он почерка, сами накатали за всех.
Ничего, проскочило. Даже Мишане Лебедеву аттестат  выдали.  Но  подписы-
ваться парень так и не научился. До десяти считать - уже почти  не  сби-
вался, а это - нет, не одолел. Ну, не каждому дано, да и надобности осо-
бой нет, только бюрократию разводить с этими подписями.
   За день до звонка пошел я в штаб.
   - Дайте справку, что я два года учительствовал (думал, для восстанов-
ления пригодится).
   - Мы, Ленчик, - Макокин хихикает, - можем тебе  написать,  что  ты  и
космонавтом здесь был. (А что? Неплохая идея. И похоже: невесомость эта,
удаленность... Надо было соглашаться.) В РОНО поезжай, они оформят.
   РОНО - в Красновишерске, все равно по дороге,  ладно.  Заехал,  когда
освободился, улыбаюсь коллегам (я первый день всем улыбался,  как  дура-
чок) - так и так.
   - Ну, как же, знаем, знаем. Посидите пока.
   Штампанули мне справку - загляденье. Как печать увидел - сам поверил,
что учительствовал всерьез, зауважал себя. Чем не Макаренко? Сказал тет-
кам спасибо сердечное и - домой. Но не пригодилась справка:  и  без  нее
восстановили.
   XXIII Еще до тюрьмы, студентствуя, был озадачен, а тут и вовсе  заму-
чился: вот, понимаю ведь, что внутреннее пространство филолога  и,  ска-
жем, сучкоруба разнятся, как интерьер Зимнего и курной избы.  Последний,
грубо говоря, онтологичнее. Потому так напряженно вглядываюсь: что, есть
там свет, или это одно художество, барственная придурь -  наши  плафоны?
На воле-то от случая к случаю, а  здесь  ежедневно  десяток  пролетариев
выслушиваю, не прерываю, даю излиться...
   Мрачновато.
   Бляди, бухало - у тех, кто помоложе. За тридцать - уже только бухало.
И сколько раз мне:
   - Ты хоть напивался? - сочувственно, как бельмоглазому: "Ты  солнышко
видел?" Видел я их солнышко, но провоцирую иногда: нет, мол, текучка за-
ела, не довелось.
   Еще хуже - перестают всерьез воспринимать. Замыкаются. Как  засветив-
шийся шпион себя чувствую. Подозреваю, что негодуют в душе:  ведь  жизнь
человеку дается один раз... (Вслух нельзя: от меня зарплата зависит, за-
чем отношения натягивать.) Тактично переключаю на баб, но тут совсем  не
то воодушевление. Геша Гончар и  вовсе  афоризмом  отрубает:  "Рожденный
пить - ебать не может> . Но и те, кто подхватывает, - не цветисты:  чер-
дачно-подвальные случки, лярвы, шалавы, триппер
   - небогатый репертуар. Самое поэтичное из услышанного:
   - На дискотеке познакомились, пошел провожать.  Шершавый  свербит,  а
зайти некуда
   - у нее и у меня предки дома. За какие-то гаражи ее заволок, обоссано
вс„. Полез под юбку - она кудахчет: "Я не такая, я не такая!" Да вы  все
не такие, упрись покрепче. Вдул, шмыг-шмыг - и правда, девочка.  Трусняк
в крови, она плачет.
   Довел до дома, завтра увидимся, говорю. А назавтра, по трезвяне, уви-
дел ее - так стыдно стало - даже подойти не смог. Ну, что  я  ей  скажу?
Нет, не люблю целок, - это Гешин тракторист, Ваня Щелкунов  рассказывал.
Красивый парень, кепка-восьмиклинка с лаковым козырьком и на  трелевщике
джигитует - любо-дорого.
   Еще и утонченная натура, оказывается.
   - И что, не встречались больше?
   - Почему, встречались. Ее через месяц уже все подряд драли. Стрекота-
ла, как швейная машинка. Но меня потом посадили скоро, я второй  раз  не
успел.
   Наши с Ванькой тропки вскоре скрестились, а  пока  -  я  декламировал
мысленно:
   - Девчата! Все равно из вас ни физиков, ни лириков, ни  даже  тракто-
ристов приличных - да и не к тому вы назначены, - так посерьезней хоть к
единственно ценному в себе! Ну да, к мохнатке этой, к полу, будь он  не-
ладен. Под музыку, что ли, с толком, с расстановкой. Зачем эта  пачкотня
торопливая? Особенно первый раз?
   Вот у древних было правильней поставлено (не повсеместно, но  сущест-
вовал такой обычай): опушилась девка - к изваянию бога вели и на  камен-
ный фалл ее, голубушку. Дескать, потом как хочешь - а это святое, нельзя
на самотек.
   Понимали: если первый был бог - так и со вторым кое-как не захочется.
   Много чего древние понимали. А нам недосуг.  Жизнь,  говорит,  дается
один раз.
   Некогда понимать, надо пошалить успеть (это мне, несмышленышу,  Гарик
постоянно внушает). Да все какие-то шалости скучноватые:  ну,  понаделал
дырок, напрыскал где надо и не надо, насморков нахватал.  Дальше?  "И  в
борьбе с зеленым змием побеждает змий", - дежурная шутка у Гарика. Смеш-
но. Но не так уж весело.
   Впрочем, этот как с Надюшкой на нижнем складе: проповедуй, не  пропо-
ведуй - одним кончится. Гуру из меня никакой. А главное - ничем не лучше
поучаемых.
   Знаю, дошел, открыл, испытал по-настоящему веселые шалости, а все-та-
ки посмертия побаиваюсь - именно как скучищи. Точь-в-точь сучкоруб. Тому
непредставимо без водки, и мне без привычных услад: чем же я  там  зани-
маться буду? На чем оттягиваться? Ангелы молчат, но и я - ведь не возра-
зил никогда алконавту:
   - А ты хоть одну строфу сочинил? - тот бы за издевку  принял.  Вот  и
ангелы не решаются - сам добирайся.
   XXIV Напустился на неэстетичные дефлорации, но ведь и умираем -  тоже
бездарно, как попало. А это ли не ответственное дело? Взять хоть Толяна.
А Юрок Воронин? А Лебедиха? А Эля, Римкина сменщица? Как-то связано это:
если одно тяп-ляп - так и другое будет не краше.
   Осенью в Серебрянке дороги глубже речки, думалось: что-то весной слу-
чится? Ведь бирма по сторонам двухметровая - когда расквасит ее, трелев-
щиками, что ли, машины тягать? Слава богу, не завгар, вчуже озабочен, но
интересно.
   А оказалось - ерунда, стаивает вмиг, неделю солнышко - и  готово,  до
полколеса жижи всего, трехмостовкам нашим - плевое дело.
   Вот автобусу - хуже, хоть и северный вариант,  с  усиленным  передком
(мы с Кальтей, помню, каламбурили по этому поводу,  насчет  передка,  то
есть). В самый-то непролаз нет с городом сообщения, в Вишерогорске  мост
разбирают, чтоб не снесло ледоходом. Но потом налаживают паром, и у  нас
рейсовые дни возобновляются. В основном девчата ездят - по делу, без де-
ла, но - тянет:
   цивилизация все-таки. Даже аэродром есть (каждый  день  "аннушка"  до
Перми). Да мало ли чего: поживи в тайге - и хрущевка за  небоскреб  сой-
дет. (Моего земляка занесло как-то в кудымкарский изолятор. Питерских  и
вообще недолюбливают - живем без талонов, суки, и еще власть  поругиваем
- а тут чуть не опустили.
   Раскричались: фуфло двигаешь! Это он про разводные  мосты  рассказал.
Чудом отмазался - баландер знакомый прошустрил газету с  фоткой.  Больше
земляк мой не занимался просветительством. Понял, что и вправду мы дале-
ки от народа. И у меня, помню, пожилой станичник все допытывал: рукомой-
ники у нас в Питере на дворе или в хатах? А сам я? - Всего-то три года в
командировке, а как в метро заходят - забыл,  вылетело  напрочь,  сейчас
даже не верится.) Стало быть, протянул Кальтенбруннер ходовую,  выжимной
подшипник заменил - рейс так рейс, пусть девчата разомнутся.  Немного  и
собралось в этот раз - человек пять. Лебедиха с Надькой,  Катя  Богдано-
вич, из зэковских жен кто-то. Я потом со всеми разговаривал,  спрашивал:
не екнуло ли у кого? Хоть и глупо задним числом дознаваться: соврут - не
проверишь. Но нет, никто не беллетризировал: мол, у меня сапог два  раза
слетал, а я сумку дома оставила, пришлось вернуться, - обычно все  было,
как всегда. (Меня раздражает эта ленца, недобросовестность Фатума:  кому
и зайцев через дорогу напустит, и зеркал наколотит - вовсю старается.  А
тут, видишь, молчок. Дескать, обойдутся: подумаешь - зэк да шалавы таеж-
ные, зайцев не наберешься на всех...) Поехали. Оля впереди села - тянуло
ее к Кальте: единственный из гаража, кто  не  притиснул  ни  разу,  даже
обидно. Заинтересовалась, какая у Федорыча жена. Кальтя отбрехивался од-
носложно. В самом деле, вот уж с Лебедихой никак бы не стал свою полови-
ну обсуждать. Но вежливый дядька, оборвать не может, хоть и коробит все-
го.
   У восьмой ветки (это ответвление от магистрали  к  лесосекам)  Кальтя
притормаживал, минут пять ковырял что-то. (Нет, это за перст нельзя счи-
тать, халтура это, а не перст. Ведь не на час, не на  два  застряли.)  А
дальше - без приключений до самой аварии.
   Километров пять не доезжая Говорливой - из-за поворота <  Краз>  .  И
разъехались бы, эка невидаль - лесовоз в тайге, но, видно, Кальтя  стра-
хануться решил, показалось, что царапнет его коником. И отвильнул-то ма-
ленько, но - скользнул, заюлил - и кувырк под горку. Один  оборот  всего
сделали - там не слишком круто было. (Хотя девки постепенно в  рассказах
до трех довели.) Никто даже испугаться не успел. И целы все  остались  -
кроме Оли. Ее в лобовое выбросило и контузило, наверно, потому  что  по-
гибла она не от травмы, а - захлебнулась. Лицом вниз в жиже лежала,  го-
ловы почти не видно. Кому суждено утонуть, того не повесят  -  восточная
мудрость. Непонятно только - утешительная или злорадствующая.
   Олю положили на обочине, Кальтя зачем-то ее шапочку все искал, а  На-
дюшка кричала без выражения:
   - На хуя ты стал поворачивать? На хуя ты стал поворачивать?  -  вроде
истерики что-то.
   Погибни зэк - самое большее Кальтю бы просто закрыли на зону, досидел
бы свои полтора, с гаремом нигде не страшно. Но тут - полноценного чело-
века не стало, нельзя без последствий. На экспертизе выявили алкоголь  в
крови (не докажешь ведь, что позавчерашняя бражка) и приплюсовали винов-
нику. Если жена ровесница - как раз до пенсии ей дожидаться.
   ХXV Каждый, конечно, задавался вопросом: а все-таки, при всем при том
- почему мы еще не выродились? Любой специалист по евгенике  подтвердит:
этих миллиардов декалитров спиртного генофонд никакой нации выдержать не
может. А вот поди ж ты
   - у нас в Серебрянке всего один дебил, да и тот, если счет  и  письмо
не затрагивать, не глупее среднего американца. Парадокс? Мистика? -  Су-
ровый материализм: действительно, давно бы согнали нас  в  резервацию  и
шустрили бы на наших просторах расторопные азиаты и хваткие  скандинавы,
когда бы не ГУЛАГ. Увы, не повезло этому слову, и само по себе оно  -  с
двумя гадами по краям - малосимпатично, но факт: тюрьмы, зоны, поселения
- это же заповедники трезвой спермы! (Относительно, конечно, - нет в ми-
ре совершенства.) Вполне Отец народов кликуху свою  заслужил.  Не  берем
воплощение, уже все тут сказано, но идея-то -  блеск!  Не  какой-то  там
смехотворный сухой закон - только бандитов плодить.
   Всегда иметь в  государстве  два-три  миллиона  мужиков,  практически
(сравнительно с волей) не пьющих по 3-5-10 лет! - Смогли  же,  добились,
ввели в русло - без максимализма ненужного, без  перегибов,  в  границах
реального (десять миллионов с четвертными на ушах - это романтизм:  впе-
чатляет, но уводит от жизни).
   Сейчас, с высоты творящегося бардака, особенно  очевидно:  мой  народ
должен сидеть. Не знаю пока, как это устроить,  но  колония-поселение  -
даже с эстетической точки зрения - оптимальный вариант. Уж не говоря про
грубые резоны:
   все при деле, не озорничают, денежки на лицевых накапливаются...
   Осекаюсь: не изуверствую ли? Мужиков - на шконки, девок - на каменный
фалл...
   Нет. Размозжить нас в этническую слизь - вот изуверство.
   Впрочем, опять я отвлекся - накипело. Но не в сердцах сказал, в  пол-
ном сознании.
   И себя никак не исключаю: такому, как я,  -  родившемуся  без  особой
специализации, просто одобрительно смотреть на мир, радоваться его  уда-
чам, сочувствовать промахам - в Серебрянке самое место. На зэковском бе-
регу, разумеется. А что? Ни к кому чересчур не привязываться, но во всех
понемножку влюбляться. Надеяться на чудо помиловки, но спокойно и груст-
но знать, что конец срока все равно придет - и дома тебя  ждут.  Никакой
политики: политика - ментовское дело, а ты только щемить себя не  давай.
И - главное! - никакой ответственности - даже за принимаемые кубы: сплав
все спишет!
   Не могу вообразить лучшей доли.
   Однако с кубами технорук что-то заподозрил - решил ревизию послать. А
я-то - да, накидываю мужичкам, если до рупь на рупь не хватает. (Не бес-
корыстно, как и другие приемщики.) Не лихачу, но,  строго  говоря,  срок
уже можно вешать. Грозные же ревизоры - это главбух  со  счетоводом,  то
есть Любка с Нинон. Двадцать штабелей должны переточковать и  нас,  уго-
ловщину, вывести на чистую воду.
   Механизм ревизии прост: Нинон цифры с торцов кричит (это  мы  ставим,
приемщики, - диаметр каждого хлыста), Любка записывает. Но штабеля  здо-
ровенные, явно за день не управиться. А радости большой нет - и назавтра
по жиже чавкать. Поэтому решили рационализировать: цифры пусть приемщики
кричат, а ревизорши обе пишут. Вместо одного - сразу два штабеля в  обо-
роте. Ну, мы и накричали цифр - боюсь, переусердствовали. Как потом  уз-
нал - кубов триста лишку получилось. Технорук рукой махнул,  матернулся,
- но ревизий больше не засылал.
   XXVI Из дальнего угла барака - восторженное:
   - Писечка - як ягодка! Як черешенка! - опять Сухоненко  свою  терпилу
расписывает.
   Десятый год за этим занятием, а вс„ новые краски находит, нимфоман.
   - Хоть знает, за что чалится. А тут за растоптанный башмак восемь лет
кувыркайся, - печально, но без надрыва комментирует Игорек.
   Семь лет уже позади - что ж теперь надрываться.
   Не в моих правилах преступное прошлое ворошить, но в том-то и дело: у
Игорька его нет. (К чести нашего судопроизводства начала  восьмидесятых,
из примерно двухсот откровенничавших со мною -  это  всего  лишь  второй
случай кристальной безвинности. У остальных - хоть  нос  разбитый,  хоть
двугривенный - но фигурировали.) 117-я вообще - растяжимая  статья  (как
ей по содержанию и положено),  и  родные  жены  мужей  по  ней  упекают.
Игорька же друган к своей знакомой затащил. Выпили, порезвились, и вдруг
- законный нагрянул. Ну, штанишки надели, распрощались - культурно  вс„.
А вечером - повязали обоих: пассия заявление накатала. Муж ли  заставил,
или сама инициативу проявила - неважно это, хуже другое: в первый же год
друган помер на зоне. От тифа. У них там  эпидемия  была,  Игорька  тоже
скрутило, но - выкарабкался.
   Родители подельников дружили до этого, но тут - у той матери  свихну-
лось что-то.
   Одна статья, один срок, на одной зоне - но чужой выжил,  а  мой  нет.
Каждый месяц стала звонить предкам Игорька, осведомляться: "Ваш не  умер
еще?" Года два доставала, потом только успокоилась.
   - Мне недавно старики написали об этом, я и не знал.
   - А что, друган-то твой - один у нее был?
   - Ну. Она и от армии его отмазала... А тут - даже могилы нет.  Конеч-
но, крыша поедет.
   - Почему нет?
   - Так не выдавали тела-то.
   - А много перемерло?
   - Да нет, не очень. Человек двадцать. Один все плакал, пока в  созна-
нии, - месяц до звонка.
   - А твой?
   - Нет. Он не верил, что умирает. Он первый был, еще никто не крякнул.
После него и сказали, что тиф.
   К 117-й возвращаясь, два замечания. Во-первых, за четвертую часть по-
ложено пассажиров опускать. И когда-то соблюдалось неукоснительно. Но  в
восьмидесятых гнилой ветерок либерализма уже повеивал в уголовной среде,
уже начинали сквозь пальцы смотреть - увы, увы. Вон,  пожалуйста,  Сухо-
ненко со своей черешенкой. Не отсюда ли и пошло по всей стране  расшаты-
вание устоев?
   А во-вторых, по первым трем частям - сколько ни видел -  все  как  на
подбор:
   гвардейцы! Матушка-императрица - любого бы в полковники, за один вид!
Черт его знает, здесь буксую: как это получается? Ведь при таких  статях
- только свистни
   - шалавы гирляндой нацепятся. Да, может, как раз поэтому: не привыкли
к отказам.
   Так что публичные дома, конечно, дело  нужное  и  полезное  (вс„  ле-
гальное лучше нелегального: бляди, гомосеки, коммунисты) - но не  снимут
они проблему.
   Насиловали и будут насиловать.
   Провоцировать не надо, вот что, девчата. Ну, и там  -  каратэ,  у-шу,
каблуком по яйцам - осваивайте потихоньку. Только не увлекайтесь  черес-
чур. Все-таки мужики - это условный противник, не враг номер один.
   Кстати, как у древних было с этим? - А у них не стояло  так  остро  в
мирное время.
   Да-да, 117-я - обратная сторона женской эмансипации. Посеешь, как го-
ворится, ветер...
   Ничего, бабоньки. Скоро мы сопьемся все, сами же будете  ностальгиро-
вать:
   - Вон, деды ваши - никаких эректоров, силком, бывало,  брали,  кипела
кровь!
   Богатыри - не вы!
   XXVII Раньше думал: люди не добрые и не злые, а такие, какими их зас-
тавляют быть.
   Потом понял: это меня так заставляют думать. А вот управленские  чины
с непоколебленным марксистским мировоззрением так и уверены, что зэк при
каждом удобном случае должен жрать собак, пить одеколон и заниматься ак-
тивным гомосексуализмом. Бытие заедает сознание.
   Но не все так просто, увы. Что, если пассажир вегетарианец?  Аллергия
на одеколон? И, наконец, не стоит у него на юношей? (Случаются такие ка-
зусы.) Нет, ни о какой табула раза не может быть речи. Конечно,  опреде-
ленным усилием можно в себе подавить врожденное отталкивание - или пред-
расположение, но это будет внутреннее усилие. Обстоятельства  ничего  не
решают.
   Но вернемся к собакам. Верхний склад - не нижний, из деревни гуляш не
подманишь.
   Приходится самим разводить. У Геши в будке  подрастали  трое:  Альма,
Малыш и Мишка
   - все разной беспородности, но одинаково умилительные.  Воспитание  -
по избытку досуга - я взял на себя и оттого лучше знал их природные  за-
датки. Первый шаг - приучение к опрятности. Едва щенок напустит лужицу -
его следует повозить в ней мордой и выкинуть за дверь. Малышу потребова-
лось четыре урока, Альме - три.
   Мишка же все понял с первого раза - так началась наша дружба.
   Я не ошибся в нем: не было пса умнее Мишки в вишерогорском леспромхо-
зе, а может, и во всем Красновишерском районе! По экстерьеру же - что-то
среднее между лайкой и овчаркой, черный, с белоснежным жабо -  красавец!
(Толян бы причмокнул:
   сторублевый малахай, как минимум!) Только Мишку - когда он чуть  под-
рос - я брал с собою на прогулки, с ним ходил принимать у других бригад;
однако он свою привязанность делил строго поровну между  мною  и  Гешей.
Как определил, что Геша - бригадир, - не могу сказать. Но  всех  прочих:
сучкорубов, огребщиков, тракториста с чокеровщиком - щенок  игнорировал.
Однажды мы с Гешей, разойдясь метров на пятьдесят, стали хором  звать  к
себе Мишку - жестокий эксперимент, но хотелось выяснить: кто же для него
главный? Кончилось плачевно - в буквальном смысле: стал припадать на жи-
вот и рыдать - только что слезы не катились. После чего мы сошлись  еди-
нодушно: этот - не мясной.
   Видимо, Мишка угадал наше решение, потому что начал сторониться Альмы
и Малыша, я бы сказал - слегка презирать.
   Сойкин, забредя как-то, полюбопытствовал огульно:
   - Ну что, скоро котлеты из них?
   Наверное, именно тогда всех людей в форме Мишка  зачислил  во  враги.
Это обернулось роковым исходом для лесных собак, и я  не  одобряю  такой
юношеской горячности. Знай про себя, что ты не мясной, но  ведь  на  лбу
ничего не написано, а человеку в форме свойственно ошибаться - еще древ-
ние подметили.
   Впрочем, и Альма, и Малыш были по-своему очаровательны. Малыш -  при-
хотливая помесь таксы с ротвейлером (хотя ближайшие таксы и ротвейлеры -
за шестьсот километров, в Перми) - приземистый, кривоногий, мускулистый.
Альма - тонкомордое субтильное существо, буря эмоций, море  любви  -  ко
всей бригаде без разбора.
   Утром - первая мчалась навстречу - и не  выдерживала  напора  чувств,
шагов за десять валилась на землю, пела, кувыркалась, снова  вскакивала,
неслась. К нам специально приходили - посмотреть на цирк. Была,  правда,
у нее малосимпатичная привычка: обожала говно подъедать.
   - Это ей витаминов не хватает, - уверял Ваня Щелкунов.
   Но и в зеленую пору, в таежное многотравье  -  продолжала  извращенно
гурманствовать, несмотря на все окрики и пинки. Вероят