...........................................................................



     Она переступила порог и  замерла. И  я не издал ни звука, и  не потому,
что в комнате спал мужчина, - я забыл о нем, - просто... я смотрел на нее, а
она смотрела  на меня, и мы молчали. Сколько раз я представлял себе, как она
входит, как я встречаю ее и принимаю в свои объятия, и  мы стоим, обнявшись,
и, может быть,  плачем... Если  бы я не ждал ее так долго, я сказал бы: "Она
вошла так нежданно!"
     Она присела рядом со мной и зачем-то поправила покрывало, и я потянулся
к ней, и  мы встретились губами. И  только тогда  мы поняли, наконец, что мы
вместе. Навсегда.
     Спавший мужчина  застонал  и,  натягивая  на  голову  измятую простынь,
беспокойно заворочался. Элисса спросила шепотом: "Кто это?"
     - Он сюда жить пришел, - прошептал я.
     - А мы?
     - А мы сейчас встанем, тихонько выйдем, оденемся и уйдем.
     - Мы больше не будем жить здесь? - и снова ее губы.

     Мы тихонько  вышли из комнаты в  коридор. Я открыл  дверь.  Мы вышли из
квартиры, и замок защелкнулся. И мы ушли.
     А ключи я оставил под зеркалом в прихожей.


















     Две цитаты из Борхеса


     - Входи, - сказал я, пропуская Элиссу вперед. - Выключатель слева.
     Она включила свет.
     Я вошел за ней. Она оглядывалась по сторонам.
     - Это наша новая квартира, - сказал я. - Высокие потолки, правда?
     Она кивнула.
     - Шикарная квартира. Досталась нам почти даром. Пойдем в гостиную.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
     Мы быстро договорились, что приготовить на ужин.
     Потом мы стояли у открытого окна, созерцая  ночную панораму набережной:
имперские бастионы зданий, сверкающие башни высоток, огоньки машин.
     Элисса сказала: "А ведь кто-то жил здесь в те годы, для кого-то все это
строилось".
     - Эпоха в стиле ампир, - сказал я. - Подражание Ришелье,  но невысокого
уровня.
     - Наверное, мы все упрощаем, - сказала она, - Ведь люди жили.
     -  Ох уж мне эта ностальгия, - вздохнул  я. - Возвышенная грусть ночных
парков  классицизма,  белые  колоннады,  опушенные   снегом  ветви,  фонари,
сигнальные огни вокзалов,  гудки поездов... "повсюду чаши со  святой  водой,
темно,  блаженство этих мест -  особая радость расставаний, отречения и тех,
кто спит". Кстати, подойди к книжной полке. Ну подойди же.
     Она подошла.
     - Возьми Борхеса. Новелла о воине и пленнице.
     Элисса стала искать.
     - Нашла? Вторая страница.  Что там  сказано  о монгольских завоевателях
Китая?
     Элисса провела пальцем по странице сверху вниз.
     - Что они... "Мелькнула  мысль о  монгольских  всадниках,  собиравшихся
превратить Китай в бескрайние пастбища  и состарившихся  в  городах, которые
некогда они намеревались разрушить..." И что это значит?
     - А теперь здесь будем  жить мы, - сказал я. - Мы всегда  возвращаемся.
Когда-нибудь мы возвращаемся в свои города.
     Она положила книгу на подоконник. Она смотрела в окно.


     Чтобы переменить обстановку, иногда достаточно просто выключить свет.


     На  пустынном берегу моря вблизи  города Александрия лежал  полый ствол
поваленного  дерева,  -  сердцевина  его  сгнила,  и  в  полости   поселился
отшельник.  И однажды к нему пришли люди и  просили  продать им  его жилище.
Когда же  отшельник ответил  им  отказом, они пригрозили, что отнимут у него
это дерево силой.
     - Для чего вам это нужно? - спросил отшельник.
     - Мы сделаем из этого дерева доски, - отвечали люди.
     - А для чего вам доски?
     - Мы сделаем из них бочку.
     - Хорошо,  -  согласился  отшельник.  -  Я отдам  вам  его.  Но с одним
условием. В городе у меня есть друзья,  продайте  им готовую бочку, и  пусть
они доставят  ее сюда. Расскажите им,  как было дело, - и  он сказал им, где
найти его друзей.
     И эти люди согласились и, забрав дерево, ушли.
     Прошло  некоторое  время,  и они вернулись,  катя перед собой бочку,  и
оставили ее отшельнику. И он поселился в ней.
     -  Изменить  форму бутылки,  еще  не значит изменить  ее содержимое,  -
говаривал   Хитроумный  Венецианец,  большой  знаток   и   тонкий   ценитель
классических вин.


     -  Но  между  нами говоря,  -  заметил Скарамуш.  - Форма  тоже кое-что
значит.
     "С удовольствием  остался  бы  у  вас  подольше,  но увы!" -  он развел
руками. -"Государственные дела..."


     - Я поймал его  в подъезде,  - сообщил Людовик, втаскивая  Скарамуша за
собой в прихожую. - Как грохочут эти лифты!
     - И правда,  ваше  величество, - сказала Элисса, появившись  со стороны
кухни.
     Людовик отпустил Скарамуша.
     - Я рад, что вы вернулись. Однако, куда же вы уезжали так надолго?
     - Государственные дела, - улыбнулась Элисса.
     -  Ай-яй-яй,  -  покачал  головой  Людовик.  -  Стоит  мне  куда-нибудь
отлучиться, как все срочно начинают заниматься государственными делами!
     Он вошел в гостиную.
     - Наконец-то вы устроились по-человечески, - заметил он одобрительно. -
Кто это сказал? - бросил он, обернувшись к дверям.
     - С позволения вашего величества, - елейным голосом протянул  Скарамуш.
- Так  сказал император Нерон, когда  выстроил  дворец величиной с  город, и
сказал он это о себе.
     - Вот как, - сказал Людовик. - Но все равно верно.



     - Я знаю, - сказал Людовик. - Меня считают плохим правителем.
     - Что вы, ваше величество! - воскликнула Элисса.
     - Вас вовсе не считают правителем, - радостно добавил Скарамуш.
     Людовик  одной рукой  изобразил жест, пресекающий возражения,  а другой
одернул Скарамуша.
     -  Но  каждый раз,  - продолжал Людовик, -  когда  какой-нибудь из моих
министров  приходит ко мне  с очередным проектом и говорит: "Это осчастливит
нацию", - я вспоминаю историю халифа Юсуфа. Вы, конечно, знаете ее.
     - Да, сир, - сказал я.
     - Нет! - запротестовала Элисса.
     - Халиф этот, - с готовностью принялся рассказывать Скарамуш, - пожелал
истребить в своих подданных страх. Всякого, кого он подозревал  в боязни, он
отдавал  в  руки  палача,  и многие знатные  и  простые  горожане  -  купцы,
вельможи,  воины, а  то  и вовсе незаметные  люди, -  были  казнены  по  его
приказанию. В результате подданные  халифа стали  панически бояться, что  их
заподозрят в страхе, и ужас этот был так велик, что вошел в фольклор.
     - И даже историки,  -  добавил я, - эти мастера замалчивать упоминают о
нем.
     - Между прочим, - сказал Людовик. - Что же все-таки погубило Наполеона,
история или историки?
     - По-моему, - заметил Скарамуш. - Его погубила зима.



     Однажды ты проснешься знаменитым


     В   тот   вечер  Людовик   был  против  обыкновения  задумчив  и   даже
меланхоличен, и я не мог понять причины такого его умонастроения, пока он не
нарушил молчание и не объяснил его сам.
     - Вам никогда не  приходило в голову, что  Мерлин, действительно, видел
то, о чем говорил? - спросил он.
     Я понял,  что он имеет в  виду нечто большее, чем битва драконов, и все
же  сказал: "Вот  вам  картина распределения  ролей. Красный и белый драконы
сидят за столом и, потягивая кларет, играют в карты".
     Людовик покачал головой.
     - Дело не в том,  какая выпадет карта, а в том, что у каждой карты свои
свойства,  и известно нам о них не больше  чем об  этрусках.  Что мы знаем о
том, кто мы есть?
     Он показал мне карту.
     - Вот лицо короля. Из какой он династии? Вы можете сказать?
     - Среди рисунков Фламеля  есть изображение короля. Бесстрастное  лицо и
занесенный для удара меч. Это всего лишь символ. Подобный  портретам римских
тетрархов.
     - Всего лишь символ, - выдохнул король.
     Наши голоса - лишь отзвуки движений, происходящих в мире,  закрытом для
наших глаз и недоступном нашему разуму. Невидимые нити прочнее наших  лент и
цепей, и мы никогда не  знаем,  каким будет рассвет нового дня. Мы  задуваем
свечу, и в темноте, погрузившись в недра постели, мы закрываем глаза.
     -  Как в шахматной  партии, - сказал я. -  Когда  она  закончена, можно
взять список  и, изучив его, ясно увидеть, что  всякий из  последующих ходов
связан со  всяким  предыдущим.  Вот  ход  конем, вот ход королевой,  а через
двенадцать ходов конь потерян. Но он не может ходить, как ходит ладья.  И он
обречен.
     И какой-нибудь отшельник в своей келье однажды увидит картину падений и
возвышений,  гибели,  разрушения,  величия  и  преступлений  и, потрясенный,
запечатает свои  уста семью  печатями, а люди в Парламенте и в Тронном зале,
люди,  скачущие  на  лошадях   и   трубящие  в  трубы,  люди,   пришедшие  в
сопровождении  свиты, и пришедшие  в  свите, ничего не знают  об  этом.  Они
рассчитывают  в уме  ходы,  которые  им  надлежит  сделать в  ответ  на ходы
противников, и им кажется,  что их игра целиком в их руках. И  они не  видят
тех нитей, которыми все они связаны.
     - Довольно хандры! - заявил Людовик.  - Эй, Скарамуш, ты заснул что ли?
Неужели у тебя не найдется ни одной истории, приличествующей случаю!
     - Быть того не может! - воскликнул Скарамуш. - История с бильярдом.

     Ротмистр  Струдель был  известен  как первоклассный  игрок  в  бильярд.
Однажды он  так разделал адмирала  Нахамилова,  что  тот  проиграл  ему весь
императорский флот, что незамедлительно было  доведено до сведения  монарха.
Разгневанный император приказал объявить адмирала негодяем и разжаловать его
в юнги. Ротмистр Струдель был арестован и заточен в тюрьму до окончательного
выяснения  обстоятельств дела. Вскоре, однако, императорским указом ему была
дарована жизнь и чин адмирала, в  каковом он и отправился выигрывать морские
сражения. Так игра тасует карты человеческих судеб.





     Black Bird Fly


     Мы  слушали  "Битлз"  -  "Black  Bird  Fly". Когда  песня  закончилась,
Скарамуш сказал: "А  вы знаете,  что эта  песня  некогда спасла жизнь принцу
Сигизмунду?"
     - Как! - воскликнул я, выключив магнитофон. - Но ведь принц был казнен!
     - Так пишут в некомпетентных источниках, на деле же  все было несколько
иначе.
     В  королевском саду жила редкостная птица - настолько редкая, что никто
не знал, как она называется, и  чем ее следует кормить. Ее изловили рыбаки в
зарослях тростника и принесли королю в надежде на то, что он купит у них эту
диковинку за большие деньги.  Птице подрезали  крылья и отпустили ее  в сад.
Между тем, принц обожал разбирать древние манускрипты, - ему привозили их из
разных  стран  - из Индии, Китая,  Италии  и даже России.  При  виде каждого
нового присланного  ему текста принц хлопал в  ладоши от радости и, не теряя
времени, приступал к изучению еще одного языка. Он готов был на любые труды,
только  бы разобрать  эти  тексты,  а  это были летописи,  книги  алхимиков,
рассказы путешественников и описания чудес всех земель мира, поэмы, трактаты
по философии и многое другое, что  достойно было украсить библиотеку принца,
в то  время  как  на полке  в  супермаркете было  бы  не в своей  тарелке  и
выглядело бы  чересчур эксцентрично.  И  вот, в одном из текстов принц нашел
подробнейшее  описание  драконов вкупе с рассказами о самых прославленных из
них, а также любопытными  сведениями о  том,  где они  обитают, и каковы  их
повадки. В тексте были и рисунки, сделанные тушью. На одном из этих рисунков
Сигизмунд  узнал  несчастного  пленника  королевского  сада,  который,   как
оказалось, был вовсе не птицей, а детенышем дракона.
     С  этого дня дракон и  Сигизмунд подружились,  и принц унес дракона  из
сада и отнес в место, которое знал только он один, и там он играл на флейте,
а дракон учился летать. Принц читал ему трактат о драконах и даже разработал
для него особую систему упражнений, основанную на практике древнейших  школ.
А  когда дракон  от  усталости уже не мог  пошевелиться  и  без сил падал на
траву, они жевали засахаренные фрукты, включали магнитофон и слушали музыку.
Больше  всего  дракону  нравилась  песня "Black  Bird  Fly" из альбома  "The
Beatles".
     Прошло  время,  и  однажды  принц  Сигизмунд  попал  в  плен  к  врагам
отечества, которые  не  долго думая,  решили его расстрелять.  Они спросили,
каково будет последнее желание приговоренного принца,  и  Сигизмунд  сказал,
что перед  смертью  хочет  послушать  битлов,  ту  самую песню,  которая так
нравилась его другу. Он  слушал ее и думал: "Пока звучит эта музыка,  я буду
жить, и когда она умолкнет, моя жизнь оборвется".
     Но  случилось  иначе.  На звуки  песни прилетел  дракон,  сумевший-таки
победить свою немощь, и унес принца на своей спине,  а куда, никто не знает,
ведь о том, где живет этот дракон, знал только сам принц Сигизмунд.
     - Как интересно, - сказала Элисса. - И как здорово, что дракон оказался
поблизости и успел спасти своего друга.
     -  Он  услышал  любимую песню и устремился  на  ее  звуки.  Что  же  до
драконов, то каких только  небылиц о них не рассказывают. Говорят, например,
что  дракон, обитавший в королевстве Тептирапташа, будто бы опустошал поля и
грабил  жителей.  Совершеннейшая  клевета.  Дракон этот  отличался мирным  и
кротким   нравом,  сторонился  людей,  жил  уединенно  и  любил  почитать  в
одиночестве и тишине. Его даже прозвали Дракон-отшельник. Он возделывал свой
собственный огород, мясо же вовсе не употреблял в пищу.
     - И тем не менее, он погубил многих славных рыцарей, - возразил я.
     -  Если уж быть точным, то погубил их вовсе не он, а король. Рыцари эти
сватались к принцессе,  и  король, не желая выдавать ее ни за кого из  них и
боясь ответить  отказом,  давал  им  задание  убить  дракона, который  якобы
опустошает  его  земли.  Он  знал,  что дракон этот  очень силен, и едва  ли
найдется кто-нибудь,  кто  сумеет убить его, поэтому чувствовал  себя весьма
уверенно. Дракону  же приходилось сражаться, чтобы спасти  свою жизнь. А что
еще ему оставалось делать?
     - Но ведь существовал договор...
     - Ни один  из  летописцев,  насколько  мне  известно,  не  видел  этого
договора  в  глаза.  Но  даже,  если он и  существовал,  то что  в  нем было
записано?  Только  лишь  то,  что  дракон  обязуется  не  опустошать  земель
королевства. Но разве в этом содержится  хоть какое-нибудь  указание  на то,
что  он  опустошал  их  в  прошлом?   Если   вы  обязуетесь   не  разглашать
государственную тайну, то это  вовсе не значит, что  прежде вы только  тем и
занимались,  что разглашали  государственные  тайны.  Нельзя  забывать,  что
король  был  до  крайности недоверчив  и верил  только  бумаге,  скрепленной
печатью, и не  какой-нибудь, а его собственной. И все  же Тептирапташ  сумел
провести его.
     - Я слышала историю  Тептирапташа,  но  кто  такой  принц  Сигизмунд? -
спросила меня Элисса.
     - Я  мало, что  знаю о  нем, - сказал я. -  Только то, что он играл  на
флейте,  лучше  чем  Фридрих Великий, на скрипке - лучше, чем Петр III,  а в
шахматы - лучше, чем  Карл ХII, завоевательских войн не вел  и в плен  попал
чисто случайно.  Враги  отечества так и  не придумали, что им потребовать за
него в качестве выкупа,  и потому просто  решили его  расстрелять. Что  они,
якобы, и сделали.
     - Наверное, историки не решились  упомянуть о драконе и написать о том,
что произошло  в действительности, из боязни, что их  труд не будет похож на
науку.
     -  Валери все  равно  разоблачил их, - сказал я.  - Мне  же  они  давно
надоели. Пишут про всякую муру, а  то,  что действительно  интересно, всегда
упускают или замалчивают. Они почти  никогда не знают,  что  же произошло на
самом деле, подлинные события им неизвестны. Все, что они умеют, это строить
домыслы и искажать факты, и если это искусство, то это искусство лгать.
























     Мне не нужно помнить, чтобы знать это


     Это произошло внезапно и так странно. Я услышал слова, не успевшие  еще
одеться в грамматику, и много  раз повторялись они на разных языках у многих
народов, но то, что услышал я, не было речью.
     И теперь я знаю о том, что написано в книгах, число которых таково, что
человеку  не хватило бы жизни, чтобы прочитать их, и  дети его  не прочтут и
половины того, что не успел прочитать он, и много сменится поколений, а море
останется в своих берегах.
     Я  увидел  действие, не успевшее еще обрядиться в  театральные формы, и
стихи не прозвучали еще с подмостков, но я слышал оперу.
     Мысль  шествует, опережая слова, и с  каждым из  людей  говорит она  на
языке, который он разумеет.
     Я умею написать книги, которые никогда  не читал, и мне говорят: "Здесь
какой-то фокус".
     Мне нравится разыгрывать своих друзей  и знакомых, и я не знаю, зачем я
раскрываю свою тайну.



     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .



     A Great Pretender


     Летом  лес обманывает нас, смеется каждым  деревом, играет с нами, и мы
идем к  нему, жмурясь от  солнца, это так  весело, играть, зажмурив глаза, и
дышать запахами трав.
     Осенью  лес раскрывает нам  летние тайны, и  мы умиротворены, теперь мы
знаем  разгадку. Он  отвечает на все вопросы,  что мы задавали  летом, и  мы
верим ему.
     И  только  зимой,  долгой   ночью   зимы,  мы  понимаем,  что   Великий
Мистификатор  вновь  обманул нас,  и  с нетерпением  ждем весны, чтобы вновь
искать разгадку его тайн. Мы возвращаемся снова, и лес встречает нас весело,
радуясь, что замысел его удался. Какой он хитрый!
     - Пойдем, посмотрим, какой обман он уготовил нам на этот раз.
     - И правда, - сказала Элисса. - Ведь уже осень.
     - И к тому же, прелестная погода.
     И мы отправились гулять.
     Когда мы проходили мимо церкви, я сказал: "Подойдем".
     Нет, дальше не нужно. Посидим здесь, на этом красивом холме.
     И мы  сидели и смотрели на то, что не увидишь вблизи, а потом я сказал:
"Лето кончилось, тебе не кажется?"
     - И королева меняет свою резиденцию? - сказала Элисса.
     - Да, - сказал я. - Навестим ее?
     - А где она будет теперь?
     - Летний дворец императрицы - зимняя резиденция Королевы.
     - Какая прелесть! - захлопала в ладоши Элисса. - Значит, Царское Село?
     - Да, - сказал я. - Сегодня же и поедем.



     Как сказал однажды маэстро Ногиврозь: "Ах, Париж! Почему я не в тебе!"



     - Кто вы такие? - спросил Александр у вошедших в его кабинет людей.
     - Нам приказано произвести обыск, - сухо ответил  один из них, по всему
видно, главный.
     - Как вы кстати!  -  обрадовался Александр.  -  Я  никак не могу  найти
запонку - наверное, закатилась куда-нибудь. Может быть, вы найдете?


     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


     Деметра


     В прозрачном саду деревья, мраморные грации,
     движение рисунка на шкуре лунного леопарда,
     у фонтанов таятся тени. И тишина.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . .
     Черный бархат пил багровое тепло камина.
     Изгиб складок портьеры, дыхание цветов - сквозняк.
     И свечи, позолота в черных зеркалах портретов.
     И  я  увидел   бронзовую   статуэтку  -  женщину,  державшую   в  руках
светильники.
     У ног ее слова:
     "В поисках бессмертия души".
     Я знаю имя женщины - Деметра.
     Я  шел  под сводами,  с которых скалились химеры,  а в нишах, окутанные
розовыми
     облаками, беззвучные, смеялись надо мной амуры и целились мне в спину.
     И розы, как сгустки крови, теплились на дне зеркал.



















     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


     Приехав в Пальмиру, мы остановились в гостинице, в прекрасном номере, -
мы так долго выбирали