ьзя
сказать, чтобы почти все черты его с годами не изменились к худшему.  Мистер
Эллиот, кажется, нашел, что он (сэр Уолтер) выглядит точь-в-точь как  тогда,
когда они расстались; но сэр Уолтер не мог отвечать ему тем же, и  это  было
так неловко. Однако и слишком роптать не приходится. Мистер  Эллиот  на  вид
куда лучше большинства мужчин, и сэру Уолтеру было бы не стыдно где угодно с
ним показаться.
   Весь вечер только и разговору было, что о мистере Эллиоте и его  друге  в
Мальборо Билдингс. ?Полковник Уоллис так мечтал им представиться!  И  мистер
Эллиот так этого хотел!? Была еще и миссис Уоллис, известная покамест только
понаслышке, ибо она со дня на день готовилась разрешиться от бремени; но, по
словам мистера Эллиота, она была  ?прелестнейшая  особа,  в  высшей  степени
достойная того, чтобы ее  принимали  на  Кэмден-плейс?,  и  как  только  она
оправится, с ней собирались свести  знакомство.  Сэр  Уолтер  высоко  ставил
миссис Уоллис; говорили, она очень хороша собою, красавица. Ему не  терпится
ее увидеть. Он надеется, что это будет возмещенье за все те некрасивые лица,
которые ежедневно он встречает на улицах Бата. Главная беда Бата - множество
некрасивых женщин. Он не хочет сказать, что тут вовсе уж нет хорошеньких, но
число некрасивых превышает всякое приличие. Он, гуляя, часто замечал, что на
одну хорошенькую приходится тридцать, а то и тридцать пять пугал; а однажды,
стоя у витрины на Бонд-стрит, он насчитал восемьдесят  семь  прошедших  мимо
женщин, и среди них хоть бы одна пристойная физиономия.  Правда,  утро  было
морозное, сильный мороз, какой может выстоять с честью едва ли одна красотка
из тысячи, и все же, и все же в Бате прискорбно много уродливых женщин! А уж
мужчины! О тех и говорить нечего. На улицах толпятся такие  страшилища!  Как
мало привыкли здешние женщины видеть что-нибудь сносное,  сразу  заметно  по
тому воздействию, какое оказывает на них человек пристойной наружности.  Ему
еще не случалось прогуливаться под руку с полковником  Уоллисом  (а  у  того
отличная военная выправка, хоть, правда, он  рыжий),  не  привлекая  к  себе
женских  взоров;  все,  все  женские  взоры  были  бесспорно  устремлены  на
полковника Уоллиса. Скромник сэр Уолтер! Ему однако не удался его  смиренный
маневр. Дочь его и миссис Клэй в один голос принялись намекать на то, что  у
спутника полковника Уоллиса выправка, пожалуй, не  хуже  и  он  вдобавок  не
рыжий.
   - А как выглядит Мэри? -  спросил  сэр  Уолтер,  придя  в  самое  веселое
расположение духа. - В последний раз, когда я ее видел, у  нее  был  красный
нос, но, надеюсь, это не всякий день с нею бывает.
   - Нет-нет! Это был чистейший случай. Она очень хорошо  себя  чувствует  и
прекрасно выглядит с самого октября.
   - Если б я не опасался, что это побудит ее выходить из  дому  в  скверную
погоду с риском обветрить лицо, я послал бы ей новую мантилью и шляпку.
   Энн раздумывала, не осмелиться ли ей намекнуть, что платье или чепец едва
ли повлекут опасность подобного соблазна, когда стук  в  дверь  заставил  их
отложить всякое попечение о благе Мэри. Стучат! И так поздно! Не  мистер  ли
Эллиот? Он, они знали, обедал на Лэнсдаун Крессент и, верно, по  пути  домой
решил их проведать. А больше и некому быть. Миссис Клэй была  убеждена,  что
это мистер Эллиот. Миссис Клэй не ошиблась. Со всею пышностью, на какую были
способны  дворецкий  и  мальчик-слуга,  мистер  Эллиот  был  препровожден  в
гостиную.
   Да, это был он, решительно он, только иначе одетый. Энн держалась чуть  в
стороне, покуда он здоровался с остальными и оправдывался перед Элизабет  за
столь позднее вторжение, но он проезжал мимо и не мог удержаться,  он  хотел
только узнать, не простудилась ли она и подруга ее накануне  et  cetera,  et
cetera; и все это высказывалось с самой изысканной  учтивостью  и  столь  же
учтиво принималось, после чего наступил черед Энн. Сэр Уолтер  ее  обозначил
как свою младшую дочь. С разрешения мистера Эллиота, он его представит своей
младшей (о Мэри было как-то забыто); и Энн, смущаясь и краснея, что было  ей
весьма к лицу, подошла к мистеру Эллиоту и по смятению его при взгляде на ее
милые черты, надо думать не стершиеся из его памяти, тотчас догадалась,  что
прежде он и понятия не имел о том, кто она такая. Он был совершенно изумлен,
но еще более был он обрадован. Глаза его сияли. Тотчас он высказал безмерное
свое удовольствие оттого, что они оказались в родстве, напомнил прошедшее  и
умолял принимать его уже как знакомого. Он был  все  так  же  хорош,  как  в
Лайме, только наружность его еще выигрывала, когда он говорил, и держался он
в точности как должно, столь изящно, непринужденно и  мило,  что  она  могла
сравнить его лишь с одним-единственньш человеком.  Он  держался  иначе,  но,
пожалуй, столь же безупречно.
   Он присел с ними и весьма оживил общий разговор.  Без  сомнения,  он  был
человек умный. И десяти минут достало, чтобы  в  этом  убедиться.  Тон  его,
способ выражаться, предметы, какие он избирал, уменье вовремя остановиться -
все  свидетельствовало  об  уме  тонком  и  внимательном.  При   первой   же
возможности он завел речь о Лайме, желая сопоставить их наблюдения,  но  еще
более того желая подивиться тому, как странно судьба их привела остановиться
в одно время в одной гостинице; узнать о  путях  Энн;  поведать  о  своих  и
выразить сожаление, что он упустил тогда возможность засвидетельствовать  ей
свое почтение. Она рассказала ему о том, что выпало ей на долю в  Лайме.  Он
слушал с возраставшим участием. Он одиноко провел вечер в  соседнем  с  ними
нумере; он слышал голоса, слышал  общее  веселье;  решил,  что  они,  верно,
восхитительные люди, и рвался к ним душою, не имея, разумеется, ни малейшего
подозрения о том, что он вправе им представиться. Ему бы спросить,  кто  они
такие! Имя Мазгроув многое бы  ему  сказало.  Что  же,  это  отучит  его  от
пагубного обычая никогда ни о чем не справляться в гостиницах, какой он взял
себе за правило с юных лет, полагая, что любопытство  не  пристало  человеку
светскому.
   - Никто, решительно никто не имеет  более  нелепых  понятий  о  том,  как
следует себя вести, дабы не ударить лицом  в  грязь,  -  сказал  он,  -  чем
двадцатилетний молодой человек. Средства, какие он избирает, глупостью своею
могут равняться лишь с теми целями, какие он себе ставит.
   Но он не мог обращаться к одной только  Энн.  Он  понимал  это.  Он  стал
поддерживать общий разговор, лишь изредка возвращаясь к  Лайму.  Постепенно,
однако, он расспросил ее о том, что там произошло  вскоре  по  его  отъезде.
Узнав о несчастном случае, он уже хотел узнать все подробности. Сэр Уолтер с
Элизабет присоединились к его расспросам,  но  какая  же  тут  была  ощутима
разница! Энн могла сравнить мистера Эллиота лишь с леди Рассел по тому,  как
искренне желал он охватить умом случившееся и как чутко понимал он, скольких
мук стоил Энн ее рассказ.
   Он пробыл с ними долго. Изящные часики  на  камине  серебристо  вызвонили
одиннадцать раз <Аллюзия  на  строки  из  поэмы  Александра  Поупа  (1688  -
1744) ?Похищение локона?>, а дальняя колотушка ночного сторожа уже  начинала
им вторить, когда  мистер  Эллиот  и  все  остальные  спохватились,  что  он
засиделся.
   Энн и надеяться не смела, что  первый  ее  вечер  на  Кэмден-плейс  может
пройти так приятно.

ГЛАВА XVI

   Было одно обстоятельство, в котором Энн, воротившейся  в  семейное  лоно,
хотелось бы удостовериться куда более, чем в том, что мистер Эллиот  влюблен
в Элизабет. Ей бы очень хотелось удостовериться, что отец ее  не  влюблен  в
миссис Клэй; но в первые часы пребывания дома ей отнюдь это не удавалось. На
другое утро, спускаясь к завтраку, она поняла,  что  милая  дама  благородно
прикинулась,  будто  собирается  с  ними  расстаться.  Миссис  Клэй,  верно,
сказала, что, раз приехала мисс  Энн,  сама  она  им  вовсе  не  нужна,  ибо
Элизабет громким шепотом возразила: ?Никакой вам нет причины уезжать. Уверяю
вас, ровно никакой. Она для меня ничто в сравнении с вами?; а как раз  когда
она входила в дверь, отец ее произнес: ?Сударыня, я не  могу  согласиться  с
вашим решением. Вы еще совсем не видели Бата. Вы  только  нам  помогали.  Не
покидайте же нас теперь. Вы должны еще  познакомиться  с  миссис  Уоллис,  с
красавицей миссис Уоллис. Я знаю,  для  вашей  благородной  души  созерцание
красоты есть истинное наслаждение?.
   Он говорил с такой убежденностью,  что  Энн  не  удивилась,  заметя,  как
миссис Клэй украдкой глянула на нее и на  Элизабет.  Собственные  ее  черты,
быть может, выразили недоумение; но ее сестрицу эти хвалы благородной  душе,
кажется, ничуть не  смутили.  Милой  даме  оставалось  уступить  соединенным
мольбам, и она обещала не уезжать.
   В то же утро, когда Энн оказалась с отцом наедине, он одобрил изменения в
ее внешности; объявил, что она ?не так тоща, как  прежде;  кожа,  цвет  лица
значительно улучшились; она теперь глаже,  свежее.  Чем  она  пользовалась??
- ?Да ничем?. - ?Только ?Гауленд? ?  -  ?Да  ничем
вовсе?. - ?Ба! Удивительно?. И, помолчав, он прибавил:
   - Разумеется, тебе следует продолжать в том же духе. От  добра  добра  не
ищут. Не  то  я  тебе  рекомендовал  бы  ?Гауленд?,  постоянное  потребление
?Гауленда?  в  весенние  месяцы.  Миссис  Клэй  пользовалась  им   по   моей
рекомендации, и сама видишь, какую он сослужил ей службу. Веснушек  и  следа
не осталось.
   Услышала бы Элизабет! Уж такие хвалы заставили бы ее  призадуматься,  тем
более  что  Энн  вовсе  не  заметила,  чтобы  веснушек  хоть  сколько-нибудь
убавилось. Да, верно, чему быть, того не миновать. И вреда  от  этого  брака
куда меньше будет, если Элизабет тоже вступит в брак. Ну, а сама она  всегда
найдет прибежище подле леди Рассел.
   Визиты на Кэмден-плейс были сущим испытанием для сдержанности и учтивости
леди Рассел. Видя миссис Клэй в таком фаворе, а Энн в таком небрежении, она,
когда бывала там, не могла постоянно не раздражаться; а когда там не бывала,
она тоже огорчалась все время,  какое  у  человека  в  Бате,  пьющего  воды,
следящего  за  всеми  печатными  новинками,  имеющего  самый  обширный  круг
знакомства, еще остается на огорчения.
   Сведя знакомство  с  мистером  Эллиотом,  она,  однако,  ко  всем  прочим
сделалась снисходительней, а быть может, холодней.  Его  манеры  тотчас  его
рекомендовали; и, побеседовав с ним, она нашла в  нем  столько  серьезности,
вполне искупавшей его легкомыслие, что, как сама она потом признавалась Энн,
она сначала едва не воскликнула: ?И это мистер Эллиот?? и вообразить даже не
могла никого более приятного и достойного ее уважения. Все сочеталось в нем:
проницательность, точность суждений, знание света и  доброе  сердце;  в  нем
сильно было чувство семейной привязанности и семейной  чести,  однако  вовсе
без заносчивости и пристрастия; он жил свободно, как и подобало человеку  со
средствами, однако не кичась своим богатством; обо всех важных делах имел он
свое суждение, однако не бросая вызова мнению света и ни в  чем  не  нарушая
правил благоприличия. Спокойный, наблюдательный, сдержанный,  чистосердечный
молодой человек; никогда не отдавался он  во  власть  минутной  прихоти  или
самолюбия, рядящегося под  великодушие;  и  он  умел  ценить  то,  что  есть
приятного и милого в домашнем кругу, как вовсе это не принято у иных молодых
людей с неуемным воображением.  Леди  Рассел  не  сомневалась,  что  он  был
несчастлив в браке. Так говорил ей полковник Уоллис, да и разве сама она  не
видела; несчастье, однако, не ожесточило его и (как очень скоро  начала  она
догадываться) не мешало ему подумывать о  новом  выборе.  Ради  удовольствия
видеть мистера Эллиота она готова была терпеть  даже  эту  несносную  миссис
Клэй.
   Уже  несколько  лет  прошло  с  тех  пор,  как  Энн  поняла,  что  она  и
несравненный друг ее не обо всем судят одинаково; и потому ее  нисколько  не
удивляло,  что   леди   Рассел   не   усматривала   ничего   странного   или
подозрительного, ничего, наводящего на  мысль  о  тайной  подоплеке,  в  той
настойчивости, с какой мистер Эллиот искал с ними  примирения.  Леди  Рассел
находила вполне естественным,  что  мистер  Эллиот,  достигнув  зрелых  лет,
задался  целью  поправить  отношения  с  главою  рода,  и  всякому  человеку
разумному это рекомендовало его с самой  выгодной  стороны;  ясный  рассудок
всегда излечивается от глупых заблуждений  юности.  Энн,  однако,  позволяла
себе слушать леди Рассел с улыбкой и наконец помянула Элизабет. Леди  Рассел
слушала, смотрела и в ответ лишь уклончиво заметила: ?А-а,  Элизабет!  Пусть
будет Элизабет. Поживем - увидим?.
   Леди Рассел все предоставляла  будущему,  и  Энн  по  зрелом  размышлении
решила ей покориться. Сейчас ничего  нельзя  было  заключить.  В  этом  доме
Элизабет всегда была первой и обыкновенно  окружена  такой  почтительностью,
привыкла к таким знакам вниманья, что больше, казалось уж, некуда. К тому же
не следует забывать, что мистер  Эллиот  всего  семь  месяцев  как  овдовел.
Промедление его было более чем извинительно. В  самом  деле,  нередко,  видя
креп на его шляпе, Энн корила себя за непозволительные мысли; как бы ни  был
несчастлив этот брак, мистер Эллиот слишком долго  прожил  со  своей  женою,
чтобы вот так, вдруг и разом, забыть печальный опыт, связанный с ее утратой.
   Однако, к чему бы это все ни вело, он был, без сомнения,  самым  приятным
из их здешних знакомых. Она ни с  кем  не  могла  сравнить  его;  с  отрадой
болтала она с ним о Лайме, где стремился  он  вновь  побывать,  кажется,  не
меньше, чем сама она. Не раз они возвращались к  обстоятельствам  их  первой
встречи. Из слов его явствовало, что он тогда  смотрел  на  нее  с  живейшим
интересом. Она и сама о том догадывалась; и она не забыла, как посмотрел  на
нее тогда тот, другой.
   Не во всем их суждения были сходны. Он, замечала она, куда более придавал
значения чинам и связям. И не из одной  только  учтивости,  но  с  искренним
увлеченьем входил он в заботы отца и сестрицы, которые, ей казалось, были их
недостойны.  Однажды  утром  местная  газета  оповестила,  что  Бат  ожидает
прибытия вдовствующей виконтессы Дэлримпл и дочери ее,  достопочтенной  мисс
Картерет; и покой в доме на Кэмден-плейс на  много  дней  был  нарушен;  ибо
Дэлримплы (на беду, по мнению Энн) были в родстве с  Эллиотами;  глава  рода
мучился мыслью о том, как достойным образом им представиться.
   Энн прежде не видела отца и сестрицу в отношениях их со знатью  и  теперь
не могла не испытывать разочарования. Она ждала  лучшего,  полагаясь  на  их
высокое мнение о собственном положении в  свете,  и  невольно  склонялась  к
желанию, которого и вообразить в себе  не  могла:  она  желала  им  побольше
гордости; ибо речи о ?наших родственницах леди Дэлримпл  и  мисс  Картерет?,
?наших родственниках Дэлримплах? звучали на Кэмден-плейс с утра до вечера  и
безмерно ей докучали.
   Сэр Уолтер знавал покойного виконта, но не видывал остальных  членов  его
семейства; трудное положение сэра Уолтера осложнялось еще и тем, что с самой
смерти упомянутого  выше  покойного  виконта  между  семействами  прервалась
всякая переписка, ибо, как раз когда умер  виконт,  сэр  Уолтер  был  опасно
болен и в Киллинче допустили серьезное упущение. В Ирландию так и не послали
соболезнующего письма. Грех пал на голову  нечестивца;  ибо,  когда  в  свою
очередь скончалась бедная леди Эллиот, никакого соболезнования от Дэлримплов
не воспоследовало, а стало быть, приходилось опасаться, что Дэлримплы  сочли
отношения прерванными. Как уладить это  щекотливое  обстоятельство  и  снова
стать на положение родственников - вот в чем был  вопрос;  вопрос,  который,
хотя и более разумно к нему относясь,  леди  Рассел  и  мистер  Эллиот  тоже
полагали важным.  Семейные  связи  должно  поддерживать;  хорошего  общества
должно искать; леди Дэлримпл сняла дом на Лаура-плейс и будет там  жить  три
месяца со всею ей подобающей пышностью. В прошлом году она тоже была в Бате,
и леди Рассел говорила о ней как о женщине очаровательной. Весьма желательно
возобновить семейные связи, никак не роняя притом достоинства Эллиотов.
   Сэр Уолтер, однако, распорядился по-своему и написал наконец  пространное
изысканное  письмо,  полное  подробных  объяснений,  сожалений,   извинений,
высокочтимой своей кузине. Ни  леди  Рассел,  ни  мистер  Эллиот  письма  не
одобряли, но оно сделало свое дело. Вдовствующая виконтесса прислала в ответ
три  строчки  каракулей.  Она-де  рада  и  счастлива  познакомиться.   Труды
завершились, оставалось пожинать плоды. На Лаура-плейс был нанесен визит, от
вдовствующей виконтессы Дэлримпл и  достопочтенной  мисс  Картерет  получены
визитные карточки  и  выставлены  на  общее  обозрение,  и  всем  и  каждому
говорилось о ?наших кузинах леди Дэлримпл и мисс Картерет?.
   Энн было стыдно. Будь даже леди Дэлримпл и дочь  ее  преисполнены  редких
качеств, и то бы ей было стыдно того смятения, какое внесли  они  в  дом  на
Кэмден-плейс. Но она ровно ничего в них не находила. Ни искусства  светского
разговора, ни остроты  ума,  ни  тонкости  обращения.  Леди  Дэлримпл  слыла
очаровательной только потому, что для  всякого  держала  наготове  улыбку  и
незначащий учтивый ответ. Мисс Картерет и того  не  умела  и  была  вдобавок
столь дурна собою и неуклюжа, что, если  бы  не  высокое  происхождение,  ее
никогда бы не приняли на Кэмден-плейс.
   Леди Рассел признавалась, что ожидала большего; но ?все же полезно свести
с ними знакомство?; а когда Энн решилась спросить мнения мистера Эллиота, он
согласился с нею, что достоинств в них не много, однако утверждал, что  коль
скоро они родня, и принадлежат хорошему обществу,  и  собирают  вокруг  себя
хорошее общество, то и нельзя их не ценить. Энн улыбнулась и сказала:
   - По мне, хорошее общество, мистер Эллиот, - это  общество  людей  умных,
образованных и умеющих поддержать занимательный разговор; вот что называю  я
хорошим обществом.
   - Вы заблуждаетесь, - сказал он мягко. - Это  не  хорошее  общество;  это
общество  лучшее.   В   хорошем   обществе   требуют   лишь   происхождения,
образованности и светских манер, да и то  по  части  образованности  там  не
слишком  привередливы.  Происхождение  и  манеры  -  вот  главное;   правда,
кое-какие сведения и в хорошем обществе не почитают за грех;  напротив,  там
их ценят. Моя кузина Энн качает головой. Она мною недовольна.  Она  чересчур
взыскательна.  Моя  милая  кузина  (садясь  подле  нее),  вы   вправе   быть
взыскательной больше, чем любая  из  знакомых  мне  женщин;  но  к  чему  же
приведет вас ваша взыскательность? Сделает ли она вас счастливою?  Не  лучше
ли мириться с  обществом  милых  дам  на  Лаура-плейс  и  пользоваться  теми
выгодами, какие сулит это знакомство? Поверьте, они  станут  самыми  важными
персонами в Бате нынешней зимою, и, если все будут  знать  о  вашем  с  ними
родстве, ваше семейство  (позволю  себе  сказать  -  наше  семейство)  будет
окружено тем почтением, к какому и следует всем нам стремиться.
   - Да, - вздохнула Энн. - Уж конечно, все будут знать, что  мы  с  ними  в
родстве! - Но вдруг опомнившись и не дожидаясь ответа, она прибавила:
   - В самом деле, мне кажется, слишком много труда положено  на  то,  чтобы
добиться этого знакомства. Мне  кажется  (она  улыбнулась),  во  мне  больше
гордости, чем в вас во всех; но мне досадно, что мы так  бьемся,  чтобы  нас
признали родственниками те, кому, без сомнения, мы нисколько не нужны.
   -  Простите  мне,  моя  милая  кузина,  но  вы  несправедливо  судите   о
собственном вашем положении в свете. Быть  может,  в  Лондоне  при  нынешней
вашей скромной жизни все и было бы так, как вы говорите; но в Бате  с  сэром
Уолтером Эллиотом и его семейством всякому лестно све