цу вслед  за своим кумиром с  женскими грудями. В
зале остались лишь постоянные  жильцы отеля. У столика возле окна Элеонор --
тощая белокурая  канадка, мать восьмерых  детей. Кулаки у  нее в ссадинах  и
царапинах.  Соседи  называли  ее "Элеонор-эмансипация". Детей  "Эмансипации"
одевала,  кормила, возила на специальном  автобусе  в  школу  мэрия. Старшие
следили  за  младшими.  Летом детей  Элеонор забирали  в кемпы. Бесплатно. А
Элеонор-эмансипация пила пиво с утра до ночи...
   В стороне от Элеонор  сидел  маленький  человек в  кожаной  шляпе  и  с
капитанской трубкой. Вор-заика. Воровал  он в крупнейших магазинах  Торонто,
чаще  всего  в  "Итонс-центре".  Украсть  для него,  по-видимому, было делом
нетрудным. Проблема возникала позже: он  никак не мог  объяснить, что именно
он  принес. Как-то  он  попросил  Андрейку  выйти с  ним на улицу. Он  украл
трансформатор, но никак не  мог понять, что именно он  ук-к-крал. "Вор-заика
-- это трудные роды", -- смеялся Барри,  видно, уже привыкший к завсегдатаям
бара. Андрейка вернулся после этого разговора -- глаза круглые.
   Уселся на раскладной стул, чтоб его  не видно  было. Но вскоре пришлось
нести пиво  архитектору, который  сидел  посередине  зала,  за  единственным
столом, накрытым не клеенкой, а белой скатертью.
   Архитектор походил на большого обиженного пуделя, забившегося в кресло.
Он непрерывно пыхтел сигарой и ставил на что-то большую печать.
   Все знали,  что поставить  печать архитектора для строительных компаний
Торонто -- большая морока. На  пути  --  бюрократические  баррикады. Главный
архитектор  города строг невыносимо.  И строители  шли к белокурому завитому
господину,   осыпанному   сигарным   пеплом,   который  неизменно  сидел   в
"Королевском отеле", за столом No...
   Архитектор переехал в "Королевский отель"  много  лет назад, его доходы
приводили в ярость пьянчуг и воров,  Элеонор сбила с него очки и пыталась их
раздавить, но Барри успел подхватить их с пола и отдать архитектору.
   Архитектор плакал от побоев  и время от времени ставил на бумаги печать
со своим именем.
   Строители платили по таксе -- от  50 до 500 долларов. В  зависимости от
сложности проекта...
   Архитектор спился с круга, это знали все и  во всех городах, как уверял
Барри,  но печать  с его именем была настоящей.  И  поэтому строительство  в
Торонто, и  богатых  особняков в стиле "Вилла  Боргезе", и  скучных безликих
"аракчеевских   поселений",   как   называл  Андрейка   колонии  одноэтажных
домов-близнецов за высокими стенами, уродовавших город, все строилось строго
по закону. С приложением всех печатей, до единой.
   Как-то к Андрейке подошла индианка, попросила одолжить денег.
   -- У тебя нет, я знаю, но в кассе есть. Дай до утра. Ребенок голодный.
   Лицо  у  индианки  было грубовато-широким,  простым,  как  у  фабричной
работницы,  и -- застенчивым. Она  никогда не сидела в их растреклятом баре.
Андрейка, нарушив все указания, дал ей десять долларов, а утром она принесла
ему чек. Шмыгнула носом.
   -- Хорошо, если я дам тебе чек? -- И замолчала.
   Чек был незаполненным, а она стояла и виновато  шмыгала своим широким и
плоским носом.
   --  У  вас  какие-то  проблемы?  --  встревоженно  спросил  Андрей.  --
Инвалидность? Ну, что-то с рукой?..
   -- Нет, я родилась в резервации...
   Андрейка уставился на нее изумленно.
   -- Вы --  индианка. Это ваша страна.  Ва-ша!  И  вас  никто  не  научил
писать?
   -- А вы откуда? Рос-сия?.. Раша, раша, где это?
   -- От Ямайки на воздушном шаре без посадки.
   -- Но-но.  Это  намного  дальше. Мне говорили, что  Германия  воевала с
Россией. Это правда? И кто победил?
   Написав за нее чек, Андрейка в  это  утро  внимательней прислушивался к
разговорам за столиками. "Кто победил?" -- то и дело изумленно  повторял он.
-- "Кто победил?".
   За столиками говорили о чем угодно. О политике -- никогда.
   -- Кто в прошлом эти люди? -- наконец  спросил  он у Барри.  --  Что за
паноптикум?
   --  Это  не паноптикум. --  Барри улыбнулся покровительственно.  -- Это
люди,  которым  не повезло...  Они получают  пособие от государства. И  пьют
пиво. Галлона три в день на брата. Это  почти десять литров. Иногда покупают
наши "чернила". Бутылка  -- 99 центов. Отрава.  "Два удара ножом в  печень",
как сказал Мак Кей... Почему у тебя такая удивленная рожица? Разве  в России
такого нет? Я читал "Архипелаг Гулаг... "
   -- В  России не платят алкоголикам  за то, что  они  алкоголики.  Там с
обитателями  отеля  поступили  бы  без канадского гуманизма.  Погрузили бы в
товарные  вагоны и -- в Сибирь. Валить лес. По закону о "тунеядцах".  Там их
ждали  бы готовые бараки, промерзшие по углам насквозь, и вряд ли кто-нибудь
из наших пьянчуг дожил бы до следующего лета...
   -- Холи шит! -- вдруг выругался  Барри. --  Ты  опять валишь все в одну
кучу. Америка,  Канада, --  раздраженно произнес он, наливая в чью-то кружку
мутного пива. -- Хватит нам Америки! Канада -- не янки... Они уже разместили
возле наших  границ свои  ракеты,  свои  радиоактивные отходы. Потравили всю
рыбу.  Летом  к  озеру Онтарио  не  подходи, не  так  ли?  Тянет  гнильем...
Средневековые холерные эпидемии -- ничто по сравнению с тем, что нас ждет...
Страшный  сосед! Все  что  нам  надо от  него, -- чтоб  он держался  от  нас
подальше. И не тянул нас в мировой крематорий... Обойдемся без него, сами!
   -- Сами? -- Андрейка  от  неожиданности даже  опустился  на  раскладной
стульчик. -- Я слышал, что в Канаде  всего восемнадцать танков... Ты знаешь,
что  будет  с  Канадой,  как  только  она,  как ты мечтаешь,  "отцепится" от
Америки?
   -- Нас завоюет Россия? -- саркастически спросил Барри. -- Там же теперь
гласность! Горбачев.
   --  Зачем  вы  Горбачеву!  Вас  возьмет  в  плен  остров Шри-Ланка  или
государство  Монако.  Да  нет,  --  остров Куба.  Фидель  Кастро,  вы  о нем
выражаетесь  непочтительно, выдернет у  вас всю вашу  шкиперскую  бородку по
волоску... Горбачев прилетит лишь поглядеть, хорошо ли вас ободрали...
   -- Ты иммигрант! -- зло прервал его Барри. -- Ты ничего не понимаешь. У
нас,  канадцев, свои проблемы,  кровные.  Политиканы  не  делают  ни  черта.
Chicken government (чикен гавермент). Делают свои деньги и мешают нам...  --
Барри  оборвал себя  на полуслове,  чего с  ним не  бывало  никогда.  Сказал
спокойнее:  -- Канада  --  маленькая страна.  В  ней  29 миллионов  жителей,
меньше, чем в Скандинавии. Здесь ладят со всеми. Даже с алкоголиками, не так
ли?
   Возможно,  ты прав, Эндрю,  мы снисходительны к  паразитизму.  Я думаю,
только  в  Торонто  дармоедов, живущих  на законные подачки,  тысяч  сто, не
менее. За спокойствие надо платить. Ты сам увидишь, какая на Сhristmas будет
благодать! Обитатели отеля развесят флажки, подарят друг другу подарки...
   -- А если спокойствие все же взорвется?
   -- Ну, это бизнес Мак Кея. Полиции...
   -- А кто этот Мак Кей, давно хочу тебя спросить?
   --  Хо-оли шит! Ты еще  не понял! Нет, ты  все-таки советский  человек,
Эндрю! Тебе не приходят в голову самые простые мысли... Он -- главарь мафии.
Все благодушные тюремные  Джо  под ним. Он может убить, ограбить  банк... Но
это  его личное дело. Здесь он  вышибала, которого все  боятся.  Хозяина это
устраивает...
   -- И тебя тоже? Свой родной гангстер?!
   -- Почему  нет? Годится  для дела... -- И, помедлив: -- Нашего  пивного
тоже...
   Барри перестал говорить с Андрейкой о политике после того,  как однажды
застал его за телевизором; Андрейка отыскал программу --  прямая передача из
парламента в Оттаве -- и слушал дебаты.
   -- Холи шит! -- взорвался Барри. -- Этого в Канаде не слушает никто!
   Андрейка объяснил,  что  он  получил  письмо от бабушки,  и в  нем  она
сообщает,  что  неделю  сидела  у  телевизора;  о  дебатах Думы говорит  вся
Москва...
   -- Парламентские дебаты, -- захохотал Барри. -- О-ох, ребенок!
   Неизвестно,  кто пустил слух, но зашептались за столиками  бара, что  у
розовощекого  Эндрю  скоро  день  рождения. И  он  никогда не имел  связи  с
женщинами...
   --   Никогда!..   Боже,  что   ему   еще   предстоит...  --   пропыхтел
добряк-архитектор и достал кошелек.
   Тут и  остальные завсегдатаи  бара  достали по доллару.  Сложившись, на
Новый  год  сделали  Эндрю подарок.  Наняли  в  каком-то баре проститутку  и
торжественно вручили Эндрю ключ от комнаты, в которой она его ждала...
   Барри догнал Андрейку лишь у автобусной остановки.
   --  Эндрю!  Эндрю!  Черт  тебя  возьми!  Они же  не  знали,  что  ты  с
принципами. Слушай, по сути, они поступили человечно, не так ли?
   -- Хватит с меня этой лунной человечности. Все! Ответ не делится...
   -- То есть?.. Ты отказываешься от работы?
   -- Барри, мне  нужны какие-нибудь щель, склад, магазин, на худой конец,
бочка,  в которой засмолили князя Гвидона... Проболтаться на  Великих Озерах
месяц и два дня. Всего лишь месяц и два дня...
   ... Ферма родителей Барри, на которую тот собирался отправить Андрейку,
была в провинции  Саскачеван. В канадской  прерии, до  которой скачи  --  не
доскачешь. Андрейка взял  на всякий  случай адрес,  но  судьба распорядилась
иначе.  К  ним  бесшумно, боком,  точно  его  принесло  ветром,  приблизился
Джо-колонна,  рожденный  в  Алабаме.  Одна  рука  у  него  была в лубке,  на
перевязи. Вторая обмотана бинтом. Бинт в крови.
   "И Джо не отдал долги?" -- испуганно мелькнуло у Андрейки.
   Джо вытер ладонью губы,  отчего все его цепочки  на шее  и на запястьях
брякнули. Покашляв в руку, попросил неуверенно Барри:
   -- Эндрю мог бы мне сегодня помочь... Сорри, я не могу вести машину.
   -- Эндрю нужен здесь! -- отрезал Барри.
   -- Барри, мы потеряем все... Нас не будут ждать... -- И, повернувшись к
Андрейке: -- Эндрю, ты не против заработать 500 долларов? За два часа...
   -- У меня нет водительских прав!
   -- Зато у меня есть!  -- пробасил Джо. -- В  Канаде этого достаточно. Я
тебя учу...
   --  Барри! --  Андрейка  всплеснул обеими руками. -- Это же  подарок  с
неба!...
   -- Тебе еще рано на небо, Эндрю! Ты нужен здесь, не так ли?
   -- Но я же свободный человек, Барри! 500 долларов!
   Барри хотел возразить: резко поднял руку.  Но тут шагнул в их  сторону,
надевая  блеснувшее  пенсне  и вытягивая шею,  Мак  Кей, и Барри  промолчал.
Только почему-то отвернулся, вытирая платком взмокшую шею.
   Через минуту  Андрейка уже  сидел  за рулем  белого,  широченного,  как
катафалк, "олдсмобиля", а  через час  стоял  в наручниках  у кирпичной стены
склада  рядом  с Джо-колонной.  Одноэтажное  кирпичное строение,  в  котором
разместились  склад и какие-то  мастерские,  было  за городом,  километрах в
двадцати. Город со  своими  небоскребами, срезанными наполовину  туманом,  в
дымах,  казался  отсюда  расплывающейся химерой.  Еще  порыв  ветра,  и  его
унесет...
   Мотоциклисты-полицейские,   подняв   и  вышвырнув  на   улицу   коврики
"олдсмобиля",  вытянули  откуда-то десятка  два  пластиковых  пачек с  белым
порошком.
   Две  легковые  машины,   вызванные  мотоциклистами   по  радиотелефону,
появились раньше, чем Андрейка понял, чем это ему грозит...
   ... Поперек всего  Торонто  змеится по дну лесистого оврага, спасенного
от  застроек, речушка  Дон с  грязновато-бурой водой.  В районе  "Мельниц на
Дону",  так называется этот  район,  лепится  старая тюрьма,  обшарпанная, с
подтеками  на   стенах.   Андрейка  как-то  прочитал   об   этой  тюрьме   в
"Торонто-сан", любимой  газете жителей отеля,  о  том,  что здесь  был  бунт
заключенных.  Зеки  требовали сократить  одного  из  двух пасторов, и на эти
деньги  поставить  в тюрьме три дополнительных  телефона-автомата: домой  не
могут  дозвониться!  Очередь!  Андрейку  так развеселила эта заметка, что он
решил  написать об этом  бабушке. Вовремя спохватился... И в страшном сне не
могло  ему присниться, что его привезут в эту тюрьму, да еще в наручниках. И
затолкают в клетку.
   Джо-колонну  встретили  здесь,   как   родного  отца,  вернувшегося  из
командировки.  Вместительная   камера-клетка  плясала  и  пела.  Джо-колонна
выталкивал  перед  собой  худющего,  с   остановившимися   глазами  юнца   и
представлял:
   -- Русский! Прямо от Горбачева! Замечательный парень!
   Камера пахла, как номера в их "Королевском отеле".
   Русскому пихнули еду, закрутку марихуаны, он только головой мотал:
   -- Нет, нет!
   Гордый!
   Кто-то заметил, что здесь уже сидит один русский. За то же самое...
   К  вечеру   привели  земляка.  Тощий,   длинношеий,   как  жираф.  Выше
Джо-колонны. Каланча, а не парень. Каланча  сказал, что он из Одессы. Сидеть
ему еще шесть лет, и потому на днях повезут его в город  Кингстон, где сидят
"настоящие", как он заявил. По праву старшего советовал вполголоса:
   -- Ничего не знаешь! Иди в глухую несознанку!
   -- Так я действительно не знал!
   -- Удивил! Все так начинают!.. Все равно, в глухую!.. Тебе сколько лет?
   Андрейка почему-то осмотрелся по сторонам. Признался:
   -- Шестнадцать... без месяца.
   -- Без ме-есяца! -- присвистнул Каланча.  -- Все, парень!  Ты выскочил!
Тут  это  строго!  Законность!  Завтра приедут папа с  мамой, отдадут им под
расписку...
   Андрейка  представил  себе  на мгновенье Люсиху  с ее  вечно брезгливой
физиономией и перепуганного отца, которые появятся забирать его из тюрьмы, и
торопливо отошел от Каланчи.
   -- Нет уж! -- сказал он самому себе яростно. -- Буду сидеть!
   На  допросе  он  рассказал  все как  есть. Это  письменно  подтвердил и
Джо-колонна, поэтому следователи ни на  чем другом и не настаивали. Записали
слово в слово. Однако почему-то не выпустили...
   Через неделю  его  вызвали  снова.  Провели в  комнату,  перегороженную
сеткой. За сеткой  сутулился Барри. Глаза у Барри воспаленные. Щеки запалые,
будто это он оказался за решеткой, а не Эндрю. Барри принес шоколад, фрукты,
сказал в тревоге:
   -- Почему тебя держат -- ума не приложу. Они точно знают, что ты ни при
чем... Скажи им, что тебе нет шестнадцати. Или я скажу -- хочешь?
   -- Ни в коем случае! -- вырвалось у Андрейки.
   -- Не  будь ребенком, Эндрю! Ты же из России, ты что, не  знаешь, что с
полицией лучше не ...
   --  Барри! --  перебил  Андрейка,  -- кто мне мешает  сказать это в тот
самый день,  когда мне исполнится  шестнадцать?  Тогда  я сам себе хозяин!..
Осталось месяц... чуть меньше! Не сердись, Барри!
   -- Эндрю! -- И шепотом: -- Ты поиграл с законом. Это опасно. Пусть тебя
заберут предки,  ты тут  же приедешь ко  мне.  Ты не  будешь  с предками  ни
часу...
   --  Менять тюрьму на  Мак Кея?! -- вырвалось у  Андрейки. -- Извини.  Я
подожду здесь!..
   Барри обхватил лицо руками. Долго молчал. Наконец произнес:
   -- Эндрю!  Кэрен умоляет тебя: уходи!  Она  просто убита. Хочешь, Кэрен
сама приедет?
   Андрейка ответил не сразу. Голос его звучал глухо:
   -- Я люблю твою Кэрен. Но ... буду сидеть!
   Андрейку выпустили из тюрьмы "Мельницы на Дону" через  три дня. Правда,
у него взяли отпечатки пальцев и подписку о невыезде. Объявили, что дело  не
закрыто  и  что  ему еще придется давать объяснения. В лучшем  случае -- как
свидетелю...
   Андрейка особенно болезненно воспринял процедуру отпечатки пальцев.  Не
сам  он прикладывал  пальцы к бумаге,  а  офицер  притискивал  его  пальцы к
влажной подушечке,  а затем к белому листу. Да еще с  такой  силой, словно в
камеру заталкивал.
   "Завели дело,  как на подозрительного!  Барри предупреждал!" Эта  мысль
холодила.
   Старательно отмывая  измазанные  тушью  пальцы,  он  спросил  дежурного
офицера,  какой сегодня день. Услышав  ответ,  Андрейка произнес  в  сердцах
фразу,  которую офицер никак  не  мог  постичь.  Даже  после  того,  как ему
растолковали.
   -- И отсюда в шею!.. Какое-то проклятье!
   Погревшись  на  холодном  солнце,  Андрейка  отправился  в "музыкальный
ящик". Других ночлежек в Торонто он не знал. Может быть, обойдется. Не будут
бить...
   И действительно, обошлось. Те  же ребята  стояли у дверей, поодаль друг
от друга, и курили свои травки.
   -- Та-та! --  сказал один из них,  -- бывший  вонючка-панк. А ныне? Нью
вейв.
   -- Нью вейв. -- ответил Андрейка небрежно.
   -- Та-та! Ползи на третий этаж. Все  лопухи там... -- Он взял камешек и
зашвырнул в окно на третьем этаже.
   Квартира  на  третьем этаже  была полутемной.  Часть  стекол выбили. Их
заменили картонками. Андрейке показали на какой-то матрас, лежавший на полу.
   Музыка была терпимой. Не ревела,  как корова, которую забыли подоить. А
вскоре вообще сменилась знаменитой песней "Тигриный глаз": "Могло быть хуже.
Любое поражение сменит удача. Главное, не отчаяться... "
   -- Хорошо поет, где сядет, -- вырвалось у Андрейки по-русски, и вдруг в
полумраке засмеялись.
   -- Вы откуда? -- спросил небритый парень в женской кофте, который лежал
поодаль.  Скорее даже не  лежал, а возлежал. Как римский патриций. Глазищи у
парня, как у совы. Неподвижные.
   Андрейка сделал вид, что не расслышал. Опять спросы-расспросы?!
   -- Свобода  --  это одиночество,  -- продолжал небритый патриций как бы
про  себя.  --  Многие  ищут  такой  свободы.  И  вы?  --  Он  повернулся  к
незнакомому. -- Нашли, что искали?
   -- О  да!  -- со  злостью вырвалось  у  Андрейки.  -- Двинулся по своей
сетке. Под самыми облаками...
   --  Если нашли, тогда все в  порядке,  --  не сразу продолжил патриций,
уловив перемену в  тоне соседа.  --  Не отчаивайтесь! Бывает хуже.  На вашем
матрасе спала молодая девушка  по имени Кэрен. Она  избрала свободу лежать в
могиле.
   -- Что?! -- Андрейка вскочил с матраса.
   Совиные глаза соседа сделались еще шире.
   -- То ли несчастная любовь! То ли, как меня, родители задавили!
   -- Вы с  ума  сошли?! Я ее знал!  Хорошо знал!  Лучше ее не  было!.. Ее
родители зубные врачи в Квебеке. Не гангстеры! Не злодеи!
   -- При чем тут гангстеры! Злодеи! -- Совиные  глаза стали осмысленными.
--  Стреляются главным образом дети из интеллигентных семей. Скажем,  в НАСА
или в  профессорских семьях это просто эпидемия... Почему? Странный  вопрос.
Бабочка   рвется  из  кокона,   подростки  --  от  опеки  родителей.   А   в
интеллигентных семьях кокон завернут плотнее. В несколько рядов. Чем сильнее
опека,  тем решительней протест.  Глубже  отчаяние...  Вы  куда уходите?  Не
хотите спать на матрасе Кэрен? Поменяемся местами. Ложитесь на мой...
   -- Кто вы? -- вырвалось у Андрейки в страхе. -- "Сова бесчувственная".
   Он ответил нехотя.
   --  Мое  имя Фредди.  Отец  мой  --  денежный  мешок.  Хозяин  половины
небоскребов в даунтауне. Я вернул ему "крайслер" и ушел сюда... Поймите меня
...  как вас  зовут? Поймите меня,  Эндрю!  Я -- социальный работник, вокруг
меня  такая  бедность,  я не  могу  ездить  в  дорогой  машине.  Решил  лето
проболтаться здесь, к осени сниму недорого квартиру.
   --  А-а, вы изучаете жизнь, -- с  горечью произнес  Андрейка. -- Тогда,
конечно,  вам все  равно,  --  продолжил уж про себя:  -- "На  каком матраце
спать. Лишь бы чистый... "
   -- Он отвернулся от  "исследователя"  Фредди, изо  всех сил стараясь не
разреветься и не понимая, совершенно не понимая, почему Барри о судьбе Кэрен
даже не заикнулся.
   Почему-то вспомнились стихи Барри, которые он читал в кемпе:
   Мои родители любят друг друга
   по-канадски,
   холодновато...
   Нет, на  самом деле все не  так... Луна!  Здесь главное  -- не выказать
своих  чувств: "Чувствуй что угодно,  но --  улыбайся. Smile... Нет,  он бы,
Андрейка, так не смог. Ни  за что не смог! -- Он повернулся на  другой  бок,
оказался лицом к лицу с хилым прыщавым парнем с серьгой в ухе.
   --  Простите,  господин  Серьга,  вы  тоже  исследователь?  --  спросил
Андрейка,  решив,  что  от  исследователей надо "рвать  когти" немедля.  Эти
опаснее, чем "хеви металл".
   --  Нет,  --  уныло ответил  Серьга. --  Мой  отец  уперся, как  баран.
Загоняет меня в компьютерный бизнес. Я  проучился  в  университете два