ею!  -- крикнул Андрейка.  Он  прыгнул головой
вперед, но шмякнулся и животом, и коленками и,  как мог,  быстро добрался до
Лизетт известным  стилем, которому его научили в пионерском лагере и который
назывался там "плыть по-собачьи". Лизетт  протянула к  нему  руки  и глубоко
нырнула,  Андрейка хлебнул воды, оторвался от нее и, выставив рот над водой,
сказал:
   -- Ты, Лизетт, русалка! От тебя  надо держаться подальше! -- И выбрался
на мраморный парапет.
   За столом  царила торжественная тишина королевского  обеда. Отец Лизетт
налил Андрэ какого-то  зеленоватого  райского вина, затем  еще бокал, и еще.
Андрейка осмелел настолько, что,  закончив еду, подошел к роялю,  к которому
не подходил с тех пор, как улетел из Москвы.
   Пальцы одеревенели,  но  правой  рукой  он  все же выбрался  на дорогу.
Концертный  "Стейнвей"  зазвучал так, словно  Андрейка  был профессиональным
музыкантом...
   После первых пассажей он опустил руки на колени.
   -- Андрэ, продолжай! -- восхищенно воскликнула Лизетт.
   -- Что я, с ума  сошел, -- сказал Андрейка, подымаясь со  стула. -- Это
Бах. Первый  концерт ре минор.  Его играет ваш  Глен Гульд, гениальный  Глен
Гульд, и я туда же со своими деревянными руками...
   -- Ну, сыграй  то,  что  не играет Глен Гульд! -- в нетерпении перебила
Лизетт.
   И Андрейка  отстучал "Турецкий  марш"  и затем,  комически покачиваясь,
песню, которая, сказал он, называется "Речка движется и не движется... "
   Андрейка  заметил,  что совиные  глаза матери  стали  еще  больше.  Она
смотрела  на  кисти рук Андрэ,  и он рывком убрал руки с  клавиатуры и  даже
вскинул  их, отчего рукава  пиджака опустились. У Андрейки, естественно,  не
было  не  только  манжет, но  и  рукавов.  Пиджак  корейца Бена он  надел на
безрукавку, и из рукавов вечернего пиджака вылезли волосатые руки.
   -- Обезьяна, на которую  напялили  пиджак! -- заметила  в  сердцах мать
Лизетт, когда Андрейка ушел. И позднее каждый раз, вспоминая волосатые руки,
торчавшие из пиджака, она вздрагивала.
   Но  Лизетт, похоже,  давно  уж  не  считалась с мнением  "предков".  Их
чопорность была ныне не в моде.
   --  Можно "не  замечать" человека,  который  тебя  чем-то  шокирует, но
выносить о нем окончательный  приговор? Они безнадежны, --  вздыхала Лизетт.
После школы они с Андрэ будут жить отдельно...
   7. КОННАЯ ПОЛИЦИЯ КАНАДЫ И ЛЕРМОНТОВ
   Поползли  слухи,  что  школу  кто-то  обворовывает. Пропали бинокли  из
кабинета географии.  Исчезли  два компьютера  из компьютерного класса. После
того, как  физический  кабинет очистили весь,  взяли  даже "полушария Фуко",
неизвестно кому понадобившиеся, директор школы мисс Гертруда Орр позвонила в
полицию. Следователи и полиция работали месяц, опросили сотни ребят и  вдруг
исчезли, что вызвало почему-то веселье и цветных, и белых.
   Давно  были  сделаны новые ключи, да  и  запоры  стали  посложнее,  что
влетело  школе  в копеечку, больше  ничего  пропасть не  могло.  Но бессилие
полиции почему-то радовало многих  школьников. Вечно дравшиеся друг с другом
карибские негры в  честь этого события даже объявили перемирие и, вывалив на
футбольное  поле с  бутылками кока-колы  в  руках, гоготали так,  что к  ним
пришлось посылать учителя физкультуры, унимать.
   В  этот  жаркий   день,  когда  за  Андрейкой  прибыла  прямо  в  школу
королевская конная полиция Канады и увезла  его, он сидел в библиотеке рядом
с Лизетт  и писал очередное письмо бабушке. В Москву. Он писал бабушке раз в
месяц, как  договорились. Целый год письма Андрейки были чистой фантастикой,
продолжением романов Жюль Верна. Узнай бабушка все  как есть, она бы  умерла
от  разрыва сердца, и теперь  он  радовался, что  наконец  может  рассказать
правду. Не всю, конечно. Но все же...
   В этот момент они и пришли. Вместе с мисс Гертрудой Орр, у которой они,
наверное,  побывали  прежде   всего.  Блекло-голубые   глаза  мисс  Гертруды
округлились в ярости, как в  тот  день, когда  она  пыталась  избавиться  от
новичка, не принесшего письма от родителей.
   --  Мистер  Д.  и  мистер  К.,  Королевская  Конная  Полиция  Канады...
представила она.
   -- Я скажу мистеру Дагласу! -- вырвалось у Андрейки.
   --  Вайс-принсипал  сейчас  не нужен, --  возразил один  из  "конников"
непререкаемо. -- Если вы хотите, мы поговорим с ним позже.
   И вот он опять ехал с полицейскими, как в первый день приезда в Канаду.
Только  тогда было все ясно,  а тут... он  ничего понять не мог. Взяли,  как
берут в  Москве.  Без  объяснений. Говорят, объяснили директрисе. Вот тебе и
свободная страна...
   Свернули на скоростное шоссе. Знак у въезда: "401 West".
   Везут  на Запад, к аэропорту. Андрейке показалось,  что его выселяют из
страны. В  нем ожили все  страхи, а  страхов-то была полна душа почти год, и
эти страхи заставили  попытаться  рвануться, чтоб открыть дверь и выпрыгнуть
на ходу.
   Тогда его стиснули хорошенько два жестких, как из чугуна, полицейских и
взяли под руки -- он утих...
   Теперь он не смотрел даже, куда  его везут, глядел под ноги и ничего не
мог понять...
   Чуть  ранее  к  подъезду подкатил  на своем стареньком "вольво"  мистер
Даглас. Лизетт, -- Андрейка  видел, -- помчалась к  Дагласу  со всех ног, он
впервые  испытал  к ней  почти нежное  чувство... Позднее выяснилось: мистер
Даглас, когда к нему прибежала Лизетт, позвонил в RCMP  (Королевскую  конную
полицию), и ему разрешили приехать.
   ... Андрейку  ввели  в помещение без окон, освещенное безжалостно-ярким
вокзальным светом.
   Мистер  Даглас  уже сидел у стены,  невдалеке от  железного письменного
стола, и Андрейка понял: не все пропало. На душе стало спокойнее.
   Перед Андрейкой положили несколько фотографий. Знает ли он кого-либо из
них?
   -- Вот его знаю, -- сказал Андрейка. Это был Барри, спасший его в самое
тяжкое время. Только почему-то Барри был острижен наголо. И... без бородки.
   -- Когда  вы  с  ним познакомились?  Все  по порядку. -- спросил усатый
полицейский, пряча листы со снимками в ящик стола.
   --  Это важно? -- спросил Андрейка,  взглянув  на мистера  Дагласа. Тот
кивнул, Андрейка увидел, что  лысая голова Дагласа блестит от пота. Сердце у
Андрейки ухнуло  вниз.  Он начал  вспоминать  про себя. Наркотики? Он ими не
торговал,  его  просили  указывать  посетителям  бара,  где  сидит  Джо.  Он
указывал,  догадываясь, правда, в  последнее  время,  что  за  белый порошок
уносят покупатели... Других грехов он за  собой  не знал и  поэтому спокойно
рассказал,  как  встретился  с Барри,  как тот взял  его в кемп, а  затем  в
"Королевский отель".
   -- Если бы не Барри Томсон, я бы не выжил в этот год...
   -- Вы любите Барри?
   -- Еще бы! Он мне вместо отца...
   -- А "отец" вас?
   -- Думаю...
   -- Почему же этот отец посадил вас в "олдсмобиль" Джо?
   -- Он не сажал! Он запрещал ехать с Джо...
   Пожилой следователь,  сидевший поодаль, в раздумье погладил свои  усы с
завитками вверх, в  конце концов  повернулся к  углу,  где попыхивал сигарой
канцлер Даглас.
   -- Мистер Даглас, извините, у меня вопрос к вам. Разрешите?
   -- Если в этом есть необходимость...
   -- Эндрю приносил справку от родителей при поступлении в школу.  -- И с
едва уловимой иронией: -- От этого отца?
   Канцлер прикрыл ладонью улыбку.
   -- Нет! Помнится, справка была от мистера Баха...
   --  Ба-ха? О'кей?.. К мистеру  Баху  вернемся...  А  об  этом  отце? Не
слышали? Никогда и ничего? А?
   -- Только то, что он пошел в тюрьму вместо Эндрю.
   Андрейка вскочил со стула.
   -- Ка-ак?! Барри?! В тюрьме?! Что такое?!
   Следователь встал, снова погладил свои усы с завитками вверх, окаменело
глядя куда-то в окно. И голос у него стал каменным:
   --  Мистер Даглас.  Прошу извинения, я просил  бы  вас подождать вашего
ученика в приемной...
   Канцлер Даглас, подымаясь, взглянул на  часы. Сказал  с дипломатической
улыбкой:  у  него  есть  еще  час  и  он  надеется,  что  его  не   заставят
опаздывать...
   -- Барри в тюрьме?  --  снова  вскричал Андрейка,  когда канцлер Даглас
вышел, переваливаясь по-медвежьи.
   Старый следователь еще долго теребил свои усы, наконец высказался.
   -- Не обращайте внимания, Эндрю. Мистер Даглас любит шутить...
   --  Шутить?..  Хорошенькая шутка!  Барри не  может  быть  в  тюрьме. Он
талант! Композитор, музыкант. Добрый и честный человек.
   Старый следователь усмехнулся.
   -- Рассказывал вам  добрый и честный человек, что  надо "отцепиться  от
Америки, чтоб не сгореть вместе с ней в атомной войне"?
   Андрейка долго молчал. Наконец выдавил из себя:
   -- Он в свободной стране. О чем хотел, о том и говорил.
   Второй следователь  полиции,  моложавый, подтянутый,  чем-то похожий на
известного танцора Барышникова, переглянулся с пожилым -- тот вынул платок и
обтер лысину. Затем вышел.
   Моложавый  снял пиджак,  повесил на спинку стула и, выйдя из-за  своего
стола, сел напротив школьника. Глаза у следователя темные и будто магнитные.
   -- А вы, лично вы, Эндрю, высказывали Барри свои мысли по этому поводу?
--  спросил  он. Вы  из России. Нам  интересно... Я должен предупредить вас,
Эндрю, что ваши слова будут записаны на магнитофон.
   Андрейке  стало  жарковато.  Однако   голос  его  продолжал  оставаться
безучастным.
   -- О  политике  разговоров не было. Но  однажды  что-то  такое сказали,
помню,  у  костра,  я  ляпнул в  ответ  вроде  "Канада  --  страна непуганых
дураков... " Тут в меня начали кидать головешками.
   Наступило тяжелое молчание.
   --  Эндрю,  -- наконец прервал молчание следователь, отошедший к шкафу,
откуда он достал  какую-то папку. -- А вам не кажется, что вы ведете  себя в
свободной Канаде, как если бы вы еще жили в Москве?
   --  Н-не  думаю.  Барри Томсон --  первый,  кто  помог мне  выжить... в
свободной  Канаде.  Я с  ним  согласен во всем...  А если  не согласен, что?
Звонить к вам?  Такое даже в Союзе считается последним  делом... Правда, при
Сталине было четыре миллиона доносчиков, как рассказывал мой дед.
   -- Ваш дед работал в КГБ?
   -- Нет, он глядел на мир с другой стороны решетки.
   -- Вот откуда у вас неприязнь к полиции.
   --  У  меня  нет  особой  неприязни  к полиции.  Просто  для  меня  так
получилось, -- канадская законность о подростках страшнее беззакония. Если б
меня сунули к Люсихе, змее этой, я бы, наверное, повесился или убил ее.
   -- Ну, так, -- сухо заключил следователь и как-то боком и стремительно,
словно он действительно Барышников, вернулся за стол, на свое место.
   --  Вы были  в подчинении  Барри Томсона почти  полгода,  не так ли? --
Следователь  раскрыл  папку, достал  из  кармашка  серого  казенного  френча
авторучку.
   Андрейка поежился. Он опасался хоть чем-то повредить Барри.
   -- Я хочу повидать Барри! -- выпалил он.
   -- Зачем?
   -- Хочу задать ему один-единственный вопрос.
   -- Какой, хотелось бы знать?
   -- Почему застрелилась Кэрен, добрейшая, святая душа...
   -- Это мы спросим у него сами, сорри!
   "Ох,  осел!  Говорил  же  дед,  не касаться  того, о чем не спрашивают.
Ч-черт возьми. Значит, я веду себя как в Москве?.. Ну, нет! Не совсем".
   -- Однажды толстый Джо, -- начал  Андрейка с нарочитой беззаботностью в
голосе, -- тот, что сейчас в Кингстоне, в тюрьме, просил меня в "Королевском
отеле" говорить тем, кто его спрашивает, за каким столом  он сидит. Я  стоял
за стойкой, ко мне обращались посетители, я указывал... Будь я  в  Москве, я
бы  никогда  не признался в  этом,  хоть режь меня  на  куски. В  России это
недоносительство, а то и соучастие: у нас дома говорили, в уголовном кодексе
РСФСР больше букв, чем в русском алфавите. А тут я не боюсь подвоха...
   --  О'кей!  -- подытожил  следователь. Снова вышел  из-за стола и,  сев
напротив школьника, заговорил участливо:
   --  Эндрю,  откровенность за откровенность...  Почему  вы снова у  нас?
Наркотики? Забудьте о них.  Вы в стороне. Но полицейские люди подозрительны.
Вы прилетели из России. И скрылись. Не только от родителей. Но и от полиции.
Живете без документов. Еврейский эмиграционный центр понятия о вас не имеет.
Запросили родителей, с которыми  вы прилетели. Уходят от разговора. Какие-то
всеобщие  прятки... Эндрю, хотите избавиться от  подозрений? Вот  вам чистая
бумага. Опишите -- подробнейше опишите! -- каждый свой шаг в Канаде. Где и с
кем играли. С кем за эти месяцы встречались. В кемпе. В  отеле. В магазинах.
В заброшенном доме, который вы называли "музыкальным ящиком"... Всюду! С кем
хоть словом  перебросились -- вспомните.  Укажите.  Место. Время. Цель, если
была цель... И вы свободны. Мы  уничтожим ваш  "рекорд", обещаю! У вас и без
нашего "рекорда" жизнь не легкая...
   Андрейка вздохнул тяжело и  взялся  за  ручку.  Писал  неохотно.  Кемп.
"Королевский отель"... С кем только не приходилось разговаривать  бармену за
стойкой -- что он, отвечает за них, что ли?
   Он завершал уже первую страничку, и тут его как током ударило. Какое он
имеет  право впутывать людей в  это...  непонятно что?! Вспомнил вдруг,  как
многодетная  канадка  била  кудрявого  добряка-архитектора  и  он  плакал от
побоев. Пришлось ему нанимать Мак  Кея для охраны. Теперь  старика потащат в
полицию. Для допроса. Но-но! "Никогда не сообщай более того, что им... "
   Андрейка разорвал страничку и начал сызнова.
   Теперь он строчил быстрее. Охотно. И тоже очень подробно.
   "Барри пива не пьет. Тем более вина, которое Мак Кей называл "Два удара
ножом  в печень". Мак Кей  выпивает  в день литров восемь.  Разливного пива.
Кружка --  доллар десять центов. Джо пил только "Молсон" экспортное. Вечером
я  уносил от  его стола  два подноса бутылок. Старый архитектор --  немецкое
"Хоннекер", иногда "Амстер"...
   Этой пивной эрудиции Андрейке хватило на четыре листа. Какой он бармен,
если не помнит, кто что пьет и  сколько!..  Все! Ничего другого бармен знать
не обязан...  Расписавшись,  Андрейка  подал  листы  следователю.  Тот  стал
пробегать их глазами; один глаз  его  вдруг сузился напряженно, словно он не
читал, а целился из ружья...
   Через  минуту  Андрейка  ехал  в  раскаленной  солнцем  машине  мистера
Дагласа, тот покосился на своего Эндрю взглядом добрым и усталым. И кажется,
даже подмигнул: мол, не тревожься, все обойдется...
   Наверное,  обойдется,  но  в  таком  случае  почему за  ними следует  в
служебной  машине "Барышников" в  своей  шляпе  с опущенными  полями?  Очень
хотелось Андрейке  оглянуться, один "Барышников" в машине, или он захватил с
собой еще пол-балета... Чего им надо?
   У  школы  остановились. "Барышников"  снял  шляпу  и,  подойдя  к  ним,
попросил провести его к локеру Эндрю.
   Занятия только что закончились  и большинство личных железных шкафчиков
вдоль  стен  было  открыто.  Школьники  складывали  туда  книжки,  тетрадки,
вытягивали  свитеры,  роликовые  коньки...  Все  локеры изнутри были оклеены
музыкальными "богами". Младшие молились  на "Дюран-Дюран",  старейшую группу
певцов. Их любили и выпускники школы, но, поскольку любовь  к  ним считалась
"детством",  не признавались  в  этом. Однако большая  половина локеров была
оклеена афишами "Дюран-Дюрана". В одном локере  притаился  на боковой  стене
"самый любимый  Брюс", певец поспокойнее; в нескольких других -- картинные и
безголосые ирландцы, которых,  когда  они появлялись  в Америке  или Канаде,
ирландцы носили на руках...
   У самых пылких и сексуально озабоченных юнцов изнутри локеров улыбалась
со всех сторон  Мадонна, --  она зажигала  молодых  зрителей  так,  что даже
журнал "Тайм" поместил на обложке  ее портрет, под которым старшее поколение
высказало свое недоумение: "Why hot Madonna?"
   От лицезрения  локерных  Мадонн Андрейку отвлек возглас следователя: --
Ну?
   Замок  шкафчика  отпирается  лишь  тогда, когда поставишь  его на свой,
придуманный тобой номер.
   От волнения Андрейка забыл свой номер.
   --  Сейчас выясним,  -- сказал  следователь холодновато,  и  послал  за
директором.  Но Андрейка уже вспомнил.  Отпер сам.  В шкафчике были портреты
бабушки, мамы в берете и другие домашние снимки, которые бездомному человеку
хранить негде. Увеличенная фотография бабушки, с которой Андрейка специально
снялся перед отъездом, висела на задней стенке шкафчика, где обычно наклеены
рекламные портреты кинозвезд.  Очень она была необычной здесь, эта старушка.
Круглое лицо  --  сама доброта, в карих  глазах тревога,  беспокойство... На
обвислой щеке -- слезинка.
   Кроме  семейных  фотографий  в  локере лежала  стопа  толстых  книг  по
математике на русском языке, школьные учебники и пара полуботинок, в которых
он прилетел в Канаду.
   Полуботинки  хранились  "на выход",  но никакого  "выхода"  пока что не
ожидалось.  В "Музыкальном  ящике"  ходили в  рваных кедах. В школе -- в  не
столь рваных...
   -- Можете запереть  локер, --  сказал следователь почему-то недовольно,
затем достал сбоку, из-под  синего пиджака,  "воки-токи" и что-то произнес в
него.
   Минут через пять к ним  вышла широким мужским  шагом мисс Гертруда Орр.
Мистер Даглас, который  все  время  оставался с  ними, положил руку на плечо
Андрейки: мол, не беспокойся.
   Со стороны школьной лестницы донесся хриплый  собачий лай. Явились чины
городской полиции в своих черных фуражках с высокой тульей и железной бляхой
над козырьком.  Один из них ввел  на длинном ремне большую немецкую овчарку,
серую, с черными подпалинами. Он дал овчарке что-то понюхать, и та заспешила
мимо локеров, подымая мохнатую морду и шевеля своими кожаными ноздрями.
   Собака прошла вдоль одной стены,  другой,  и, вдруг у самого  выхода на
лестницу залаяла и начала скрести железную дверцу локера когтями.
   В  коридор выскочили из ближайших дверей  несколько  черных  девчонок с
Карибских островов.  Увидев  директрису  с  руками, сжатыми  в  кулаки,  они
немедленно кинулись обратно, что-то крича своим подружкам. Широкая гласность
операции "локер" была обеспечена.
   Мистера Дагласа отправили за  папками, чтобы выяснить, чей это  локер и
какой номер открывает замок...
   Пришел  он явно встревоженным. Локер не  числился ни за  кем. Замок его
был заперт на указанный в списке номер, но не пожелал открываться ни на этот
номер, ни на сходные с ним.
   Сорвать его было для полиции делом нетрудным.  Когда дверь открыли, там
обнаружили  большой  картонный  ящик, в котором  лежали  аккуратно сложенные
пластиковые мешки с белым порошком.
   -- Упс! -- воскликнул следователь. -- На четверть миллиона долларов! --
Андрейке  ли  не знать,  что  это за белый порошок, -- от лица его отхлынула
кровь. Зачем он говорил  о "бедняге" Джо?  О  том, о  чем его не спрашивали!
Безмозглый дурак. Как он теперь докажет, что он об этом локере  и понятия не
имел? Сейчас-то ему покажут и "демократию", и "свободу"...
   В просторном директорском кабинете окна  невысокие, во  всю стену. Будь
стены чуть потолще, окна походили бы на крепостные бойницы...
   Следователь  в  штатском  больше  не  походил  в  глазах   Андрейки  на
Барышникова. К чему теперь ему скакать и прыгать? Мисс Гертруда Орр уступила
ему свой стул, остальные расположились на  диванах и стульях, стоявших вдоль
стен. Полицейские сняли фуражки. Овчарку увели. Но псиной еще пахло.
   -- Мистер Э-Эндрю! -- очень спокойно, даже певуче произнес следователь.
-- Вы храните в ничьем локере героин. Как долго? И где вы его получили?
   Андрейка  ответил, удивляясь  своему  спокойствию (а сердце  колотилось
бешено), что об этом локере он и понятия не имел.
   -- Вот как?! -- вырвалось у Гертруды Орр.
   -- У меня ноздри человеческие, а не собачьи, мисс Гертруда Орр.
   Мистер Даглас пошевелил толстыми губами, чтобы скрыть улыбку.
   Следователь конной полиции, записав что-то, спросил очень вежливо:
   -- Вы хотели бы сделать заявление, мисс Орр?
   --  Да!  Несомненно! --  Мисс  Гертруда  говорила  резко,  по-хозяйски,
подчеркивая неоспоримость  своих слов и  временами косясь в  сторону тучного
седог