нулась. Первый раз за весь день. До чего же ей идет, когда она
улыбается!
   - Хочешь?
   - Тебе идти надо. Что ты придумываешь?
   - Нет, ты скажи, хочешь?
   Она засмеялась и заправила в юбку выбившуюся кофточку.
   - Иди же. А то еще на твое место кого-нибудь возьмут.
   Он положил возле нее на скамейке пиджак, сверток и кулек.
   У двери бюро пропусков оглянулся. Жужелка сидела, уткнувшись в учебник.
   Он взлетел на второй этаж, сунулся в окошко за пропуском - он страшно
торопился.
   - Обеденный перерыв, - сказали ему.
   Он скатился обрадованно вниз, распахнул дверь. Сколько минут он
бессмысленно потерял!
   - Обеденный перерыв сейчас, - сообщил он Жужелке.
   - Да? Ну ладно. Обождем. - Краешком глаз она взглянула на него, не
отрываясь от учебника.
   Ветер поднимал пыль, кружил, прибивал к каменной ограде завода окурки,
шелуху семечек, мелкую гарь отходов.
   Лешка откинулся на спинку скамьи. Возле молоденьких посадок еще слабой
акации сидели на узлах или прямо с краю тротуара, упираясь ногами в
булыжник мостовой, расторговавшиеся на базаре женщины. Они ждали попутную
машину и терпеливо сидели рядком в своих теплых цветных кофтах, окруженные
покупками. Блестела на солнце цинковая детская ванночка.
   А дальше, за ними, где булыжник круто скатывался вниз, поблескивала
вода Кальмиуса и взлетал над рекой мост.
   Неподалеку продавали мороженое. Лешка сорвался с места, прошелся
взад-вперед возле мороженщика и вернулся ни с чем.
   Сколько раз мечтал накупить Жужелке вволю всех сортов мороженого, но на
эти деньги не стал.
   - А когда ж мы теперь к морю пойдем? - спросила вдруг Жужелка.
   - После. Или, если хочешь, - сейчас. Можно прямо сейчас пойти.
   - Лучше сначала дождемся ответа. Тогда пойдем.
   Ветер затеребил ее юбку, и Жужелка обеими руками ухватилась за подол,
натягивая юбку на колени. Она задумчиво уставилась вдаль на поднимавшийся
вверх город.
   Лешка протянул ей сырник. Она взяла и стала есть. Сырники оказались как
нельзя кстати, оторваться от них было невозможно. Они с аппетитом уплетали
их, пока не опорожнили весь кулек. Мировая бабка, эта старуха Кечеджи.
   Самосвал, груженный железным ломом, требовательно сигналил у заводских
ворот. Лешка не спускал глаз с него, пока он не скрылся за воротами.
Может, это с кроватной фабрики привезли.
   - До чего же тянется этот обеденный перерыв, - сказала Жужелка.
   - Теперь уже недолго осталось.
   Он смотрел сбоку на ее круглый подбородок, подхваченный снизу
платочком, на крепкие губы. Перевел дух, сказал сурово:
   - Больше ты не будешь спать во дворе. - В голове мелькнуло: может, во
дворе ей спать все же лучше, потому что у матери ведь ночует шофер, но он
повторил:-Это не дело-одной.
   Позови Полинку, пусть и она с тобой.
   Но она только отмахнулась:
   - Опять ты распоряжаешься.
   Она вдруг заметила Лешкин пиджак и сверток.
   - Зачем ты это взял?
   - А почему бы нет? Дождь, например, посыпет.
   - Нет, зачем ты это взял? Нет, нет! Ты что-то скрываешь.
   А вчера сказал, что ничего не будет. Ты что, соврал? Соврал? Ты скажи.
   Он развалился на скамейке, вытянув ноги.
   - Вот еще. Что за истерика? Что мне может угрожать? Что я, чижик
какой-нибудь, что ли. Поплаваю на "грязнухе", мне стаж отстучит. Для того
и иду. А ты думала, для чего? Можег, в техникум подамся вечерний. В
какой-нибудь дохленький, где полегче. - Он чувствовал: она напряженно
слушает. А его так и несло: на вот, получай. Ведь ей такие нравятся.-Что
важно?
   Чтоб работа не пыльная. Лишь бы зашибать прилично.
   Он сел, выпрямившись, притянул к себе пиджак, сверток.
   Курил короткими затяжками и все говорил, говорил. Жужелка смотрела на
него во все глаза. Он держал сигарету, как Лабоданов, двумя пальцами,
большим и указательным.
   - Ты все врешь! Врешь! - вне себя закричала она.
   Назад он не вернулся и не знал, долго ли Жужелка прождала его.
   Он не мог вернуться к ней. Во-первых, отказ в отделе кадров.
   Признаться? Она станет ужасаться, жалеть его. Продолжать кривляться?
Тоже противно. Во-вторых, он сказал ей, чтоб она теперь без него ни на
.шаг, а у самого осталось каких-нибудь два с половиной часа.
   В общем он вышел с заводской территории через другие ворота.
   Двое парней в ковбойках приколачивали к забору огромное объявление.
Лешка задержался, прочел. Завод производит набор в ремесленное училище лиц
в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет. Что ж, он еще может
поступить. Трест "Домноремонт" сообщал: нужны слесари, электрики, нужны
сварщики, газовщики. Нужны... А что нужно тебе? Вот в чем вопрос.
   Кадровичка, та просто безо всяких ужимок преподнесла ему:
   - Мы тут посоветовались и решили воздержаться.
   Ясно, что ни с кем она не советовалась, просто не по вкусу он ей
пришелся.
   - Для тебя же лучше. Надо на Восток ехать. Вот тебе мой искренний
совет. Таких, как ты, город портит.
   Он ничего не ответил.
   - Да ты садись. Поговорим по душам.
   Но душевного разговора не получилось. Он не сел. Подумал, в его-то
положении самое дельное смыться на Восток. Сказал ей:
   - Как вы рассуждаете? Вы там были? Это только в книгах, сел в поезд на
Восток - значит, уже герой...
   Она перебила:
   - Ты думай, что говоришь.
   Он повернулся и пошел. Его просто душила бессильная злость. Пошлятина и
несправедливость. Подохнуть можно. Что он, тепленького местечка
добивается, что ли? Он мог бы податься куда-нибудь, где получше. Но он
уцепился за эту "грязнуху"; потому что плавал уже на шаланде, и там ему
нравилось и было интересно. После кроватной фабрики он боялся напороться
опять на обыденщину и скуку. В сущности, последняя надежда у него была на
"грязнуху".
   "Чего тут переживать, - сказал он себе. - Разве это судно?
   В обеденный перерыв к берегу причаливает". Но тем обиднее показался ему
отказ.
   Он был так взбудоражен, что происшествия этой ночи просто выпали у него
из головы. А когда немного успокоился и вспомнил обо всем, пошел с завода
к южным воротам. Жужелка ждала его у северных.
   Теперь совсем близко тихо плескалось море. Он забрел са пляж, куда они
собирались отправиться вместе с Жужелкой.
   Всего неделю назад она сидела вот тут. Он старался представить себе
все, как оно было тогда. Но не мог. На пляже стоял гомон - привели детский
сад в трусах и панамочках. Фотограф с закатанными выше колен брюками
хлюпал по воде, нацеливаясь аппаратом на этот выводок. И Лешка никак не
мог сосредоточиться, наблюдая, как ребятишки под водительством худой
женщины в халате, взявшись за руки, всей шеренгой пошли в море.
   Неподалеку завтракало шумное семейство. Взрослые и дети жевали вяленую
рыбу и запивали фруктовой водой из бутылок.
   Ребята постарше гоняли по пляжу мяч, поднимая пыль. Перед глазами
маячила дощечка, прибитая к вкопанному в песок столбику, "Пляж горкомхоза
ј 5". Прошлый раз он ее не заметил.
   Забыть бы обо всем, о чертовых обрезках, о Баныкине, о Лабоданове,
взять бы Жужелку за руку и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Он нащупал
деньги. Девяносто три рубля тридцать копеек. Шесть семьдесят потрачено им
вчера на еду и сигареты.
   Деньги иногда бывают нужны позарез. Но эти деньги, что в правом кармане
у него, здорово ему опротивели.
   Иногда он нехотя думал о Лабоданове. Вернее, не думал, а видел перед
собой его лицо, чужое, плоское, каким оно было в их последнюю встречу.
   Он сел на песок и очутился рядом со старичком, суховатенькйм, жилистым,
с мелкой седой бородкой и крестиком на сиреневой лямке, сползшей на его
голое плечо. Старичок был в бархатной ермолке и трусах. Он лежал на
подстеленной простыне, подложив под голову набитый чем-то портфель, лущил
ногтями подсолнух и беспрерывно жевал.
   Лешке захотелось уйти отсюда. Он встал, посмотрел последний раз на море
и пошел. Грустно защемило в груди, и точно подхватило, понесло его
куда-то. Он думал о Жужелке. Она еще вспомнит о нем. Еще как .вспомнит и
заплачет.
   Лешка задержался на секунду у витрины книжного магазина.
   С плаката на него смотрел парень в скафандре. Он смотрел ему прямо в
глаза, точно хороший знакомый.
   Навстречу из глубины улицы доносилась похоронная музыка.
   Впереди шел старый человек, нес красное знамя с черной лентой по
древку. Женщины несли венки и красную крышку гроба. Старушка - обвязанную
марлей посудину с кутьей. За ними сипел, ползя по булыжнику медленным
человеческим шагом, неопрятный грузовик. На дне кузова, головой к
опущенному заднему борту, лежал в гробу покойник. За грузовиком шел
оркестр, опоясанный помятыми медными трубами.
   Уж умирать, так по крайней мере послужив человечеству.
   Полететь, например, первым в космос. Но такое выпадет одному кому-то.
Полное несоответствие. С одной стороны - космос, с другой - ты, маленький,
копошишься, ищешь свое место на земле.
   - Гражданин! Не ходите по проезжей части шоссе. Это вас касается, не
улыбайтесь. - Лешка не сразу сообразил, что это к нему обращаются в рупор
из синей милицейской "Победы".
   - Граждане! Напоминаем. В городе проводится месячник безопасности
движения. Вы неправильно переходите улицу. Вернитесь ниже, там переход.
   Он вернулся и перешел где следует, хотя на улице, кроме удалявшейся
похоронной процессии, никакого движения заметно не было.
   Он очутился на Торговой. Квартала за три отсюда его, быть может, уже
ждут. Но у Лешки еще оставалось с полчаса до назначенного ему времени.
   В сущности, эта улица давно переименована. На табличках значится:
"Улица имени 8 марта". Но новое название не привилось к ней, и ее
называли, как раньше, с незапамятных времен, "Торговой". Невдалеке, на
взгорье, за старыми лабазами, превращенными давно в "Химчистку", в
"Приемный пункт прачечной ј I", расстилался мощными цехами, дышал, чадил и
скрежетал металлургический завод. По улице и день и ночь катили к заводу
грузовики. Отчаянно погромыхивая, не сбавляя скорости, они круто
сворачивали к мосту, одним рывком минуя угловой пузатый выщербленный
домишко, на приступочках которого так же, как сто лет назад, прилепилась
неприметная старая бабка с ведром подсолнуха. Запустив в ведро граненый
стакан, она ссыпала на рубль подсолнух в карманы возвращающихся со смены
девчат.
   Лешка всего несколько шагов сделал по этой до оскомины знакомой улице,
как вдруг что-то происходящее здесь поразило его. В кузове загородившей
мостовую машины удивительные люди суетились возле удивительных аппаратов.
Лешка припустился бегом. Но он опоздал. Только что здесь происходила
киносъемка, а теперь все было кончено, и артисты стояли группками на
тротуаре, тихо переговариваясь. Немного в стороне ото всех высокий человек
с подкрашенными синими глазами задумчиво курил, опустив руку в карман
черной суконной куртки сталевара. Лешка ошеломленно уставился на него.
   Появившийся в это время человек в берете, с перекинутым через плечо на
ремне аппаратом властно скомандовал:
   - Массовка, в автобус!
   И, повернувшись к Лешке своей крутой ладной спиной, сам направился к
голубому автобусу быстрыми короткими шагами.
   За ним потянулись артисты. И вот вслед за машиной с операторами снялся
с места автобус, и через минуту все исчезло, как не было. Но в душе у
Лешки пело и трепетало чем-то неизведанным, волнующим. "Массовка, в
автобус!"
   Неожиданно он лицом к лицу столкнулся с Игнатом Трофимовичем. Откуда
только он взялся? Прямо как в кино.
   - Салют! - сказал Лешка.
   - Далеко собрался? Ты все ходишь.
   - Хожу. А что мне делается?
   - Погоди. Я же тебя у нас на заводе видел. Ты что, устраиваешься? А то
я ведь "поговорить, где надо, могу. К нам не каждого возьмут.
   - С какой такой стати станете вы обо мне беспокоиться?
   - Ну как же. Я твоего отца знал.
   - Не стоит трудиться. Я уже устроился.
   - Это молодцом. Куда же, в какой цех?
   - Я в космос отправляюсь.
   Игнат Трофимович насупился.
   - Не смешно.
   В самом деле, смешного мало. Лешка топтался, не уходил.
   Игнат Трофимович нетерпеливо посматривал поверх крыш на раскинувшийся
на взгорье завод. Пришел посмотреть, как его домна после аварии выдаст
чугун.
   Давным-давно, когда задули взорванную немцами домнуЛ„шка тогда еще был
маленьким,-мать по вечерам приводила его сюда: с Торговой всего лучше
видно, как идет расплавленный чугун.
   Игнат Трофимович, не глядя на него, сказал ворчливо:
   - Знаешь, что я тебе скажу? В мои времена молодежь была моложе
теперешней. Когда мы его строили. - Он кивнул в сторону завода.
   Представить себе трудно, что завод стоит здесь не вечно. И вообще,
когда это было, то, о чем говорит Игнат Трофимович? Невероятно давно. В
доисторические времена.
   - Работали мы, ни с чем не считались. Хоть, с питанием было тяжело,
никто не обижался, как сейчас иногда обижаемся, когда все есть. Чувства у
нас были, можно сказать, высокие.
   Игнат Трофимович свой жизненный путь считает единственным святым путем.
А разве Лешка что-нибудь имеет против, разве он возражает?
   - Ты скажи, какой к тебе еще подход надо -иметь, чтоб ты начал наконец
честную жизнь?
   - Это можно, это нам ничего не составляет. - И вдруг смутился от того,
что глупо кривляется перед человеком, которого уважает.
   - Я пошел, - сказал Лешка.
   - Как хочешь, - с сожалением сказал Игнат Трофимович. - А то поглядел
бы, как чугун пойдет. Теперь недолго осталось.
   - Времени нету.
   Он спускался вниз по Торговой, и ему было жаль, что не простился
С.Игнатом Трофимовичем. Увидятся ли теперь?
   На каждом углу сидели бабки с мешками подсолнуха. Поворот на мост к
заводу. "Все сейчас тут по-другому, чем было ночью.
   Вот взорванное немцами здание. Он увидел Баныкина- раньше, чем тот
окликнул его. Баныкин прохаживался по тротуару в соломенной шляпе, надетой
слегка набекрень,
   Жужелка вернулась под вечер домой, так и не дождавшись Лешки. Было
ясно, что и здесь, во дворе, он не появлялся. Может быть, бежал куда-то,
спасаясь от милиции. Иногда ей каэалось, что все это бред какой-то. Но
зачем же тогда пиджак и сверток? Каких только глупостей он не наговорил, а
сам уже точно знал, что не вернется.
   Жужелка держала перед собой раскрытый учебник, но сосредоточиться не
могла. Она смотрела на фаянсового кота, стоявшего на комоде, и ей хотелось
реветь. Ведь в брюхе у этого чучела немало рублей, а Лешка где-то ходит
голодный. Она вышла и села с учебником на крыльцо напротив ворот, чтобы
увидеть его, если он все-таки появится.
   Полинка несла ведро с водой, придерживая от ветра подол платья. Она
опустила ведро на землю около Жужелки.
   - Что ж ты не зашла вчера? Я ждала.
   - Да так, - безучастно сказала Жужелка. - Не смогла.
   Полинка подняла ведро и пошла, громко напевая.
   В эту минуту в воротах показалась девушка, та самая, что была вчера в
парке со Славкой. Жужелка вскочила, и девушка, заметив ее, приподняла
приветственно руку.
   - Здравствуй.
   - Здравствуй,- тихо сказала Жужелка.
   - Как удачно я тебя нашла. А я думаю: сюда мне или в следующий дом?
   - Так ведь там тир.
   - Угу. Смотрю: тир. Я и вернулась. Значит, сюда. И смотрю: ты.
   - Да, я!
   - Ты здесь живешь?
   - Ну да.
   - Виктор просил тебе сказать, что он тебя ждет.
   Жужелка не шелохнулась. Как это он может думать, что она пойдет к нему?
   Девушка взяла у нее из рук раскрытый учебник.
   - А после экзаменов что ты будешь делать?
   - Сдавать буду в институт. В медицинский, - механически ответила
Жужелка.
   - Да? А я не стала. - Девушка вернула ей учебник. - Чтоб не
расстраиваться. Лучше не надо.
   Жужелка смутилась и посмотрела на нее.
   - Ты не надеешься?
   - Зачем? Какая от меня польза науке? Я ж не Циолковский и не Павлов.
   Жужелка промолчала. Она не могла утверждать, что от нее будет польза
науке.
   - Ты почему идешь в медицинский?
   - Я давно решила. И мама настаивает.
   - Вот, вот. Мама! Они ведь пожили,-сказала девушка низким голосом. - А
мы? Нам тоже жить хочется. Для тебя что дороже всего? - вдруг спросила она.
   - А для тебя?
   - Для меня? Сидеть и смотреть, как деревья растут или там как люди
проходят по улице.
   - Ну уж! - возразила Жужелка.
   Девушка показалась ей вдруг немолодой и неразвитой, и было странно, что
за минуту до того ей представлялось, будто девушка знает о жизни что-то
такое, чего она не знает.
   Девушка спросила:
   - А для тебя?
   Дороже всего? Любовь. Разве это выговоришь? И потом, что такое любовь?
Может, она не способна испытать ее? Может, она просто синий чулок, скучная
недотрога?
   - Самое главное? - Она неловко засмеялась. - Ну, сдать завтра химию. И
в институт, конечно, поступить.
   - Тебя, наверное, не примут. Берут в первую очередь тех, кто работал
уже. Потом - мужчин, А не девчонок-десятиклассниц.
   Она все знает, и голос у нее какой-то бесстрастный, расслабленный. Но
при всем том она вовсе не желала уколоть Жужелку, сделать ей неприятное.
Жужелка это почувствовала. Она нисколько не обиделась. Посмотрела открыто
в лицо девушки.
   - Это он тебя специально послал?
   - Виктор? Ну да. Я же тебе сказала: просил, чтобы ты сейчас пришла.
   - Прямо сейчас?
   Борьба в душе была совсем короткой.
   - Это он, наверно, должен что-то сообщить мне о Лешке, - сказала она
строго, хотя девушка была нелюбопытна, она ни о чем не спрашивала.-Я
просто не знаю, где он может быть.
   У него ведь/большие неприятности. Вернее даже, несчастье.
   Только я не могу тебе ничего сказать. Ты не обижайся,-пожалуйста. -
Девушка слушала, расширив глаза. - Лешка абсолютно честный человек.
Понимаешь? Абсолютно! Это просто несчастье, что/так случилось...
   Девушка смотрела на нее, расстроенная. Она подперла ллдоньюЯеку и
качала головой, став сразу похожей на самых обычных женщин вроде матери
Жужелки.
   - ЧЗ.Х. что ж теперь делать?
   Что за девушка! Так бы и расцеловала ее! Как она приняла все к сердцу!
   - Надо что-то делать,-сказала Жужелка, чувствуя прилив энергии.-Ты меня
обожди, ладно? Я только переоденусь.
   Она решительно вошла в комнату. Сняла с комода и опустила на пол
фаянсового кота. Искать молоток было некогда. Присев на корточки, она
ударила кота утюгом.
   Жуткий грохот, звон раскатившейся мелочи. Жужелка поспешно собрала
рубли, пятерки, вывалившиеся из разбитого кота. Черепки снесла на кухню в
помойное ведро. Быстро переоделась, завернула, не считая, деньги в газету
и ушла.
   - Я сейчас, - сказала она поджидавшей ее девушке. - Одну минутку:
   Она добежала до двери старухи Кечеджи и, не стучась, толкнула ее.
   Старуха охотилась за мухой, залетевшей в комнату, шлепала полотенцем по
оконному стеклу, приговаривая:
   - Что ты против меня? Сдавайся сразу!
   Услышав шаги за спиной, она быстро обернулась, всплеснула руками.
   - Ай-яй! Куда так вырядилась, деточка!
   На Жужелке было белое платье в оборках, то самое, которое надевала,
когда шла первый раз с Лешкой в гости к Лабоданову.
   - Да ты сядь же.
   - Спасибо, бабушка, я не могу. Совершенно некогда. Честное слово. Я вас
очень прошу: если придет Леша - может, он заглянет домой, - отдайте ему
этот пакетик. - Она мучительно покраснела.-Тут деньги. Я вас очень прошу.
Может, ему понадобятся.
   Старуха Кечеджи как-то сразу стихла, озабоченная.
   - Куда же ты сама идешь?
   - Я скоро приду. Я в гости иду к одному товарищу. Я вас очень прошу,
может, он придет.
   Надо было быстрее уходить, пока мама не застукала ее в этом белом
платье, сшитом для выпускного вечера.
   На углу, неподалеку от дома, где жил Лабоданов, Жужелка и девушка
простились.
   - Ну, я пошла. Мне в порт, на работу.-Она ведь работает кассиром. - А
насчет завтра - ни пуха ни пера тебе.
   Она пошла, плавно скользя, точно раздвигая воздух. Жужелка старательно
оправила платье. Вот здесь, кажется, - в эту самую подв0ротйю они с Лешкой
свернули тогда.
   - Она вышла во двор. На втором этаже, там, где наружная лестница
образует площадку, стоял Лабоданов. Ждал.
   Жужелка взялась за перила. С каждой ступенькой отчаянней колотилось
сер