кольких  недель,  как  Том
уже успел побеседовать со многими рабочими; и вскоре, без особых  стараний
с его стороны, они стали вечерами потихоньку собираться  друг  у  друга  и
говорить о том, что больше всего их интересовало.



76

   Во многих колледжах были  группы  молодежи,  которых  волновал  рабочий
вопрос; их можно было назвать маленькими "мозговыми трестами", и когда они
оканчивали колледж, они поддерживали между собой связь. Не  все  они  были
согласны между собой; напротив, они много времени тратили попусту, споря о
тактике. Но они сходились на том, что называли "первоочередными задачами",
и одной из  таких  задач  было  устанавливать  личную  связь  с  рабочими,
узнавать, что они думают, и при случае внушать  им  новые  мысли.  Поэтому
многие из них, и студенты и студентки, делали  то  же,  что  и  Том  Шатт;
поступали на завод, добывали на жизнь  и  готовились  вступить  в  рабочий
союз, если - и как только - он будет создан.
   Эти маленькие "мозговые тресты" считали,  что  массовая  безработица  в
Америке  вызвана  слабой  покупательной  способностью  американских  масс.
Слишком большая доля  доходов  от  промышленности  поступает  к  хозяевам,
которые тратят их на расширение производства и не повышают оплаты рабочим,
что позволило  бы  тем  тратить  больше  на  продукты  питания,  одежду  и
удовлетворение других своих нужд. Рабочие получают такую заработную плату,
что не могут покупать производимые ими продукты,  и  поэтому  производство
сокращается, заработная плата падает еще ниже, и фермерам некому продавать
свою кукурузу и пшеницу. Обувные фабрики загружены наполовину, потому  что
рабочие автомобильной промышленности  донашивают  старые  башмаки  -  одни
заколдованные круги.
   Хуже всего было то,  что  лекарства,  прописанные  "новым  курсом",  не
помогали. Правительственная политика займов и расходования средств оживила
промышленность, но почти не уменьшила безработицу. Друзья Тома видели  это
своими глазами на фордовском заводе, где в каждом цехе устанавливали новые
станки и повышали скорость работы старых, и таким образом рабочих, которые
уменьшались в числе, заставляли увеличивать  продукцию.  Выпуск  продукции
поднялся  до  предкризисного  уровня,   а   число   рабочих,   занятых   в
производстве, сократилось на одну  треть.  Десять  миллионов  безработных,
по-видимому, становилось постоянным фактором в жизни Америки;  безработные
будут толпиться у заводских ворот и сбивать ставки тех, кто имеет работу.
   Большой "мозговой трест" в Вашингтоне попробовал было найти выход  -  с
помощью Н.А.В. установить твердые ставки и твердые цены. Но верховный  суд
живо прихлопнул эту затею,  тем  дело  и  кончилось.  Маленькие  "мозговые
тресты" в  Хайленд-Парке,  Дирборне  и  в  тысячах  других  индустриальных
центров говорили теперь: "Мы сами должны это сделать". Том  Шатт  говорил:
"Нам нужен союз автомобильной  промышленности;  массовая  организация  для
настоящего дела, а  не  кучка  бюрократов,  которые  просиживают  брюки  и
получают жирные оклады".
   В Детройте уже было положено начало. В разгар  кризиса  в  городе  была
создана  организация  -   "Общество   механиков".   Обществом   руководили
инструментальщики и красильщики, самые квалифицированные рабочие,  которых
мастера побаивались. Они провели несколько кратковременных  забастовок,  и
все они кончились победой. А что еще важнее, они успешно  пропагандировали
свои взгляды и побуждали всех рабочих к активности.
   По всей Америке началось движение за профсоюзы по производственному,  а
не  по  профессиональному  признаку.  Идея  эта  была  не  новая,  но  она
оставалась  втуне,  пока  рабочие  не  осознали  ее  значения.  В   момент
наибольшего обострения массового обнищания и массовой безработицы  рабочие
Детройта задались целью организовать единый профсоюз рабочих автомобильной
промышленности,  независимо  от  выполняемой  ими  работы.  Генри   Форду,
владеющему трудом двухсот тысяч  рабочих,  придется  иметь  дело  с  одним
объединяющим всех профсоюзом, а не с сотней мелких.



77

   Все лето Том Шатт проработал на заводе и отложил немного денег.  Подъем
в  автомобильной  промышленности  продолжался,  и  все  мужское  население
семейства Шатт работало полную неделю. Дэйзи вела хозяйство, потому что ее
мать была очень слаба - у нее оказался рак желудка, она очень страдала,  и
всем было очень тяжело. К концу года она отмучилась, и  у  Шаттов  нашлись
деньги на приличные похороны.
   Эбнер работал пять полных рабочих дней в неделю на конвейере по  сборке
магнето. Цены росли, но он помнил прошлые горести  и  радовался,  что  они
миновали. Он гордился сыном, окончившим  колледж,  хотя  и  огорчался  его
радикальными убеждениями. Том никогда не затевал споров с отцом. Пусть его
приходит домой и наслаждается заслуженным покоем: чинит забор,  возится  с
курами, играет с внуком или сидит на крыльце и попыхивает  трубкой.  Сорок
два года он жил на собственный заработок, производя во много  раз  больше,
чем получая; но для него поздно было наверстывать упущенное.
   Дела   семейства   Джона   Шатта   тоже   поправились.    Автомобильная
промышленность быстро восстанавливалась, и Джон  снова  перешел  в  разряд
людей, получающих месячный оклад.  Супруги  Шатт  снова  приобрели  дом  в
рассрочку,  но  на  этот  раз  более  скромный.  Из  кризиса  они   вышли,
перепуганные насмерть и с твердым решением никогда больше  не  попадаться.
Когда наступит новая заминка, у Джона будет такая высокая квалификация,  а
у Аннабел столько влиятельных друзей, что они  удержатся  на  поверхности.
Они жаждали успеха в жизни  и  с  таким  рвением  поклонялись  фордовскому
предприятию и всем, кто имел к нему отношение, что Том с трудом  переносил
их.
   Они платили ему тем же. Джон и Аннабел считали, что Том заносится перед
ними, потому что он окончил колледж и у него образованные друзья.  Аннабел
фыркала: ее муж не корпел над книжными пустяками, а вот достиг  же  такого
положения, какого нет и никогда не будет у Тома. Она читала в  газете  про
"мозговой трест" и возненавидела молодых снобов, которые забавлялись  тем,
что переворачивали все хозяйство Америки  вверх  дном.  Она  отзывалась  о
своем девере как о бунтовщике и настойчиво твердила  всем  своим  друзьям,
что они с мужем за него не отвечают, не видятся  с  ним  и  знать  его  не
хотят.
   Аннабел  была  матрона  решительная,  острая  на  язык,   детей   своих
воспитывала  круто,  с  прислугой   не   церемонилась   и   с   такой   же
непоколебимостью высказывала свое  мнение  по  социальным  и  политическим
вопросам. Она требовала, чтобы с агитацией среди  рабочих  было  покончено
немедленно, пока не поздно, и то, что агитация продолжалась, она принимала
как личное оскорбление.
   Великая империя, подобная фордовской, именно такое  действие  оказывает
на тех, кто живет в ней и благодаря ей. Она выдвигает свои задачи и  своих
верноподданных для их осуществления. Ее придворные и слуги могут ссориться
между собой как угодно,  но  они  должны  признавать  основы,  на  которых
покоится величественное здание. Если они живут в коммерческой империи, они
должны  признавать  деньги  и  символы  денег,  ее   кодексы   роскоши   и
фешенебельности. Сам автомобильный король с высокой горы, где он  обитает,
изрек закон: "Люди работают ради денег".  И  Джон  и  Аннабел  подчинялись
этому закону.



78

   Как это ни странно, почти так  же  относился  и  Генри  Шатт  к  своему
младшему брату. Теперь Генри тоже достиг респектабельности -  не  думайте,
что, когда он был вне закона, он этого не чувствовал, не думайте, что  ему
было приятно, когда его родные смотрели на него сверху вниз, стыдясь  даже
имя его произнести, хотя  и  были  вынуждены  брать  у  него  деньги!  Ему
удалось,  наконец,  приобщиться  к  закону  и  порядку,  за   ним   стояла
могущественная фордовская организация, и вдруг является какой-то мальчишка
и хочет все испортить - щенок, набравшийся всяких выдумок у людей, которые
за всю свою жизнь палец о палец не ударили и ничего не знают о том,  какие
среди рабочих бывают злодеи и как опасно призывать их к насилию.
   Между обоими братьями с детства существовала вражда. Генри  был  старше
Тома на четыре года, и Том должен бы  смотреть  на  старшего  брата  снизу
вверх: но младший брат с самых ранних лет заметил, что Генри жульничает  в
играх и лжет, чтобы выгородить себя.  Мало-помалу  у  Тома  завелась  своя
компания. И вот прошло почти двадцать лет, и они опять стояли друг  против
друга, каждый со своими друзьями, но горе-то было в том, что между  обеими
компаниями разгоралась война.
   Генри пришел поговорить об этом с сестрой. Он  сказал,  что  Том  может
засыпаться и что Дэйзи надо  потолковать  с  сумасшедшим  мальчишкой.  Она
спросила, почему он сам не поговорит с ним, и он сказал, что этого нельзя.
   - Не могу я открывать ему свои карты.
   - Мне думается, что Том и так обо всем догадывается, - сказала Дэйзи.
   - Одно дело догадываться, а другое дело, если он будет говорить, что  я
ему сам сказал. Мне нельзя разговаривать с рабочим агитатором.
   - А если я скажу, это можно?
   - Чертово положение! - вырвалось у Генри. - Что же мне  теперь  делать,
выдавать родного брата?
   - Поступай как знаешь. Генри.
   - Рано или поздно начальник сам все узнает и скажет мне: "Какого черта!
Ты что же, на два фронта работаешь? Для рабочих союзов чего лучше, если  у
них будут свои люди в фордовской "служебной организации".
   - Верно, Генри. Я прекрасно тебя понимаю. Но и ты пойми Тома.  Он  тоже
рискует. Для фордовской "служебной организации" чего  лучше,  если  у  нее
будут свои люди в рабочих союзах. И надо думать, их там немало.
   - Об этом я не буду говорить, - мрачно сказал Генри.
   - А я и не спрашиваю, и Том мне ничего не говорил.  Я  просто  объясняю
тебе, что он мне скажет. Ему так же неловко перед товарищами по профсоюзу,
как тебе перед хозяином.
   - Я уже был на этой работе, когда он объявился, - проворчал Генри.
   - Так-то оно так, но ведь ты ничего ему не сказал. А  он  согласен  был
уехать отсюда, если он семье не по нраву.
   - А знаешь, Дэйзи, ведь это  выход.  Уговори  его  уехать  куда-нибудь.
Пусть устроится в "Дженерал моторе". Деньгами я его пока обеспечу.  Скажи,
что я сотни долларов не пожалею, а если только за этим  дело,  накинь  еще
сотню. Прямо бы гора с плеч.
   Дэйзи пошла к Тому, но тот рассмеялся и объявил, что Генри опоздал,  он
уже начал войну и не покинет своих друзей. Что же касается денег, то пусть
лучше  они  достанутся  Генри.  Том  уверен,  что  он  смог  бы  раздобыть
сотню-другую долларов, если только Генри  сообщит  ему  все  о  фордовской
"служебной организации" и особенно о шпионах среди агитаторов.
   Генри побледнел, когда услышал об этом предложении.
   - Видишь, в какой я попал переплет? Это самое подумает и хозяин. Как  я
ему докажу, что я не пошел на такое дело?
   - А ты, пожалуй, не прочь бы, Генри?
   - Если я пущусь на такие штуки, меня живо прихлопнут. В таких случаях у
них разговор короткий.
   - Я никому ни слова не скажу, - сказала Дэйзи. - Можешь на этот счет не
беспокоиться.
   - Да, но это ничего не меняет. Что же мне делать с Томом?
   - Я его спрашивала, и он сказал: "Пусть исполняет свои обязанности".
   Дэйзи попыталась улыбнуться, но Генри было не до смеха.
   - Легко сказать, идти к хозяину и  сообщить,  что  мой  родной  брат  -
красный?
   - Хозяин тебя за это похвалит.
   - Терпеть не могу  мелодрам,  слишком  много  надо  объясняться.  -  И,
помолчав, прибавил: - А кроме того, не хочется мне топить малыша.
   - Об этом не тревожься. Увольнение не пугает Тома.
   - Говорят тебе, Дэйзи, его жизнь в опасности!
   - Он это знает, - спокойно ответила Дэйзи.
   - Метит  в  мученики,  так,  что  ли?  Дешевой  славы  ищет.  Полоумные
бунтовщики, дьяволы окаянные! - Генри разразился было потоком ругательств,
но Дэйзи сказала:
   - Не принимай, милый, так близко к сердцу. Помни - ведь ты  всего  лишь
Генри Форд Шатт, а не Генри Форд!



79

   В середине зимы, а зима была снежная, началась оттепель, потом за  ночь
подморозило, и когда Том ехал утром на работу, он врезался в чужую машину,
и после оказалось, что у его машины погнулась передняя ось, и ее взяли  на
буксир и повезли чинить. В результате Том опоздал больше  чем  на  час,  и
когда он пришел в цех, на его станках уже работал другой рабочий.
   Это, конечно, было в порядке вещей; он ждал жестокого нагоняя. Но когда
он стал объясняться с мастером, то увидел, что дело обстоит хуже.
   - Хватит, Шатт, - сказал мастер. -  Натерпелся  я  от  тебя.  Ступай  и
получи расчет.
   - Чего же вы от меня натерпелись? - спросил Том.
   - Я не хочу с тобой разговаривать. Твое место занято. Катись отсюда.
   Том огляделся. Многие рабочие этого цеха знали его, и он раздумывал, не
позвать ли их. Так начинались многие забастовки  и  заканчивались  победой
рабочих. Но  перед  ним  очутились  двое  здоровенных  детин  в  штатском.
Молодчиков  из  "служебной  организации"  всегда  можно  было  узнать   по
сломанным переносицам и изуродованным ушам. Один из них держал правую руку
в кармане, вероятно, сжимая кастет. Такова была цена человеческой жизни на
фордовском заводе, если грозил беспорядок.
   - Ну, ладно, - спокойно сказал Том, повернулся и  пошел  в  раздевалку.
Верзилы в штатском последовали за ним  и  присмотрели,  чтобы  он  получил
расчет, сдал табельный номер и вышел с завода через ближайшие ворота.
   Итак, Том вступил на путь "мученичества"; теперь он - бывший фордовский
рабочий, занесенный в черный список, а это значило,  что  ему  уже  нельзя
будет  работать  под  собственным  именем  ни  в  одной  крупной  компании
Детройта. Его спросят о последнем месте работы, позвонят туда по телефону,
и вопрос будет исчерпан. Новый хозяин вряд ли  станет  говорить:  "Нам  не
нужны агитаторы". Нет, ибо  теперь  в  Белом  доме  сидит  агитатор,  и  в
конгрессе  их  много,  и   они   проводят   дурацкие   законы,   так   что
предпринимателям приходится крепко защищаться. Он вежливо  скажет:  "Очень
жаль, приятель, но пришел парень, раньше работавший на этом  месте,  а  мы
всегда стараемся сохранить своих рабочих".
   У Тома было немного денег, отложенных именно на такой случай, и  теперь
ему ничего не мешало вести  жизнь  рабочего  агитатора.  Днем  он  посещал
собрания комитета и встречался с рабочими ночных смен с разных заводов; по
вечерам он встречался с рабочими дневной смены или выступал  на  митингах,
которые проводились в  неприметных  помещениях  рабочих  районов.  Рабочие
прибывали окольными дорогами, оставляли свои маленькие  машины  где-нибудь
подальше и пробирались в зал с черного хода или надвинув на глаза кепку  и
прикрывая лицо носовым платком. Митинги происходили в  полной  темноте,  и
несколько рослых рабочих стояли у выключателей, чтобы никто не мог  зажечь
свет. Вот как обстояло дело во всех городах автомобильной  промышленности,
в городах  стальной,  резиновой  и  нефтяной  промышленности  этой  страны
свободных и отчизны храбрых; всякая  попытка  собраться  и  обсудить  свои
нужды  считалась  чуть  ли  не  преступлением,  и  тот,  на  кого   падало
подозрение, рисковал не только работой, но и своей жизнью.



80

   Бывшая соученица Тома Шатта,  которую  он  описывал  своей  сестре  как
"толковая девушка в круглых очках, небольшого  роста  и  слегка  сутулая",
приехала в Детройт и поступила на работу  в  городской  отдел  социального
обеспечения. Ее звали Делл Брейс, и она была девушка серьезная, ушедшая  с
головой  в  рабочее  движение.  Ее  отец  -  сенатор  штата  Айова  -  был
реакционным республиканцем,  считавшим  свою  дочь  жертвой  предательской
студенческой пропаганды. Вот  почему  Делл  хотела  работать  где  угодно,
только не в родном штате. Она выбрала Детройт,  потому  что  они  с  Томом
почти решили пожениться.
   Как раз когда она получила работу, Том лишился своей,  и  в  нем  вдруг
заговорило мужское достоинство, и он заявил,  что  не  желает,  чтобы  его
содержала жена; тут глаза Делл наполнились слезами,  она  обвинила  его  в
"буржуазных предрассудках". Сам-то он верит в свои принципы или нет?  Если
женщина с мужчиной равноправны, то почему она не может содержать его,  так
же как он бы ее содержал? Томми, не выносивший женских  слез,  уступил,  и
они тут же уладили дело, отправившись получать брачное свидетельство.
   И  вот  он  привел  свою  молодую  жену  домой  познакомиться  со  всем
семейством; и Дэйзи, благоговевшая перед молодой леди, окончившей колледж,
чуть не расплакалась  от  радости,  когда  та  поцеловала  ее  и  выразила
надежду, что они будут друзьями. Дэйзи, заняв место матери, теперь  тащила
на себе всю тяжесть домашней работы. От былой миловидности не  осталось  и
следа; Дэйзи  похудела  и  осунулась,  волосы  потускнели,  она  редко  их
завивала. Но романтика, навеянная  грошовыми  журналами,  еще  жила  в  ее
сердце, а что могло быть романтичнее свободного брака  двух  юных  рабочих
агитаторов, только что со студенческой скамьи. Даже то, что оба  они  были
"красные", не казалось особенно тяжким прегрешением; жена Джима Бэггза  за
годы кризиса нагляделась на нужду рабочих  и  готова  была  поверить,  что
рабочие организаторы совсем не такие, какими их изображают газеты.
   Она нашла о чем  поговорить  с  Делл:  о  своем  четырехлетнем  малыше,
который был слабеньким и не мог подолгу гулять в зимнюю стужу. Делл  знала
все о витаминах и протеинах и тому подобном  и  объяснила  ей,  что  нужно
давать мальчику и как можно это подешевле достать. Обязанностью  Делл  как
работника отдела социального  обеспечения  было  разъезжать  по  городу  и
опрашивать нуждающихся. Она была добрая, не по летам серьезная и болела за
них душой, потому что они были лишены  самого  необходимого.  В  наши  дни
нелегко иметь дело с бедняками, и богачи поступают очень разумно, возлагая
эти   обязанности   на   оплачиваемых   специалистов   с   университетским
образованием.
   Вскоре пришел Эбнер и очень удивился, узнав, что у него новая невестка.
Он не знал, что делать, что сказать, и очень смутился, когда она подошла к
нему и поцеловала в морщинистую  щеку  с  отпечатками  жирных  пальцев.  У
Эбнера не было ни малейшего представления о том, что творилось в душе этой
молодой леди, которая так сильно выделялась среди них, хотя и  была  очень
скромно одета. Он не мог  понять,  что  она  была  склонна  идеализировать
рабочих, и видела в его мозолистой руке,  на  которой  не  хватало  одного
пальца, символ честного труда, медаль ветерана  промышленности.  Но  Эбнер
понял, что она леди добрая и что его сыну  посчастливилось.  То,  что  она
сочувствовала опасным идеям Тома, не удивляло его. У старика в мозгу  были
несообщающиеся отделения,  он  считал  "агитаторов"  опасными  и  вредными
людьми и в то же время умудрялся разговаривать с двумя такими людьми и  во
всем соглашаться с ними.



81

   Движение  за  организацию   производственных   профсоюзов   в   крупной
промышленности быстро распространялось  по  всей  Америке;  оно  возникало
стихийно  в  тысячах  различных  пунктов,  порождаемое  отчаянной  нищетой
рабочих. Оставалось только наметить программу и тактику: а  это  уже  было
сделано крупными  профсоюзами  горняков  и  швейников,  организованных  по
предприятиям.  Вскоре  был  создан  Комитет  производственных  профсоюзов,
сокращенное название которого приобрело магическое значение для  миллионов
тружеников, не знавших даже точно, за что они борются.
   Крупные профсоюзы собрали денег, и в каждую отрасль промышленности были
посланы организаторы. И Том снова получил работу. То  обстоятельство,  что
платили только по двадцать пять долларов в неделю плюс десять долларов  на
организационные расходы, не имело в его глазах  никакого  значения,  равно
как и то, что более