очиться, но корабли по
привычке тянулись друг к другу, боясь пустынности моря и страшного
одиночества в беде. Слабый, естественно, старался примкнуть своим бортом к
борту сильного. Но в жестокой борьбе за жизнь сильный не всегда вставал на
защиту слабого. Идущие без дыма старались держаться подальше от кораблей
дымивших. Между вчерашними соседями в ордере- велась усиленная переписка по
радио и семафору:
  -  Прошу разрешения присоединиться к вам,
  -  А какова ваша скорость, дружище?
  - Обещаем идти на одиннадцати узлах.
  -  А у нас пятнадцать. Всего вам доброго...
  Белея-высоким мостимом, прощел и "Винстон-Саллен", гудя турбинами. При
виде его сердце Сварта словно оборвалось.
  - Эй, ребята! - заорал он в отчаянии. - Если вы почесали к дому, возьмите
и меня с собой...
  - Не дури, приятель! - отвечали ему оттуда. - Мы до первого русского
порта...
  Брэнгвин, стоя у руля, сказал штурману:
  -  Я жду, сэр.
  Растерянный и подавленный, штурман отозвался:
  - Нет, что ни говори, а улицу в Нью-Йорке переходить все-таки не так уж
опасно... А чего вы ждете от меня, Брэнгвин?
  -  Мне нужен точный курс, сэр.
  -  Ах, да... верно. А какой у вас сейчас?
  - Никакого! Вот сейчас на румбе сто восемнадцать... Устраивает?
  - Ну, так и держите. Потом мы что-либо придумаем. Лишь бы двигаться. Как
вы думаете, Брэнгвин, проскочим или нет?
  - Если не будем дураками, сэр,- отвечал ему Брэнгвин. - Я недаром не
люблю эти плавающие казармы. После линкоров всегда много пустых консервных
банок, но толку от них не дождешься! Будем держаться курса к Новой Земле,
хотя, между нами говоря, сэр, я не думаю, чтобы на скалах там было написано
"Добро пожаловать!". Мне кажется, я перестану вибрировать, когда в
Архангельске поднесу к губам первый стаканчик... "Ты жив, бродяга
Брэнгвин!" - скажу я тогда себе и закушу чем-нибудь солененьким.
  Он даже стал насвистывать, словно бросая вызов судьбе.
  - Эй,- раздался снизу голос капитана,- какая сволочь насвистывает нам
беду на мостике? Увижу - дам в морду...
  - Не обращайте внимания,- посочувствовал штурман. - Вы же знаете, какой у
нас кэп невоспитанный человек... Между нами говоря, он не умеет вести
корабль в море. А жаргон его-это жаргон речника. Я подозреваю, что он взят
конторой из принципа - хоть кота, если нет собаки... Не повернуть ли нам к
норду?
  - Зачем? - ответил Брэнгвин. - У нас курс в Россию, не будем вилять
кормушкой слева направо... Проскочим!
  Ночь они шли хорошо. Утром повстречали в океане советский транспорт
"Донбасс". С палубы корабля  им долго махали, что-то крича, американцы,
спасенные русскими. Они, эти американцы, так и остались на борту советского
транспорта. Забегая несколько вперед, сразу скажу: они останутся в живых.
  Впрочем, из-за чего вся эта паника? Ведь крейсера и эсминцы ушли, оставив
в охранении 12 судов конвойного типа. Кодекс военно-морской чести обязывал
их сражаться с противником до тех ПОР, пока не опустеет последняя кассета с
последней обоймой, пока палуба не уйдет из-под ног в море. Однако этот
параграф кодекса был нарушен самим флагманом эскорта. Сначала он велел
судам ПЛО и ПВО плыть самостоятельно, но, осознав, что сам остается в
рискованном одиночестве, флагман тут же приказал им сомкнуться и
конвоировать в Архангельск не транспорта, а лично его - флагмана! Обладая
преимуществом в скорости, суда боевого прикрытия скрывались за горизонтом,
получая "под хвост" залпы оскорблений от радистов покинутых ими кораблей:
  - Эй вы, грязные писсуары с Пиккадили, снимите ордена, если они у вас
имеются! Желаем вам свернуть свои дряблые шеи раньше, чем немцы сделают это
с нами...
  К чести моряков Англии, в конвое нашлись экипажи, до конца разделившие
общую участь каравана. Но таких кораблей было немного. Незакатное полярное
солнце освещало картину общего развала конвоя, еще вчера идущего в
нерушимом ордере.
  Утром немцы поняли, что теперь им бояться нечего. Первым был взорван
английский транспорт "Эмпайр Байрон" с грузом танков. Он тонул, словно
утюг, а из нижних отсеков наружу прорывало сдавленные вопли и рыдания - это
уходили на грунт заживо погребенные, которым внутри корабля было никак не
раздраить люков. Люди с "Байрона" прыгали за борт - иные, вскрикнув, тут же
умирали от разрыва сердца, не выдержав резкого охлаждения, но мертвецы в
надувных жилетах плавали вместе с живыми. Среди них выскочила из воды рубка
субмарины, покрашенная столь искусно, что издали ее можно бцло принять за
подтаявший айсберг. Высокий блондин, сопровождаемый матросом в блестящих
крагах и с автоматом в руках, спустился на палубу подводной лодки и стал
кричать на английских моряков: "Почему вы участвуете в этой войне? Зачем
рискуете своей жизнью, доставляя танки проклятым большевикам? Кто у вас
здесь капитан?.."
  Капитана никто не выдал. Немцы удовольствовались тем, что забрали из воды
инструктора по вождению танков типа "Черчилль", и снова погрузились.
  После англичан был торпедирован американский транспорт "Карлтон".
Обожженные при взрыве янки облепили понтоны, тут же производя перекличку
команды, чтобы выяснить имена погибших. Понтоны сбились в кучу, а вокруг
них долго кружила на циркуляции неисправная торпеда с подлодки. Круги,
сначала широкие, становились все уже и уже. Один здоровенный негр схватил
весло и заорал на торпеду в исступлении:
  - Сейчас же прекрати свои дурацкие фокусы! Если ты станешь приставать и
дальше, я тресну тебя веслом по рылу...
  Кажется, бедняга принял торпеду за акулу. Или просто не знал, что на
кончике "рыла" расположена самая опасная штука-детонатор! Выпустив облако
зловонных газов, торпеда затонула, но зато рядом, в бурлении моря,
производя шум лопающимися пузырями воздуха, всплыла подводная лодка.
Американцы, уже наслышавшись о нравах немецких подводников, горохом
посыпались с понтонов обратно - в обжигающую стужу, боясь, что их
расстреляют из пулеметов. Но субмарина, лениво расталкивая обломки и
чемоданы команды "Карлтона", медленно растворилась в дымке полярного утра.
  - Не стоит задерживаться,- говорили немецкие подводники,- у нас еще очень
много работы сегодня...
  Качаясь на понтонах, американские моряки могли думать о своей судьбе что
угодно, но они никак не предполагали, что впереди их ждет концлагерь и что
многие из них еще будут завидовать тем, которые не отозвались на
перекличке...
  Разгром покинутого PQ-17 уже начался!
  Невольно напрашивается вопрос: "Что это? Стратегическая ошибка?"
  Но решение всех спорных вопросов мы относим
к концу нашей книги. Сейчас же вперед, только вперед - за кораблями...
Нельзя терять времени. Надо спешить.
  "Тирпиц" выдвигается на передний край войны.

  И ОН ВЫШЕЛ

  Вся нелепость и подлинный трагизм возникшей в океане ситуации заключались
в том, что "Тирпиц" и его эскадра еще тихонько подымливали на якорной
стоянке в Альтен-фьорде... "Цитадель" получила известие об этом примерно
часа через два после того, как из подземелья выбрался Дадли Паунд,
решивший, что "Тирпиц" на полных оборотах пяти винтов устремляется для
разгрома коммуникаций.
  Приказ о спешном отводе крейсеров застал линейные силы Дж. Товея на
расстоянии 230 миль от каравана, западнее острова Медвежий.
  Адмирал. Дж. Товей все же предложил Паунду увести за собой обратно в
Исландию и корабли каравана, но Паунд не согласился. Решения первого лорда
остались в силе даже тогда, когда оперативная разведка англичан выяснила,
что эскадра противника в море еще не вышла... Утащив за собой шлейфы бурого
дыма, линкоры потонули за горизонтом. Касаясь бортами роды, на высоких
скоростях - курсом вест - отходили крейсера и эсминцы.
  Из этого видно, что Уайтхолл не хотел исправить совершенную им ошибку.
Наоборот, ошибка утверждалась как нечто неоспоримое. Отныне только
подразумевалось, что PQ-17 находится на пути в русские порты, - в Уайтхолле
уже никто не верил в его существование.

                                   * * *

  С океана летел мощный поток информации, причем подводные лодки, почуяв
себя хозяевами положения, разболтались в эфире как никогда. Сначала они
отметили замешательство в судах конвоя, потом был зафиксирован резкий
отворот на запад крейсеров и эсминцев. Немцам еще не все понятно в этом
поспешном отходе боевых сил противника, но зато им стало понятно, что
"большая дорога" для разбоя открыта.,. Шнивинд едва успевал проглатывать
обиднейшую информацию.
  Вернулась с моря и воздушная разведка.
  - Конвой рассеялся полностью, - доложили Шнивинду.
  Адмирал смолчал.
  - Туман тоже рассеялся... полностью.
  Шнивинд рассмеялся, как игрок, которому подвалила козырная карта. За
окном норвежского коттеджа светило полярное солнце, совсем не круглое.
Расплавленным металлом оно заливало весь небосклон. И оно будет светить...
еще целый месяц!
  Шнивинд сделал выводы. Для себя. Вся игра отныне в его руках. Караван
остался беззащитен, один, заброшен далеко в океане, и этим снималась вся
ответственность перед Гитлером за сохраннрсть линкора и крейсеров...
  - В чем дело? - засмеялся Шнивинд опять. - Отлично!
  Еще никогда германский флот не имел такой выигрышной обстановки на море.
Английский историк пишет, что "на немецких тяжелых кораблях не было ни
одного человека, который не считал бы теперь, что над ними взошла
благоприятная заря надежды"! Сейчас в знойном Берлине гросс-адмирал Редер
все еще обмусоливал со ставкой Гитлера вопрос о выведении "Тирпица" на
коммуникации, а решительный Шнивинд уже велел выбирать якоря... "Тирпиц"
имел право на выход только с "личного одобрения фюрера", но уверенность
Шнивинда в успехе "Хода конем" была столь велика, что он решил больше не
ждать, когда в Берлине "закончат трепаться".
  Разгром PQ-17 планировался на полдень 6 июля. Операция "Ход конем"
вступила в законную силу. Точнее - в незаконную, ибо Редер в Берлине, когда
узнал о выходе линкора, схватился за седые виски:
  - Как он смел вывести "Тирпица" без одобрения фюрера? Ведь теперь,
случись неудача... головы покатятся!
  Но линкор, пронося свою гигантскую массу в промежностях шхер и фиордов,
по "трамвайным путям" фарватеров уже стремился в открытый океан, и Редеру
ничего не оставалось, как послать вдогонку Шнивинду строгое напоминание:
"ЕСЛИ ОБСТАНОВКА СОМНИТЕЛЬНА - БЕЗ КОЛЕБАНИИ ПРЕКРАЩАЙТЕ ОПЕРАЦИЮ".
Германская эскадра с ловкостью прожималась через тесные "чулки" проливов,
свежий ветер трепал мрачные штандарты флагмана...
  "Тирпиц" вышел!
  Теперь уместен вопрос: Кто его остановит?
  А разве найдется такой смельчак? Кто решится остановить это чудовище,
если весь Home Fleet гоняется за ним третий год подряд, и желая его
поразить, и боясь своего поражения? "Бисмарк" потребовал от Англии большого
напряжения и риска. И погиб, пока не опустели его погреба, с машинами на
ходу!
  Теперь двинулся "Тирпиц" - близнец и собрат "Бисмарка".
  Вот он - смотрите на него!
  Под тяжелым корпусом сами расступаются волны Ледовитого океана. Он
всемогущ, и он отлично сознает свою первобытную силу - как доисторический
ихтиозавр на допотопном болоте, где живет и пыжится всякая мелюэта. Ничто
не задержит бег гитлеровского титана - последнее слово немецкой науки и
технической мысли Германии, обращенной к убийству и порабощению других
народов. Многие тысячи тонн крупповской брони, черных и цветных металлов,
динамо-машины, способные осветить огнями любой столичный город Европы,
фабрика новейшей электротехники, боевых расчетов автоматики, радиолокации и
точнейшей ювелирной оптики заводов Цейса (не считая людей, каждый из
которых проверен гестаповцами) - вся эта лавина живого и мертвого материала
сейчас устремляется вперед, подавляя океан своим небывалым величием...
  Я еще раз спрашиваю:

  КТО ЕГО ОСТАНОВИТ?

  5 июля 1942 года.
  Время - 16.33.
  Курс - 182ё...

  Сметанин сдвинул наушники на виски, доложил на вахту:
  -  Справа по носу... пеленг... стучат винты!
  "К-21" на экономическом режиме моторов шла под водой (погружение было
необходимо для отдыха команды).
  Командирскую вахту в рубке нес офицер Ф, И. Лукьянов.
  -  Говоришь, стучат? Сейчас проверим...
  Мотор бесшумно подал перископ наверх. Откинуты в стороны рукояти
наведения. В мутной пелене брызг и соленой накипи моря двигались, хорошо
видимые, две подводные лодки.
  - Командира в пост! Перед нами цель: две "немки"...
  Лунин шагал в пост с кормы. В самом теплом электроотсеке на широких
спинах моторов спали продрогшие на вахтах сигнальщики. На дизелях, еще не
остывших, была развешана мокрая одежда. Лунин проскакивал в узкие лазы.
Бесшумно открывались и закрывались за ним двери. Тревога объявлена еще не
была...
  - Перед нами-две "немки", - доложил Лукьянов, когда Лунин вошел в секцию
поста, жужжавшую и поющую аппаратурой.
  -  Словам не верю. Покажи...
  Лукьянов уступил ему место возле перископа. Лунин прильнул к окулярам.
Сначала ему тоже казалось, что он видит выставленные из воды рубки
вражеских подлодок. Они медленно передвигались. И постепенно выступали из
коря... выше, выше, выше!
  - Это не лодки,- сказал Лунин, выпрямляясь. - Это КДП эсминцев типа "Карл
Галстер", которые идут в строе уступа... Убедись сам!
  Лукьянов посмотрел: верно, командно-дальномерные посты миноносцев (КДП),
упрятанные в обтекаемые башни и высоко поднятые над рубками, теперь
вырастали над морем... выше, выше, выше. Через минуту стали видны ажурные
переплеты мостиков.
  -  Убедился? - спросил его Лунин.
  -  Так точно.
  -  В чем?
  -  Земля поката.
  Время было 17.12, когда Лунин коротко объявил:
  -  Приготовиться к торпедной атаке!
  Акустик "К-21" матрос Сметанин, обнаружил гитлеровскую эскадру еще за 12
миль (почти за 20 километров).. Теперь начиналось неизбежное сближение с
нею. Шли минуты.
  -  Шум усиливается,- доложил Сметанин.
  Лунин сказал:
  - Эсминцы здесь не ягоды собирают. Очевидно, вслед за ними следует
ожидать прохода других кораблей - более серьезных...
  В 17.20 мотор снова подал перископ на поверхность моря. Николай
Александрович, прищурясь, спросил Лукьянова:
  -  Помощник, хочешь глянуть?
  Лукьянов присел возле перископа, мягкая каучуковая оправа окуляров почти
с нежностью облегла его лицо.
  - "Адмирал Шеер"! - определил он по силуэту.
  - А ты как думал... он самый. А за "Шеером"... видишь?
  Лукьянов крутанул рукояти перископа.
  -  Сам "Тирпиц", - произнес тихо, словно не веря.
  Перископ был опущен. (В охранении. "Тирпица" шел и "Хиппер", но с
подлодки "К-21" этот тяжелый крейсер замечен не был)
  - Хорошо, что мы не польстились на эсминцы,- сказал Лунин. - По малому
бить - только кулаки расшибешь. Будем готовить атаку на "Тирпица". А
сначала нырнем под эсминцы!
  "К-21", прорвав охранение, прошла под днищами вражеских миноносцев,
сближаясь с линкором. Шум могучих винтов, сотрясавших сейчас пучину, слышал
на подлодке теперь не только акустик, - эти ревущие содрогания бронзы и
воды, взорванной вращением лопастей, слышали теперь все на подводном
крейсере. Суеты не было. Сработавшийся экипаж не нуждается даже в командах.
Люди четко выполняют все то, что от них требуется. Но они еще не знают -
кто там, наверху?..
  Перископ снова воздет над баламутью океана.
  - Во, черт бы их всех побрал! - выругался Лунин.
  -  Что там, Николай Александрович?
  - Идут на зигзаге. На очень сложном, и несимметричном, галсируя
постоянно. Нам будет трудно рассчитать углы атаки...
  Носовые торпедные аппараты уже готовы к залпу.
  - Прекрасно,- заметил Лунин. - Будем выстреливать из носовых. Там как раз
лежат шесть штук, изготовленные на крупную дичь... Комиссар! - позвал
Лунин.
  -  Есть! - Лысов тронул пилотку на голове.
  - Пройдись по отсекам. Скажи ребятам, что мы атакуем "Тирпица".. Скажи,
что идем прямо на флагмана! Сейчас будем наводить хандру на Гитлера...
Ясно?
  - Есть. - И комиссар уполз в круглую люковину поста.
  - Начнем работать,- произнес Лунин, склоняясь над планшетом для расчета
боевой атаки.
  Было 17.36, когда Сметанин доложил ему:
  - Пеленг меняется... эскадра переходит на другой курс.
  Там, наверху, совершили поворот на норд-вест. "К-21" пришла на контркурс
с линкором. Все внимание Лунина сосредоточено было только на "Тирпице":
  - К повороту... упустить его нельзя. Мне только он... только он нужен
сейчас... на других я плевать хотел!
  Воля командира, бесстрашие подводника, анализ математика, расчет
геометра, сноровка практичного, ловкого человека - немало качеств надо
проявить сейчас, чтобы выйти (только выйти) на дистанцию торпедного залпа.
  - Еще раз гляну! - сказал Лунин, поднимая перископ.
  Пятнадцать раз был поднят над океаном всевидящий глаз крейсера. Это был
страшный, гибельный, но оправданный риск! Ведь поднятый перископ реял
сейчас над морем, сигналя врагу белой косынкой предательского буруна...
Пятнадцать раз в голове Лунина складывались, подвергались критике и
отшлифовывались, как алмаз, алгебраические расчеты атаки.
  - Ну, кажется, готовы, - передохнул он. - Вперед... на двух моторах.
Будем выходить на пистолетную дистанцию.
  -  Это верняк,- кивнул Лукьянов.
  - Не хвали, они могут еще отвернуть. Ты же сам видел, какие они там
кренделя выписывают...
  Лунин откачнулся от перископа:
  - Все! Самое трудное позади. А выстрелить и дурак сумеет!
  ...Для Лунина и команды его "К-21" сейчас из-за борта "Тирпица" вставали
судьбы кораблей каравана PQ-17!
  По стволам шахт бесшумно скользили электролифты.
  В артпогребах "Тирпица" на мягких манильских матах дремали громадные - в
обхват человека - заряды главного калибра.
  А вот и он сам, этот калибр: задернутые от брызг чехлами, настороженно
досыпали свой мрачный сон перед пробуждением боя крупповские громилы башен.
  В адмиральском салоне "Тирпица" покойный полумрак, лампы-бра отражают
инкрустации переборок, тихо бренчит хрусталь в буфетах. Электрокамины
отбрасывают лживый свет (эрзац настоящего огня) на полированную обшивку.
  С громадного портрета глядится в глубину корабля Гитлер, скрестив руки на
неприличном месте.
  В прачечных крутятся барабаны, простирывая 2400 штук матросского белья из
суровой нитки.
  Хлебопеки кончают выпекать порцию хлеба к ужину, и скоро в адмиральском
салоне запахнет теплыми ароматными булочками.
  Вся жизнь линкора творится сейчас наверху, в просторных рубках корабля,
похожих на научные лаборатории, где люди (не в белых халатах) заняты
сложнейшими расчетами, ведущими к одной цели - к убийству, к разорению, к
грабежу, к панике на океанских коммуникациях...
  Несокрушимость этой жизни, подчиненной регламентам вахт, кажется,
пропитывает даже молекулы брони, и потоки электронов, что струятся сейчас в
обмотках динамо, в редукторах мощных раций, словно убеждают каждого, что
"Тирпиц" всегда постоянен, он несокрушим, как и сама гитлеровская империя!
  Золотые ножны кортика колотятся по бедру адмирала. Руки его, когда-то
молодые, теперь испещрены венами усталости от этой жизни. Под ладонями
нежно скользит бархат поручней салонного трапа. Еще трап. Опять трап...
Этим трапам не будет конца. Тяжелая заслонка бронированной двери пропускает
адмирала, гулко бахая за его спиной, тут же задраенная. Автомат, щелкнув,
включает свет в рубках...
  - Следующий поворот - все вдруг! - следует приказ. - Кильватер ломать,
корабли в пеленг. И галс менять снова...
  ...Лунин отдал бы всю свою жизнь-лишь бы слышать сейчас эти слова. Но
только рев винтов, только содрогание брони - больше ничего не слышит
пучина.
  - Курсовой пятьдесят пять,- напомнил Сметанин.
  - А до залпа всего три минуты,- подсказал Лукьянов.
  Напряжение на "К-21" достигло-предела. Еще никогда лодки Северного флота
не сталкивались с таким противником, еще никогда атака не проходила с таким
невероятным риском. Эскадра над ними все прослушивает через "нибелунги",
она все просматривает через зеркальные "чечевицы" оптики... "Неужели
командир опять пойдет на риск и поднимет перископ?"
  -  Да, подниму,- сказал Лунин.
  Он потом благословлял этот св