Генри не  писал
так красноречиво, как об охране безопасности; но  то  и  дело  его  "отдел
охраны безопасности" уступал "отделу рационализации", и рабочие  говорили,
что завод в среднем губит одну жизнь  в  день.  У  Форда  был  собственный
госпиталь, поэтому никаких точных сведений получить было нельзя.



62

   Генри Форду теперь было уже под семьдесят, он стал богатейшим человеком
в  мире  и  совершенным  воплощением  теории,  известной   под   названием
"экономического детерминизма". Поначалу сколько у него было  благих  идей,
сколько в сердце благих желаний,  сколько  решимости  сделать  свою  жизнь
полезной! И вот он стал миллиардером - и деньги держали его,  как  паутина
держит муху. Самый могущественный человек в мире был беспомощен  в  тисках
миллиарда долларов. Никогда не думал он  быть  таким,  каким  сделали  его
деньги. Они были хозяевами не только его поступков, но и его  мыслей,  так
что Генри не знал, во что он превратился; он был слеп не  только  к  тому,
что творилось на его предприятиях, но и к  тому,  что  происходило  в  его
душе.
   Он восхвалял индустрию, сделал ее своей  религией:  труд,  труд  -  вот
спасение человека, производство - бог. Автомобильный король обладал  самой
поразительной в мире производственной машиной - и она  простаивала  девять
десятых времени. Он нанял двести тысяч рабочих и внушал им, что они  могут
положиться на него, - и вот теперь ему приходилось нанимать новые  тысячи,
чтобы они  дубинками  и  револьверами  отгоняли  их  от  него.  Он  сделал
зависимым от себя миллион людей, от куска хлеба, который он им давал, -  и
теперь он предоставил им гибнуть на чердаках, в подвалах и пустых складах,
в шалашах, сделанных из жести и картона, в ямах, вырытых в  земле,  -  где
угодно, только бы они не попадались на глаза Генри!
   Когда-то он держался просто и был доступен для всех,  но  его  миллиард
долларов предписал ему вести жизнь восточного  деспота,  замкнувшегося  от
мира, окруженного шпионами и телохранителями. Он, который любил  поболтать
с рабочими и показывать им,  как  надо  работать,  не  осмеливался  теперь
пройти мимо своего конвейера без охраны из шпиков. Он, который  был  таким
разговорчивым, стал теперь сдержанным и угрюмым, Он общался только с теми,
кто поддакивал ему, кто соглашался с ним во всем. Он  редко  встречался  с
посторонними,  потому  что  все  выпрашивали  у  него  денег,  и  ему  это
смертельно надоело. Секретари Генри охраняли его одиночество,  потому  что
он много раз ставил себя в глупое положение,  и  у  них  никогда  не  было
уверенности, что он не выкинет какой-нибудь глупости.
   Он пребывал в своем большом каменном доме или в собственном парке,  где
были деревья, цветы и его любимицы - птицы. На них можно было  положиться,
при хорошем обращении они ведут себя как положено, не  то  что  злобные  и
неблагодарные люди. Дети, старомодные танцы и скрипачи, играющие джиги,  -
вот что услаждало сердце несчастливого старого короля. Но дети, которых он
собирал вокруг себя, должны были быть хорошо упитанны и счастливы;  да  не
осмелится никто упомянуть  о  десяти  тысячах  голодающих  ребят,  которые
каждый день становятся в очередь за куском хлеба в городе Детройте! Да  не
коснется  никто   наболевшего   вопроса,   не   заговорит   о   требовании
муниципалитета, чтобы Генри взял на  себя  часть  заботы  об  этих  детях,
поскольку  их  родители  в  большинстве  своем  безработные,  уволенные  с
фордовского завода. Так как все заводы  Генри  помещались  в  окрестностях
Детройта, он не платил городу никаких налогов, но город  считал,  что  это
несправедливо.
   Когда-то в Детройте было  добронравное  городское  управление,  которое
финансировал Генри и которое выполняло его волю.  Но  жители  города  были
недовольны, они отозвали фордовского мэра и избрали нового по собственному
усмотрению, судью Мэрфи, ирландца-католика, и он был из  тех,  кого  Генри
называл демагогами, мечтателями и агитаторами, всеми теми словами, которые
выражали ненавистное ему  слово  "политик".  Детройт  получил  теперь  что
хотел, и Генри предоставил городу вариться в собственном соку.
   Мэр-"демагог" назначил "комитет по безработице", который установил, что
город расходует семьсот двадцать тысяч долларов в год на то, чтобы не дать
умереть с голоду бывшим фордовским рабочим. Отдел социального  обеспечения
обвинил Генри в том, что он уволил отцов пяти тысяч семейств и  ничего  не
сделал для оказания  им  помощи.  Великий  промышленник  и  специалист  по
улучшению рода человеческого потерял вкус  к  танцам,  а  сын  его  Эдзел,
который обычно  не  обращал  внимания  на  газетные  сплетни,  поместил  в
"Нью-Йорк таймс" пространную статью, пытаясь опровергнуть  это  обвинение.
Кого в конце концов считать фордовскими рабочими? До каких пор  Фордовская
компания должна нести ответственность за тех, кто когда-то работал  на  ее
предприятиях? Отсюда можно было сделать  вывод,  что  Фордовская  компания
принимает на себя ответственность за тех, кто работал на нее  в  недалеком
прошлом. Эбнер Шатт, к примеру, был бы очень рад получить такую  весть  от
сына своего хозяина, но по неведомой причине об  этом  в  статье  не  было
сказано ни слова.



63

   Вскоре после войны американское правительство постаралось отделаться от
флотилии грузовых судов, которые были построены для снабжения  армии  и  в
которых мировая торговля не нуждалась. Генри купил  сто  девяносто  девять
этих судов, доставил их в Ривер-Руж и методически искромсал,  всему  найдя
место на своем огромном  заводе.  Он  не  рассчитывал  нажиться,  его  это
забавляло, как других забавляет решение кроссвордов. Страстью  Генри  было
сохранять вещи и изыскивать способы изготовления вещей.
   Вместе с судами прибыли их команды; и по мере того, как  суда  один  за
другим шли на слом, освобождались люди, которым надо было  найти  место  в
фордовской империи, - еще одна проблема, интересующая Генри. Среди них был
широко известный матрос-боксер Гарри Беннет; у него был внушительный вид и
такие же кулаки, и он обладал качеством, которое  было  основой  закона  и
порядка при древней системе феодализма, - когда он поступал на службу,  он
считал хозяйское дело своим кровным. Генри, живя при системе  современного
промышленного  феодализма,  испытывал  потребность  сродни  той,   которая
побудила турецкого султана обзавестись  янычарами,  а  итальянских  князей
эпохи Возрождения  -  кондотьерами;  для  охраны  Генри  и  его  миллиарда
долларов требовалась целая армия хорошо вооруженных и обученных людей.
   Беннет стал начальником  фордовской  "служебной  организации"  -  такой
титул можно было дать только после того, как  миллиард  долларов  вытравил
весь запас юмора в душе его  обладателя.  В  обязанности  Беннета  входили
организация и обучение трех тысяч шестисот  частных  полицейских,  которые
охраняли заводские ворота, наблюдали за работой во всех цехах, сообщали  о
нарушениях тысячи правил и толкались среди рабочих, выслеживая недовольных
и смутьянов, профсоюзных деятелей и  "красных"  агитаторов.  Такую  работу
надо было выполнять не только на территории завода, но и вне  ее.  Если  в
город приезжал организатор  рабочих,  фордовская  "служебная  организация"
должна была знать, где он бывает и с кем  встречается.  Иными  словами,  в
армии  Генри  Форда  был  создан  шпионский  центр,   с   разведчиками   и
контрразведчиками, необходимый во всякой войне. Поскольку лучшим средством
защиты является нападение, армия Генри нападала, не стесняясь в средствах;
это позволило Фрэнку Мэрфи,  бывшему  судье,  а  ныне  мэру  Детройта,  на
основании собственного опыта заявить: "У Генри  Форда  состоят  на  службе
наихудшие из бандитов Детройта".
   Контрабандная торговля спиртными напитками была уже не та, что  прежде,
потому   что   головка   контрабандистов   с   таким   успехом   подкупала
правительственных чиновников, что работа Генри Форда Шатта стала мало  чем
отличаться  от  обязанностей  шофера  грузовой  машины,  и  его  заработок
соответственно сократился. Но случилось так, что брат хозяина Генри  Шатта
занимал высокий пост в фордовском "секретном отделе", и он попросил  Генри
разузнать ему всю подноготную о шайке контрабандистов, которая вмешивалась
в политическую жизнь Дирборна, где выборы находились под контролем  Форда.
Информация, доставленная Генри Шаттом, оказалась  столь  полезной,  что  в
течение  некоторого  времени   он   имел   двойную   службу   за   двойное
вознаграждение; он был чем-то вроде шпика, следящего за шпиками, знал  все
ходы и выходы детройтского дна, и ему были известны такие  факты,  которые
взорвали бы политический и промышленный режим  Детройта,  если  бы  он  не
держал их за пазухой и не торговал ими с расчетом. У Генри опять  завелись
деньги, и время от времени он навещал родителей и выручал их.
   На протяжении многих лет американскому народу твердили, что милосердный
мистер Форд помогает бывшим преступникам загладить свою вину; американский
народ, считал, что это достойное и  благородное  дело.  Но  методы  работы
Фордовской автомобильной компании постепенно менялись, и  теперь  компания
нанимала  бывших  преступников  не  для  того,  чтобы  они  учились   жить
по-новому, а чтобы продолжали жить по-старому.  Американскому  народу  еще
предстояло познакомиться с этим.



64

   У Эдзела Форда было четверо чудесных детей, три мальчика и  девочка,  и
они стали главным утешением в жизни Генри. Они были отделены от всех детей
мира, потому что им предстояло унаследовать обширную  фордовскую  империю,
им предстояло продолжить род Форда и его традиции. Их тщательно готовили к
этой миссии, чтобы они достойно ее выполнили и оправдали дело  всей  жизни
Генри  -  апологию  системы  наследственной  монархии  в   промышленности.
"Демократии не касается вопрос о том, кто  должен  быть  хозяином"  -  так
писал Генри в одной из своих книг.
   Одним  из  последствий  кризиса  было   новое   ужасающее   явление   в
американской жизни - волна похищений детей. Организованные шайки  бандитов
уводили детей богатых родителей, требовали за них выкуп,  нередко  жестоко
обращались с ними, а то и убивали, если дело проваливалось. Страх  омрачил
жизнь автомобильного короля; его преследовала  мысль,  что  такая  ужасная
судьба может ожидать и его обожаемых внуков.
   Экономическая подоплека этих  преступлений  была  достаточно  ясна  для
всякого, кто задумывался над этим. Дети бедняков играли на улице, и им  не
грозила никакая опасность, во всяком случае, со стороны похитителей детей;
в те дни многие бедняки не имели бы ничего против,  если  бы  похитили  их
малышей, при условии, что дети будут сыты. Но когда про человека известно,
что у него в банке лежит двести миллионов наличных денег, есть надежда  на
богатейший в истории выкуп. Бандиты знали  это,  и  Генри  знал,  что  они
знают; и покой его был нарушен, и любовь и братство умерли в его сердце, а
страх и подозрительность возросли. Покой бежит чела, венчанного короной.
   Гарри Беннет был тем человеком, у которого Генри искал защиты  от  этой
опасности. Беннет подыщет таких людей, которым можно будет доверить охрану
внуков и которые не продадут их ни за какие бандитские доллары; они займут
в  жизни  автомобильного  короля  положение,  какое  в   Англии   занимает
королевская гвардия. Начальник  "служебной  организации"  стал  командиром
домашней охраны; он приходил в любое время, ему Генри никогда не отказывал
в личном приеме. Гарри часто приходилось проверять обращавшихся к Форду за
интервью, и иногда он решал по собственному усмотрению, кого допустить,  а
кого нет.
   И  здесь  миллиард  долларов  вмешивался  в  жизнь  Генри;  Беннет  был
незаменимым человеком для миллиарда долларов; он умел крепко бить и  метко
стрелять и был быстр в решениях; он не боялся ничего живого,  и  для  него
право миллиарда долларов царствовать над миром было так же бесспорно,  как
то, что сталь тверда, а кровь красна. Итак, он взял на себя заботу о жизни
Генри и вместе с тем воспитание его ума и характера.
   Значение этой перемены станет очевидным, если вспомнить, что раньше  то
же   место   в   жизни   Генри   занимал   преподобный    Сэмюэл    Марки,
высоконравственный    джентльмен-христианин,    променявший    обязанности
настоятеля собора  св.Павла  на  руководство  "социальным  отделом".  Этот
священник не ужился с миллиардом долларов; доллары создали такую атмосферу
на фордовском заводе и в фордовском доме, что ему стало нечем  дышать.  Он
подал в отставку и написал книгу о Генри, в которой с грустной, но трезвой
проницательностью описал его характер. Настоятель, возможно,  не  сознавал
того, что Генри повторял историю его собственной религии - прогонял Христа
и ставил на его место Цезаря.



65

   Эбнер Шатт  шел  по  Форт-стрит  в  Детройте;  он  едва  волочил  ноги,
перебираясь от завода к заводу в надежде, что где-нибудь набирают рабочих.
Ему давно пришлось расстаться со своим фордом; поскольку  расстояния  надо
было преодолевать большие, он почти лишился возможности  найти  работу,  а
если бы таковая и нашлась, он, по всей вероятности, не мог  бы  добираться
до нее. Как только ему удавалось наскрести на трамвайный билет, он ехал  в
город и ходил от конторы к конторе; если у него хватало денег  на  газету,
он читал объявления  и  хронику,  надеясь,  что  какое-нибудь  предприятие
возобновило набор рабочих.
   Он подошел к  пустырю,  где  собралась  толпа,  -  происходил  какой-то
митинг. "Собрание фордовских рабочих" - было  написано  на  большом  белом
плакате; на грузовике стоял человек и что-то говорил. Эбнер все еще считал
себя фордовским рабочим и остановился узнать, в чем дело.
   Он выслушал речь человека, который говорил, что он многие годы  работал
у Форда. Эту повесть Эбнер знал наизусть: убийственная скорость  конвейера
и  произвол  начальников,  бессмысленные  мелочные   правила   внутреннего
распорядка,  отсутствие  уверенности  в  постоянной  работе,  материальная
необеспеченность и тяжелые  условия  жизни.  Да,  этот  парень  знал,  что
говорит, и когда толпа одобрительно кричала, у Эбнера  теплей  становилось
на сердце. Рабочие  не  могли  так  говорить  на  территории  завода  даже
шепотом; но здесь, за его воротами, Америка была еще свободна.
   Оратор сказал, что они в знак протеста организуют поход в Дирборн.  Они
подойдут к воротам завода и скажут Генри о своих обидах. Тут Эбнер  понял,
в чем дело; он  читал  в  газете,  что  организуется  такой  поход  и  что
разрешение от мэра Детройта уже получено. В газете говорилось,  что  поход
организуют коммунисты, пресловутые грозные "красные". Эбнеру следовало  бы
помнить об этом предостережении, но он был  выбит  из  колеи.  Человек  на
грузовике говорил правду о рабочих, и Эбнеру хотелось послушать еще.
   Эбнер выслушал  нескольких  ораторов,  которые  говорили  не  только  о
положении  на  заводе,  -  это  было  ему  знакомо,  -  но  еще  многое  о
политической деятельности  Генри  Форда  и  о  Том,  что  он  отказывается
помогать бывшим своим рабочим; о надвигающемся банкротстве города Детройта
и о том, как банкиры, под страхом  закрытия  кредита,  вынудили  городское
управление  уволить  сотни  своих  служащих;  они  не   позволили   городу
организовать дополнительные общественные работы и потребовали, чтобы отдел
социального обеспечения снял с пособия пятнадцать тысяч-нуждающихся семей.
Может  быть,  отцы  некоторых  из  этих  семей  присутствуют  на  митинге;
послышались утвердительные возгласы.
   Было седьмое марта 1932 года, дул резкий ветер. Люди дрожали от холода,
глаза слезились, рваные пальто были застегнуты наглухо,  руки  засунуты  в
карманы. Серый, пасмурный день, на земле снег; люди  топтались  на  месте,
чтобы согреть ноги. Жалкие, измученные лица, - и мечта  о  справедливости,
которой не существует в мире, о праве на труд - не только  на  голод,  они
пойдут с этой мечтой к великому владыке Дирборна, который когда-то был  их
другом, но теперь отвратил от них лицо свое.
   Оратор зачитал требования рабочих, список был длинный: работа для  всех
уволенных или выплата пятидесяти процентов заработка впредь  до  получения
работы; упразднение потогонной системы, отмена шпионажа,  -  да,  в  самом
деле, у Форда было бы  куда  приятнее  работать,  если  бы  этим  ораторам
удалось  добиться  своего!  "Согласны  с  этими  требованиями?"  Слушатели
закричали, что согласны.
   По улице шла армия других оборванных и голодных  людей,  собравшихся  с
нескольких митингов. Они шли  по  четыре  в  ряд,  распевая  старую  песню
"Сплотим ряды", и несли плакаты, взывавшие к великому  хозяину.  Несколько
полицейских шли впереди и по сторонам шествия; мэр Мэрфи, называвший  себя
либералом, сказал, что безработные имеют  право  высказывать  свои  обиды,
собираться на митингах  и  устраивать  демонстрации.  Организаторы  похода
обещали  не  нарушать  общественного  порядка,  и  ораторы   предупреждали
демонстрантов, что они не должны совершать насильственных действий,  чтобы
не лишиться народного сочувствия - их единственной надежды.
   "Мы безоружны. Мы не бунтовщики, мы рабочие и американские граждане. Мы
предъявляем обоснованные требования и отстаиваем свое  право  протестовать
против вопиющей  несправедливости.  Товарищи  рабочие,  присоединяйтесь  к
нам!" С таким призывом обращались ораторы к  толпе,  предлагая  всем,  кто
согласен с ними, присоединиться к колонне. Вдали виднелся гигантский завод
Ривер-Руж, его стройные серебристые трубы высились, словно огромный орган.
Три тысячи из ста пятидесяти тысяч безработных, уволенных Генри, шли туда,
чтобы рассказать ему о своих горестях; и Эбнер Шатт был среди них.



66

   Они подошли к городской  черте  Детройта,  где  кончалась  власть  мэра
Мэрфи. Дальше был Дирборн, где находился завод, город,  в  котором  правил
Генри; мэр и  все  должностные  лица  были  его  ставленниками.  Начальник
полиции был раньше фордовским полицейским и многие  годы  получал  двойное
жалованье - одно у Форда, а другое в городском  управлении  Дирборна.  Ему
только что доставили новую партию пулеметов.
   Шествие остановилось, и дирборнская  полиция  предложила  демонстрантам
разойтись. Один из руководителей  колонны  ответил,  что  они  подойдут  к
фордовскому  заводу  и  попросят  принять  делегацию,   которая   передаст
требования рабочих. Он снова заверил, что  они  не  нарушат  общественного
порядка, и еще раз предупредил об этом всех демонстрантов.
   Шествие двинулось, и полицейские начали бросать бомбы со  слезоточивыми
и рвотными газами. Но шоссе было широкое, рабочие увертывались от бомб,  и
колонна продолжала двигаться.  Полицейские  на  автомобилях  и  мотоциклах
помчались к заводу, оглашая воздух воем сирен.
   Генри перекинул широкие мосты через  шоссе  для  того,  чтобы  рабочие,
идущие на его завод, не задерживали движения. На первом мосту  стояли  его
молодчики из "служебной организации" с газовыми бомбами  и  пулеметами.  С
военной точки зрения это была превосходная  позиция  -  при  условии,  что
противник безоружен. Отряд фордовской  полиции  вперемешку  с  дирборнской
полицией выстроился перед  воротами.  Репортеры  утверждали,  что  в  этом
отряде были детройтские полицейские, -  по-видимому,  мэр  Мэрфи  не  умел
управлять своим собственным ведомством.
   Требуется немалый  запас  мужества,  чтобы  идти  прямо  под  пулеметы,
особенно если шагаешь впереди и знаешь, что в тебя метят. Может  быть,  на
это могли отважиться только фанатики-"красные", а может быть, наоборот,  у
кого хватало мужества, того называли фанатиком-"красным".  Как  бы  то  ни
было, к заводу они  подошли,  полиция  приказывала  им  разойтись,  а  они
настаивали, чтобы пропустили их делегацию и разрешили  ей  вручить  список
требований.
   Эбнер Шатт тоже был здесь, испуганный и недоумевающий. Он  столько