами и насосами -- крыс  вывести.  Ну а если  потребуется, эвакуировать всю
аграхару.
     Буйволы споро тащили  повозку по  дороге на Тиртхахалли, а Манджайя все
повторял как заклинание:
     -- Болваны, болваны, болваны!


     Гаруда,  Лакшман  и  другие  покидали  монастырь  с  чувством  горького
разочарования, но с благочестивым бормотанием: "Харе! Харе!"
     Падманабхачарии  стало худо, он никого  не  узнавал. Один из  брахминов
отправился в соседнюю  аграхару известить жену больного, которая гостила там
у  родственников.  Другой побежал  за  доктором.  Гаруде  стало  страшно:  в
монастыре свалился  Гундачария, в Каимаре  остался захворавший  Дасачария, а
тут горит в жару еще один. Беда в аграхаре. Лакшман прилюдно ругал Гаруду за
то, что он не дал совершить обряд по Наранаппе. Его слушали вполуха -- нашел
время  перебраниваться,  когда  надо  скорей  покончить с  мертвым  телом  и
пожертвовать богу имущество покойного во искупление того, что они натворили.
Брахмины с тяжелым сердцем расстались с больным и вышли в путь...
     --  Захватите  с собой доктора  из монастыря и лекарство захватите  для
Гундачарии,--жалобно просил Гаруда.
     По дороге никто не решился вымолвить ни слова.
     Гаруда молился про себя:
     -- Прости  меня и помилуй,  Марути,  я  все  отдам тебе...  Подавленные
брахмины добрались до Каимары - и что же? Им рассказали о смерти Дасачарии и
что у Пранешачарии умерла  жена Брахмины не  могли прийти в себя. Привычный,
прочный мир рассыпался на их глазах, как в страшном сне.
     Астролог Суббанначария попытался вдохнуть в них надежду, но  его  почти
не слушали.
     --  А  крысы  по-прежнему   дохнут?--  слабым  голосом  спросил  Гаруда
невпопад.
     -- Какие крысы?-- изумился астролог.--О чем ты?
     -- Просто так. На наших крышах сидели грифы,-- ответил Гаруда.
     --   Надо   совершить   обряд,   и   все  будет  хорошо,--  уверил  его
Суббанначария.
     -- Я в аграхару не пойду,--пробормотал Гйруда.
     Его поддержали:
     -- Совершать обряд... тело... сгнило все...
     -- Никаких дров не хватит... не сгорит...
     -- Пошли!-- вмешался Лакшман.
     -- Сил нет,-- отказался Гаруда.-- Пускай другие...
     -- Какие другие, если вы боитесь!-- возмутился Суббанначария.
     -- Да не могу я!-- стонал Гаруда.
     -- Вставай,  вставай,--  тормошил его Лакшман.-- В  аграхаре ни души --
кто за коровами, за телятами присмотрит? Недоены, неухожены, вставай, пошли!
     -- Верно, верно,-- загомонили брахмины,-- все пропадет...
     -- Харе! Харе!-- твердя имя бога, шли брахмины обратно в аграхару.


     Семейство  Белли принесло  петуха  в  жертву демонам  и  пообещало овцу
зарезать в  день новолуния, но мать и отец умерли в ту  же  ночь,  что  жена
Пранешачарии. Крики  Белли  разбудили всех неприкасаемых.  Из хижин высыпали
черные тени  и окружили  Белли со  всех сторон. С полчаса длилось безмолвное
слезное бдение  вокруг хижины, которую посетила смерть,  потом сухие пальмо-
вые листья запылали с четырех концов. Огонь сразу взялся, и  его языки стали
лизать тела  матери Белли и ее отца. Белли  в ужасе отступила  в  темноту  и
бросилась бежать неизвестно куда, как бежали крысы.
     ...Путта  из касты малера пристал  к Пранешачарии,  как дурное  деяние,
совершенное в прошлом.
     Остановись--он  остановится, присядь--и он садится. Иди быстрей--он  за
тобой, замедли шаг--он тоже.
     Пранешачария не знал, куда деваться от него. Пранешачарии хотелось быть
одному,  сидеть с  закрытыми  глазами  и думать, думать.  Путта  болтал,  не
умолкая ни на миг. Ачария не  отвечал,  но Путту это не смущало. Откуда  ему
знать, что  с ним сам  Пранешачария,  светоч мудрости, ученый  среди ученых,
вместилище добродетели  и прочее;  он  считал, что  встретился  с  заурядным
бродячим брахмином, который вышел на дорогу за пропитанием. И босиком к тому
же. Путта уже объяснил Ачарии, что глупо ходить босиком в такую даль.
     -- За три  рупии в  Тиртхахалли можно купить очень  приличные  сандалии
ручной  работы,--практично   заметил  он.  И  назидательно  вопросил:--  Что
дороже--деньги или здоровье?  Посмотрите на мои сандалии--скоро год ношу,  а
все  как   новенькие.--Он   снял  сандалии,  показал  подошвы,  даже  ногтем
поскреб.--  Люблю   хороший  разговор!--  признался   он.--Загадку   загадаю
вам--хотите?  Попробуйте  отгадать! Навряд ли, конечно.--  Пранешачария  еле
сдерживался.--  Представляете -- река, лодка,  человек. У него  с собой сена
охапка, корова и тигр. Надо переправляться, а зараз можно одного кого-нибудь
взять в лодку. И чтоб корова не съела сено, а тигр не съел корову. Как быть?
Ну-ну, давайте посмотрим, соображаете вы или нет!
     Путта закурил в ожидании ответа.
     Пранешачария поймал себя на  том, что, несмотря на раздражение, загадка
занимает его.
     Путта весело вышагивал рядом и приставал:
     -- Ну как? Дошло? Отгадали?
     Он понял,  в  чем  отгадка,  но  не знал,  что  сказать Путте.  Сказать
"отгадал"--значит  протянуть руку  дружбы,  не сказать--  Путта  сочтет  его
тупицей. Согласиться выглядеть тупицей в глазах Путты? Опять выбор.
     -- Ну?-- подтолкнул его Путта, выпуская дым.
     Пранешачария отрицательно качнул головой.
     -- Хо-хо!-- возликовал Путта и сообщил  отгадку. Его прямо распирало от
расположения к  славному, хотя и глуповатому,  брахмину.--  Давайте еще одну
загадаю!
     -- Нет-нет!--заспешил Пранешачария.
     -- Ну  ладно. Тогда вы мне. Загадайте такое, чтоб я не мог отгадать,  и
будем квиты.
     -- Я не знаю загадок.
     "Бедняга!"--подумал Путта и стал искать, о чем бы поговорить.
     -- А вы слышали, что Шьяма помер? Шьяма, актер из Кундапуры.
     -- Несчастный. Я не знал.
     -- Так вы, наверно, уже давно из города,--догадался Путта.
     Пранешачария   увидел,   что   тропинка  впереди  раздваивается,  и   с
облегчением вздохнул.
     -- Вам в какую сторону?-- спросил он, остановившись.
     -- Мне сюда.
     -- А мне-- туда!
     --  Так обе тропки на  Мелиге! Вашей тропкой дальше выходит, но  у меня
есть время, я с вами пойду.
     Путта достал из узелка жженый сахар, кусочки кокоса.
     -- Угощайтесь!
     Пранешачарии  сильно  хотелось  есть,  и  он  с  удовольствием   принял
угощение.
     Куда  ни пойди, всюду  около тебя  люди, подумал он. Так  и липнут, как
заслуги, обретенные в прошлой жизни.
     Грызя сахар, Пут-га перешел на привычные темы:
     --  У вас  жена, конечно, есть? А у кого  нет-- спрашиваю как  дурак. А
детей сколько? Нету детей? Ну, это не дело. У меня  двое. Я вам говорил,  не
помню, моя  жена из Кундапуры. Все у нас с ней путем, одна вещь только. Даже
не знаю--радоваться или плакать: родителей своих любит без памяти. Как месяц
пройдет, от  силы  два, так начинается: поеду и поеду к маме. А времена сами
знаете  какие--каждый раз две рупии на  автобус, это ж  деньги, верно?  Жена
слышать ничего не желает, двое детей и сама как ребенок. Правда, жену я взял
молоденькую. Теща с характером, зато тесть--человек! Ничего не могу сказать.
И что к чему, понимает Теща иногда заводится--по какому праву он нашу  дочку
лупит, то да се.  А  тесть--ни слова, никогда  слова не скажет. Ну, жену мою
бей  не бей,  до нее ничего не доходит. В колодце, говорит, утоплюсь, если к
маме ездить  не буду.  А я что должен делать? Хозяйка  она  хорошая, все как
надо--вот одна беда. А так--обед  ли сготовить, за домом смотреть--все у нее
хорошо выходит. Говорю, одно только мешает. Ну что вы скажете?
     Пранешачария посмеялся, не зная, что сказать. Засмеялся и Путта.
     --  Старые  люди говорят, от женщин толку добиться--все равно что рыбий
след в воде найти! Старые люди знают.-- заключил Путта.
     -- Истинно,-- поддакнул Пранешачария
     У Путты иссяк  поток  слов--должно быть, думал,  что словами не описать
сложность  натуры его жены, предположил Пранешачария.  А вот моя  загадка, я
раньше не понимал всего ее смысла.
     ...Решающий миг моей жизни, в котором как бы сошлись все связи с миром,
с Наранаппой,  с Махабалой,  с  моей женой,  с  другими брахминами,  даже  с
законом благочестия, за который я цеплялся,-- этот миг настал  сам. Я ничего
для этого  не сделал.  Я вышел другим человеком из  лесной  темноты.  Но мой
выбор, мое решение не остались только моими--они затронули всю аграхару. И в
этом  источник  общих бед, мучений,  трудностей, поступок  одного  связан  с
жизнями других.  Когда  понадобилось решить, можно  ли хоронить Наранаппу по
обряду, я даже не  попытался самостоятельно подумать. Нет,  я  положился  на
бога и на священные  Книги. Не для  этого  ли  мы завели  Книги?  Потому что
всегда есть связь между решениями,  принимаемыми нами, и общиной,  в которой
живем. Любое  действие затрагивает наших праотцов,  наших гуру, наших богов,
людей   вокруг  нас.  Отсюда  и   раздвоенность.  А  было  у  меня  ощущение
раздвоенности, пока я с Чандри лежал? Я что,  все обдумал, взвесил, проверил
и потом  сделал выбор?  Опять  я все  запутываю... Тот  выбор, тот  поступок
отлучили меня от привычного мира, от мира брахминов, от жизни жены, от самой
моей  веры. И вот следствие--  меня треплет, как веревочку на  ветру Есть ли
выход из этого состояния?
     -- Почтннейший!
     -- Что?
     -- Желаете еще кокоса с сахаром?
     -- Дай немножко.
     -  В  дороге  время  не  идет,  а  тянется,--засмеялся  Путта,  подавая
накрошенный кокос,-- скажете, нет? Ничего, сейчас я вас опять развеселю. Еще
вот  есть  такая загадка:  кто  играет,  кто  бежит,  кто  стоит  и  глядит?
Попробуйте хоть эту отгадать.
     Путта снова закурил.
     ...Первопричина в  том, что  с Чандри все произошло будто во  сне.  Вот
почему  я,  как  Тришанку, болтаюсь между небом  и землей.  И выйти из этого
состояния  я  могу   только  через  осознанное,  свободное  действие,  через
поступок,  на который я самостоятельно  решусь. Не сумею -- буду как облако,
от ветра изменяющее форму. Осознанное действие опять сделает меня человеком.
Я буду отвечать за себя А это значит... Что это значит?. Значит, я не должен
говорить себе:  "Пойду  куда  глаза  глядят". Я  сажусь  в  автобус,  еду  в
Кундапуру, живу с Чандри. Конец  метаниям Я стану другим человеком, и сделаю
это сознательно.
     -- Опять заело?--хихикнул Путта.
     -- Играет рыба, бежит вода, стоит, глядит на все-- скала.
     --  Здорово!--  восхитился  Путта.--  Отгадал! А  меня, между прочим, с
детства  Угадайкой  звали.  Путта  Угадайка! Я загадок этих знаю!..  На  всю
дорогу хватит, вот посмотрите.
     И Путта далеко отбросил окурок.

     Гаруда, Лакшман и  другие  шли целый  день по  жаре  и только к  закату
добрались до Дурвасапуры.  Чем меньше  оставалось до аграхары, тем медленней
они двигались, но,  увидев,  что на  крышах нет грифов, облегченно прибавили
шагу.
     -- Сбегаю  взгляну, как  там скотина,--  пробормотал Лакшман.--  Я  вас
догоню.
     -- Сначала  обрядом нужно заняться, а домашними делами после,--  сурово
одернул его Гаруда.
     Лакшман не посмел возразить.
     Брахмины  приблизились к  дому Пранешачарии,  приготовляя  в  уме слова
соболезнования.
     Около дома валялись дохлые крысы.
     Из дома никто не откликнулся.
     Переступить порог  ни один не  решился --  в собственные дома тоже было
страшно войти. Брахмины тихонько  пошли обратно. Аграхара выглядела какой-то
ненастоящей, оцепенело замершей.  Брахмины  сгрудились в кучку, не зная, что
дальше делать.
     -- Обряд.