вила Россию, Шарль вывез ее из  этого
ада. Она припала к его плечу и зарыдала.
   Он гладил ее по голове, успокаивал, растроганный скорбью, с  какой  она
расставалась с родиной, покинула ее ради него, разошлась с мужем,  порвала
связи с друзьями.
   Вика перехватила его руку, поднесла к губам, поцеловала. Это был первый
искренний порыв. В Москве они встречались с Шарлем у Нелли. Ее муж - Жорж,
уезжал на весь день. Нелли тоже смывалась, они с Шарлем  оставались  одни.
Шарль был ей  приятен,  сильный,  опытный.  Она  была  не  менее  опытной,
однако-никогда этого не показывала, добропорядочная замужняя  женщина,  но
подчинялась ему, быстро и хорошо  усваивала  его  уроки  и  не  сдерживала
страсти, которую он в ней возбуждал:
   - О, Шарль!
   И приникала к нему, потрясенная, обессиленная, покорная... Мужчинам это
нравится, тешит их самолюбие.
   Но сейчас, здесь, в вагоне, это был  искренний  порыв,  ее  переполняла
нежность к Шарлю. С каким достоинством он держался на границе, человек  из
свободного мира, его пример  придал  и  ей  силы.  Вика  открыла  сумочку,
достала носовой платок, вытерла слезы.  Она  никогда  не  подведет  Шарля,
будет ему верной, преданной женой. Мелькнула мысль о его  бывшей  невесте,
не ждут ли ее какие-то неожиданности с этой стороны? Навряд  ли.  Конечно,
француженки живые, пикантные, остроумные, но  нет  у  них  ее  царственной
осанки,  величественной  скромности,  молчаливой   значительности,   Шарль
все-таки предпочел ее. Она всегда будет рядом  с  ним,  благоустроит  дом,
покажет парижанам, что такое русское хлебосольство.
   Вике не пришлось устраивать дом, ее ждала роскошная квартира на третьем
этаже старинного дома на улице Бельшас (Bellechasse),  что,  как  объяснил
Шарль, в переводе на русский означало "хорошая охота" и свидетельствовало,
что здесь аристократический квартал Парижа. Уютная улица, намного уже, чем
Арбат, вымощенная брусчаткой и уставленная большими фонарями Lampadaire.
   Застекленные,  в  узорчатых  решетках  из  чугунного  литья  двери,   с
массивным медным кольцом, вели в длинный холл с  мраморным  полом.  Справа
зеркало во всю стену, слева комната консьержки, рядом  доска  с  фамилиями
жильцов, но без номеров квартир, чтобы без  ведома  консьержки  в  дом  не
проходили люди, не знающие, где живет нужный им человек.
   Вика успела мельком глянуть на себя,  поправила  шапочку  и  тут  же  в
зеркале увидела, как к  Шарлю  засеменила,  протягивая  руки,  низкорослая
полная женщина в очках:
   - C'est vous, monsieur Charles, quelle surprise! [Это вы, месье  Шарль,
какой сюрприз!]
   Спустилась горничная, такая же маленькая, но сухонькая, в  переднике  с
оборками, тоже заулыбалась, заохала:
   - Monsieur Charles, quelle joie,  quel  bonheur!  [Месье  Шарль,  какая
радость, какое счастье!]
   Шарль представил Вику:
   - Madame Victoria, ma femme [мадам Виктория, моя жена].
   И тут уже обе радостно залопотали, всплеснули руками:
   - Ah, monsieur Charles, permettez - nous de vous  feliciter!  C'est  un
vrae plaisir de voir un tel couple. Vous dtes si beaux! [Ах, месье  Шарль,
поздравляем вас! Просто  удовольствие  смотреть  на  такую  пару!  Вы  так
красивы!]
   Радостно, но без холопства.
   "Умеют радоваться чужому счастью, не то что наше завистливое хамье",  -
подумала Вика.
   Консьержка  проводила  их  до  лифта,  опять  что-то   сказала   Шарлю,
поглядывая при этом на Вику Шарль, улыбаясь, перевел:
   - Мадам Трюбо сообщает тебе, что в доме имеются подвалы,  где  хранятся
вина и дрова для камина. И еще мадам хотела тебя  предупредить,  что  лифт
поднимается только до шестого  этажа.  На  седьмом  этаже  -  комнаты  для
горничных.
   Мадам Трюбо тем временем сделала жест рукой, приглашая  Вику  присесть.
Рядом с лифтом стояла скамеечка, обитая красным бархатом,  над  ней  также
висело четырехугольное зеркало, красной ковровой дорожкой была  устлана  и
широкая лестница.
   Первой поднялась на лифте горничная, ее  звали  Сюзанн,  едва  втиснула
туда чемоданы, таким узким он оказался, открыла  квартиру,  вслед  за  ней
поднялись Вика с Шарлем.
   На площадке дубовый  паркет,  такой  же  и  в  просторной  прихожей,  с
дубовыми шкафами для верхней одежды,  у  входной  двери  на  полу  длинная
пухлая собачка из материи "Boudin", чтобы не дуло с лестницы.
   Сюзанн один чемодан оставила  в  прихожей,  другой  унесла  в  спальню,
показала Шарлю письма в плетеной корзиночке, и Шарль отпустил ее,  сказав,
что они пообедали в поезде.
   -  Я  надеюсь,  что  мадам  здесь  все  понравится.   Если   что-нибудь
потребуется, я у себя.
   - Спасибо, Сюзанн, - поблагодарила Вика.
   Потом она с Шарлем прошлась по квартире, внимательно, с  интересом  все
осматривая. Четыре комнаты. Высокие  потолки  с  лепниной.  Самая  большая
комната - гостиная. Два стола,  один  возле  кожаного  дивана  с  кожаными
креслами, второй у противоположной стены, окруженный  креслами  на  гнутых
ножках с высокими спинками, обитыми бархатом, - как назывался этот  стиль,
Вика не знала. Пианино красного дерева на колесиках и с медными ручками по
бокам. Большой старинный глобус в двух пересекающихся медных обручах и еще
два глобуса на книжных полках.
   Вика тронула один из них пальцем, покрутила, как они делали в школе  на
уроках географии.
   - У тебя в роду были путешественники?
   Шарль засмеялся:
   - Ты увидишь здесь глобусы во многих  квартирах.  У  нас  это  принято.
Большевики хотят завоевать мир, а мы его имеем дома в виде глобуса.


   Окна гостиной выходили во двор, усаженный  каштанами  и  платанами,  на
карнизах в коробках посажены какие-то цветы, сейчас только набухали бутоны
-  герань  -  не  герань?..  Окна  высокие,  почти  от  пола  до  потолка,
закругленные наверху На секретере - серебряные флакончики,  подсвечники  и
чашечка с круглыми углублениями  внутри.  Вика  не  знала  ее  назначения,
подумала - пепельница, как-то  закурив,  бросила  туда  спичку,  стряхнула
пепел. Шарль взглянул на нее с улыбкой, принес ей пепельницу.
   - Если бы это увидела моя мама, сказала бы: "Русские не берегут дорогие
вещи".
   Он вышел на кухню, вымыл чашечку, вытер ее, вернулся с  бутылкой  вина,
плеснул немного на дно, держа ее за ручку,  покрутил,  повертел,  пузырьки
оседали в углублениях.
   - Это старая вещица, принадлежала когда-то  моему  дедушке:  чашка  для
дегустации вина.
   Переходя  с  ним  из  комнаты  в  комнату,  она  подумала  о  том,  что
обязательно родит ему детей, мальчика и девочку, тогда уж будет  настоящая
семья. Ей хотелось ему сказать об этом тут же, сейчас,  но  нет,  пожалуй,
пока не стоит, все же сделала два аборта, но здесь в Париже есть  отличные
врачи, все наладится. Она представила себя беременной, в  широком  платье,
волосы скромно подобраны: "Виктория в интересном положении" -  так  о  ней
будут говорить жены его друзей.  А  что?  Ей  двадцать  пять  лет,  ему  -
тридцать пять,  разница  прекрасная  -  десять  лет,  у  них  должны  быть
здоровые, хорошие, красивые  дети.  Родители  Шарля  наверняка  мечтают  о
внуках, тем более мальчик -  продолжение  рода,  аристократы  относятся  к
этому очень серьезно - ведь Шарль их единственный сын. Таковы были  Викины
планы. Она прекрасно  понимала,  что  Шарль  -  это  предел  ее  мечтаний,
счастливый билет, который она вытянула. Многие девчонки выскакивали  замуж
за кого попало, лишь  бы  уехать  за  границу,  а  уж  там,  за  границей,
оглядеться и сделать партию повыгоднее. Кое-какие  сведения  об  их  жизни
доходили до Вики: никто лучшей партии не сделал, наоборот,  опускались  на
дно.
   В кабинете - встроенные в ниши книжные полки.  Книги  Вику  никогда  не
интересовали, но она  понимала,  что  сделает  неверный  шаг,  не  проявив
любопытства к книгам, которые  Шарль  любит  и  которыми  пользуется.  Она
провела рукой по корешкам, громко читая названия. Читала она по-французски
легко, бегло, может быть, не все понимала, но рядом стоял Шарль, улыбался,
довольный тем, что она просматривает его книги, не поправлял ее, если  она
произносила что-то не совсем правильно, был очень деликатен,  предоставляя
совершенствовать ее произношение учительнице и самому Парижу. Стоя рядом с
ней у полок, он сказал, что держит здесь только то, что  должно  быть  под
рукой. Толковый словарь девятнадцатого века Ларусс, четырехтомный толковый
словарь Littre, энциклопедия путешествий за 1860  год:  открытия,  история
путешествий, всего пятьдесят четыре тома...
   - Ого! - сказала Вика. - Как много!
   - Для справок, - улыбнулся Шарль, - хотя кое-что уже устарело.
   Чуть поодаль от энциклопедии лежал томик Монтескье.
   - Забыл до отъезда поставить на место, а с Сюзанн у нас договоренность:
в моем кабинете ничего не трогать.
   Вика понимающе кивнула головой. Монтескье и Корнеля она  не  читала,  у
Флобера знала "Мадам  Бовари",  а  "Тартарен  из  Тараскона"  Доде  сумела
одолеть только до середины. Придется об этом помалкивать, в крайнем случае
сворачивать  на   Мопассана,   Мопассана   она   начала   читать   лет   в
десять-одиннадцать.
   Удивила Вику столовая - самая маленькая комната в квартире длинный стол
с тесно примкнутыми стульями и буфет, больше  ничего.  В  их  квартире  на
Староконюшенном, как и во всей Москве, под столовую всегда отводили  самую
большую комнату.
   Здесь к спальне вел  коридор,  справа  высокие,  до  потолка,  шкафы  с
антресолями, слева - просторная ванная, с окном в маленький сад, туалет.
   Вика открыла дверь, увидев широкую деревянную кровать, засмеялась:
   - А найдем мы в ней друг друга?
   - Найдем, найдем, - пообещал Шарль.
   Она бросила взгляд на трельяж,  на  комод  красного  дерева  с  медными
ручками на ящиках, никаких безделушек, только голубая  фарфоровая  ваза  с
орнаментом: банты, гирлянды цветов... Пожалуй, она бы поставила здесь  еще
пару стульев, надо подумать...
   - C'est tout... Ca te plait? [Вот и все... Тебе  нравится?]  -  спросил
Шарль.
   По-французски он произносил только те фразы, которые она понимала.
   Вика обвила его шею руками:
   - О, Шарль!



8

   На третий или четвертый день появилась на станции Сашина  попутчица  из
Кежмы. Платок на голове сбился, в одной руке чемодан и  сумка,  на  другой
она держала младшую девочку, старшая тащила узел.
   Женщина  протиснулась  в  помещение  вокзала,  обвела  его  беспомощным
взглядом, не знала, куда приткнуться с детьми, куда поставить вещи.
   Где же она  была  эти  дни?  Видимо,  приютили  знакомые,  хлопотали  о
билетах, но ничего не вышло.
   Саша подошел к ней:
   - Здравствуйте!
   Женщина вздрогнула, еле заметно кивнула головой - узнала.
   - Давайте помогу!
   Он взял ее вещи, повел  в  глубь  вокзала,  добыл  место  возле  стены,
положил чемодан, усадил на него девочек, пристроил рядом  узел,  подвел  к
очереди, где последним стоял высокий рыжий мужик.
   - Вот за ним и стойте. Даже если отойдете посидеть  возле  девочек,  он
издалека виден, не потеряетесь.
   Кивком  головы  она  дала  знать,  что  поняла.  Не  поблагодарила,  не
спросила, долго ли придется стоять за билетами.  И  он  ее  ни  о  чем  не
спрашивал: в таком состоянии вряд ли она могла вести связный разговор.
   Девочки захотели пить, Саша сбегал за кипятком, потом она водила  детей
в уборную, грязную, загаженную будку недалеко от станции, а Саша  караулил
чемодан. А на следующее утро остался с девочками, когда она отправилась на
базарчик за хлебом и молоком.
   - Будете есть с нами?
   - Я уже ел, - улыбнулся Саша.  -  Только  не  знаю,  как  вас  называть
"гражданка" или "товарищ".
   Женщина посмотрела на него испуганно:
   - Меня зовут Ксения.
   Без отчества, без фамилии, просто Ксения.
   - Вот и познакомились, а меня зовут Саша.
   Ему хотелось добавить что-нибудь  шутливое,  чтобы  подбодрить  ее,  но
Ксения смотрела через его плечо, глаза округлились от ужаса,  оглянувшись,
Саша понял, что ее испугало. В нескольких шагах от  них  патруль  проверял
документы.
   Ксения попятилась к стене, ухватилась за  чемодан,  метнула  взгляд  на
детей, на патрульных, на дверь.
   - Не волнуйтесь, - тихо сказал Саша, - стойте спокойно.
   Отстранив Сашу рукой и не открывая его паспорта,  патрульный  шагнул  к
Ксении. Наметанный глаз: сразу увидел новеньких.
   - Ваши документы, гражданка!
   Дрожащими руками она достала паспорт.
   Патрульный перелистал странички, кивнул на детей:
   - Дети чьи?
   - Мои.
   - Почему не вписаны в паспорт?
   - Они вписаны в паспорт отца.
   - Куда едете?
   - В Красноярск.
   Патрульный вернул ей  паспорт,  двинулся  вслед  за  товарищем.  Ксения
опустилась на узел, сжала голову руками.
   Вид этой несчастной Ксении разрывал сердце, и еще  одна  мысль  точила:
уже пятые сутки торчал он на станции Тайшет, а если сменится  патруль,  не
поверит в его версию о теще?..
   Саша присматривался к командированным, может быть,  из  них  кто-нибудь
поможет, хотя и понимал: по  одному  командировочному  удостоверению  двух
билетов не дадут. И все-таки приглядывался. А вдруг?
   Утром на шестой день  он  увидел  возле  кассы  троих  ребят,  молодые,
веселые, напористые, стучат  кулаком  в  окошко,  вызывая  кассира,  сразу
подумалось, что это геологи,  изыскатели,  хотя  какие  изыскатели,  какие
геологи в январе в Сибири? Может быть, комсомольские работники? Не похожи:
в одинаковых  полушубках,  валенках,  шапках,  за  спиной  -  рюкзаки.  По
разговорам, словечкам,  шуткам  определил,  что  москвичи,  обрадовался  и
этому, и тому, что правильно угадал в них изыскателей.
   Один парень был очень высок, но узкоплеч, с мягкими правильными чертами
лица, чем-то напоминал отца Василия, что сразу  расположило  к  нему  Сашу
Звали его Олег, ребята называли Олежка, и выделялся он не  только  ростом,
видимо, был тут старший.
   Из кассы вышел начальник станции, Олег обратился к нему:
   - Когда же, наконец, мы получим билеты?! Я же  вам  говорил:  выполняем
задание Наркомпути.
   - Если из Наркомпути, литера должна быть.
   - Я же вам объяснял - наш институт производит изыскательские работы для
Наркомпути. Вы знаете,  что  проектируется?  Ветка  на  Усть-Кут,  или  не
знаете?
   - Все знаю, - отрезал начальник станции, -  только  местов  нет!  Будут
места - поедете!
   - Мы будем телеграфировать в Москву, - пригрозил Олежка.
   - Хоть Господу Богу - нету местов. Не дает нам Иркутск местов.
   - Вы срываете проектирование дороги!
   - Не пугайте! На себе я вас не повезу. Не шумите тут!
   И ушел.
   - Местов нет, билетов,  вагонов,  -  засмеялся  Саша,  завязывая  таким
образом знакомство.
   - Скотина! - выругался Олежка. - Второй день манежит.
   - Второй, - повторил Саша, - я уже шестой не могу выехать.
   Разговор завязался. Ребята работали в проектном институте, Саша  так  и
не  расшифровал  его   сложной   аббревиатуры.   Составляли   задание   на
проектирование железнодорожной ветки  Тайшет  -  Усть-Кут.  Летом  были  в
экспедиции, проводили изыскания, потом  вернулись  в  Тайшет  на  основную
базу, закончили здесь камеральную обработку и  везут  материал  в  Москву.
Олежка даже оказался арбатским, живет в Большом  Афанасьевском,  учился  в
9-й школе в Староконюшенном переулке.
   - Я знаю эту школу, - сказал Саша, - бывшая  Медведниковская.  Мы  туда
ходили в гимнастический зал. Я ведь тоже с Арбата, из дома пятьдесят один,
где кино "Арбатский Арс", знаешь?
   Олежка знал и кино "Арбатский Арс", и  Сашин  дом,  там  у  него  живут
друзья, например Мелик-Парсаданов.
   - Гриша?
   - Ну да!
   - Так ведь я с ним в одном подъезде живу. А с его сестрой Ритой... Риту
знаешь?
   - Ну конечно!
   - Я с ней в одном классе учился.
   - Ну что ж, - улыбнулся Олег, - приятно тебя здесь встретить.
   Его дружелюбие ободрило Сашу.
   - Слушайте, ребята, - вполголоса произнес он, - помогите мне уехать,  у
меня нет командировочного.
   - Как же ты здесь очутился?
   - Дела сердечные, - нашелся Саша.
   - У нас командировка на троих, - задумался Олежка.
   - Будет  кассирша  командировочные  рассматривать?  -  возразил  другой
парень, курносый, со светлым чубом,  но  почему-то  с  армянской  фамилией
Вартанян.
   - Будет, - сказал Олежка.
   - А ты его воткни в командировку она же от руки написана.
   Олежка   вынул   из   кармана   командировочное   удостоверение.    Оно
действительно было написано от руки, но  на  казенном  бланке  и  заверено
печатью.
   - Вот здесь и впиши, - показал Вартанян.
   - А в Москве как?
   - В  Москве  зачеркнем,  скажем,  еще  кого-то  хотели  послать,  потом
передумали и вычеркнули.
   - А где такие чернила найти?
   О Господи, неужели все сорвется из-за чернил?  Обыкновенные  фиолетовые
чернила, но где их достать здесь, на вокзале?
   - Может, у кассира есть чернила, -  Саша  старался  скрыть  волнение  в
голосе, - может, у кассира попросить?
   Снова появился начальник станции. Проходя, хмуро спросил у Олега:
   - До Красноярска поедете? Там прямой на Москву.
   - Поедем.
   - Давай командировочное.
   Олег отдал удостоверение. Начальник приложил  его  к  косяку  двери  и,
окинув недовольным взглядом ребят, спросил:
   - Сколько вас?
   - Четверо, - ответил Олег.
   На углу удостоверения начальник станции надписал: 116-4.
   Первая цифра означала номер поезда, вторая - количество билетов.
   Большая удача. Из Красноярска можно доехать до Новосибирска или даже до
Свердловска, а там поезд на Москву каждый день.
   Саша протянул деньги на билет, Олег не взял:
   - В поезде рассчитаемся, 116-й придет через два часа.
   - Спасибо, ребята.
   - Спасибо скажешь, когда билеты возьмем.
   Третий парень в разговор не вмешивался, улыбнулся иронично, когда  Саша
сказал про дела сердечные, не поверил, но  и  не  протестовал,  чтобы  ему
взяли билет. Стоял, повернувшись лицом к двери, слушал речь Вышинского.
   "...Это банда  уголовных  преступников,  ничем...  не  отличающихся  от
бандитов, которые оперируют кистенями и финкой в темную  ночь  на  большой
дороге...  Это  шайка  разведчиков,  террористов  и  диверсантов...   Этим
"политическим" деятелям ничего не стоило развинтить рельсы, пустить  поезд
под откос... загазовать шахту и спустить  в  шахту...  несколько  десятков
рабочих... из-за угла убить инженера, поджечь завод. Взорвать в динамитной
яме... детей.
   ...Вместе со всем  нашим  народом  я  обвиняю  тягчайших  преступников,
достойных одной только меры наказания - расстрела, смерти!"



9

   Постояв еще немного возле ребят, Саша пошел за своим чемоданом.
   - А я вас дожидалась, - сказала Ксения,  -  хотела  выйти,  посмотрите,
пожалуйста, за девочками.
   - Вы ненадолго?
   - Десять минут, не больше.
   - Идите.
   Девочки сидели смирно, тихо, прижавшись друг к другу.  Об  аресте  отца
они, конечно, не знают, но видят, как встревожена мать,  понимают:  что-то
случилось.  И  другие  дети  здесь  выглядели  такими  же   пришибленными,
смятенность и озабоченность взрослых передавались им, также покорно сидели
на узлах или чемоданах, ни смеха, ни улыбки.
   Саша потрепал старшую по щеке:
   - Тебя как зовут?
   - Лена.
   - Лена, Елена, Елена Прекрасная. Знаешь такую сказку?
   - Меня не Елена зовут, а Марлена.
   - А-а, - протянул Саша. - Понятно, "Маркс - Ленин". А тебя? - спросил у
младшей.
   Та прошептала что-то непонятное.
   - Как, как? - переспросил Саша.
   Старшая пояснила:
   - Ее зовут Лина, это значит Сталина.
   Имена девочек многое говорили об этой семье.
   По залу пробежал легкий шумок,  почувствовалось  беспокойное  движение,
приближался наряд.
   Патрульные подошли к Саше. Привычно и уже спокойно  он  вынул  паспорт:
наряд был все тот же.
   И действительно, старший, бросив взгляд на паспорт, тут же вернул его и
кивнул на детей:
   - Чьи дети?
   - Женщины одной, она вышла на минутку.
   - Какая женщина, как фамилия?
   - Не знаю, стояла рядом женщина, сказала: "