но, и Малыш был не
без греха, но того выручала мужская сдержанность - никогда не  лакомился
на глазах.
   Мишку же - стоит ли говорить - навсегда отвратило первое "Фу!" На лю-
бое повышение голоса он реагировал мгновенно: если ты стоял - подбегал и
утыкался в ноги, если сидел - клал тебе лапу на плечо и норовил  лизнуть
в щеку. На прогулках постоянно загонял на дерево белок,  поджидал  меня,
сперва удивлялся моему охотничьему равнодушию, потом  уже  просто  бежал
дальше: дескать, я знаю, мы не на охоте, но мое дело - поднять белку,  а
как с ней быть - решай сам...
   Первым съели Малыша. Любовь, любовь погубила парня -  вполне  бы  еще
мог месяца три радоваться жизни, нагуливать вес. Но в конце мая  он  уже
достиг половой зрелости (все метисы более ранние в этом отношении). "Ки-
пит и стынет кровь", - так сказал поэт о злосчастном состоянии, побужда-
ющем убегать на другие делянки в поисках приключений (у Альмы еще не бы-
ло течки). Первая самоволка длилась три дня, другая - неделю. И никто  в
бригаде не был против любви, беспокоило вот что:
   запросто могли нашим Жуаном пообедать посторонние, чужие люди. А  до-
пустить такое
   - значило свалять дурака, даже хуже - сделаться мишенью тайных насме-
шек. В лесу
   - за отсутствием развлечений - процветал нелегальный спорт: сманить и
заколбасить соседскую собаку. Открыто - по джентльменскому соглашению  -
делать этого было нельзя, но тем упоительнее триумф!
   И вот вернувшегося исхудалого Малыша  зачокеровали,  привязали  возле
будки, - с тем, чтобы вечером объявить приговор. Мишка  сразу  догадался
об участи друга детства - и ушел в лес. А жизнерадостная  Альма  прыгала
вокруг, приглашая разделить ее восторги. Но Малыш был хмур  и  задумчив.
Первый раз на веревке - это должно что-нибудь значить. И значить  недоб-
рое. Потом - эти взгляды, эта отчужденность в лицах... Да, часа  за  два
до эшафота Малыш обо всем догадался. Но перегрызть веревку  и  спастись,
видимо, посчитал ниже своего достоинства.
   Последние два часа жизни он только скулил и подвывал, иногда поднима-
ясь до душераздирающих нот. Посильнее "Фауста" Гете - по крылатому выра-
жению. Нет, не сумел умягчить судьбу - но и не затем ведь  мы  воем,  не
вс„ так утилитарно в мире.
   Ведро с Малышом Геша поставил в ручей, подбежавшая Альма отказывалась
верить своему носу: пахнет приятелем, но что это - вместо? Однако - при-
шелся по вкусу:
   умяла требуху, облизнулась. "Двое стали одна плоть" - эх, слабый пол!
Ничего святого для вас...
   ХXVIII Что ж, Малыш пал жертвой страстей - не худшая доля.  Альму  же
подвело женское пристрастие к собственному отражению. Неподалеку, в  ло-
гу, ручей разливался зеркальной гладью - и там, мордой вниз, Альма прос-
таивала часами, иногда торкая лапой поверхность и отскакивая от помутив-
шегося образа.
   Боюсь, не только я наблюдал эту сцену, потому что однажды  не  верну-
лась и под вечер. А когда не выбежала встречать нас на следующий день  -
стало ясно:
   сварили.
   В Гешиной бригаде, по понятным причинам, Альму уже давно исключили из
будущего меню, то есть лишились ребята не калорий, а любимицы. И  потому
решили дознаться
   - кто? Дело почти безнадежное, если только  не  наткнуться  на  явные
улики: шкуру, голову - но ведь никто не оставит возле будки такое  пале-
во. Да и найди нехристей
   - что им предъявишь? Ну, поймали, ну, съели - так ошейника ж не было,
кто ее знает - чья? Словом, Геша с Ванькой только переругались со всеми,
пригрозили зарубить по выяснении.
   Но даже этого не исполнили, когда все-таки всплыло случайно. По пьяне
проговорился сучкоруб соседский: бражничали они, а занюхать - только му-
равьи. (В банке всегда их на дне - слой, наползают, пока зелье доходит.)
Вот и предложил кто-то: дескать, знаю, тут рядом - возле ручья - мировой
закусон бегает...
   Ванька, правда, сначала собрался щитом трелевщика  будку  им  сковыр-
нуть, но остудили его, уладили полюбовно, на бражке же и сошлись.
   Хоть за Мишку было спокойно - этот чужим никогда бы не дался.  Однако
беда не приходит одна: нанесло в лес полковника Броуна,  начальника  Уп-
равления.
   Неизвестно - поохотиться он приехал и заодно  заготовку  серебрянскую
посмотреть или наоборот - но ни то, ни другое ему не понравилось  нынче.
К нашей будке он подошел уже в хорошем градусе самодурства, Сойкин сзади
семенил. Геша с пилой возился - не заметил.
   - Так, почему не в пасеке?
   - Норма есть уже, гражданин начальник.
   - Норма! Газеты читаете?
   - Редко, гражданин начальник. Некогда.
   - Замполит ваш плохо работает. Ускорение сейчас. Не щадя себя. О нор-
мах забыть.
   Понятно?
   (Да, менты так тогда трактовали: хлеще,  мол,  погонять  надо,  гайки
закручивать.)
   - Понятно, гражданин начальник. Сейчас звездочку поменяю - еще подва-
лю.
   - А это у тебя что? - на Гешины ноги. Тот босиком,  сквозь  грязь  на
одной ступне
   - наколка: "Куда идешь?" - Что на левой?
   Геша правой пяткой расчистил сакраментальное: "А вас ебет?"
   - Фамилия?
   - Гончар.
   - Выжгешь. Проверю.
   - А можно, я лучше носки наколю?
   И тут Мишка подбежал, обнюхал полковничьи сапоги с  ворчанием.  Броун
слегка пнул его в морду - хорошо, я фукнуть успел,  но  все-таки  рыкнул
Мишка, ощерился.
   - Откуда собаки в лесу? - Сойкину.
   - Да это... не знаю...
   - Развели псарню. Еще раз увижу - пеняйте на себя.
   Этим же вечером специальным рейсом Сойкин с молдаванами гонял в лес -
отстреливать друзей человека. Шесть штук положили - дело немудреное, со-
баки сами подбегают.
   Но Мишку мы увезли в деревню, пристроили в одном дворе -  пока  гроза
минует.
   Навещали ежедневно, подкармливали. И вот - на что уж умный  пес  -  а
никак не мог понять происшедшей перемены. Ничего не жрал  почти,  шерсть
потускнела, бока запали. А как объяснить? Наверное - навещать не  следо-
вало, тогда бы привык к новым хозяевам, смирился. Но мы-то  рассчитывали
забрать через месяцок. Вот и довели бедолагу.
   Утром бригады везут в лесосеку, машина мимо двора - Мишка в крик, ме-
чется.
   Вечером обратно - то же самое. Недели две так прошло - и в один прек-
расный день
   - вс„: молчок.
   Ну, успокоился, значит, - нам с Гешей даже обидно стало. Говорят, со-
баки годами тоскуют - фуфло оказалось.
   Нет, не фуфло: повесился Мишка - вот и молчал.  То  есть  утром,  без
воя, сиганул через забор. Перепрыгнуть - перепрыгнул, да так и  завис  -
веревка-то удержала.
   Не надо было на такой длинной привязывать! Мне  иногда  подумывается:
не рассчитал ли он все заранее? Ведь мог же  перегрызть,  невелика  хит-
рость!
   Впрочем, так и лучше: рано или поздно все равно бы зарубить пришлось,
чтоб менты не застрелили зря.
   XXIX Сплав начался как всегда, когда вода стала  спадать,  -  вс„  не
поступала команда из Управления. Начинать же по своему  почину  в  нашей
системе не принято - сверху виднее. Серебрянка неправдоподобно разбухает
на считанные дни, потом стремительно мелеет - и Гешину  бригаду  бросили
на проплав: почти посуху доволакивать застрявшие баланы до Вишеры.  Это,
в общем, задача выполнимая (для зэков нет невозможного),  но  все  равно
миллионы кубов не доплывают по назначению.
   И у Вишеры, и у Камы дно в несколько слоев устлано топляком.
   Наверное, отдаленное потомство, исследуя русла наших пересохших  рек,
примет их за дороги и подивится: смотри, как мостили древние! Не  жалели
трудов! И наверняка извилистость изучаемых трасс  вызовет  бурные  споры
археологов: что было в этом - подлаживание к рельефу? Экономический рас-
чет? Особенности национального менталитета?
   И только мои записки примирят сцепившихся интеллектуалов. Нет, мы  не
мостили дороги! Мы сплавляли лес. Но дороги у нас все равно кривые - ра-
но помирились, продолжайте дискуссию.
   А вот мне перекинуться не с кем. Гарик в Вишерогорск укатил по делам.
Игорек на сплаве. В лесу всего две бригады оставлено - и я при них. Бро-
жу по вырубам, созерцаю весну. Плохо, что не присесть толком - на  земле
сыровато, а пни все в соку, прилипаешь. Еще  зимой  деревья  спилены,  а
корни качают, качают кровь - завидное свойство!
   Хоть и выруба - а повеивает жизнью. Вон, две влюбленные  бабочки  ис-
полняют знаменитое "крылышкуя", причем кавалер с элегантной небрежностью
копирует пируэты партнерши... Но что бабочки! - Такая пора:  щепочка  не
щепочку вспрыгивает.
   Это Геша недавно на разводе обобщил философски. Поводом, помню, Орлик
стал, полуслепой коняга, всегда мирно пасшийся по утрам возле  штаба.  А
тут - коров мимо него пастухи погнали. И вот -  кто  бы  мог  ожидать  -
встрепенулся старичок, напрягся, вывалил свою благодать чуть не до  зем-
ли, заржал...
   - Орлик, делай! - это зэки, в двести харь, почти хором.  Даже  коровы
приостановились - а вдруг повезет? Но, видно, мы своим  криком  спугнули
вдохновение: втянулась колбасятина, Орлик - снова за травку.
   Потом еще до самой лесосеки мужики обсуждали: а что, может конь коро-
ве задуть?
   Или это так Орлик - сослепу понтанулся?
   Не нашлось авторитетных специалистов, и я до сих пор в  неведении,  а
интересно же, правда. "Что положено Юпитеру - не положено быку" (ну, ко-
ню - неважно) - ведь несправедливо! То есть человек  разумный  козу  или
свинью кроет ничтоже сумняся, а у братьев меньших, значит, табу?  И  для
Орлика корова, как для меня педераст, - ну, никак не объект  вожделения,
наотрез?
   Может, и к лучшему, конечно. Еще лошадей рогатых не хватало. Или  бы-
ков с гривой.
   Кстати, в Африке, наверное, было не так строго - хоть на антилопу гну
посмотреть. Да африканцы вообще ребята разнузданные. В нашей общаге,  от
Герцена, конголезец один, по-моему, только вахтершу не  прописюнил,  так
той за семьдесят, ветеран партии, - это остановило, наверное (что  вете-
ран).
   Замечаю: сносит уже мечту в родные края - от бабочек до  Герцена  до-
петлял, - скоро на волю, можно расслабиться! Раньше, когда больше  полу-
тора оставалось, - никогда бы себе не позволил.
   В письмах, между прочим, все наперебой -  сокурсники,  преподаватели:
ну, когда тебя ждать? (Хотя мой срок знают в точности.) Так и  подмывает
в ответ: да вот уже, в носу доковыряю - и пойду такси ловить.
   Но - сдерживаюсь, объясняю  вежливо,  мол,  здесь  -  такой  принцип:
раньше сядешь - раньше выйдешь. Раз уж затянул с посадкой до двадцати  -
теперь ждать приходится.
   Вот если бы в восемнадцать догадался - уже бы дома  был.  Впрочем,  в
восемнадцать я бегал резвее - и терпилу своего наверняка  бы  догнал.  И
тогда - неизвестно, уложился бы в пятак или  на  червонец  наколобродил.
Запутанная математика, лучше не вдаваться. Как сложилось, так  и  сложи-
лось - от добра добра не ищут.
   ХХХ Кстати, только срок отбывая, понимаешь, почему так мало маяков  с
того света.
   Ведь казалось бы: столько близких уходит - ну отчего не заслать  вес-
точку?
   Случается, конечно, я не сказал, что нет совсем, я говорю - мало. Тут
- полная аналогия: сидишь с человеком душа в душу, годами не разлей; от-
кидывается он - и молчок. Хотя обещал клятвенно: письма на  командировке
наравне с пайкой по важности - по себе же знает.
   Будь наши срока по пятьдесят-шестьдесят лет - никто б и не верил, что
воля есть, любая ксива за фальшивку бы катила. Думали бы: так,  ментовс-
кие выдумки, чтоб контингент посмирней сидел, без резни повальной... Да,
слишком разные миры.
   Спроси у рецидивиста - всегда услышишь: на волю вышел - будто не  си-
дел, в тюрьму возвращаешься - будто на воле не бывал. Ну? Прямая  парал-
лель: рождаемся - небесное отшибает, неужели и умрем - будто не жили по-
кажется? Но ведь зачем-то же был и срок, и жизнь?  Не  для  исправления,
ясно. Звонок - независимо, успел ты исправиться или нет. В общем, темное
дело - зачем нас рожают, зачем нас сажают.
   Потому и не могу я смириться: как это - будто не сидел? Сидел. Но пи-
сем и я по освобождении не писал. (Только с поселения - в зону. Тоже  на
сопоставления наводит.) Позвонить кому просили - позвонил,  а  черкануть
ребятам в Серебрянку - так и не удосужился. Вернее, нет, вспоминаю: зас-
тавил-таки себя, выдавил страничку (начиналось: "Дорогие мои"), но  кон-
верт купить, отправить - закрутился, забыл, а потом  как-то  ни  к  чему
стало, не скребло на душе. Так что просить уходящих привет передать, за-
молвить словечко на небесах - можно, исполнят,  а  откликнуться  -  нет,
пусть и не обещают.
   Между тем разгорелось уральское лето - жуткий сезон: тридцать пять  в
тени, а гнуса! Недели две что-то запредельное творится -  порою  хочется
руки на себя наложить. И наложил бы, ей-богу, одно удерживает: в аду та-
кое на постоянку, лучше уж здесь потерпеть.
   Таежная природа - непуглива, доверчива (деревья-то, наверное,  загодя
криком кричат - но нам не слышно) - и платится за это. Вот у дороги  ку-
ропатка с выводком, - подхожу - и не думает удирать. С двух шагов метнул
фофан (всегда с собой, это ж моя постель) - накрыл пару курчат, взял од-
ного. Зачем? А, думаю, посажу в будке под каску чью-нибудь - в  жару  не
работают в касках: сварится башка. Так и сделал. Мужички из пасеки прип-
лелись, чифир стали организовывать - тут каска на столе, хвать  -  а  из
под нее - шорх! Геша чуть бычок не проглотил.
   Нам-то весело, а курчонок обгадил все кругом  с  перепугу.  Отпустили
его, конечно, но - добежал ли до мамки? Вряд ли. Вот так  пошутишь  -  и
десять лет мучаешься, гадаешь, - лучше бы в суп его кинули.  Между  про-
чим, за два года в тайге один раз только дичи  отведал.  Гарик  тетерева
принес - отпугнул ястреба, когда тот закогтил уже. На всю бригаду смешно
делить: там, если общипать, с кулак тушка.
   Посоветовал Гаринча где-нибудь в сторонке в глине запечь, с  перьями.
Дескать, потом снимаешь глину - на ней все и остается. Черт его знает, у
Джека Лондона он это, что ли, вычитал. Но я  поверил,  как  всегда,  что
знает из собственной практики.
   - Давай, Ленчик, займись, я вернусь через часок - пообедаем.
   Добро. Для начала я сам больше, чем тетерев, в глине обвалялся  -  не
прилипает она к перьям, пусть Джек не выдумывает. Потом плюнул,  запихал
в золу грязный комок: что-нибудь да выйдет, горячо не сыро.  Раскапывать
вернувшемуся Гарику предоставил, его же рецепт. Оглядели обед: голова  и
крылья обуглились, ножки даже не вспотели.
   - Наверное, золы было мало.
   - Да. Или дрова не той формы, - это я съехидничал.
   Но неунывающий Гарик, отряхнув деликатес, отнес его в  столовую  (ва-
гончик, за два километра) и довел-таки до победного. Правда, без экзоти-
ки, в банальном бульоне.
   Не помню, что там было на вкус: если, как ребята уверяют, собачину от
баранины не отличить, то дичь от курятины -  тем  паче,  пожестче  разве
что. Вкус - это дело воображения, на девяносто процентов.
   Вон этапники, паразиты, даже кошку нашу съели, Мусеньку-душечку, -  и
ничего, не поперхнулись. Толстенькая была, пушистая, ласковая  и,  глав-
ное, сама нас приручила. В подполе барака много кошек жило, но совершен-
но дикие, - так шикнут на тебя  -  дрожь  берет.  И  вот  Муська  -  од-
на-единственная - не могла без людей.
   Наша семейка (я, Гарик, Игорек) утром за кофейком - Муська  четвертой
садится, потершись обо всех предварительно. Не  привередничала  никогда:
печенье даешь - схрумкает, кильку в томате - и жестяночку вылижет, а  от
заушного почеса - кончала просто, натуральный оргазм, все  симптомы!  Не
уследили мы, не уберегли - но не с собой же в лес ее было таскать. Этап-
ники - лютый народ в смысле пожрать (по себе прекрасно помню, так я  еще
не с голодной зоны приехал), денег нет ни у кого, вот и злодействуют.
   ДПНК нарядил майский этап картошку сажать - потом  удивлялся,  идиот:
почему это не взошло ничего? Ведь своими  глазами  видел:  закапывали  в
землю. Ну, правильно, они закопали - и не  поленились,  палочкой  каждое
захоронение отметили. И той же ночью, на китайский манер,  собрали  уро-
жай. И вроде всем ясно: аванс надо давать, зачем на эксцессы  провоциро-
вать. (Впрочем, у офицеров - ни собак, ни кошек, ученые уже.) Но беда  в
том, что Серебрянка - перевалочный пункт, и первую неделю
   - неизвестно, дальше пассажир поедет или  здесь  осядет.  (Из  нашего
этапа только я и остался.) А чужака авансировать -  потом  не  расхлеба-
ешься с финансовой отчетностью.
   Да, все и всех можно понять - но Муську все равно жалко, до слез, как
Муму.
   XXXI Серебрянка начинает свой бег из поганых болот, в которых не  ла-
зил - и не советую. Поросячьими завитками дозвенивает до Вишеры, та  уже
солидно вкатывается в Каму, но вот потом - запинка. Местные патриоты по-
лагают, что Волга в Каму впадает, а не наоборот. И "Волга впадает в Кас-
пийское море" - для них совсем не трюизм, а спорное утверждение, тем бо-
лее - в озеро, а не в море, строго говоря.
   Но в любом случае все было бы скучно и пресно  без  Беломора  и  Вол-
го-Дона.
   Привил-таки Отец народов нашу Серебрянку к мировым океанам.  Так  что
мы жарким июльским полднем как бы сразу в четырех плещемся.
   В детстве - захожу с папой в парк:
   - Это настоящий лес, пап?
   - Настоящий.
   - А докуда он? До Москвы? - мне, четырехлетнему, Москва - предел  во-
образимой удаленности.
   - До Москвы.
   Сам знал, чувствовал, что так, но со взрослым авторитетом - надежнее.
   Захватывающая соединенность - посредством однородной стихии - с краем
света.
   Если и дальше - все лес да лес - то считай, что уже в Москве. Горжусь
собой.
   Большой путешественник.
   А к тридцати - и внутри себя так научился: чуть в духе - считай,  что
в Боге, благодать! Только папы нет уже, чтоб поддакнуть авторитетно. Хо-
рошо католикам - не сиротеют.
   Выскакиваем из ледяной Серебрянки по двое. Пока один одевается - дру-
гой лапником машет вокруг - иначе слепни, шершни вмиг растерзают: тучами
на мокрое. Есть еще такие - с  хитиновой  шпагой  сзади,  длиннее  себя.
Мы-то думали - жало, но знаток разъяснил: яйцеклад, чтоб  шкуру  коровью
прошибать. Причем взрослая корова выдерживает операцию, а телки от  боли
- аж с копыт долой. Ужасы какие. Чего только природа  не  выдумает  ради
яиц этих.
   Возвращаемся на магистральную, стало быть. О - Виталя катит из  Више-
рогорска.
   - Ленчик, садись!
   До дома с километр всего, но почему не прокатиться, тем  более  давно
не виделись, не базарили с Виталиком - разметала судьба.
   - Тебе от Сереги привет, встретил его сегодня.
   - Спасибо. Как он, устроился на работу?
   - Да в гараже у них.
   - А Римка? Вс„ на заправке?
   - Нет, в конторе теперь. На заправке обе новые.
   - Почему обе? А Эля?
   - Так Эля повесилась. Ты не в курсе, что ли?
   - Нет, откуда. Давно?
   - Дней пять. Уже схоронили.
   - А чего она?
   - Та-а... Разное базарят.
   - Римка-то должна знать.
   - Должна. Да какая разница.
   В общем, интерес, конечно, чисто академический. Но все-таки - не каж-
дый день молодая девка в петлю, это же не наш брат, сильный пол, неврас-
теники.
   Наверное, с неделю я осколки собирал, чтобы составить картинку. Ниче-
го потрясающего в результате, можно было и не корпеть. Оказывается,  Ма-
кокин, сердцеед лихоусый, отрекся от авторства, не поверил то есть,  что
Элька именно от него забеременела. И, с одной стороны, безусловно -  га-
рантий никаких, уж больно продуваемо Элькино рабочее место, на семи вет-
рах. Но, с другой стороны, я еще с гаражных времен знаю: наши водилы, во
всяком случае, там не паслись. Из непростых  ситуация,  тяжело  пришлось
Андреичу. А может, он заранее решил:
   обернется ответственностью - брэк, как в море корабли. Ментовская ду-
ша - потемки. За одно ручаюсь: потухшего взора, обвисших усов - не  было
после Элькиной смерти, как раньше похохатывал баритонально, так  и  про-
должал.
   Нет, с Макокиным все ясно более-менее. Но вот Эля... Вешайся, на здо-
ровье - но роди сначала, вырасти спиногрыза - зачем за него решать.  Ка-
кой-то здесь недогляд у природы. Баба на сносях д