ет прошло.
   - В какой школе вы учились?
   - В 7-й школе в Кривоарбатском переулке, бывшая Хвостовская гимназия.
   - Кто у вас преподавал французский?
   Шарок удивился такому вопросу, но фамилию учительницы  назвал,  помнил,
не забыл.
   - Ах, Ирина Юльевна, - сказал Шпигельглас, - прекрасный  преподаватель.
То, что она закладывает  в  своих  учеников,  если  и  забывается,  то  не
навсегда.  К   тому   же   язык,   который   учишь   в   детстве,   быстро
восстанавливается.
   Поразительно.  Откуда  он  знает  Ирину  Юльевну  -  рядовую   школьную
учительницу?
   Шарок не удержался от вопроса:
   - Вы с ней знакомы?
   - Мне она известна, - уклончиво ответил Шпигельглас.
   Неужели  Шпигельглас  специально  подготовился  к  этому  разговору   и
недвусмысленно  дает  об  этом  понять?  Но  ведь  его,  Шарока,   перевод
совершился практически за одни сутки. Когда же успел?
   - Группа языка работает ежедневно по утрам. Кроме  того,  вам  придется
заниматься специальной подготовкой. Какими видами оружия вы владеете?
   - Стреляю из пистолета.
   - В общем, инструктор разберется. Ваш рабочий день  будет  кончаться  в
восемь часов, чтобы вы имели еще два-три часа  на  домашние  задания.  Что
касается работы, то вы  включитесь  в  группу,  которая  занимается  белой
эмиграцией, в частности РОВС - Российским  Общевоинским  Союзом  -  союзом
бывших офицеров и солдат белых армий. Его штаб в  Париже  и  возглавляется
генералом Миллером. Вас снабдят  необходимой  литературой  и  материалами,
постарайтесь быстрей войти в курс дела.



12

   Тягомотина в  школе  продолжалась  неделю.  Потом  всех  членов  партии
вызвали на заседание районной комиссии партийного контроля. Коммунистов  в
школе  было  пять:  Алевтина  Федоровна,   Нина   Иванова,   преподаватель
обществоведения Василий Петрович Юферов, завхоз  Яков  Иванович,  лаборант
Костя Шалаев, числившийся еще в кандидатах.
   Комиссия партконтроля  помещалась  в  здании  райкома  партии  на  углу
Садовой и Глазовского  переулка.  В  небольшой  комнате  расположились  за
столом члены  комиссии  партконтроля,  рядом  с  ними  те,  кто  входил  в
проверочную комиссию. В углу у окна сидел, закинув ногу за ногу, смазливый
молодой человек в коричневом костюме, желтой рубашке и желтом галстуке.
   Председатель комиссии доложил результаты проверки:  комиссия  полностью
подтверждает обвинения, выдвинутые в адрес Алевтины Федоровны.  Вывод:  от
должности директора отстранить, поставить вопрос об исключении из  партии,
на  остальных  членов  парторганизации  наложить   взыскания   за   потерю
бдительности.
   Слова эти били как молотом по голове: исключение из партии  в  нынешних
условиях означал арест. Нина достала из  сумочки  носовой  платок,  отерла
вспотевший лоб, бросила взгляд на Алевтину Федоровну.
   Алевтина  Федоровна  держалась  мужественно.  Факты,  перечисленные   в
докладе комиссии, правильные, но оценка  их  неверна.  Аргументы  Алевтины
Федоровны были приблизительно те же, что и у Нины на проверочной комиссии,
но,   подкрепленные    цитатами    из    соответствующих    партийных    и
правительственных постановлений, звучали более веско. Алевтина Федоровна в
жестких выражениях обвинила Тусю Наседкину в склоках, кляузах, невежестве.
   Следующему дали слово Василию Петровичу Юферову. Тот упрекнул  дирекцию
школы в недостаточной  чуткости  к  комсомольцам,  подписавшим  заявление.
Молодые люди так понимают  свои  задачи  в  нынешней  острой  политической
ситуации, и надо было к  ним  прислушаться,  поговорить,  не  доводить  до
конфликта, найти  общий  язык,  направить  их  политическую  активность  в
правильное  русло.  Создается  впечатление,  что  дирекция   сосредоточена
исключительно на учебной подготовке. Это хорошо, но не  надо  забывать  об
общественном  лице  советского   школьника,   о   воспитании   не   только
образованного человека, но и борца за социализм.
   Ровный голос Юферова действовал  усыпляюще,  один  из  членов  комиссии
партийного контроля, сделав вид, что  поглаживает  усы,  проглотил  зевок,
Юферов, заметив это, заторопился, попросил учесть,  что  ведет  занятия  в
этой   школе   по   совместительству,   а   основная    его    работа    в
научно-исследовательском институте.
   Нина сухо и коротко объявила, что с выводами  комиссии  не  согласна  и
считает доводы Алевтины Федоровны убедительными.
   Яков Иванович пролепетал,  что  шофер  не  знал  дороги  и  ему,  Якову
Ивановичу, пришлось сидеть в кабине, а ребята были в  кузове  и  привязали
бюст. Он бы не позволил, но так вот получилось.
   Лаборант Костя Шалаев когда-то окончил эту школу, парень  ограниченный,
но аккуратный, из простой семьи, Алевтина Федоровна  к  нему  благоволила,
оставила в школе при химической лаборатории с расчетом, что года через два
он поступит в химический институт. Но Костя обзавелся семьей,  в  институт
поступать не стал, так и остался лаборантом. Костя просил учесть,  что  он
молодой коммунист, еще только кандидат, не выработалась у  него  партийная
закалка,  он  просит  учесть  его  неопытность,  рабочее  происхождение  и
обещание исправиться.
   - Какие будут вопросы? - спросил председатель.
   - Алевтина Федоровна, - послышался голос из угла, где в  той  же  позе,
закинув ногу на ногу и  положив  локоть  на  подоконник,  сидел  смазливый
молодой человек, - вам знаком Павел Павлович Устинов?
   - Да.
   - Расскажите поподробней, пожалуйста.
   - Какое это имеет отношение к разбираемому вопросу? - спросила Алевтина
Федоровна.
   Председатель поднял голову:
   - Товарищ Смирнова, вы на  заседании  комиссии  партконтроля,  извольте
отвечать на все вопросы.
   - С 1921 по 1927 год мы работали вместе в Наркомпросе РСФСР.
   - А потом? - спросил смазливый.
   - Потом меня перевели в школу, а он был  назначен  в  какую-то  область
заведующим областным отделом народного образования.
   - Вам известно, что он арестован как враг народа?
   После некоторой паузы она ответила:
   - Да.
   - От кого?
   - Об этом писала "Правда".
   - Так. А Григория Семеновича Гинзбурга вы знали?
   - Знала. Он тоже работал в Наркомпросе РСФСР, потом в Московском отделе
народного образования.
   - Вам известно, что он арестован как враг народа?
   - Да.
   - От кого?
   - Он - работник МОНО, об его аресте знают все московские педагоги.
   - Вы поддерживали с ним связь?
   - Нет, личных связей не поддерживала. Встречались по  служебным  делам,
на семинарах, съездах.
   И так одного  за  другим  он  назвал  человек  десять  репрессированных
работников народного образования, знакомых Алевтины Федоровны.
   Нине стало ясно: этот смазливый из Органов, Алевтине  Федоровне  "шьют"
дело, и она обречена. И все они обречены,  Нина  -  первая,  она  защищала
Алевтину Федоровну... Тюрьма? За что?
   И тут же, будто угадав ее мысли, смазливый сказал:
   - У меня вопрос к Ивановой. Товарищ Иванова, вы окончили педагогический
институт. Весь ваш выпуск выехал на периферию. Как вам удалось остаться  в
Москве и вернуться в ту же школу, которую вы окончили?
   Правду! Она должна  говорить  только  правду!  Ни  слова  лжи,  никаких
уверток. Но от волнения она не сразу справилась со своим голосом и  первую
фразу повторила дважды.
   - Дело в том, - сказала Нина, - что у меня в Москве квартира и на  моем
иждивении тогда была маленькая сестра. У нас с ней нет ни отца, ни матери.
Я объяснила это в институте при распределении.  Мне  ответили,  что,  если
принесу ходатайство какой-нибудь московской школы, то меня туда  направят.
Такое ходатайство мне дала Алевтина Федоровна.
   - Значит, вас направили в школу по ее просьбе?
   - Да.
   - И рекомендацию в партию тоже она вам дала?
   - Да.
   - А вторую рекомендацию?
   - Иван Григорьевич Будягин.
   - Бывший замнаркома?
   - Да.
   - Вам известно, что он арестован как враг народа?
   - Да.
   - Как вы познакомились?
   - Его дочь училась в нашей школе, в нашем классе.
   - Вы с ней встречаетесь?
   - Нет. Как только я узнала, что ее отец арестован, я  с  ней  перестала
видеться и разговаривать.
   - Вы доложили в свою парторганизацию, что ваш  рекомендатель  арестован
как враг народа?
   - Нет.
   - Почему?
   - Я не знала, что об этом надо докладывать.  Его  рекомендация  есть  в
моем личном деле.
   На круглом мордовском  лице  Алевтины  Федоровны  не  дрогнул  ни  один
мускул. Краем глаза Нина увидела это и успокоилась.
   - А кто еще из ваших друзей арестован?
   Нина пожала плечами.
   - Не знаю. Вроде никто...
   - Вы это утверждаете?
   Нина опять пожала плечами.
   - Что же вы молчите?
   - Я не знаю, о ком вы говорите?
   - Я говорю о вашем товарище Александре Павловиче Панкратове.
   - Панкратове? Мы с ним тоже учились в одном классе... С тех пор  прошло
уже десять лет.
   - И с тех пор не встречались?
   - Встречались. Мы жили в одном доме. Но он уже три года как арестован и
выслан из Москвы.
   - Как вы отнеслись к его аресту?
   - Никак. Я ведь не знала тогда и не знаю сейчас, за что он арестован!
   - Вы ходатайствовали о его освобождении?
   Неожиданный вопрос. О каком письме он спрашивает? О  том,  под  которым
она хотела собрать подписи в школе? Алевтина Федоровна его порвала. Или  о
том письме, которое они обдумывали у Лены и Будягин велел его не посылать?
О первом знает только Алевтина Федоровна, она никому не могла  сказать.  О
втором знают Лена, Макс, Вадим и сам  Иван  Григорьевич,  но  они  его  не
послали...
   Неуверенным голосом она ответила:
   - Никаких ходатайств я никуда не посылала.
   Это было правдой. Она не  обманывала  партию.  Никаких  ходатайств  она
никуда не посылала.
   И опять на лице у Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул.
   Каков  будет  следующий  вопрос,  Нина  представляла.  Органы  про  нее
собирали сведения, значит, беседовали  с  соседями,  и  эта  сволочь  Вера
Станиславовна наверняка донесла, что у  Вари  над  кроватью  висит  Сашина
фотография. Что она скажет насчет этой фотографии?  Придется  врать,  мол,
портрет отца в молодости. А вдруг в  их  отсутствие  и  Сашину  фотографию
пересняли? И сейчас ее коммунистку, уличат во лжи, такой позор!
   - У меня больше вопросов нет, - объявил смазливый.
   Нина опустилась на стул, прикрыла глаза.
   -  Будем  закругляться,  -  сказал  председатель,  -  есть  предложение
Смирнову Алевтину  Федоровну  за  грубые  политические  ошибки  в  подборе
кадров, извращение марксистско-ленинского воспитания  молодого  поколения,
допущение  и  сокрытие  контрреволюционных  антисоветских  выходок   среди
старшеклассников, а также за связь с врагами народа, - он  перечислил  все
фамилии, названные ранее молодым человеком, - из членов ВКП(б)  исключить,
от работы директора школы отстранить. Кто за?
   Члены комиссии проголосовали "за".
   - Единогласно, - сказал председатель, - Смирнова, ваш партбилет!
   Алевтина  Федоровна  подумала,  вынула  из  сумочки  партбилет,   опять
подумала, поднесла его к губам, поцеловала, положила на стол.
   Этот неожиданный  жест  внес  секундное  замешательство,  председатель,
первым придя в себя, сказал, нахмурившись:
   - Гражданка Смирнова, вы свободны.
   Алевтина Федоровна вышла из кабинета.
   - Я думаю, дело Ивановой надо выделить и  передать  партследователю,  -
сказал смазливый.
   Он держался как посторонний и сидел отдельно в  углу  у  окна,  тем  не
менее было ясно, что это и есть тут главная персона.
   Председатель кивнул головой:
   - Есть предложение выделить дело Ивановой Нины Сергеевны и передать его
на предварительное рассмотрение партследователю. Кто за?
   Все проголосовали "за".
   - Единогласно, - подытожил председатель и снова посмотрел в бумажку  на
столе, никак не мог  запомнить  фамилии,  -  теперь  в  отношении  Юферова
Василия  Петровича,  Маслюкова  Якова   Ивановича,   Шалаева   Константина
Ильича...
   Он сделал паузу.
   Смазливый молчал.
   - Ну что ж, - сказал председатель, - я думаю, ограничиться указанием на
недостаточную бдительность. Есть другие предложения?
   Других предложений не было.
   - Принято, заседание окончено.
   Все вместе вышли из райкома. Уже было темно - около пяти вечера.
   - Вот так! - сказал Василий Петрович и пошел к "Смоленскому" метро.
   Яков Иванович и Костя-лаборант свернули в Глазовский - решили вернуться
в школу.
   Нина, дождавшись, пока все скрылись  из  глаз,  помчалась  к  Зубовской
площади. На Кропоткинской улице жила Алевтина Федоровна. Нине во что бы то
ни стало надо было ее увидеть, что-то сказать  ей,  утешить.  Все  ужасно.
Надо посоветоваться, как вести себя, как быть, что делать.
   Она добежала до Кропоткинской улицы, повернула налево  и  остановилась,
инстинктивно прижавшись к стене. У тротуара стояла легковая машина,  рядом
с ней тот смазливый молодой человек,  Алевтина  Федоровна  и  еще  один  в
кожаном пальто с меховым воротником.  Смазливый  что-то  говорил  Алевтине
Федоровне, размахивая перед ее носом служебным удостоверением, потом он  и
второй в кожаном пальто как-то очень ловко,  аккуратно,  как-то  незаметно
для прохожих втолкнули Алевтину Федоровну в машину, сели  сами  по  бокам,
машина, вопреки правилам, развернулась в обратную сторону и  помчалась  по
Кропоткинской к центру.



13

   Дома Нина застала Варю.
   Неприятная неожиданность. Нина рассчитывала побыть одна, все  обдумать,
все взвесить, не хотелось, чтобы Варя видела ее смятение, ее _страх_.
   Варя читала, как всегда, лежа на кровати.
   "Весь  день  на  ногах,  -  объясняла  она,  -  надо  дать  конечностям
отдохнуть".
   - Ты что сегодня так рано?
   - Занятий не было. А что?
   - Ничего, просто так спросила.
   - Суп и картошка под подушкой, - сказала Варя.
   Даже обед сварила!
   - Есть не хочется, - ответила Нина.
   Она села за свой письменный стол спиной к Варе,  закрыла  лицо  руками.
Сидеть бы  вот  так  одной,  думать.  Но  мешало  присутствие  Вари  с  ее
неискренним дружелюбием, за которым жди какой-нибудь колкости.
   - У тебя что-нибудь случилось? - безучастно спросила Варя.
   - Почему ты так думаешь?
   - Вид странный.
   - У меня все в порядке.
   - Что-то незаметно.
   Нина гневно обернулась к ней:
   - Чего ты привязываешься, что ты хочешь?
   - Спросить нельзя?
   - Можно. Только, знаешь, без издевочки.
   Некоторое время Варя молчала, слышался  только  шелест  перелистываемых
страниц. И это тоже мешало Нине, не могла сосредоточиться на своих мыслях.
   - Что за история в школе?
   Нина обернулась, уставилась на Варю.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Ну, что там у тебя произошло? - не отрываясь от книги сказала Варя.
   - С чего ты взяла?
   - Мне рассказали.
   - Кто и что тебе рассказывал?
   - Кто рассказывал, не имеет значения, а _что_ мне могли рассказать,  ты
сама хорошо знаешь.
   - И все же я хотела бы от тебя это услышать.
   Варя качнула головой.
   - Какой, однако, шкрабский голос.
   - Я хотела бы от  тебя  услышать,  что  происходит  в  нашей  школе,  -
повторила Нина.
   - В вашей школе  работала  комиссия  райкома  партии.  Кляузу  написала
Туська Наседкина, всегда была сволочь. Факты... Ну, фактов много, я не все
запомнила.  Отбили  Сталину  нос,  потом  за  шею  повесили,  на  собрании
объявили, что он умер, а он, "слава богу",  жив.  Потом,  что  еще...  Да,
Алевтина выгоняла  учителей-коммунистов  и  заменяла  их  сомнительными  и
враждебными элементами. "Декамерона" читали, Бальмонта, Игоря  Северянина,
в общем, всяких контриков.
   - Все же, кто это тебе рассказал?
   - Я тебе уже ответила - это не имеет значения.
   Варя поднялась, села на кровати.
   Теперь они смотрели друг другу в глаза.
   - Я тебе скажу больше - тебя тоже таскали в эту  комиссию.  Да,  да.  А
сейчас ты пришла из райкома. Что там было?  Расскажи!  Тебя  исключили  из
партии?
   Нина молчала. Все знает. Откуда? Впрочем,  какое  это  имеет  значение?
Знает.
   По-прежнему в упор глядя на Нину, Варя продолжала:
   - Я тебе неправду сказала. У нас  занятий  не  отменили.  Я  просто  не
поехала в институт. Пришла домой - тебя  дожидалась.  Я  хочу  знать,  что
происходит. Ты мне сестра все-таки!
   "Ты мне сестра все-таки". Нина вздрогнула.
   Какая бы ни была Варя, но ведь единственное родное существо. Кто у  нее
еще  есть?  Никого  больше  нет,  всех   растеряла.   Алевтину   Федоровну
арестовали, не сегодня-завтра  и  ее  арестуют.  Варя,  конечно,  бросится
хлопотать, она людей в беде  не  оставляет,  но  тут  не  помогут  никакие
хлопоты, оттуда не выпускают. И все равно, Варя должна  все  знать;  и  ее
могут вызвать на допрос.
   Впервые за много лет Нина подумала, что Варя, и только Варя, никогда не
отступится и не откажется от нее. Ей  хотелось  подойти  к  сестре,  сесть
рядом, положить голову ей на плечо, может быть, и всплакнуть, сказать, как
нелепо рушится жизнь, кончается жизнь, потому что арест - это конец жизни,
конец всему.
   Но не подошла, не села рядом, не положила голову  на  плечо.  Не  могла
преодолеть отчужденности, которая копилась  годами,  не  могла  преодолеть
своего характера, который тоже вырабатывался годами. Только сказала:
   - Да, такие обвинения школе  предъявлены.  А  мне,  помимо  этого,  еще
многое: рекомендацию  в  партию  мне  дал  Иван  Григорьевич  Будягин,  он
арестован,  а  я  не  сообщила  об  этом  в  парторганизацию;  я  во  всем
поддерживала Алевтину Федоровну, и она меня устроила  в  школу;  и,  когда
арестовали Сашу, я хотела написать письмо в его защиту, - она помолчала  и
добавила: - Сегодня после заседания в райкоме Алевтину Федоровну прямо  на
улице арестовали и увезли, а я должна явиться  завтра  к  партследователю.
Теперь мне предъявят и то, что Алевтина тоже  давала  мне  рекомендацию  в
партию. - Она вытерла глаза, не сумела сдержать слез.
   - После чего тебя и арестуют, - сказала Варя.
   - Да, - тихо проговорила Нина, - ты должна быть к этому готова.
   Варя встала, прошлась по  комнате,  остановилась  возле  Нины,  провела
рукой по ее плечу.
   - Не плачь. Мы что-нибудь придумаем. Сколько у тебя денег?
   - А что?
   - Сколько у тебя денег?
   Нина пересчитала деньги в ящике стола, потом в кошельке:
   - Сто десять рублей.
   - У меня двести рублей, итого - триста, - сказала Варя.  -  Достаточно.
Теперь  слушай  меня  внимательно.  Сейчас   ты   соберешь   вещи,   самые
необходимые, сложишь в чемодан, я выйду с  чемоданом  и  буду  ждать  тебя
возле "Смоленского" метро. Мы поедем с тобой на Ярославский вокзал,  и  ты
уедешь к Максиму. Как только ты сядешь в вагон и поезд отойдет, я дам  ему
телеграмму, чтобы он тебя встречал. Понятно? Собирайся!
   - Нет, нет, ты с ума сошла.
   Варя перебила ее:
   - Это ты сошла с ума! За тобой могут прийти в любое время, даже сегодня
ночью. Ты - дура, неужели не понимаешь?!
   - Но... - запротестовала Нина.
   - Что "но"?! - зло проговорила  Варя.  -  Ты  едешь,  как  хетагуровка,
понятно, как хе-та-гу-ров-ка! Сейчас все девки  едут  на  Дальний  Восток,
нашим командирам нужны жены, вот и ты поедешь к Максу как жена. Неужели не
ясно?
   - Подожди, не кричи, - взмолилась Нина, - как ты не понимаешь? Завтра с
утра у меня уроки.
   - Дура! Уроки! А если тебя посадят, тебя что, будут возить на  уроки  в
"черном вороне"?
   - Но я должна хотя бы сняться с партийного учета.
   - И они тебя снимут?! Они тебя не выпустят!  Партийный  учет!  Плевать!
Ничего с твоей партией не случится!
   Варя приставила стул к шкафу, сняла со шкафа чемодан.
   - На! Держи! Держи, а то брошу, грохот будет на всю квартиру.
   Нина подхватила чемодан, встала с ним посреди комнаты.
   Варя соскочила со стула, выхватила у  нее  чемодан,  положила  на  пол,
открыла, все выбросила из него.
   - Складывай свое барахло!
   Но Нина снова присела к столу.
   - Я должна подумать.
   - Думай, думай, - Варя открыла шкаф, начала укладывать в чемодан  белье
и пла