хотелось;  и
когда они обедали у Харвилов, им прислуживала одна-единственная служанка;  и
миссис Харвил сперва всегда сажала на почетное  место  миссис  Мазгроув;  но
зато потом она так трогательно каялась перед Мэри, узнавши, чья она дочь;  и
они столько раз на дню видались; и в их библиотеке столько сыскалось для нее
романов и она так часто их меняла, что в конце концов  Лайм  был  совершенно
оправдан. Вдобавок ее возили в  Чармут,  и  она  купалась,  и  она  посещала
церковные службы, а в Лайме в храме было на кого  поглядеть,  не  то  что  в
скучной пустой церквушке у  них  в  Апперкроссе;  и  по  причине  всех  этих
обстоятельств вместе с сознанием необходимости жертвенных своих трудов, Мэри
очень мило провела две недели.
   Энн спросила про капитана Бенвика. Лицо  Мэри  тотчас  омрачилось.  Чарлз
расхохотался.
   - О, капитан Бенвик отлично себя чувствует, но его не разберешь  -  такой
странный молодой человек. Мы приглашали его к нам на несколько  дней.  Чарлз
собирался пострелять дичь с ним вместе, он, казалось, был в восхищении, и  я
уж думала, что все улажено,  как  вдруг!  Во  вторник  вечером  он  начинает
извиняться пренелепейшим образом. ?Он в жизни не брал в руки ружья?, и  ?его
не так поняли?, и он обещал то, он обещал се, и в конце концов  он  попросту
отказывается ехать! Решил, наверное, что заскучает с нами, но, смею  думать,
мы у себя на Вилле уж сумели бы развеселить даже и  такого  страдальца,  как
капитан Бенвик.
   Чарлз снова расхохотался и сказал:
   - Мэри, но ведь ты прекрасно  знаешь,  как  обстоит  дело.  Все  это  (он
поворотился к Энн) по твоей милости. Он воображал, что, отправясь к нам,  он
и тебя найдет под боком; а когда выяснил, что леди Рассел  живет  от  нас  в
трех милях, сердце его не выдержало и он не нашел в себе сил ехать с нами.
   Мэри не очень милостиво с этим  соглашалась;  то  ли  она  полагала,  что
капитан Бенвик по рождению и состоянию своему не вправе  влюбляться  в  дочь
мистера Эллиота, то ли ей  не  хотелось  допускать,  что  Энн  скорее  может
привлечь гостя в Апперкросс, нежели она сама, - нам остается только  строить
догадки. Энн, однако, нисколько  не  обескуражил  такой  поворот  разговора.
Смело признавшись себе, что она польщена, она продолжала расспросы.
   - Ах, - воскликнул Чарлз, - он говорит о тебе в таких выражениях... -  но
тут его перебила Мэри:
   - Помилуй, Чарлз, я и не слышала, чтобы он говорил об Энн. Энн, он о тебе
и не упоминал.
   - Пусть так, - согласился Чарлз. - Пусть не упоминал. Но  для  меня  ясно
как божий день, что он от тебя без ума. Он бредит книгами, которые  прочитал
по твоему наущению, ему хочется с тобою о них поговорить; в  одной  он  даже
что-то такое нашел, что-то такое... но нет! не стану уж притворяться,  будто
запомнил, но что-то  очень,  очень  возвышенное  -  я  сам  слышал,  как  он
рассказывал Генриетте; и как он говорил при этом о ?мисс Эллиот?! Да,  Мэри,
тут уж  я  могу  поручиться,  своими  ушами  слышал,  а  ты  была  в  другой
комнате. ?Изысканность, любезность, красота?. Вот! Совершенствам мисс Эллиот
нет числа.
   - Какая жалость! - вскричала огорченная Мэри. -  Какая  жалость  в  таком
случае. Ведь мисс Харвил всего только в прошлом  июне  умерла.  Невелика  же
цена его  сердцу,  не  правда  ли,  леди  Рассел?  Я  уверена,  вы  со  мной
согласитесь.
   - Мне надо взглянуть на капитана Бенвика, прежде  чем  о  нем  судить,  -
отвечала леди Рассел с улыбкой.
   - И у вас очень скоро явится такая возможность, уж поверьте, сударыня,  -
сказал Чарлз. - Хоть с нами он ехать не решился и  станет  откладывать  свой
официальный  визит  до  последнего,  можете  не  сомневаться,  он  вскорости
ненароком заглянет в Киллинч. Я объяснял ему  дорогу  и  расписывал  красоты
здешней церкви; он охотник до архитектурных красот, вот я и подумал,  что  у
него будет достойный предлог, и верно - он слушал  меня,  весь  внимание;  я
заключаю, что он очень скоро объявится. Словом,  я  вас  предуведомил,  леди
Рассел.
   - Я с радостью приму всякого доброго знакомого Энн,  -  любезно  отвечала
леди Рассел.
   - Ах, при чем тут Энн? - сказала Мэри. - Он же мой  добрый  знакомый.  Мы
последние две недели были неразлучны.
   - В таком случае я счастлива буду принять капитана Бенвика, общего вашего
доброго знакомого.
   - Уверяю вас, сударыня, вы не  найдете  в  нем  ничего  приятного.  Таких
скучных молодых людей свет не видывал. Нередко он проходил со мною от одного
конца набережной до другого, ни разу не раскрыв рта.  Нет,  учтивым  его  не
назовешь. Он вам не понравится, я уверена.
   - В этом мы с тобою не сходимся, Мэри, -  сказала  Энн.  -  Я  думаю,  он
понравится леди Рассел. Оценив достоинства его ума,  леди  Рассел,  полагаю,
перестанет замечать пороки его воспитания.
   - Вот и я так думаю, - сказал Чарлз. -  Я  уверен,  что  леди  Рассел  он
понравится. Он именно во вкусе леди Рассел. Суньте ему в руки  книгу,  и  он
день целый будет ее читать.
   - Именно! - воскликнула  Мэри  с  досадой.  -  Он  уткнется  в  книгу,  и
заговорите ли вы с ним,  уроните  ли  ножницы  -  он  решительно  ничего  не
заметит. Неужто такое может понравиться леди Рассел?
   Леди Рассел наконец засмеялась.
   - Право же, - сказала она, - вот  уж  не  предполагала,  что  мое  мнение
касательно кого бы то ни было может породить столь напримиримые споры. Я  бы
хотела, однако, чтобы сам он сюда явился. И вот тогда, Мэри, ты узнаешь  мое
суждение, а заранее судить я не берусь.
   - Он вам не понравится. Могу поручиться.
   Леди Рассел перевела разговор на другое. Мэри с воодушевлением заговорила
о том, каким удивительным образом они столкнулись, а верней,  разминулись  с
мистером Эллиотом.
   - А вот этого человека я бы не желала видеть. Он уклонился  от  сердечных
отношений с  главою  своего  рода  и  тем  произвел  на  меня  пренеприятное
впечатление.
   Сей приговор положил конец вдохновению Мэри и разом пресек ее излияния.
   Хотя Энн не решалась расспрашивать  о  капитане  Уэнтуорте,  долго  ждать
доброхотных рассказов о нем ей не пришлось. Как  и  следовало  догадываться,
расположение духа у него заметно изменилось к лучшему, он был уж не тот, что
в первую неделю. С Луизой он не виделся; и так опасался, что свидание  может
повлечь для нее дурные последствия, что  вовсе  и  не  стремился  увидеться;
напротив того, он намеревался  как  будто  уехать  на  неделю,  пока  ей  не
полегчает. Он собрался в Плимут и звал с  собою  капитана  Бенвика,  но,  по
настойчивым уверениям Чарлза, тот куда более расположен  был  отправиться  в
Киллинч.
   Не подлежит сомнению,  что  и  леди  Рассел  и  Энн  нередко  с  тех  пор
подумывали о капитане Бенвике. При звуке дверного колокольчика  леди  Рассел
чудилось всякий раз возвещение его визита; бродила  ли  Энн,  уступая  милой
привычке, по отцовым угодьям, навещала ли в деревне больных,  воротясь,  она
всякий раз ждала, что застанет его либо  известие  о  нем.  Капитан  Бенвик,
однако, все не являлся. То ли Чарлз преувеличивал его рвение, то ли  был  он
чересчур робок; и понапрасну прождав целую неделю,  леди  Рассел  заключила,
что он вовсе и не стоит того интереса, какой было начал в ней возбуждать.
   Мазгроувы вернулись в  Апперкросс  встретиться  со  счастливою  ребятн„ю,
распущенною на каникулы, и захватили с собой детишек Харвилов, усугубляя шум
Апперкросса, а дом в Лайме погрузив в тишину. Генриетта осталась  с  Луизой,
прочие же члены семейства водворились на своих местах.
   Леди Рассел и Энн нанесли им однажды визит, и Энн имела случай убедиться,
что Апперкросс снова ожил. Хотя ни Генриетты, ни Луизы, ни  Чарлза  Хейтера,
ни капитана Уэнтуорта тут не было, все так преобразилось со дня ее  отъезда,
как только и пожелать можно.
   У миссис Мазгроув искали защиты маленькие Харвилы, которых старалась  она
уберечь от тиранства мальчишек, явившихся с Виллы  якобы  их  развлекать.  В
одном углу стоял стол, за которым щебечущие девчушки нарезали  папиросную  и
золотую бумагу; а в другом поставец,  заставленный  подносами,  ломился  под
тяжестью  холодцов  и  пирогов,  и  там  кутили  буйные   шалуны;   вдобавок
рождественский огонь ревел так, будто  задался  целью  заглушить  весь  этот
гомон. Чарлз и Мэри, разумеется, тоже явились; мистер Мазгроув  почел  своим
долгом занимать леди Рассел и десять минут целых сидел с нею рядом и  кричал
во  всю   мочь,   безуспешно,   впрочем,   стараясь   перекричать   детишек,
неистовствовавших у него на коленях. Словом, то была  выразительная  картина
счастья семейственного.
   Энн, судя по собственному своему складу, склонна была почесть сей  ураган
весьма несовершенным средством  для  целения  нервов,  подорванных  болезнью
Луизы. Однако миссис Мазгроув, которая подозвала к себе Энн с тем, чтоб  еще
и еще раз поблагодарить от души за все ее заботы, заключая перечень невзгод,
выпавших ей самой, заметила, обведя счастливым  взором  комнату,  что  после
всего, чего она натерпелась, ничего  нет  целительней,  чем  тихие  домашние
радости.
   Луиза быстро  выздоравливала.  Мать  выражала  надежду,  что  она  сможет
вернуться домой, пока не уедут обратно в  школу  ее  братишки  и  сестренки.
Харвилы обещались сопровождать ее в Апперкросс, когда бы  она  ни  приехала.
Капитан Уэнтуорт покамест отправился навестить своего брата в Шропшир.
   - Надо надеяться, вперед я запомню, - сказала леди Рассел, едва они вновь
оказались в карете, - что не следует ездить в Апперкросс  на  рождественских
каникулах.
   У всякого свой вкус на шумы, как и на  прочее;  и  звуки  могут  казаться
самыми безобидными или мучительными, вовсе независимо от их громкости. Когда
леди Рассел спустя немного времени  вернулась  дождливым  вечером  в  Бат  и
долгою  чредою  улиц  проезжала  от  Старого  Моста  на  Кэмден-плейс  среди
мельканья других карет, под тяжкий грохот фур и ломовиков, вопли газетчиков,
зеленщиков и пирожников, под деревянный перестук башмаков, она нисколько  не
сетовала. То были звуки, неотъемлемые от удовольствий зимы; внемля  им,  она
отдыхала душою; и, имей она привычку вслух выражать  свои  чувства,  подобно
миссис Мазгроув, она бы непременно сказала,  что  после  долгой  деревенской
скуки ничего нет для нее целительней, чем эти тихие радости.
   Энн не разделяла ее удовольствия.  По-прежнему  она  решительно,  хотя  и
молча, не любила Бата; едва различая за сеткой дождя зыбкие очертанья домов,
она нисколько не стремилась разглядеть  их  получше;  как  ни  был  для  нее
тягостен долгий проезд по улицам, он все представлялся ей  чересчур  скорым;
ибо кто же ей обрадуется? И с  нежною  тоской  оглядывалась  она  назад,  на
кутерьму Апперкросса и уединение Киллинча.
   Последнее письмо Элизабет, впрочем, содержало интересные известия. Мистер
Эллиот был в Бате. Он явился в дом на Кэмден-плейс; явился во второй раз и в
третий. Был весьма обходителен. Если Элизабет и отец ее не обманывались,  он
столь же усердно искал теперь с ними дружбы и столь же ревностно выказывал к
ним живой интерес, как прежде небреженье. Что ж, если так, весьма любопытно.
И мистер Эллиот возбуждал приятное недоумение в  леди  Рассел,  уже  готовой
отречься от недавних  своих  слов,  обращенных  к  Мэри,  что  это  человек,
которого она не желала бы видеть. Она весьма и весьма желала бы его  видеть.
Ежели в самом деле он вознамерился занять  подобающее  ему  место  послушной
ветви, он мог быть и прощен за то, что отторг  было  себя  от  родительского
древа.
   Энн куда менее занимало последнее обстоятельство, но она, пожалуй,  и  не
прочь была вновь взглянуть на мистера Эллиота, чего не могла бы она  сказать
о многих других, кого предстояло ей встретить в Бате.
   Доставя ее на Кэмден-плейс, леди Рассел отправилась далее, в  собственное
свое обиталище на Риверс-стрит.

ГЛАВА XV

   Сэр Уолтер  снял  дом  на  Кэмден-плейс,  в  почтенном  месте,  достойном
человека, столь  выдающегося;  и  оба  они  с  Элизабет  к  большому  своему
удовлетворению там обосновались.
   Энн с тоской переступала порог, предвидя  долгое  заточенье  и  спрашивая
себя: ?Когда же я смогу отсюда вырваться?? Ей, однако, оказан был прием,  не
вовсе лишенный сердечности, и  она  тотчас  приободрилась.  Отец  с  сестрою
искренно желали показать ей комнаты, а потому встретили ее милостиво.  Когда
садились обедать, было даже не без  удовольствия  отмечено,  что  теперь  их
четверо.
   Миссис Клэй была приветлива и без устали улыбалась,  но  ее-то  улыбки  и
любезности ничуть не удивляли Энн.  Она  предвидела,  что  миссис  Клэй  при
встрече с нею напустит на себя все что угодно, но обходительность  остальных
была ей внове. Они пребывали в самом превосходном расположении духа, и скоро
ей довелось узнать причины сей радости. Слушать Энн у них не было  особенной
охоты. Тщетно попытавшись получить от нее подтверждение своим догадкам,  что
о них безутешно скорбят в округе, они после беглых незначительных расспросов
тотчас перешли к рассказу о себе. Апперкросс не вызывал их интереса, Киллинч
их мало занимал. Для них существовал только Бат.
   Они имели удовольствие ее  уверить,  что  Бат  нисколько  не  обманул  их
ожиданий. Дом их, без сомненья, был лучший дом на Кэмден-плейс, гостиные  их
затмевали все, в каких случалось им побывать  и  о  каких  они  наслышались,
изяществом обстановки и вкусом убранства. Все искали с ними знакомства.  Все
набивались  к  ним  в  гости.  Уж  как  уклонялись  они   от   желающих   им
представиться, а их меж тем вечно одолевали  визитными  карточками  лица,  о
которых они даже понятия не имели.
   И в этом источник торжества? Удивлялась ли Энн тому, что отец и сестра ее
счастливы? Нет, она этому не удивлялась, но она вздыхала при мысли, что отец
ее не замечал унизительности переменившихся обстоятельств, что он так  легко
сложил с себя тот почетный долг,  какой  налагает  жизнь  на  плечи  каждого
помещика, и окунулся в суетность ничтожных  городских  удовольствий;  и  она
вздыхала, и улыбалась, и недоумевала, когда Элизабет,  раздвигая  перед  нею
двери и важно водя из одной гостиной в другую, восхищалась их просторами;  и
это она-то, бывшая хозяйка Киллинч-холла,  находила  достаточным  для  своей
гордости расстояние между двумя стенами в каких-нибудь тридцать футов!
   Но это были не все причины их счастья.  Был  еще  и  мистер  Эллиот.  Энн
многое услышала о мистере Эллиоте. Они не только простили его, они  были  от
него в восхищении. Он был в Бате уже две недели (он  проезжал  через  Бат  в
ноябре, направляясь в Лондон, и, хотя задержался всего  на  сутки,  весть  о
том, что сэр Уолтер обосновался в городе, достигла его, но он не успел тогда
ею воспользоваться); теперь же он был в Бате уже две недели, и первым  делом
по приезде он оставил свою визитную карточку на Кэмден-плейс, а вслед за тем
так настоятельно просил принять его, а когда его  приняли,  выказывал  такую
сердечную открытость, такую готовность загладить былое, такое желание вперед
встречаться на  родственной  ноге,  что  прежнее  их  доброе  мнение  о  нем
совершенно восстановилось.
   Они не находили в нем  решительно  никакой  вины.  Он  как  нельзя  лучше
объяснил мнимую свою небрежность. Все, оказывается, произошло единственно по
недоразумению. Никогда не имел он намерения от них  отрекаться;  он  боялся,
что от него отреклись, неведомо почему, и молчал из одной только скромности.
Когда же ему намекнули вскользь, что он, быть может, непочтительно отзывался
о семействе и чести семейственной, он был просто  вне  себя!  И  это  он-то,
который всегда гордился тем, что носит имя Эллиота, и  относительно  родства
придерживался всегда взглядов чересчур даже строгих  для  небрежного  нашего
века! Да он был просто удивлен, но надеялся, что характер его и  поступки  в
скором времени опровергнут коварные слухи. И сэр  Уолтер  ведь  мог  навести
справки у всех, кто знал его; и, разумеется, старания, какие употребил он на
то, чтобы при первой же возможности снова стать в положение  родственника  и
предполагаемого наследника, в высшей степени доказывали его искренность.
   Обстоятельства женитьбы его тоже, оказывается, заслуживали  снисхождения.
Сам он не мог их коснуться;  но  один  очень  близкий  друг  его,  полковник
Уоллис, человек весьма достойный, истинный  джентльмен  (и  недурной  собою,
добавлял сэр Уолтер), который с большим вкусом жил в Мальборо Билдингс и  по
собственному его настойчивому  ходатайству  им  представился  через  мистера
Эллиота,  упомянул  кой-какие  связанные  с  этой   женитьбой   подробности,
служившие к оправданию мистера Эллиота.
   Полковник Уоллис давно знал мистера Эллиота, близко знал и его супругу  и
вполне понимал, как могло  все  это  случиться.  Она  была,  разумеется,  не
знатного рода, но  хорошо  воспитанна,  образованна,  богата  и  без  памяти
влюбилась в его приятеля. Мистер Эллиот не мог этому противустоять. Она сама
его домогалась. Иначе никакие бы ее деньги не соблазнили мистера Эллиота,  и
к тому же сэр Уолтер верил вполне, что она была раскрасавица. Все это весьма
и весьма меняло дело. Раскрасавица,  с  большим  состоянием,  и  без  памяти
влюблена! Сэр Уолтер, казалось, совершенно готов был понять мистера Эллиота;
и хотя Элизабет  не  удавалось  взглянуть  на  это  обстоятельство  в  столь
выгодном свете, оно и не вредило в ее глазах мистеру Эллиоту.
   Мистер Эллиот  явился  еще  и  еще,  обедал  у  них  однажды,  когда  его
пригласили, и был польщен, разумеется, оказанной честью, ибо они  не  давали
обычно  званых  обедов;  словом,  он  был  польщен  всяким   доказательством
родственной близости и все свое счастие полагал в том, чтобы  его  принимали
как своего на Кэмден-плейс.
   Энн слушала и не понимала. Надо было помнить,  и  очень  помнить  понятия
тех, кто вел рассказ. Она старалась быть снисходительной.  Быть  может,  вся
история этого примирения  казалась  столь  несуразной  и  дикой  лишь  из-за
способа, каким она излагалась.  Ей  сдавалось,  однако,  что  в  настойчивом
желании мистера Эллиота после стольких лет  быть  принятым  на  Кэмден-плейс
скрывалось нечто на первый взгляд незаметное.  Со  стороны  практической  он
ничего не выигрывал от близости с сэром Уолтером; от разлада  он  ничего  не
терял. По всем вероятиям, он и сейчас был богаче, чем сэр Уолтер; Киллинч же
все равно впоследствии должен был отойти к нему вместе с титулом.  Для  чего
же человеку разумному, а он казался человеком весьма разумным, для  чего  же
ему все это понадобилось? Энн находила тому одну только причину; и  причиной
была Элизабет. Возможно, когда-то она ему и правда понравилась, но случай  и
соображения пользы отвлекли его; и ныне, когда он  мог  распоряжаться  собою
как вздумается, ему захотелось к ней приблизиться. Элизабет,  без  сомнения,
хороша собой, манеры ее самые изящные, благородные, а  характера  ее  мистер
Эллиот тогда не распознал, видя ее лишь  на  людях,  да  притом  сам  будучи
зеленым юнцом. Как выдержат ее нрав и  понятия  его  нынешний  обострившийся
взгляд - это уж дело другое. Энн от души  желала,  чтобы  он  обострился  не
чересчур, если мистер Эллиот и впрямь избрал  своим  предметом  Элизабет.  А
сама Элизабет очень склонна была на это надеяться; и  миссис  Клэй  всячески
поддерживала ее надежды, судя по тому, как переглядывались они,  когда  речь
шла о частых посещениях мистера Эллиота.
   Энн упомянула о своих беглых встречах с ним в Лайме,  но  никого  они  не
занимали. ?А-а, да-да, возможно, то был мистер Эллиот. Они и не знали.  Надо
полагать, то был он?. Им было  не  до  ее  описании.  Они  сами  хотели  его
описать; особенно сэр Уолтер. Он отдавал должное его благородной наружности,
модной элегантности и тщательности туалета, приятному  лицу,  умным  глазам;
но, однако, не мог не сокрушаться о том, что  у  него  так  выдается  нижняя
челюсть,  недостаток,  с  годами,  пожалуй,  усилившийся;  впрочем,   нел