дуре этой, Анюте, растолковать? Вс„ дома  сидит,  родители
зашугали.
   Донос - к Катюшке (она статисткой в конторе):
   - Что сестра в клуб не ходит?
   - Та-а... Болеет, - Катюхе смешно, представила на  танцах  сеструхину
рожу опухшую. - Соскучился - заходи, матка в Вишерогорске, отец на  лет-
нике.
   - Поговорить с ней хотел.
   - Ну, поговоришь, - смеется опять (в курсе же всего). А зря смеялась,
разговор был серьезный.
   - Ты что, рожать будешь?
   - Так матка не везет на аборт. Пристала - скажи от кого.
   - А ты?
   - Ну, скажу. Не рожать же, хоть школу кончить.
   - Что скажешь?
   - Да про вас, дураков.
   - Слушай, я домой писал, говорил - жениться хочу. Мои не против.
   - На ком жениться-то?
   - На тебе, на ком. А ты сажать меня хочешь.
   - Не хочу я сажать... У меня и паспорта нет, ты что - жениться?  -  у
Аньки аж глаз заплывший раскрылся (дуре-то - много ли надо лапши).
   - Через полгода получишь. А у нас в Молдавии в шестнадцать можно, за-
кон есть. Ко мне поедем. У нас дом, "Жигули".
   - Так рожать, что ли?
   - Нет, у нас не поймут. До свадьбы нельзя рожать.
   - Так что я должна?
   - Скажешь на зэка. Скажешь - был пьяный, ребенка все равно нельзя.
   - Какого зэка-то?
   - На фермера этого можешь, Долгаева.
   - Да не было с ним ничего, - тут Аня струхнула, невеста же, что ты!
   - Знаю, что не было. Скажешь - поверят. Он целый день в поселке,  все
видят, лазит здесь где не надо.
   - А ему-то что будет?
   - Ничего, на зону закроют, там досидит.
   - Так сюда же вернется, он с Любкой...
   - Никто не вернется. Ты зэков не знаешь. У него  в  Перми  таких  Лю-
бок...
   - Может, на другого сказать?
   - Ну. На деда скажи, с заправки.
   - Нет, не хочу на деда.
   - Короче, думай. Фотография есть? Родители просили, надо послать.
   Нашлась у Аньки фотография. Донос и текст  продиктовал  на  оборотке:
"Моим будущим маме и папе, с приветом. Аня". А дальше - одноколейка, вс„
в одном направлении:
   тетя Тася - к Канюке (ее и разобрало-то, что  чужой  жених,  а  наших
брюхатит), у того говно закипело: "Надо же, курва, паскудник! Мы ему вы-
ездной суд устроим, накрутим на полную!" Ну, от выездного-то мать  отго-
ворила - зачем дочку зря полоскать, а на полную - да, накрутили.  117-4,
девять лет плюс год недосиженный, строгий режим. Первое письмо Любка  из
Заполярья уже получила. Прочитать - прочитала, но не ответила. Что отве-
чать? И не плакала даже. Анька плакала - когда Донос ей  объяснил  попу-
лярно, после аборта. Но те слезы разговора не стоят.
   VII Пришла в Серебрянку зима, а у меня в избушке печка с норовом, ды-
мит - страшное дело. Целый день с квадратной башкой хожу, даже  чифирить
неохота. Уже и щели на ней позамазывал, колосники прочистил, все  равно,
паразитка, пыхает - белыми кудряшками, чистый угар.
   Ночами лучше, потому что ночью - прыг в < Зил-157> (длиннокрылая  та-
кая махина, зверь - три моста), и катим с Виталей - мой дежурный  водила
- в Вишерогорск, хлебопеков забирать. В нашей пекарне печь совсем разва-
лилась (Канюке, за кубами-то, некогда было о такой мелочи). Теперь  тетя
Тася с Иришей Коняевой, женой зэка-тракториста, временно на чужой, после
вишерогорских, работают.
   Тридцать километров по серпантину - много набазарить можно. Все  волю
перебираем, уже как братья друг другу - что там за двадцать лет  -  даже
если с роддома начать
   - накоплено? Но находим темы. Воля ведь вроде ямы (у солдат  -  граж-
данка так):
   больше копаешь - больше разрастается.
   - Вот ты, Ленчик, скажи - ты был женат (из деликатности Виталя - надо
бы:
   "рогат"): чего им надо? Чего им не хватает?
   - Бабам-то?
   - Ну.
   - В смысле?
   - Ну, в смысле - Таська да Ирка. Я их пер, обеих, - с грустинкой, не-
доуменно.
   Забрало за живое парня, хочет разобраться.
   - Успел уже? Ты прям половой гангстер, Виталя.
   - Да я не гангстер. Сами же лезут. Ирку в машине, Таську в пекарне.
   - Блин, на буханках, что ли?
   - Рядом, не ссы.
   Заезжаем на говорливскую заправку (Говорливая -  еще  деревня,  перед
Вишерогорском). По склону - россыпи сине-черных крыш в снегу, дымки, мо-
розная луна, Вишера взблескивает - это ребром стоящие  льдинки  отражают
свет фар.
   Элькино дежурство (их две тут, посменно - Эля и Римка), выходит  зас-
панная.
   - Виталик, эротический сон не досмотрела... Ты в  Серебрянке  не  мог
залить?
   - Кончился 72-й. Работай давай. Еще насмотришься.
   - Да ну, я не умею с продолжением.
   - А Элю-то нет, Виталя? - уже катим дальше.
   - Нет. У нее роман с Макокиным - честный парень, не Казанова.
   В Вишерогорске - чайку с горячей буханочкой, грузим лотки, набиваемся
в кабину.
   - Начальник, автобус-то будет завтра? - тетя Тася у меня (завтра суб-
бота, рейсовый день в город).
   - Как штык. Кальтя до двух сегодня ковырялся, сказал - порядок.
   - Слава Богу. Отцу рубашку надо ("отец" - это она мужа  так),  вчера,
дурак, в новой на смену поехал.
   Муж у Таси бульдозерист, дороги расчищает.
   - А я своему свитер хочу... Тася, ты видела прошлый раз кофточки  да-
вали немецкие? Я жалею так, не взяла. Может, остались?
   - А, мой размер все равно не был. Они на толстых не выпускают, - тетя
Тася колышется в хохотке, через Ирку волна доходит до меня, и я, притис-
нутый к дверце 157-го < зилка> , беззвучно рыдаю от восторга,  что  есть
на земле, живут рядом с нами такие чудные, дивные, теплые существа  -  и
нам не дано их понять.
   Виталя! Я не знаю, чего им надо! А нам чего  не  хватает?  Занимаемся
разной херней: городим государства, разваливаем, воюем,  строим  тюрьмы,
сами в них сидим и сами себя стережем... Мужики, положа руку, - это  наш
мир! Давайте хоть баб не сажать, амнистируем их  навсегда.  Они  слабые,
вон, перед Виталиком даже устоять не могут. Ну, змеи, ну, стервы -  есть
же другие способы. Выдрать, там, всенародно, заставить месяц в  отечест-
венном ходить - но не в тюрьмы же наши, не в зоны! Нельзя, мужики, кто ж
мы есть.
   В столыпине на подъезде к Вологде нас уплотнили, освободили клетку, -
и вот, слышим, на остановке - подсаживают: визги, мат-перемат - бабонек!
Эх, веселье пошло! Первый бал Наташи Ростовой! Разгорячились все, ожили,
перекрикиваемся.
   Бабоньки, ласточки! Конвой на ушах: хуже нет - смешанный вагон.
   - Командир, на оправку давай, сутки не ссали! - по голоску судя,  лет
двадцати оторва, - все влюблены уже, лыбимся - сейчас водить начнут, так
и глянуть успеем: блаженство! Ага, повели - час,  два  ждем,  бесполезно
кричать. Конвой, видно, еще необтертый, не знает, как с  женским  этапом
держаться. А это не наш брат многотерпеливый. Вэвэшник мимо клетки - ло-
ви, тварь: из мешков полиэтиленовых мочой с ног до головы.
   - Ну, я вам, бляди, сейчас! - побежал за огнетушителем - старая  шут-
ка, сиди потом в пене вонючей, обсыхай.
   - Эй, мужики, наших бьют, качай вагон! - все та же, с ангельской хри-
потцой.
   В резонанс раскачать столыпин - плевое дело: нас около сотни. Сковыр-
нется с рельс на полном ходу - всем каюк, конечно, но  страха  нет:  ба-
боньки просят - стараемся, геройствуем, с музыкой пропадаем! Вот у  кон-
воя очко не феррум:
   огнетушитель на место, и на оправку - пожалуйста. Всегда бы нам  так,
мужики.
   Отчего наши беды? - Забываем, что бабоньки рядом, примелькались  друг
другу. А они-то в нас верят еще... Что такое?
   - Виталя, смотри, пожар в гараже!
   - За калорифером не углядели, наверно.
   - Жми!
   Подлетаем на всех газах, поворот перед мостом и - отлегло. У меня го-
рит, над трубою диспетчерской пламя, с искрами. Ссадили девчат, подрули-
ваем - Валера Басенко, механик:
   - Ленчик, салют в твою честь!
   - Что вы тут, Валерьян?
   - Да вырубили шест, полезли трубу прочищать - и туда его  уронили.  Я
кричу:
   теперь топить вообще нельзя, а Серега: попробуем!
   - Ну?
   - Так это шест в трубе и горит, и сажа!
   - А печка?
   - Вс„, ни дыминки, тянет, аж ревет!
   VIII Говорил нам доцент, мол,  Толстой  открыл  текучесть  характера,
"люди, как реки", - так вот, я это закрываю. Дураком родился  -  дураком
помрешь, никакой текучести.
   Или я бесхарактерный просто? С кем сравнивать  смотря.  С  Валерьяном
если - то да, без базара. И не потому даже, что он свою жену задушил,  а
я не смог - это мелочи, дело житейское. Тут большого характера не надо -
взять хоть мавра.
   - А как ты ее, Валерьян?
   - Ремнем. Дернул за два конца, - поясняющий жест, -  хрясь.  Позвонки
не выдержали.
   Это у него уже третья ходка. Самому под полтинник. Мешковат, доброду-
шен - когда бы не "хрясь" - вылитый Винни-Пух.
   - Валерьян, сегодня в ночную надо - кразистам ходовую протянуть помо-
жешь.
   - Я не лошадь ("вошадь" выговаривал), - но остается, пыхтит до  утра,
куда денешься.
   За чифиром из прежних  ходок  любил  вспоминать:  про  Златоустовскую
крытку, Пермский централ - заслушаешься! Вот бы Данте куда на  экскурсию
- жаль, не дожил. Архивчик у Валерьяна: письма, фотки пожелтевшие -  как
у всех долгосрочников, и на одной - он с  Высоцким  (тот  в  здоровенной
ушанке), обнимаются. Ну, мало ли с кем Семеныч кентовался мимолетом, что
же особенного.
   Хоть Валерьян уверял, что дружили истинно, по душам. А кто б не  стал
уверять - с такой фоткой в архиве? Мы не то  что  не  верили,  а  как-то
всерьез не брали: ну, Винни-Пух дружит с Маугли - не спевается, ни к че-
му - ни тому, ни другому.
   Тут в декабре завернули морозы за сорок, в гараже все прахом пошло  -
вообще не до мемуаров стало. Как по команде лесовозы, людские  машины  -
именно что "хрясь, хрясь" - по две, по три за день. Техника - штука неж-
ная, хуже шейных позвонков.
   Но план горит, Канюку из Управы дрючат, тот на механиках  отрывается,
заладил, мудак: "Железо ломаться  не  может  работать  не  хотите  курва
сгною", - и так без выражения, без запятых, что понятно -  не  стращает,
сгноит. Те - попивать стали, с горя. Круг  замкнулся,  петля  захлестну-
лась. Осталось дернуть за два конца. Ну, и дернули: Канюку в  Управление
на ковер (по селекторной же не тот кайф сношать).
   А у нас на новом < Кразе> движок стуканул, и гараж - однова пропадать
- уже повальную пьянку учинил. Черт его знает, что пили, где  взяли,  но
Валерьян под вечер мне (единственному трезвому -  днем  не  забухаешь  в
диспетчерской: звонят из ДПНК беспрерывно) коснеющим языком все выдавли-
вал: "Леха, если посадят в холодную - до Москвы дойду, так не оставлю...
Пусть раскурочат волков", - лучше бы спать шел. Да  нет,  все  равно  бы
подняли. И в холодную, конечно. Канюка и в девичестве не  чикался,  а  с
растерзанным очком - прямо залютовал. В декабре, в холодной,  пятнадцать
суток (больше нельзя по закону) - сам Карбышев содрогнулся бы, когда уз-
нал. (Там ведь все узнается, это вам не МВД-шная статистика  -  концы  в
воду.) Конечно, механикам с выводом дали, но Валерьян что-то  очень  там
шумел, когда стригли, крушил пенитенциарную систему (а - нахлебался, на-
кипело), его и уважили: без вывода отсидел. И после - в гараж не вернул-
ся. Ноги поморозил чуть не до гангрены, еле ползал, при ШИЗО недели  три
печку топил. И - исчез.
   Исчезнуть с поселения совсем нетрудно, хоть в Говорливой у шалавы за-
ночевать, например. И даже, если не больше суток, -  кичей  отделаешься,
могут и на зону не закрыть. Но больше - это побег, и ищут ревностно.  Да
и без документов, без денег солидных (на руки нам два раза  в  месяц  по
пятьдесят выдают, что сверх заработал
   - на лицевой) - куда ткнешься? Тем более обритый. Уже в Красновишерс-
ке в транспорте дальнего следования: автобусы, самолет - поголовная про-
верка. Словом, три раза из Серебрянки бегали на моей памяти - и в неделю
всех вылавливали, максимум.
   Так нам и про Валерьяна сказали. Капитан Макокин  еще  и  подробности
расписал - зашел чифирнуть ко мне:
   - Басенко ваш? Он у соски своей в Красновишерске  загасился.  (А  Ва-
лерьян механиком-то - да, ездил туда частенько, за запчастями.)
   - А как нашли-то?
   - Оперативная тайна. Но тебе скажу, Ленчик: она же его и сдала  -  на
хер он ей без денег?
   Ну, посмеялись мы над женским коварством, я погрустил о Валерке
   - трешник ведь подмотать могут, - а еще через месяц какой-то кипеш  в
ШИЗО начался. Срочно холодную обшивают. Что-то задвигалось,  замельтеши-
ло. Что-то стронулось в атмосфере. На зоне  так,  помню,  бывало,  когда
вожди крякали один за другим. Но здесь - ощутимее даже. Донос и Гроссу -
и те как-то сникли. И вот - картина Репина: комиссия. По проверке фактов
истязания осужденных. Это из Управления подпортили полотно - предупреди-
ли. Холодную-то успели обшить (дедки из столярки - могли бы и не ударни-
чать, между прочим, да кто ж знал), а видно:
   свежак работа. И расспросы, допросы, объяснительные. Даже я штуки три
написал:
   видел ли Валеркины ноги, да что он за тип, да был ли вообще он с  но-
гами - буквально.
   И тут я поверил. Про дружбу с Семенычем, что  по  душам.  И  ведь  по
пьянке молол про Москву, не подписывался, а сделал. Сказал -  и  сделал.
Могли они дружить, было на чем сойтись.
   Но я отвлекся, а хотел - про дурость свою. Ничего, успею, она  и  по-
сейчас при мне, а Валера Басенко - ей-богу, стоит странички.
   IX Ну, вернемся к барашкам, точнее - к барану, то есть - к себе.  Все
никак не могу свыкнуться, что женщина - не ангел. Что сам не  херувим  -
через силу, но притерпелся, а здесь - нет, никак.  Начитался  в  детстве
классиков. Классикам хорошо, они умерли, а я мучаюсь. И женщин  мучаю  -
тех, кто под рукой. Не приласкать от души, ни колечка с камушком - какое
там! Мадригалы - и - взлетай, паразитка! А она не умеет. И не обещалась.
Да, тяжело.
   Но вот когда матерятся девчата - совсем жить неохота. Что  человечес-
кого в нас - только слова, - это ведь бабы понимают лучше мужиков, ушами
любят, слов требуют.
   Следственно, так важно все в этой области: обиняки, умолчанья,  табу.
Реклама по телеку  -  сотню  раз  в  день  (не  смотрю,  но  доносится):
"менструация, менструация".
   Я бы этому пидеру, автору ролика, во время обеда использованный  там-
пон клал на стол. Что естественно, то не безобразно  -  его  же  логика,
пусть хавает, приятного аппетита. Ну вот, а тут девчата - и матюк на ма-
тюке, от нормальной речи - только глагольные окончания. Причем я  же  не
пурист никакой, феню люблю. Но феня - это ведь знак щедрой мощи,  языко-
вого избытка, вольное ветвление, радостная игра.
   Судья - "лепила", народные заседатели - "кивалы", зеркало - "обезьян-
ка", чифир на донышке - "пяточка" - прелесть! Есть,  конечно,  неблагоз-
вучное: "ксива", "хаза". Но не хуже нынешнего: "ксерокс",  "офис"...  "Я
пошла, мне надо диссер отксерить", - тебе надо намордник надеть и в угол
поставить.
   Вот и выбирай: мат или воляпюк этот чертов - есть от чего взвыть.  Но
- не вою наружно, сидим с Надюшей Лебедевой  -  ночь,  будка  на  нижнем
складе - трем за жизнь. Меня уж не помню что сюда занесло (а! сушину ис-
кал, на дрова себе), а Надюша - ночной учетчицей, лесовозы должна  пере-
точковывать. Их за ночь хорошо, если шесть, и переточковывать там  нече-
го, никто ведь по дороге хлыстов не крадет, не прячет, а  на  верхнем  -
свой учетчик. Но на лесоповале полно таких синекур, всех надо  трудоуст-
роить, и каждый куб пересчитывают не меньше пяти  раз,  то  есть  четыре
бездельницы за счет зэков кормятся. Но если они вроде Надюшки - никто не
против, пожалуйста (а будь кто и против - что с того?). Этот нижний  зо-
вется Америка - хоть в трех километрах всего от Серебрянки.  Думаю,  еще
ежовские крестники так пошутили, для чалдонов замысловато слишком, -  но
вот, закрепилось: сидим, стало быть, в Америке, кофеек (мой,  из  посыл-
ки), сигаретка, три года воздержания,  симпатичная  женщина,  интим.  То
есть я ее извожу душеспасительной беседой, себе рисуясь почтенным  гуру,
- дескать, пожито, передумано - тьфу, мудак.
   - Уезжать надо отсюда, Надя. Что ты здесь будешь - дыра ведь. Сколько
тебе?
   - Двадцать два.
   - Ну - и города-то не видела, наверно?
   - Нет, я в Березниках была. В техникум поступала.
   - В Березниках! И не хочется ничего посмотреть?
   - Так телевизор же есть. Чего смотреть? - насмехается, явно.
   - Вот я откинусь, приезжай ко мне в Питер.
   - Да-а, нужна я там...
   - Ну, а замуж чего?
   - Так я замужем, - опять хи-хи.
   - А где муж-то?
   - Сидит. Три года еще.
   - Далеко?
   - Под Свердловском.
   - Ездила?
   - Не. Не хочу его видеть.
   Не вникаю, чего жилы тянуть из  девки.  Опять  за  волынку:  уезжать,
учиться...
   Через час сторож к нам забрел, Толик, веселый дядька,  москвич  -  но
меня земляком упорно зовет.
   - Я кофеек зачуял, аж проснулся, - его будка метров за сто. - Налейте
- уйду, мешать не буду.
   - Да ты не мешаешь, садись, - это я, торопливо, как же: тень  на  На-
дюшку бросить
   - ни-ни.
   Толик - седой, небритый, беззубый, морда блудливая, анекдоты - как из
мешка - один другого пакостней. Разогнал тосклевич,  Надюха  заливается.
Вот не умею так, хоть убей, - ну, и молчу теперь в тряпочку.  Стали  се-
ребрянским девкам кости перемывать. Толян будто свечу держал - про  всех
подноготную - еще пакостней анекдотов, даже Надюха удивляется.
   - А про Сойкину-то откуда знаешь?
   - У нас своя разведка. Скажешь, не было?
   - Нет, но Наташка думает - не знает никто. Вот про нее не пойму - че-
го ей надо?
   Смотри-ка! Они сами себя не поймут - а мы с  Виталей  головы  ломаем!
Наташка Сойкина - жена нашего отрядного. Старлей, косая сажень, молодой,
румяный, - а подмостился к ней, оказывается, электрик  поселковый  (зэк,
ясно) - плюгавая плешь
   - правда, москвич, как и Толик.
   - Может, у Фазы вашего  такой  оковалок  здоровый?  -  женское  любо-
пытство, не стерпела - охота узнать.
   Мы, конечно, в одной бане моемся, но ничего там выдающегося ни Толик,
ни я не припоминаем.
   - Надежда! Ебут не хуем, а душой, - Толик, наставительно. (Вот истин-
ный гуру!)
   - О! Дай пожму твою руку, - Надюха, всерьез.
   И тут что-то сверкнуло мне: ну да, секс одушевлен для них!  Запустить
в себя чью-то фитюльку, перепихнуться - только аллегория, символ  внете-
лесного соития.
   Но и обратно же - душу представляют они своеобразно. Мы-то в них  ви-
дим или ангелов или уж - ниже пупка, а они в нас - ни то, ни другое.  Мы
для них - только выпуклости совокупного елдака - мировой души. (Все фал-
лические культы - из матриархата.) Мы дуалисты, ребята, а для них -  Пан
не умер, а Христа вовсе не было! В  этом  вся  тайна.  Вот  куда  Иоганн
Вольфганг тянул, со всей Вечной женственностью. Шалишь! Есть мировая ду-
ша, кто спорит, но есть и персональный дух - не прахом же две тысячи!
   Пока мозговал это - прикатил Виталя с Серегой, механиком.
   - Ленчик, тебя ДПНК искал, заморочки какие-то на завтра.
   - Ну, поехали.
   - У меня с зажиганием что-то, мы посмотрим  с  Серегой  -  иди  пока,
вдруг долго. Мы догоним.
   Догнать не догнали, но через час были в гараже -  разомлевшие,  прямо
масло по мордам. Выяснилось - только я ушел, Толика тоже  прогнали  и  -
брутальные мужики - насовали Надюшке во все дырки, без разговоров.  Ода-
рили по четвертной с носа, допили мой кофе и расстались  довольные  друг
другом. И частенько такое практиковалось - думали: я в курсе,  уже  при-
частился, специально два часа за мной не ехали. М-да. Пожалуй, в Питер -
нет, незачем ее приглашать. Вот уж давно не Фаунтлерой, а саднит что-то.
Четвертные эти. Чувствую: не рифмуется здесь с моей теорией... Суха, го-
ворит, теория, мой друг, а древо жизни зеленеет. Провались ты,  с  таким
древом.
   Х Разволновался, даже забыл, как Вертипраха звали, водилу  бензовоза.
Только минут через десять всплыло: Женька, Джексон, конечно! А за  глаза
мы его Вертипрахом всегда звали - как-то и больше шло ему. Женек-то мало
ли всяких.
   - Джексон, ты откинешься - кто нам бухало возить будет?
   - Так бензовоз же со мной не откинетс