не видел, но все же  обрел  угол,  пристанище,  работу.  Здесь  ему
сопутствовала удача: Люда, Леонид, Михайлов,  паспорт  получил,  прописку,
профсоюзный билет - все внешние атрибуты жизни свободного человека.
   Опять начинай все сначала, дали передохнуть  несколько  месяцев,  скажи
спасибо Органам и топай дальше, черт бы их драл!  Куда  ехать?  В  Рязань,
пожалуй. Там - брат Михаила Юрьевича, может быть, посодействует.  Утренним
поездом в Москву, там на Казанский вокзал и в Рязань.
   Маме пока звонить не будет, чего зря ее волновать. Позвонит из  Рязани,
скажет - перевелся, тут лучше, все в порядке.
   Придя домой, Саша объявил хозяйке, что завтра утром уезжает насовсем.
   - Чего так? - спросила хозяйка.
   - На другую работу перехожу. Я вам ничего не должен?
   Старуха пошамкала губами:
   - Вроде бы до первого заплатил.
   - Значит, рассчитались.
   Саша сложил чемодан и рюкзак. Вещей прибавилось. Ничего  особенного  не
покупал, но чемодан заполнили зимние вещи, все туда сложил: шубу, валенки,
свитер, сапоги, шарф, теплое белье, рукавицы. Хорошо, что рюкзак  приобрел
на толкучке  по  дешевке.  Затолкал  туда  простыни,  наволочки,  пакет  с
непостиранным бельем. Оброс он здесь барахлом, думал, будет жить-поживать.
Не вышло. И в Рязани не выйдет, начнут гонять из города в  город.  Стакан,
тарелку, какие-то мелочи оставил хозяевам. На столе  только  мыло,  зубная
щетка, бритвенный прибор, утром надо успеть умыться, побриться.
   Время приближалось к восьми вечера, на улице еще светило  солнце,  а  у
них в полуподвале было темно, лампочка под потолком горела тускло.
   Придет сейчас Егорыч с работы, разопьют они  на  прощанье  четвертинку,
попросит у них будильник, заведет его на пять часов,  к  шести  успеет  на
вокзал.
   Заскрипела лестница, открылась входная  дверь,  послышались  торопливые
шаги, не хозяйские, чужие. Занавеска, заменявшая  в  его  комнате  входную
дверь, отодвинулась, за ней стояла Люда.
   Стояла молча, занимая весь дверной проем, в том легком ситцевом платье,
в котором работала летом в кафе, оттуда и прибежала.
   - Здравствуй, - сказал Саша добродушно, - чего стоишь, проходи, садись.
   Она прошла, села рядом с Сашей на край железной кровати, повернулась  к
нему, молча смотрела.
   - Что смотришь? - так же добродушно спросил Саша. - Давно не видела?
   - Когда уезжаешь?
   - Завтра московским.
   - Куда?
   Саша пожал плечами:
   - Пока до Москвы, в поезде решу, возможно, в Рязань.
   - Елизавета - дрянь, не предупредила меня.
   - А если бы предупредила? Что  меняет?  Уехал  бы  раньше,  не  оформив
документы. На новом месте было бы еще хуже.
   - Это верно, - согласилась Люда.
   Она придвинулась к нему, обдало в темноте знакомым  запахом,  погладила
по голове.
   - Горемыка ты, опять понесет тебя по свету, - она убрала руку. - Егорыч
утром сказал: "Квартиранта моего в милицию вызвали". Я сначала подумала  -
по шоферским делам. А потом рабочий у нас  один  при  кухне,  как  у  тебя
отметка в паспорте,  на  работу  не  вышел.  Пришел  часов  в  двенадцать,
говорит: "Увольняйте, уезжаю", ну, в общем,  все  узнали,  что  и  как.  Я
кинулась к тебе -  дома  нет.  Побежала  к  Лизке  на  работу,  а  там  не
протолкнешься. Много народу повысылали.
   - Компания большая, - засмеялся Саша.
   - Михайлова уже нет, - сказала вдруг Люда.
   - Какого?! Секретаря обкома?!
   - Да. Кругом берут, так что, может, и лучше, что уезжаешь.
   - Может быть... Других твоих знакомых не тронули?
   - Н-нет... Про Ангелину думаешь? Так ведь у  нее  паспорт  чистый.  Те,
кому в тридцать третьем году отказали в паспорте в  Москве  и  Ленинграде,
здесь паспорта получали, чистые, без всяких пометок, - она вздохнула.
   - Да, - сказал Саша, - я это знаю.
   - Полно таких случаев, - подтвердила Люда, - вот и Глеб Дубинин, его  в
тридцать третьем тоже из Ленинграда поперли.
   - Глеба? За что?
   - Мать у него то ли из поповской семьи, то ли из  дворянской.  Он  тоже
здесь паспорт получал.
   - Зачем же уехал?
   - Халтурить. Я Ганну видела, говорит:  "В  Уфу  они  уехали  с  Семеном
Григорьевичем, сшибут монету, вернутся".
   Уфа! И там живет родственник тети Веры. И Вера уже написала ему.
   - Точно они в Уфу поехали?
   - Точно. Сказал  Ганне:  "Пиши  мне  -  Уфа,  Центральный  почтамт,  до
востребования". Он за свою тетушку беспокоится, боится, концы отдаст. Ну и
приказал Ганне: "Заходи иногда к  ней,  справляйся,  в  случае  чего,  дай
телеграмму".
   Они помолчали, Люда тронула его руку, взяла в свои.
   - Ты не в обиде на меня?
   - За что? Как я могу на тебя обижаться? Наоборот!
   Она слушала, уставившись глазами в пол, потом подняла голову...
   - У меня... - она запнулась, - даже не  знаю,  как  тебе  сказать...  В
общем, есть у меня человек, хороший человек, любит меня. Скоро  к  нему  в
Москву уеду. Верит он мне, и я его уважаю, не хочу обманывать. С  тобой...
С тобой совсем другое. Резанул ты меня по сердцу тогда в  кафе,  в  первый
вечер, помнишь? А уж у Ангелины, как поняла, что ты из  заключения,  сразу
образумилась, решила - в моем положении не имею права с таким связываться.
А в машине Леонидовой опять как представила, что не знаешь ты,  куда  тебе
ехать, нет у тебя ни дома, ни работы, не выдержала. Думаю, не простит  мне
этого Бог никогда. Я тобой,  Саша,  перед  Богом  хотела  оправдаться.  Не
покинула я бездомного в  несчастье,  не  оставила  на  улице,  и  мне  Бог
простит, что увожу отца от ребятишек, сама без отца  росла,  плохо,  Саша,
без отца расти. А я увожу его.
   Она оставила Сашину руку, вынула из кармашка  носовой  платок,  вытерла
слезы.
   - Не обращай внимания, расстроена я. Жалко мне тебя... Ну а  как  пошел
ты на работу и на квартиру переехал, я решила: все! Не имею больше  права.
И нравился ты мне, и все такое... И все равно не должна я обманывать  того
человека... А сегодня, когда услышала, все бросила, сюда прибежала, думаю,
как спасти его...
   Теперь уже Саша сам взял ее руки в свои.
   - Я рад, что ты пришла, жалел бы потом, что не повидались, что не успел
тебе сказать, как много ты для меня сделала. Пропал бы я без  тебя.  -  Он
смотрел на нее. - И знаешь, больше всего я  хочу,  чтобы  именно  ты  была
счастлива, чтобы воздала тебе жизнь за все. Искренне  говорю,  от  чистого
сердца.
   Люда напряженно слушала, опять потекли слезы из глаз,  она  вытерла  их
платочком.
   - Спасибо, Саша, спасибо за добрые слова. И тебе пусть повезет... - Она
опустила платок в кармашек. - Ну, давай поцелуемся на прощание.
   Встала, поцеловала его в губы, крепко  поцеловала,  долго  держала  его
голову в своих руках, смотрела в глаза.
   Потом опустила руки.
   - Все! Прощай, Саша, не поминай лихом. Счастья тебе!


   Поезд пришел на Ленинградский вокзал.
   Отсюда пять месяцев назад мама провожала его в Калинин. Теперь он опять
здесь, кончено с Калинином. Что ждет его в Уфе? Что будет после Уфы?
   Саша пересек площадь. Пахло разогретым на солнце асфальтом,  с  детства
знакомый запах летней московской улицы. Подумалось вдруг,  что  сейчас  он
встретит Варю. Может же судьба совершить чудо! Он всматривался в толпу,  в
лица девушек, даже похожих на нее не было. Потом ему показалось,  что  она
идет впереди, точно - Варя, Варина фигура, волосы, походка... С замирающим
сердцем обогнал ее. Нет, не Варя!
   На Казанском вокзале  Саша  закомпостировал  билет,  теперь  надо  дать
телеграмму.  Стол  в  чернильных   пятнах,   почти   пустая   чернильница,
ученическая  ручка,  веревкой  привязанная  к  столу,  перо  не  пишет,  а
царапает, стулья заняты, писать надо стоя.
   Кто-то легонько дотронулся до его плеча.
   Саша вздрогнул: Варя!
   Обернулся.
   - Чуда не произошло.
   В перевязанном крест-накрест платке стояла возле него молодая цыганка.
   - Дай, соколик, погадаю, всю правду скажу.
   - Спасибо, не надо!
   Он наклонился к столу, дописал телеграмму: "Уфа Центральный почтамт  до
востребования Дубинину Глебу Выезжаю двадцать  пятого  поезд  номер  сорок
вагон семь Встречай Саша".

   1988-1990, Переделкино